Текст книги "Мировой беспорядок"

Часть II

4. Мир после холодной войны

Большая часть истории последних трех столетий связана с плодами взаимодействия крупных (великих) держав своего времени. Конкуренция и разногласия часто приводили к конфликтам, затмевавшим иногда масштабами и заплаченной ценой все остальное. Именно так, безусловно, обстояло дело в двадцатом столетии с его двумя «горячими» мировыми войнами и холодной войной, которая, возможно, оставалась холодной главным образом из-за стабилизирующего эффекта ядерного оружия.

Обо всем этом я упоминаю потому, что, по меркам политики крупных держав, четверть столетия после завершения холодной войны прошла, похоже, довольно благополучно. Отношения между крупнейшими державами эпохи – Соединенными Штатами Америки, Китаем, Россией, Японией, единой Европой и Индией – были далеки от гармонии, но, в исторической перспективе, оставались достаточно ровными. За последние двадцать пять лет в международных отношениях не случилось ни одного прямого конфликта между одной или несколькими крупными державами. Действительно, трудно назвать даже случай, когда крупный конфликт (в противоположность вооруженному инциденту) имел шанс перерасти во что-то более серьезное. Это обстоятельство, как и остальные факторы, отличает минувшие несколько десятилетий от большинства других периодов современной истории (после 1648 года). Тем не менее, как следует из названия данной книги, сегодня наш мир пребывает в замешательстве. Потому люди все чаще задаются фундаментальным вопросом: почему же мир не становится лучше, если главный источник проблем, о которых нам известно из истории, фактически отсутствует?

Ответ на этот вопрос требует изучения не только отношений великих держав, но и глобальной и региональной динамики. А для начала следует сосредоточиться на выяснении того, почему сегодня отношения между крупными державами лучше, чем когда-либо ранее в истории. Одна из причин состоит в следующем: главенство ныне США настолько очевидно, что со стороны любой державы было бы верхом неразумия открыто бросать вызов Америке в военном отношении. Так же верно и то, что другие страны зачастую не одобряют какие-либо конкретные шаги США, но в своей политике они, по большей части, не воспринимают действия США как такие, которые способны угрожать их собственным жизненно важным национальным интересам. Все это лишний раз подчеркивает важную особенность наших дней: сегодня суверенные государства больше озабочены внутренним экономическим и социальным развитием, нежели внешними завоеваниями, а внутреннее развитие требует не только внешней стабильности, но и отношений, способствующих экономическому развитию. Взаимозависимость – то есть степень, в которой судьба одной страны, экономическая и прочая, непосредственно связана с судьбой другой страны – оказалась оплотом в противодействии конфликтам.

Отношения между великими державами также оставались относительно ровными благодаря тому, что три страны (Соединенные Штаты Америки, единая Европа и Япония) не просто являются ориентированными на рынок демократиями, но и связаны союзническими узами. Индия тоже демократизировалась и не слишком озабочена геополитикой, не считая, конечно, противостояния с Пакистаном. Китай и Россия, стремясь к контролю над своим населением и территорией, также развивались таким образом, что стали менее закрытыми обществами, чем в период холодной войны. Например, Китай сосредоточился на экономическом развитии; Россия, со своей стороны, воспользовалась повышением мировых цен на нефть. Ни КНР, ни Россия не в состоянии проводить внешнюю политику, основанную на конфронтации и экспансии в мировом масштабе. Впрочем, отношения между нынешними великими державами заметно осложняются, когда речь заходит о США и Китае (или России) или когда в расчет приходится принимать КНР или Россию и одного или нескольких из их ближайших соседей. Что еще важнее, постепенно отношения ухудшаются, в особенности между Соединенными Штатами Америки и Россией. Хотелось бы понимать, временное ли это явление или прелюдия к упадку качества отношений и, как следствие, к возвращению туда, где мы окажемся ближе к исторической норме. [55]55
  По всему тексту книги автор использует слово «Европа» как название страны, подразумевая ЕС.


