Текст книги "Черный человек"

Тринадцатый пожал плечами:

– Просто так. Когда я сажусь в суборбитальный лайнер, мне хочется знать, где я выйду.

– Ясно. – Она посмотрела на свои часы. – Ну, если мы хотим успеть на этот суборбитальный лайнер, нам, пожалуй, пора отправляться. Полагаю, мой коллега закончит формальности с начальником тюрьмы. Там должна быть возня с документами.

– Да. – Он мгновение поколебался. – Послушайте, есть несколько ребят, с которыми мне хотелось бы попрощаться, прежде чем мы уедем. За мной пара должков. Это можно устроить?

– Конечно. – Севджи небрежно пожала плечами. Она уже складывала инфопланшетник – Без проблем. Это один из бонусов работы в КОЛИН. Мы можем делать почти все, что захочется.

Гватемалец был все еще в своей камере, лежал навзничь на койке, кайфуя от недавно приобретенных эндорфинов. Меж пальцев его левой руки тлела недокуренная сигара с Новой Кубы, а глаза были почти закрыты. Когда Карл застучал по приоткрытой решетчатой двери, он в полусонном удивлении поднял веки:

– Привет, шваль европейская. Че тут делаешь?

– Сваливаю, – твердо заявил Карл. – Но я хочу, чтобы ты оказал мне еще одну услугу.

Гватемалец сделал над собой усилие и сел на койке. Он посмотрел на камеру видеонаблюдения в потолке и дешевый глушитель сигнала на стене рядом с ней. Глушитель висел совершенно открыто, и так на памяти Карла было всегда. Ему даже думать не хотелось, чего это стоило Гватемальцу.

– Сваливаешь? – Нетрезвая ухмылка. – Что-то не вижу у тебя лопаты.

Карл передвинул африканский резной табурет поближе к койке и уселся.

– Не так. Официально. Через ворота. Слушай, мне надо позвонить.

– Позвонить? – Даже несмотря на эндорфины, Гватемалец был несколько шокирован. – Ты понима’шь, чо это будет тебе стоить?

– Могу вообразить. И заплатить мне нечем. У меня осталось только семь блистеров по двадцать таблеток, они в полиэтиленовом пакете за коленом моего толчка. Все тебе. А если о…

– Маловато, нигга.

– Я знаю. Считай это задатком.

– Да ну? – Задурманенный наркотиком взгляд скользнул прочь от собеседника. Гватемалец сунул ситару в уголок рта и осклабился. – И как оно будет? Ты свалишь, а платить потом как? Задаток за что! Опять же, – он наморщил лоб, – раз ты валишь, за коим тебе телефонные услуги?

Карл сделал нетерпеливый жест:

– Я не доверяю людям, с которыми выйду отсюда. Слушай, раз я буду на воле, у меня появятся возможности.

– Угу, похоже на то. Эти возможности дадут тебе чуваки, которым ты не доверяешь.

– С воли я могу тебе помочь. – Карл подался к нему: – Это дела КОЛИН. Дошло?

Гватемалец некоторое время в недоумении разглядывал его, потом покачал головой и встал. Карл отодвинулся, чтобы дать ему пройти.

– Сдается мне, нигга, ты обсаженный. По ходу, эти семь лафеток точно за толчком, а не у тебя внутри? КОЛИН, г’ришь, тебя вытаскивает? С хрена ли?

– Они хотят, чтобы я кое-кого убил, – сказал Карл ровно.

Гватемалец за его спиной хмыкнул и с журчанием налил себе сока из фляги-охладителя на полке.

– Ну да. Во всей Конфедеративной Республике не нашлось ни одного черного мужика, чтобы кое-кого убить, и приходится теперь вытаскивать из тюряги штата Южная Флорида зазнайку-европейца. Ты, нигга, обдолбался.

– Хватит так называть меня, мать твою.

– Ну да, – Гватемалец сделал большой глоток, поставил стакан и удовлетворенно крякнул, – я-то подзабыл. Ты тут единственный черный, который, блин, вроде как не знает, какого цвета у него кожа.

Карл смотрел прямо перед собой в стену камеры.

– Знаешь, там, откуда я родом, черным можно быть по-разному.