[Закрыть]

* * *

Важнейшими среди международных отношений следует признать отношения между США, доминирующей силой эпохи, и Китаем, который повсеместно рассматривается как страна, представляющая наибольшую угрозу господству Америки. Верно и то, что никакие другие отношения, скорее всего, не подвержены большим испытаниям. Значительная часть истории есть плод трений, ведущих к конфликту между существующими сверхдержавами и теми, кто претендует на этот статус; отсюда возникают затруднения в мирном урегулировании споров, в изменении баланса сил и отношений между такими странами. Эта ситуация часто метафорически именуется «ловушкой Фукидида», в честь древнегреческого историка, который два с половиной тысячелетия назад вел хронику соперничества между укреплявшимися Афинами и постепенно слабевшей гегемонией Спарты (соперничество, напомню, завершилось Пелопоннесской войной) [56]56
  См. Graham Allison, “The Thucydides Trap: Are America and ChinaHeaded for War?” Atlantic, September 24, 2015, www.theatlantic.com/international/archive/2015/09/united-states-china-war-thucydides-trap/406756/; Richard N. Rosecrance and Steven E. Miller, eds., TheNext Great War?: The Roots of World War I and the Risk ofU.S. – China Conflict (Cambridge, MA: MIT Press, 2014). О перспективах см. Stephen G. Brooks and William C. Wohlforth, “The Rise and Fall of the Great Powers in the Twenty-first Century: China’s Rise and the Fate of America’s Global Position”, International Security 40, no. 3 (Winter 2015/16): 7–53. Более пессимистический взгляд: John J. Mearsheimer, The Tragedy of Great Power Politics (New York: Norton, 2001); особенно же: Michael Pillsbury, The Hundred-Year Marathon: China’s Secret Strategy to Replace America as the Global Superpower (New York: Henry Holt, 2015).


[Закрыть]. Прагматическая школа международных отношений, в основном интересующаяся властью и неизбежной борьбой за ее абсолютные и относительные доли, наверняка предскажет, что китайско-американские отношения неизбежно ухудшатся.

Этот пессимистический взгляд дополнительно подтверждается тем фактом, что с окончанием холодной войны и распадом СССР исчез «клей» американо-китайского сближения начала 1970-х годов при Ричарде Никсоне и Генри Киссинджере в США и Мао Цзэдуне и Чжоу Эньлае в Китае. Общего противника оказалось вполне достаточно для того, чтобы две страны преодолели враждебное прошлое и свои идеологические разногласия, но теперь совершенно непонятно, кто займет опустевшее место, если китайско-американским отношениям суждено пережить исчезновение того, кто когда-то свел их вместе.

Впрочем, после окончания холодной войны отношения между США и КНР оставались на удивление хорошими. Крепнущие экономические связи во многом заполнили тот вакуум, который возник после исчезновения общей причины озабоченности, то есть действий Советского Союза. Двусторонний товарооборот вырос с 20 миллиардов долларов в 1990 году до почти 600 миллиардов двадцать пять лет спустя [57]57
  Wayne M. Morrison, China-U.S. Trade Issues, Congressional Research Service Report No. RL33536 (Washington, DC: Congressional Research Service, 2015), 3, www.fas.org/sgp/crs/row/RL33536.pdf.


[Закрыть]. Инвестиции тоже увеличились с почти нулевого уровня до по-настоящему значимых сумм. Между тем дипломатическое взаимодействие расширяется по мере того, как саммиты на высшем уровне дополняются регулярными встречами чиновников обоих правительств; на этих встречах обсуждается весь спектр вопросов – двусторонние отношения, региональные и мировые проблемы.

Более того, у нынешнего сотрудничества есть и иные, скрытые причины. После хаоса культурной революции Мао руководство Китая исходило в первую очередь из того, что для обеспечения стабильности и безопасности государству необходимы несколько десятилетий бесперебойного экономического развития, а темпы этого развития должны быть ускоренными; подобный рост возможен только в условиях региональной стабильности и прочных отношений с крупнейшей и наиболее инновационной экономикой мира. Все это обусловило для Китая потребность в сдержанности и в поддержании хороших отношений с Соединенными Штатами Америки, с тем чтобы торговля развивалась и происходил обмен технологиями.