– Ну тогда ты, блин, черный-счастливчик. – Гватемалец снова обошел Карла и оказался прямо перед ним. Лицо наркомана было почти любезным, оно смягчилось от эндорфинов и, может, от чего-то еще. – Да только вишь, братан, щас ты не там, откуда родом. Щас ты в тюрьме Флориды. Ты в Конфедеративной Республике, нигга. Тут только один способ быть черным, и рано или поздно он станет и твоим тоже. В Республике ты не выбираешь, тут для всех нас одна коробка, и рано или поздно тебя запихнут в нее вместе с остальными.

Карл еще некоторое время смотрел в стену. Принимал решение.

– А теперь слушай, и поймешь, в чем неправ.

– Я неправ? – Собеседник захихикал. – Оглядись вокруг, братан. С хера ли я неправ?

– Ты неправ, – сказал ему Карл, – потому что меня уже сунули в совсем другую коробку. Это коробка, которую ты никогда не видел изнутри, и вот почему я выхожу, вот почему я им нужен. Им не найти больше никого вроде меня.

Гватемалец прислонился к стене камеры и бросил на Карла насмешливый взгляд:

– Да? Ну ты силен, шваль европейская, че есть, то есть. И я вот слыхал от Луи, что у тебя внутри херотень какая-то переделана. Только это ни на грош не делает тебя убийцей. Два часа назад ты вышел отсюда с моей лучшей заточкой в рукаве, но я слыхал, что Дудек так и разгуливает по тюрьме.

– Нас прервали.

– Да. Эти милые люди из КОЛИН. – Но теперь его голос уже не звучал глумливо. Он задумчиво посасывал сигару. – С Дудеком срамота вышла, этот засранец должен бы малость в больничке поваляться. Не хочешь рассказать, че значит «им не найти больше никого вроде меня»?

Карл встретился с ним глазами:

– Я тринадцатый.

Это было как содрать струпья с болячки. Четыре месяца он держал язык за зубами, хранил секрет, который иначе убил бы его. Теперь он смотрел в лицо Гватемальца и читал на нем зримое, окончательное подтверждение своей паранойи, проблеск страха, слабый, но бесспорный, замаскированный быстрым кивком.

– А-а-а-а-ага.

– Да. – Карл чувствовал смутное разочарование; почему-то он надеялся, что этот человек, может быть, не страдает местными предрассудками. Наверно, дело в свойственном Гватемальцу трезвом и жульническом реализме. Но Карл сразу стал для него карикатурой – это было видно по глазам. И Марсалис чувствовал, как срастается с этим образом, возвращается в него, надевая, как старую кожу, бесстрастную мощь и угрозу.

– Итак, что там со звонком? Сколько это будет стоить?

Он нашел Дудека в зале отдыха крыла «Ф», тот играл с компьютером в быстрые шахматы. Трое или четверо заключенных собрались вокруг: один – явный сподвижник по Арийской команде, весь в татуировках; парочка откровенно косящих под арийцев подхалимов на пороге двадцатилетия и белый мужчина постарше, который, судя по всему, подошел исключительно ради шахмат. Двоих из часовни не было – Дудек постарался избавиться от их общества после неудавшейся расправы. Слишком много нерастраченных в драке гормонов, слишком многие разговоры чреваты взрывом, пока эти гормоны еще в крови. Совсем не то, что требуется, после такого провала.

Никто не обратил внимания на чернокожего мужчину, когда тот вошел в зал. Дудек казался слишком погружен в игру, остальные были расслаблены и не проявляли бдительности, полностью полагаясь на тюремные системы аудио– и видеонаблюдения, паутиной опутавшие все помещение. Карлу оставалось до их кучки шагов десять, но никто до сих пор не обернулся. Потом один из подхалимов, должно быть, заметил краем глаза, как сзади приближается нечто черное, и развернулся, шагнул вперед. Он явно чувствовал себя в безопасности и пыжился от самодовольства – еще бы, следящая система включена, Дудек рядом и удостаивает его своим обществом.

– Какого хрена тебе надо, ниггер?

Карл сделал еще шаг и ударил его в полную силу. Парень с разбитыми губами полетел на пол. Там он и остался, с окровавленным ртом, глядя на Карла и явно не веря своим глазам.

А Карл продолжал идти.

Он подошел к татуированному, пробил его неуклюжую оборону, толкнул на Дудека, который еще только пытался встать из-за консоли. Оба арийца упали. Второй подхалим застыл, разинув рот. Мужчина постарше уже отступил назад, протянув вперед руки в жесте, говорившем, что он, мол, тут ни при чем.

Дудек со скоростью, которую дает только практика, перекатился на ноги. Где-то взвыли сирены.

– Я тут кое-что не закончил, – сказал ему Карл.

– Тебе кранты, ниггер. Это неспровоцированная агрессия, камеры ее отеле…

Карл позволил мешу управлять им. Дудек увидел, как чернокожий надвигается, принял защитную позицию из тайского бокса и ударил. Карл легко блокировал удар, сделал ложный выпад и ребром ладони сломал Дудеку нос. Того снова отшвырнуло на пол. Второй заслуживающий внимания ариец был уже на ногах. Карл рубанул его по горлу, чтобы не лез, и ариец, задыхаясь, упал. Дудек вскочил, даже не вытерев кровь. Стреляный воробей. Его глаза были пустыми от ярости. Он попер, как танк, яростно нанося удары, прямые и примитивные до зевоты. Карл отбил почти все, поморщившись, когда ему все-таки досталось по скуле, и перехватил запястье противника. Вывернул тому руку, толкнул. В локтевом суставе Дудека треснуло, и этот звук был слышен даже за воем сирен. Ариец завопил и снова упал, теперь уже окончательно. Карл изо всех сил пнул его по ребрам и почувствовал, как под ботинком у него что-то сместилось. Пнул еще дважды, теперь в живот. От второго удара Дудека вырвало вялой струей, как будто внутри у него что-то разорвалось. Карл перешагнул через дергающееся тело, чтобы не вляпаться в вонючую лужу, пнул арийца в и без того окровавленное лицо и нагнулся, приподняв голову Дудека за ухо.

– Новые правила, говнюк, – прошипел он. – Теперь я работаю на серьезных людей и могу с тобой, ушлепок говенный, сделать все, что захочу. Я тебя, на хер, убить теперь могу, и всем будет до лампочки.

Рот Дудека пенился кровью и слюной, на изуродованной нижней губе виднелся осколок зуба. Он издал какой-то низкий горловой звук.

Карл выпустил ухо и встал. На секунду ему захотелось пнуть скрючившееся тело еще несколько раз, в основание позвоночника, и посильнее, чтобы медикам было не так-то просто поставить арийца на ноги, и в лицо, чтобы окончательно изуродовать. В грудную клетку, чтобы ребра, ломаясь, проткнули внутренние органы. В конце концов, подумалось ему, можно плюнуть в этого арийца. Но ярость вдруг схлынула. Все, теперь можно ни о чем не беспокоиться. Гватемалец получил, что хотел. Дудек выведен из строя, он теперь пациент лазарета. Остальное довершит дерьмовая жизнь Иисусленда. Марсалису нет нужды наблюдать или вмешиваться еще раз. Он уже и так приблизительно представлял, что будет дальше. Таких, как Дудек, каждое воскресенье по пять штук засовывают в дешевых гробах в печи скудно финансируемых крематориев Республики. И большинство из них не доживает даже до тридцати.

В дальнем конце крыла «Ф» лязгнули, открываясь, ворота, и в них ввалилась группа урегулирования конфликтов. Бронежилеты, оружие усмирения, вопли. Карл вздохнул, закинул руки за голову и пошел им навстречу под вой сирен.

– Системы Кортеуд.

– Говорит Марсалис. Проверьте.

– Голос подтверждаю. Говорит дежурный оператор. Пожалуйста, укажите свои параметры.

– Гагат. Решетка. Мангустин. Дуб.

– Принял. В чем запрос?

– Меня только что наняла Колониальная Инициатива Западных стран, и я выхожу из тюрьмы. Моя задача – поиск беглого тринадцатого за спиной АГЗООН.

– Это противоречит…

– Я знаю. Буду в Нью-Йорке через пару дней. Уведомите команды периметра, пусть ждут. Я избавлюсь от моих новых друзей, как только это станет возможным.

Глава 13

– Ну какого хрена надо было его в больницу-то отправлять?