У США также имеется немало оснований поддерживать рабочие отношения с Китаем. Опять-таки на первом месте тут экономика: налицо прямые выгоды от получения доступа к растущему среднему классу страны с населением более одного миллиарда человек. Со временем дисбаланс между экспортом и импортом в структуре товарооборота превратил КНР в крупного держателя американского долга. Эта реальность фактически неразрывно связала судьбы двух стран: Вашингтону ни в коем случае не нужно, чтобы Китай перестал покупать американские облигации или, хуже того, начал избавляться от вложений в долг США (тогда ФРС пришлось бы повысить процентную ставку и замедлить темпы развития экономики, которая в этом не нуждалась); китайских же чиновников нисколько не радует перспектива того, что их значительные долларовые активы могут обесцениться. Еще важнее для Китая доступ к богатым рынкам США и американским инвестициям. Суть базовой сделки между правящей в КНР коммунистической партией и населением состоит в том, что партия гарантирует повышение уровня жизни и общую занятость, а это требует экспорта продукции, объемы которой постоянно увеличиваются в США (чья экономика составляет четверть мировой) и использования американских технологий и инвестиций, благодаря которым Китай укрепляет свою способность конкурировать с другими странами. В свою очередь, китайский народ соглашается признавать, что его политический и личный выбор в значительной степени определяется политикой партии.

Ничто из этого не означает, что китайско-американские отношения не испытывали серьезных проблем. Первое и, возможно, самое драматическое событие, их омрачившее, произошло на исходе холодной войны, весной 1989 года, когда по большей части студенты собрались на пекинской площади Тяньаньмэнь, чтобы оплакать смерть Ху Яобана, бывшего генерального секретаря Коммунистической партии КНР и известного реформатора. Прощание переросло в масштабные протесты, и правительство после долгих дебатов о том, как лучше отреагировать, ввело военное положение, а затем распорядилось принудительно очистить площадь. Погибли и пострадали тысячи студентов и несколько солдат.

Для американских чиновников эти события резко облегчили ответ на вопрос, который долго обсуждался в американских внешнеполитических дебатах: в какой степени контакты США с другими странами должны опираться на зримые следствия государственной и внешней политики и в какой степени отношения и политика США должны формироваться действиями других стран в пределах своих границ, грубо говоря, их правящими режимами, а не чем-то еще?

Администрация президента Джорджа Буша-старшего, который, между прочим, фактически исполнял когда-то обязанности посла США в Китае чуть более года (с конца 1974-го по конец 1975-го), когда США открыли представительство в Пекине в 1973 году, в значительной степени полагалась во внешней политике на прагматизм и потому решила сохранять «сердцевину» прежних отношений, несмотря на суровые репрессии китайского правительства. Да, прозвучала определенная критика со стороны общественности, были введены кое-какие санкции, но в целом администрация Буша приложила значительные усилия к тому, чтобы сохранить отношения и продолжить мирный диалог с Китаем [58]58
  См. Bush and Scowcroft, A World Transformed, chapter 4, Baker, The Politics of Diplomacy, chapter 7.


[Закрыть].

Некоторые представители левых и правых посчитали такой выбор проявлением беспринципности, но на самом деле это была всего-навсего реалистическая политика. Выбор оказался правильным по ряду причин. Во-первых, у США имелось множество интересов в Китае, и администрация не могла позволить себе роскошь выстраивать отношения с КНР в зависимости от того, как Китай относится к собственным гражданам. Во-вторых, было совершенно очевидно, что политика, направленная на ужесточение критики и санкций, заставит Китай предоставить населению больше политических и экономических свобод, тогда как изоляция Китая могла обернуться прямо противоположными последствиями. Действительно, у нас есть все основания полагать, что китайские лидеры не постеснялись бы сильнее притеснять собственный народ, сочти они, что такой курс необходим для сохранения целостности страны и главенства коммунистической партии.