Он пожал плечами. До этого сбросил тюремную куртку, ботинки и носки и теперь ощущал ногами прохладный, твердый песок пляжа. Вечерний ветерок, будто шелковая ткань, скользил по шее и голым рукам.

– Я не нашел ни одной веской причины этого не сделать.

– Не нашли? – Эртекин не сняла туфли. – Ну мы могли бы вернуться домой сегодня, а не торчать в этой мусорной куче. Это вам в голову не приходило?

Он обвел жестом залитые светом низкие здания, и коммуникационную вышку, и бесконечную наностыковочную башню Перес, которая маячила за ними, будто папаша Годзиллы. Она по большей части скрывалась в темноте, но расположенные рядами красные навигационные огни мигали с тошнотворной синхронностью, поднимались все выше и выше, наконец пропадая в облаках.

– Это ваша мусорная куча, – сказал он.

– Арендованная.

– Должно быть, у вас сердце надрывается. КОЛИН – и вдруг зависит от местных властей. Странно, что вы до сих пор не свергли правительство. Как в девяностые в Боливии, к примеру.

Она выстрелила в Карла взглядом, который тот уже начал узнавать: наполовину злобным, наполовину каким-то еще. Если бы речь шла о другом тринадцатом, он решил бы, что это результат тренинга по адаптации в социуме, но что это значит в случае с Севджи, он не знал. Ясно одно: Севджи Эртекин что-то нервирует, и это началось с момента их знакомства.

– Марсалис, уже поздно, – сказала она ему. – Я не собираюсь ругаться с вами на тему действий, предпринятых за десять лет до того, как я стала работать на эту организацию. Причина, по которой мы сидим в этой мусорной куне, в том, что вы позволили знаменитым наклонностям тринадцатых выйти из-под контроля, и в результате мы получили еще шесть остохреневших мне часов телефонных звонков и переговоров. Так что не испытывайте свою удачу. Я уже близка к тому, чтобы отослать вас обратно.

Он усмехнулся:

– А вот сейчас вы лжете.

– Вы так думаете? Начальник тюрьмы хотел отправить это дело на рассмотрение в Таллахасси, в Комиссию по преступлениям с применением насилия. Он очень не хотел вас выпускать, пока мелят жернова.

– Я бы сказал, что он с радостью бы от меня избавился.

– И ошиблись бы. Начальник тюрьмы Перрис – бывший морпех. – Севджи снова стрельнула в него взглядом. – Прямо как Уилбринк.

– Уил… кто?

– Ладно, забудьте.

Он не знал, сколько правды в ее словах. Конечно, ситуация осложнилась, когда все увидели, что он сделал с Дудеком. Парни из группы урегулирования не пристрелили его на месте, но были очень к этому близки. Следующие три часа он провел в слегка воняющем аммиаком карцере, был оттуда извлечен, поспешно проведен в здание администрации, а потом столь же быстро водворен обратно. Он предположил, что эти метания связаны с каким-то противоборством в верхах. Еще два часа ушло на то, чтобы вытащить его окончательно, к тому времени уже стемнело, и в административном блоке остался лишь сокращенный штат из уборщиков и охраны.

Нортон и Эртекин входили и выходили из кабинетов, которые ему никогда не доводилось видеть изнутри. Они едва смотрели в его сторону. Сменялась охрана. В какой-то момент пришел сотрудник тюрьмы, сфотографировал его и удалился, не сказав ни слова. Карл позволил событиям идти своим чередом, катиться сквозь него, словно волнам. Когда все закончилось, он подписал какие-то бумаги, переоделся в собственную одежду и, предположив, что в Нью-Йорке будет холодно, выпросил у позевывающего ночного смотрителя тюремную куртку – выцветшую, потрепанную, черно-серую; цвет сам по себе неплохой, вот только на одном рукаве полыхал ряд оранжевых шевронов, а на спине красовался столь же яркий логотип «Сигмы» с названием. После буквы «С» какой-то недоумок, видимо из любителей расписывать стены маркером и переделывать вывески, вписал баллончиком длинную неровную «т»; с поношенной одеждой тут часто поступали таким образом. Карл пожал плечами и все равно взял куртку. При задержании полицейские отдела нравов в Майами изъяли из отеля его вещи, и он подозревал, что никогда больше их не увидит. Вероятно, АГЗООН все еще ведет переговоры относительно пистолета «Хааг» и зарядов к нему. Это дело принципа, дело чести. На самом деле в победу никто не верит. Он натянул куртку, свернул в узелок немногие вещи, которые были при нем во время ареста, и вышел.

Срать на аксессуары, Карл. Ты уже на полпути к дому.

Нортон с мрачным лицом шел рядом с ним всю дорогу до стоянки, где стояла неприметная арендованная «капля», открыл дверцу пассажирского сиденья и захлопнул ее сразу же, как Карл устроился. Через пару минут из здания администрации вышла Эртекин, буркнула что-то напарнику и уселась за руль. Нортон занял место рядом, она завела двигатель и вручную вывела машину из тюремных ворот. Ни один из сотрудников КОЛИН не сказал Карлу ни слова.

Начальник тюрьмы Паррис, если он все еще был на месте, так и не показался.

Они проехали всего пару сотен метров, а Нортон уже взялся за телефон, выясняя, есть ли еще суборбитальные рейсы из терминала Майами в северном направлении. Естественно, в такое позднее время уже ничего не летало.

– В гостиницу? – спросил он Эртекин.

Та мотнула головой:

– Паррис дико зол. Не хочу завтра проснуться от того, что к нам заявятся с ордером на арест или на обыск, потому что он ночью позвонил своим дружкам в Таллахасси. Нужно вернуться на нашу территорию.

Нортон снова взялся за телефон, и через пару часов они въехали через охраняемые ворота на территорию при нанопричале. На другой стороне Флоридской равнины мерцала ограда под напряжением, туда-сюда бродили в полумраке бдительные мужчины и женщины в комбинезонах. Слабо подсвеченные гарнитуры на головах делали их похожими на артистов низкобюджетного спектакля, изображающих насекомообразных пришельцев. Карл заметил у них на рукавах и форменных беретах нашивки с эмблемой КОЛИН. Безопасное убежище, тихая гавань. Он почти физически ощутил, как его спасителей отпустило напряжение.

Теперь, на пляже, с песком между пальцами ног и в собственной одежде впервые за четыре месяца, он и сам ощутил облегчение. Пришло внезапное осознание, как он был зажат, а теперь смутный страх потихоньку отпускал его. Такое случалось с ним и прежде: когда он услышал, как с «Фелипе Соуза» состыковался спасательный корабль; когда ступил с платформы лифта на основание наностыковочной башни Хокинга, а оттуда на твердую землю, ощутив нормальную, земную силу тяжести; выбравшись из такси «капли» в Хэмпстеде, когда, не веря своим глазам, смотрел на вывеску нового заведения Зули, сверяясь по табличке с адресом на доме и подозревая, что, может, неправильно понял ее инструкции, – и потом увидел саму Зули, улыбающуюся, в огромном панорамном окне, полускрытом деревьями. Вот это чувство, когда внутри что-то отпускает и словно говорит тебе, мол, все хорошо, теперь можно расслабиться.

– А скажите мне кое-что, Эртекин, – слова вылетали изо рта, как дым, совершенно беспечно. Его не слишком заботило, что она подумает или скажет в ответ, – смысл в том, чтобы просто говорить и знать, что его не пырнут за это заточкой. – Вы работаете на КОЛИН где-то пару лет, так?

– Два с половиной года.

– А кто из вас главный? Вы или Нортон?

Он снова удостоился взгляда, но не такого напряженного. Наверно, она поняла по голосу, что он не хочет ее зацепить.

– У нас другая система.

– Да? А какая? – Он махнул рукой. – Ладно вам, Эртекин. Мы же сейчас просто болтаем, это же пляж, ну какого хрена?

Уголки ее губ тронула улыбка, которая, по его ощущениям, явно предназначалась не ему. Он снова махнул рукой:

– Ладно вам.

– Хорошо-хорошо, расскажу. – Она покачала головой. – Надо же, этот человек хочет прямо с утра беседовать о корпоративной политике. Это устроено так: Нортон – аккредитованный КОЛИН следователь, специалист по решению проблем. Он работает уже лет двенадцать, начал сразу после того, как прошел специальную программу для сотрудников правоохранительных органов в каком-то колледже на севере. Это хороший карьерный шаг – зарплаты в КОЛИН выше средних, а работу, по большей части, опасной не назовешь. Операции по борьбе с коррупцией, расследование афер муниципальных властей с собственностью КОЛИН, нарушение авторских прав «Марсианских технологий», всякое такое.