Другой вопрос американо-китайских отношений связан с Тайванем. Опять-таки Соединенные Штаты Америки предпочли здесь подход, который можно назвать реалистическим, а не идеалистическим. Данная проблема имеет длинную историю, которая восходит к 1930-м и 1940-м годам и китайской гражданской войне. США долгое время оставались союзником Китайской Республики (во главе с националистическим правительством Чан Кайши), которая воевала в годы Второй мировой войны против Японии вместе с Америкой. Но через четыре года после окончания войны китайские коммунисты во главе с Мао Цзэдуном нанесли поражение националистам, бежавшим на остров Формоза (ныне Тайвань). Китайская Народная Республика возникла в 1949 году на материке; Китайская же Республика располагала только Тайванем и несколькими соседними островами. Обе утверждали, что являются единственным законным правительством Китая как такового; обе твердо придерживались позиции, что существует и может существовать всего один Китай. США отказывались признавать образование, которое неофициально именовалось коммунистическим, материковым (или «красным») Китаем после его победы в гражданской войне. Эта политика была вполне в духе антикоммунизма, который определял действия Америки на протяжении холодной войны. С точки зрения США, внутреннее устройство и национализм зачастую виделись меньшим злом, чем исповедуемая идеология. Но все начало меняться в конце 1960-х и начале 1970-х годов на фоне признаков серьезного расхождения между коммунистическим Китаем и Советским Союзом. Ричард Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер рассматривали это нарастающее противостояние как возможность координировать с Китаем усилия по сдерживанию СССР. После «дипломатии пинг-понга» и тайных консультаций с китайскими лидерами материковый Китай в 1971 году занял место Китая в Организации Объединенных Наций и получил статус постоянного члена (наряду с правом вето) в Совете безопасности ООН. [59]59
  В 1971–1972 гг., в том числе в рамках подготовки визита президента Р. Никсона в Китай, американские дипломаты тайно посещали КНР в составе команды США по настольному теннису.


[Закрыть]

Однако вопрос о статусе и судьбе Китайской Республики на Тайване оставался открытым. Пекинское правительство настаивало на том, что лишь оно вправе считаться правительством Китая, что Тайвань есть китайская провинция и никогда не получит независимость. США, со своей стороны, соглашались с тем, что «существует только один Китай» и что Тайвань является частью Китая. Но также подчеркивалась заинтересованность Америки в мирном урегулировании тайваньского вопроса, причем на условиях, выработанных самими китайцами. Американская сторона объявила «конечной целью» вывод всех своих войск и баз с Тайваня и пообещала постепенно сокращать военное присутствие на острове «по мере ослабления напряженности в этом регионе». Все обозначенные условия наряду со многими другими зафиксировало Шанхайское коммюнике 1972 года, определяющий документ в новых отношениях между Соединенными Штатами Америки и Китайской Народной Республикой, опубликованный в ходе визита Никсона и Киссинджера в Китай в начале 1972 года [60]60
  “Joint Statement Following Discussions with Leaders of the People’s Republic of China”, February 27, 1972, U. S. Department of State, Office of the Historian, https://history.state.gov/historicaldocuments/frusl969–76vl7/d203.


[Закрыть].

В последующие десятилетия и в новых коммюнике отмечались усилия сторон по выполнению этих обязательств или, по крайней мере, по их уточнению [61]61
  “Joint Communique on the Establishment of Diplomatic Relations Between the People’s Republic of China and the United States of America”, December 16, 1978, Embassy of the People’s Republic of China in the U.S., www.china-embassy.org/eng/zmgx/doc/ctc/t36256.htm; “Joint Communique of the People’s Republic of China and the United States of America”// August 17, 1982, Embassy of the People’s Republic of China in the U.S., www.china-embassy.org/eng/zmgx/doc/ctc/t946664.htm.


[Закрыть]. В конце 1978 года правительства США и КНР договорились установить дипломатические отношения с 1 января 1979 года. В тот же день США разорвали дипломатические отношения и договор об обеспечении безопасности с Тайванем. Все вооруженные силы США (дислоцировавшиеся на острове с 1955 года) были выведены. Однако несколько месяцев спустя Конгресс одобрил, а президент Джимми Картер подписал закон об отношениях с Тайванем (TRA), в котором предусматривалось открытие представительству в столицах двух стран (вместо официальных посольств) и который обязывал Соединенные Штаты Америки предоставить Тайваню «такие средства обороны и услуги по их применению в таком количестве, какое может потребоваться, чтобы Тайвань мог поддерживать достаточный потенциал самообороны». Еще США публично декларировали свою готовность принять надлежащие меры при любых признаках угрозы Тайваню. При всей завуалированности этого заявления пекинское правительство получило сигнал о том, что ему не позволят беспрепятственно присоединить Тайвань или использовать силу для изменения статуса острова [62]62
  Taiwan Relations Act, Public Law 96–8, April 10, 1979, www.gpo.gov/fdsys/pkg/STATUTE-95/pdf7STATUTE-95-Pgl4.pdf


[Закрыть].