– Похоже, они нечасто имеют дело с серийными убийствами.

– Не слишком. Если происходит что-то серьезное, чаще всего нанимают контрактников из частных войск вроде «ЭксОп» или «Ламберте». Если возникают проблемы с законом, подтягивают местную полицию.

Я как раз оттуда. Меня прикомандировал убойный отдел Нью-Йорка, когда несколько сотрудников КОЛИН были убиты во время угона кораблей «Марсианских технологий». Моя работа понравилась, Нортон получил повышение, и ему потребовался постоянный напарник, который не боится крови, вот и… – Она пожала плечами. – Так и вышло. Мне предложили работу. Деньги хорошие. Я согласилась.

– Но Нортон выше вас по положению.

Эртекин вздохнула. Перевела взгляд на море.

– Что такое?

– Тринадцатые. Вечно вы сами не свои до иерархии, блин. Кто главный? Кто отдает распоряжения? Кто должен мне подчиняться? Каждый детектив, с которым я когда-либо делила кабинет… – Она оборвала себя.

На мгновение он подумал, что это Нортон идет к ним по пляжу от барака. Меш внутри резко дернулся. Карл быстро окинул взглядом пляж, но ничего не увидел. Снова поглядел в лицо Севджи и понял, что она так и смотрит на океан.

– И что?

– Неважно, – сказала она ровно. – Да, Нортон выше. Нортон знает КОЛИН как свои пять пальцев. Но он не коп, а я – коп.

– Значит, он считается с вашим мнением?

– Мы сотрудничаем. – Она отвернулась от моря и встретилась с Карлом глазами. – Странная концепция для людей вроде вас, я знаю. Но Нортону не нужно ничего доказывать.

– «И полна голова волос», да?

Цитата явно ни о чем ей не говорила. Он предположил, что она слишком молода, чтобы действительно помнить Энгри Янга и его банду. Карл хранил их последний альбом, потому что, блин, – у кого старше сорока его нет? – ведь он трижды стал платиновым, едва только оказался в сети. Но Эртекин тогда только вышла из пеленок. Он и сам-то едва успел немного повзрослеть, когда Энгри взорвал его мозг записями, сделанными на студии в Килберне. «Громить-разрушать». Ну да. Лукавый черный юмор и лондонское хладнокровие до мозга костей. Карл иногда задавался вопросом, знал ли Энгри Янг, что произойдет с продажами «Громить-разрушать» в тот день, когда он сунул в рот ствол обреза, улыбнулся – предположительно – звукорежиссеру и нажал на спусковой крючок. А может, на самом деле он начал догадываться об этом за год до того, когда набросал заглавный трек и стихи.

– Какое отношение имеют к этому его волосы?

– Ну, едва ли у него облысение по мужскому типу, так?

– Едва ли… – Она вдруг спохватилась: – Ой, да вы просто, чтоб вас, дразните меня. Вы не можете говорить всерьез. Марсалис, у вас облысения по мужскому типу нет.

– Да. Но я не человек.

Эти слова остановили ее, будто выстрел из «Хаага». Даже в далеких отблесках света дуговых ламп на асфальте у них за спинами Карл увидел, каким напряженным: стал ее взгляд, когда она на него посмотрела. Потом она заговорила, и ее голос был все таким же напряженным:

– Вы кого-то цитируете?

– Ну да. – Он хохотнул, по большей части от того, что так хорошо чувствовал себя на свободе, на пляже, с засунутыми в карманы руками и ногами в песке. – В первую очередь ваших соплеменников.

Она подняла бровь:

– Моих соплеменников?

– Да. Вы же турчанка, так? Севджи. Значит, я думаю, вы, скорее всего, мусульманка. Неужели вы никогда не слышали, что ваши бородатые вожди говорят о таких, как я?

– Чтоб вы знали, – сказала она вкрадчиво, – последний имам, которого я слышала, – женщина. С бородой у нее было не очень.

Карл пожал плечами.