Как бывало и ранее, отношения между Пекином, Вашингтоном и Тайбэем превратились в этакое упражнение по урегулированию напряженности и снятию взаимных противоречий на фоне обязательств, изложенных в трех коммюнике, и обещаний в американском законе об отношениях с Тайванем. На практике, впрочем, и КНР, и Тайвань сумели избежать серьезных изменений статус-кво: материковый Китай не стал использовать силу для воссоединения острова с остальной страной (что, вероятно, могло бы привести к вмешательству Америки и обернуться ударом по экономике Китая), а Тайвань не стал провозглашать независимость в одностороннем порядке (такой ход наверняка побудил бы КНР к вооруженному вторжению и привел бы к разрушению тайваньской экономики, которая в значительной степени зависит от торговли с материком). Если коротко, политика сдерживания и экономическая взаимозависимость здесь работают, при взгляде со стороны, именно так, как задумывалось. Спорный вопрос удалось урегулировать настолько хорошо, что он не мешает США и КНР осуществлять взаимовыгодное сотрудничество. Во внешней политике шаги, не затрагивающие суть проблемы (или, как иногда говорят, «вопросы окончательного статуса»), могут быть предпочтительнее поиска решения, которое обязательно окажется неприемлемым для одной или нескольких сторон и способно потому спровоцировать опасную реакцию.

Экономика, упоминавшаяся ранее как источник взаимозависимости и, следовательно, как некое обременение для Соединенных Штатов Америки и Китая, также время от времени приводит к трениям между двумя странами. Дисбаланс товарооборота вызывает значительное недовольство в США. В глазах многих американцев Китай заменил Японию в качестве примера «извращенной» внешнеторговой деятельности, угрожающей ликвидацией американских рабочих мест. В какой-то степени это верно, поскольку Китай, подобно другим странам, зачастую искусственно обесценивает свою валюту для снижения стоимости (и повышения привлекательности) своего экспорта и увеличения стоимости импорта (и снижения спроса на импорт). Также КНР осуществляет государственную поддержку ряда отраслей промышленности, не повышает заработную плату и не обращает внимания на экологические проблемы.

Региональные вопросы также являются поводом для сотрудничества и разногласий. Китай в основном поддержал усилия США по изгнанию сил Саддама Хусейна из Кувейта в 1990 году, что было ожидаемо с учетом китайской позиции относительно государственного суверенитета и стремления КНР развивать отношения с единственной оставшейся сверхдержавой. Также Китай с пониманием воспринял действия США после 11 сентября, что тоже было ожидаемо, учитывая его собственную озабоченность по поводу терроризма и желание видеть соседний Афганистан стабильной страной. Однако стороны не сошлись во мнениях по войне с Сербией в 1990-х годах, против которой Китай выступал, опять-таки исходя из своего понимания суверенитета. Ситуацию усугубило случайное попадание американской бомбы на территорию китайского посольства в Белграде: далеко не все китайцы были готовы считать это попадание непреднамеренным.

С американской точки зрения, вызывает опасения и сильно разочаровывает региональная политика Китая применительно к Северной Корее. КНР высказывал недовольство корейской ядерной программой, и отношения между странами ухудшились по всем направлениям, что вряд ли можно посчитать уникальным примером в контактах между неравными. При этом Китай не желает использовать большую часть рычагов, имеющихся в его распоряжении, для того, чтобы ослабить экономику Северной Кореи; в частности, он пропускает через свою территорию импортные товары в Северную Корею и северокорейский экспорт. Китай явно опасается, что чрезмерное давление на КНДР способно привести к нестабильности, которая чревата экономическим кризисом и потоками беженцев или которая, что еще серьезнее, вынудит КНДР совершить какой-то отчаянный поступок, использовать обычные вооруженные силы, ядерное оружие или то и другое вместе. Вдобавок существует опасение, что любой подобный кризис выльется в войну, которая закончится объединенной страной на границах Китая – со столицей в Сеуле и в сфере американского стратегического влияния. Поэтому США и КНР часто находят общий язык в ООН, поддерживая резолюции и санкции против Северной Кореи, но Китай отвергает политику, результатом которой могут стать фактическая денуклеаризация КНДР, масштабные реформы – или гибель режима.