– Логично. Я просто исхожу из того, что говорят международные средства массовой информации. Ислам, Ватикан, иисуслендские баптисты. Все они дружно поют одно и то же.

– Вы не понимаете, что говорите.

– Ну, блин, простите. – Он ощутил, как портится настроение, и постарался с этим справиться. Мужик, ты сегодня вышел из тюрьмы. Завтра ты уберешься из Республики. Послезавтра полетишь домой на суборбе. Просто улыбнись и потерпи. Он выдавил смешок. – Я отлично понимаю, что говорю, Эртекин. Я, знаете ли, живу в этой шкуре. Я был в ней и в девяносто третьем, когда вступила в силу директива Джейкобсена. Если вы думаете, что это стоны жалеющего себя отставника, то неправы. И речь не только о тринадцатых. Я видел в Дубае, как выпускали кишки бонобо, работавшим по контракту в публичных домах, как их вздергивали на виселицах. Это было, когда в город вошли люди шахада[35]35
  В мусульманстве – свидетельство о вере в Аллаха, произносимое при принятии ислама.


[Закрыть]. Они насиловали и клеймили обычных проституток.

– Шахада не…

– Знаю-знаю. Шахада — нетипичное явление. Слыхал такое. Точно так же, как gladius dei[36]36
  Мечи Господни (лат.).


[Закрыть] не выражают мнения всех миролюбивых католиков, да и выродки с телевидения Иисусленда не имеют никого отношения к истинному христианству. Все это просто какое-то большое недоразумение, да. А кровопролития и слепая предубежденность всего лишь результат того, что эти ребята не читали популяризаторскую литературу.

– Вы говорите о фанатиках.

– Послушайте, Эртекин, – на этот раз он рассмеялся искренне, – мне правда нет сейчас до этого дела. Этой ночью я свободный человек, стою босиком на пляже и все такое. Если вы хотите проявлять групповую солидарность или спасать остатки рухнувшей патриархальной системы, вперед. Я в свое время тоже верил во всякую тупую херню, так почему вы должны чем-то от меня отличаться?

– Я не собираюсь обсуждать с вами мою веру.

– Хорошо, давайте не будем.

Они стояли на пляже и слушали тишину. Где-то вдалеке о риф гремел прибой. Ближе к ним о берег разбивались волны поменьше и с шипением катились обратно в море.

– Как вы узнали, что я турчанка? – спросила она наконец.

Он пожал плечами:

– Я часто бывал в Турции. Однажды у меня была переводчица по имени Севджи.

– Что вы делали в Турции?

– А вы как думаете?

– Поселения?

Он мрачно кивнул:

– Да, стандартный европейский вариант. Все неприятное или неудобное размещать в восточной Турции. Это довольно далеко, чтобы не огорчать тех, чье мнение имеет значение, а бежать на запад оттуда муторно и долго. Но все же это происходит достаточно часто, чтобы мне приходилось там появляться примерно два раза в год. Вы из восточной Турции?

– Нет, я из Нью-Йорка.

– Ясно. – Он кивнул. – Простите. Я имел в виду…

Он замолчал, потому что Севджи отвела от него взгляд и посмотрела куда-то на пляж. Он тоже обернулся, хотя давно отточенное чувство уже подсказало ему, что на этот раз к ним действительно идет Нортон. Тот спускался с низкого гребня дюны, шаркая ногами по песку, и Карл наметанным глазом увидел, что их ожидает куча плохих новостей.

– Тони Монтес. Сорок четыре года, мать двоих детей. – Нортон говорил, и на настенном экране в комнате совещаний последовательно сменялись кадры. Довольно привлекательная латиноамериканка, снимок с удостоверения личности, резкие черты располневшего с возрастом лица несколько расплылись, красновато-каштановые волосы подстрижены коротко и элегантно. Щелк. Место преступления, тело бесформенной грудой на полированном деревянном паркете, блузка и юбка в беспорядке, контур обведен белым. – Сегодня вечером убита выстрелом у себя дома в Вольной Гавани Ангелин. – Щелк. Снимок из морга, крупный план. Синяк вокруг рта, макияж размазан, глаз вдавило в череп смертельным выстрелом в голову. Входное отверстие зияет во лбу, как кратер. Щелк. – Отец повез детей в бассейн. Жилье оснащено системой «умный дом», подсоединено к локальной сети безопасности, оплата внесена на три года вперед. – Либо Меррин использовал для вторжения очень сложное оборудование, либо Тони сама его впустила. – Щелк. Фрагменты тела, бок в синяках, одна вывалившаяся, не вызывающая эротических ассоциаций грудь. – Она сопротивлялась, он избивал ее, пару раз повалил на пол. Несколько ребер сломано, почти все тело в синяках. Лицо вы видели. Следы крови повсюду; криминалисты нашли их на диване в соседней комнате и еще в нескольких местах на стенах. – Щелк. Красные мазки на кремовой штукатурке. – В основном это ее кровь. Похоже, он расстарался.