По прочим вопросам тоже наблюдается аналогичное сочетание одобрения и разногласий. Подобно большинству других стран, Китай выступил против решения США напасть на Ирак в 2003 году, посчитав это решение необоснованным. КНР согласился на ограниченную гуманитарную операцию в Ливии в 2011 году, но, как и Россия, занял резко отрицательную позицию, когда операция обернулась сменой правящего режима. Также Китай скорее поддерживал международные санкций для обуздания ядерных амбиций Ирана и, как будет подробнее сказано далее, обязался принять меры по сокращению собственных выбросов углекислого газа с 2030 года.

В последние годы наблюдается некоторое ухудшение американо-китайских отношений. С точки зрения США, это объясняется «более напористым» поведением Китая, например, односторонним введением широкой «зоны идентификации ПВО», притязаниями на присвоение окружающих морских вод и фактическим захватом островов в Южно-Китайском море; налицо также наращивание китайской военной мощи по всем направлениям, широкое распространение практик воровства интеллектуальной собственности, сохранение торгового дисбаланса в пользу Китая (многие в США видят в этом следствие нечестной, хотя бы в некоторой степени, торговой политики) и ужесточение политических репрессий в пределах китайских границ. Ряд американских обозревателей обеспокоены тем, что Китай демонстрирует готовность к более националистической внешней политике, чтобы компенсировать снижение популярности правительства и коммунистической партии, вызванное падением темпов экономического развития [63]63
  См., например, Robert D. Blackwill and Kurt M. Campbell, Xi Jinping on the Global Stage: Chinese Foreign Policy Under a Powerful but Exposed Leader, Council on Foreign Relations Special Report No. 74 (New York: Council on Foreign Relations Press, 2016).


[Закрыть].

Китай, со своей стороны, выставляет собственный счет. Китайские чиновники регулярно выражают недовольство экспортными правилами, которые ограничивают доступ иностранцам к передовым американским технологиям. Они утверждают, что военная поддержка Тайваня со стороны США противоречит обязательствам США перед Китаем. Американская критика поведения КНР в Южно-Китайском море объявляется примером двойных стандартов, поскольку другие страны, которые, как считают китайцы, ведут себя аналогичным образом (включая сюда Вьетнам и Филиппины), не удостаиваются такой критики [64]64
  Fu Ying and Wu Shicun, “South China Sea: How We Got to This Stage”, National Interest, May 9, 2016, http://nationalinterest.org/feature/south-china-sea-how-we-got-stage-16118.


[Закрыть]. Еще китайцы видят, что США склоняются на сторону Японии в споре за острова в Восточно-Китайском море. Широко распространено мнение, будто Соединенные Штаты Америки сознательно мешают Китаю стать великой региональной и мировой державой. В этой связи показателен один не слишком значительный эпизод. В конце 2013 года председатель КНР Си Цзиньпин объявил о планах создания Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (АБИИ). Как следует из названия, банк будет привлекать международные фонды к финансированию крупных транспортных, энергетических, телекоммуникационных и других проектов в этом регионе мира. Сам Китай обещал предоставить значительный объем первоначального финансирования. США изначально сопротивлялись реализации этих планов, опасаясь, что они скажутся на деятельности учреждений наподобие Всемирного банка и Азиатского банка развития, которые неоднократно выдвигали достаточно жесткие требования во всех областях – от охраны окружающей среды до борьбы с коррупцией. Кроме того, американское сопротивление диктовалось стремлением отклонить очередную заявку Китая на более важную региональную роль.

Администрация Обамы дошла до того, что уговаривала друзей и союзников Америки не присоединяться к этому китайскому проекту. Все старания с треском провалились, поскольку более пятидесяти стран, включая столь близких друзей и союзников США, как Великобритания, Южная Корея, Израиль и Австралия, решили примкнуть к учредителям АБИИ. Почему сами США не захотели влиться в число учредителей, выдвинув несколько выполнимых условий, – загадка. Так или иначе, Вашингтон в данном случае продемонстрировал свою беспомощность, можно сказать, оконфузился и убедил многих китайцев в том, что США действительно стремятся помешать Китаю занять место мирового лидера [65]65
  Основные сведения об Азиатском банке инфраструктурных инвестиций см. на веб-сайте проекта www.aiib.org.


[Закрыть].

В целом китайско-американские отношения на протяжении четверти века после окончания холодной войны трудно описать или классифицировать однозначно. Во многом две страны по-прежнему ищут замену антисоветизму, который их сплачивал до 1989 года. Китайцы рассуждают о новой модели отношений между крупными державами, но оба правительства по большей части пока не способны продвинуться дальше общих заявлений [66]66
  См. Xi Jinping, The Governance of China (Beijing: Foreign Languages Press, 2014), 506–8; and Fu Ying, “The US World Order Is a Suit That No Longer Fits”, Financial Times, January 6, 2016, www.ft.com/intl/cms/s/0/c09cbcb6-b5cb-lle5-bl47-e5e5bba42e51.html.


[Закрыть]. Неопределенность ситуации усугубляется уязвимостью отношений перед кризисом, который может возникнуть из-за споров за Южно-Китайское море, из-за китайско-японского конфликта или из-за Тайваня.

Тем не менее несмотря на все перечисленное, прочность китайско-американских отношений поражает, особенно на фоне меняющегося стратегического контекста и нового баланса сил между двумя странами (ведь Китай растет как в абсолютном, так и в относительном выражении). Отношения были довольно хорошими при демократах и при республиканцах, равно как и при сменявших друг друга китайских лидерах. Опять-таки история вроде бы предсказывает нарастание противоречий; да, еще возможно, что нам предстоит увидеть нечто наподобие новой холодной войны, но такой исход отнюдь не неизбежен. Как этого не допустить, одновременно оберегая интересы США и стремясь к расширению американо-китайского сотрудничества, – такова одна из тем последнего раздела данной книги.

* * *

Что касается отношений после холодной войны с Советским Союзом, а затем с Россией, эти отношения были проблематичными с самого начала. Возможно, это было неизбежно, учитывая, что СССР проиграл холодную войну, стал свидетелем распада собственной империи в Восточной Европе, а позже распался и сам. Россия «унаследовала» почти половину населения и три четверти территории бывшего Советского Союза. Она заняла место СССР в Совете безопасности ООН и сохранила огромный ядерный арсенал, но осталась сверхдержавой только на словах. В действительности ее экономика резко сократилась и стала в значительной степени зависеть от добычи нефти и газа (такая зависимость обычно характерна для развивающихся стран). Население продолжало неуклонно сокращаться на протяжении приблизительно двух десятилетий; средняя продолжительность жизни мужчин составляла всего около шестидесяти лет вследствие пристрастия к алкоголю и наркотикам, высокого уровня преступности и устаревшей системы общественного здравоохранения. Напомню, что СССР потерпел унизительное и болезненное военное поражение в Афганистане, последние советские войска покинули эту страну в феврале 1989 года, в самом начале президентского срока Джорджа Буша-старшего. Все перечисленное углубляло пропасть между российскими реалиями и тем, как многие россияне воспринимали себя и свою страну.

При этом действия США усугубляли печальное положение России. Соединенные Штаты Америки не пришли на помощь, хотя им следовало бы сделать все возможное, чтобы оказать содействие СССР, а затем России в переходе от контролируемой политической и экономической системы к строю, более демократическому и ориентированному на рынок; та же «помощь», которую предлагали отдельные американцы, только утяжеляла российское бремя [67]67
  Одним из сторонников поддержки России был бывший президент Ричард Никсон. См. Richard Nixon, “Yeltsin Needs Us.We Need Yeltsin”, New York Times, June 12, 1992, www.nytimes.com/1992/06/12/opinion/yeltsin-needs-us-we-need-yeltsin.html.


[Закрыть]. Вдобавок американские чиновники обращались с Россией пренебрежительно, не выказывая того уважения, которого она добивалась; например, США фактически отмахнулись от предложения усилить контроль за обычным вооружением (в этой области Россия по-прежнему оставалась с Америкой почти в паритете), хотя не составило бы труда уделить этой проблеме толику внимания.

Впрочем, еще менее приемлемым для России оказалось решение о расширении НАТО, процесс начался в конце 1990-х годов при администрации Клинтона и продолжался при следующих президентах. Эту политику можно признать одной из наиболее последовательных и противоречивых политик периода после холодной войны. Само сохранение, а тем более расширение НАТО вряд ли может считаться исторической неизбежностью. Не будем забывать, что Североатлантический альянс возник в конкретном стратегическом контексте (в условиях холодной войны, для сдерживания СССР и, при необходимости, для защиты Европы от вторжения сил стран Варшавского договора); казалось бы, он должен был исчезнуть, когда стратегический контекст изменился, а миссия устарела. Вопрос состоял в том, нужно ли сохранять НАТО – или же победа в холодной войне подведет черту под существованием альянса [68]68
  См. Josef Joffe, “Is There Life After Victory? What NATO Can and Cannot Do”, National Interest, Fall 1995, http://nationalinterest.org/article/is-there-life-after-victory-what-nato-can-and-cannot-do-827.


[Закрыть].

НАТО выжил в новом, сильно изменившемся стратегическом контексте прежде всего потому, что принял новую миссию (даже миссии). Первая заключалась в принципе «широкого охвата», по которому силы альянса фактически превращались в корпус быстрого реагирования для операций вне традиционной зоны контроля (та включала большую часть континентальной Европы) – скажем, на Балканах, в Афганистане и в странах Ближнего Востока. Кроме того, альянс консолидировал и курировал освобожденные (а в случае Германии заново объединенные) страны. Чехия, Венгрия и Польша присоединились к НАТО в 1999 году, отчасти руководствуясь надеждой на то, что альянс станет для них чем-то вроде страхового полиса против России, которая однажды сможет возродиться и «по привычке» приступить к давлению на соседей.

Между тем Россия все острее реагировала на процесс расширения альянса. Так, Россия и НАТО заняли противоположные стороны в ходе сербского кризиса: альянс обеспечивал политическую поддержку и предоставлял средства для авианалетов на Сербию, а Россия (которая сочувствовала Сербии по политическим, историческим и культурным причинам) выступала категорически против и использовала право вето в Совете безопасности ООН. Кроме того, многие страны – соседи России – рвались в альянс, к которому Москва давно относилась с подозрением. Еще семь стран (Болгария, Латвия, Литва, Румыния, Словакия, Словения и Эстония) стали членами НАТО в 2004 году, далее начались переговоры, итогом которых способно стать членство в НАТО ряда других стран, включая Грузию и Украину. Владимир Путин, если перейти, так сказать, на личности, посчитал, что расширение состава альянса противоречит обещаниям, которые российские официальные лица получали от немецкого правительства и от администрации Буша в то время, когда Россия согласилась на объединение Германии и на вступление единой Германии в НАТО. Как и следовало ожидать, американские чиновники отрицали, что вообще давали такие обещания. Подобные сигналы и подобные двусмысленные ситуации могут, как ни странно, способствовать достижению договоренностей, но ценой будут взаимная подозрительность и недоброжелательность [69]69
  Mary Elise Sarotte, 1989: The Struggle to Create Post-Cold War Europe (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2009); Mary Elise Sarotte, “A Broken Promise?: What the West Really Told Moscow About NATO Expansion”, Foreign Affairs 95, no. 5 (September/October 2014), www.foreignaffairs.com/articles/russia-fsu/2014–08-ll/broken-promise; Joshua R. Itzkowitz Shifrinson, “Deal or No Deal?: The End of the Cold War and the U. S. Offer to Limit NATO Expansion”, International Security 40, no. 4 (Spring 2016): 7–44. For an official account, see Baker, The Politics of Diplomacy, especially chapter 14.


[Закрыть].