– Он ее изнасиловал? – спросил Карл.

Щелк.

– Нет. Следы сексуального насилия отсутствуют.

– Как и в остальных случаях, – тихо сказала Севджи. – Балтимор, Топика и еще этот сраный городишко в Оклахоме. Лоам Спрингз? Где бы он ни убивал женщин, везде одно и то же. Им явно движет не секс.

Щелк.

– Сштоам Спрингз, – уточнил Нортон. – Вообще-то это сраный городишко в Арканзасе, Сев. На самой границе штата, помнишь?

– Нет, не помню, – огрызнулась Эртекин, но, кажется, почти сразу пожалела о своей резкости. Она махнула рукой, и ее голос зазвучал сдержаннее: – Слишком много всего происходит, Том, так что шансов запомнить это место у меня почти не было.

Нортон пожал плечами:

– Однако времени на то, чтобы решить, что это сраный городишко, тебе хватило, да?

– Ой, заткнись, а? Это же все Иисусленд, разве нет? – Эртекин потерла глаз и кивнула на экран: – А это почему помечено?

Там застыла серия изображений другого участка светло-кремовой стены, который казался фрагментом теста Роршаха, состоящим из пятен крови и ткани. В уголке каждого кадра мигал крошечный красный треугольничек.

– А, это полицейские Ангелин не смогли разобраться. – Нортон ткнул в инфопланшетник на столе. На экране поверх картинки появились криминалистические данные. – Когда Меррин в конце концов застрелил эту женщину, она стояла на ногах в соседней комнате. Высокоскоростная электромагнитная пуля прошла через голову и застряла в стене. Чтобы сделать такой выстрел, он должен был стоять прямо перед ней, но тут есть нестыковка. Я понял, если бы она умерла, упав на колени, когда у нее уже не осталось сил бороться. Но вот так стоять и ждать смерти, после такого отчаянного сопротивления… Как-то оно не вяжется.

– Вяжется. – Карл мгновение помолчал, прислушиваясь к своей интуиции. Он привык к ней, так же, как его пальцы привыкли держать рукоять «Хаага». – Она сдалась прежде, чем у нее кончились силы, потому что он припугнул ее чем-то намного худшим.

– Что может быть хуже смерти от побоев? – Когда Нортон говорил это, в его глазах светилась ледяная ярость. Карл вполне допускал, что причиной этому не только Меррин, но и сам Карл. – Хотите, может быть, мне сказать, в чем была суть его угрозы?

– Дети, – тихо сказала Эртекин.

Карл кивнул:

– Да. Возможно, и муж тоже, но именно угроза добраться до детей решила дело. Он сыграл на ее генетических связях. Сказал, что дождется, когда дети вернутся домой.

– Вы не можете этого знать, – сказал Нортон. Он все еще был очень зол.

– Конечно, не могу. Но это самое очевидное объяснение. Он вошел, невзирая на защиту дома. Либо его впустила Монтес, потому что была с ним знакома, либо он выпотрошил программное обеспечение; в таком случае ему пришлось как следует изучить дом, и он наверняка знал, что там есть дети, и что они скоро вернутся. Этим рычагом он и воспользовался.

Он увидел, как напарники переглянулись между собой.

– Какая-то логика в этом есть, – сказала Эртекин больше самой себе, чем кому бы то ни было, – но вопрос остается. Если он собирался надавить на нее с помощью детей, почему не сделал это сразу? Зачем ему понадобилось утруждать себя плясками вокруг мебели?

Карл покачал головой: