Текст книги "Как не умереть в одиночестве"

Спустя какое-то время Эндрю вспомнил про письмо в кармане. Он вытащил его, вскрыл, достал листок. И в нос сразу же ударил густой запах лосьона после бритья.

«Ты сбежал и даже не дождался оглашения завещания Сэлли. Паршивец. Ты ведь знал, да? Потому что я-то точно не знал. Двадцать пять тысяч. Думаешь, она оставила их мне, да? Как-никак, мы же пытались построить бизнес – такая была мечта. Можешь представить, какой это был шок – узнать, что она решила оставить деньги не мне, а тебе.

Может, теперь ты поймешь, как грызло ее чувство вины, а все потому, что ты так и не простил ее, хотя она делала все, чтобы помочь тебе. Ты тяготил ее, как кирпич на шее. Что ж, надеюсь, теперь ты счастлив. Оно ведь того стоило, а, Эндрю?»

Эндрю несколько раз перечитал письмо Карла, но так ничего и не понял. Сэлли отдала ему деньги? Если так, то наверняка кто-то допустил административную ошибку. Поставил «галочку» не в тот квадрат. Так и никак иначе, поскольку альтернативное объяснение – что случившееся было ее предсмертной попыткой все поправить, избавиться от чувства вины, с которым Сэлли жила и от которого Эндрю мог и должен был освободить ее, – представлялось настолько отчаянно печальным, что ему не хотелось об этом и думать.

Глава 11

Следующие три месяца прошли в тревожном ожидании. Каждый раз, возвращаясь домой, Эндрю с ужасом представлял появление еще одного адресованного ему письма с паучьим почерком Карла.

Письма приходили нерегулярно. Иногда по два или даже три в неделю – с пятнами от слез и кляксами, – а иногда и ни одного на протяжении четырех недель кряду. Но все были пропитаны злостью. «Ты – жалкий, трусливый, никчемный, ты не заслуживаешь прощения Сэлли» – так заканчивалось последнее послание. Интересно, размышлял Эндрю, удивился бы Карл, узнав, что он полностью согласен с такой оценкой?

Каждый раз, открыв дверь и обнаружив письмо, Эндрю устало тащился наверх, садился на кровать и вертел конверт в руках. Он говорил себе, что это нужно прекратить, не вскрывать их, но не мог вырваться из неумолимого круга: чем больше он читал, тем тяжелее давил груз вины, тем глубже проникала уверенность в правоте Карла. После того как Карл еще раз возложил на него ответственность за нездоровье Сэлли – мол, это он не сделал и шагу ей навстречу, – Эндрю, размышляя об этом, стал и сам склоняться к такому же выводу.

По прошествии времени ощущение нормальности стало возвращаться, потому что изменилось отношение к нему коллег. Если раньше в разговорах с Эндрю Кэмерон клал руку ему на плечо, смотрел печальными, на выкате, глазами, сдвигал брови и клонил набок голову, то теперь – вот спасибо! – это прекратилось. Потом и Кит, недолго удерживавший себя в узде, вернулся к привычной роли законченного мерзавца. Эндрю вздохнул наконец с облегчением.

После нескольких прерванных попыток он все же набрался храбрости рассказать о Сэлли в чате.

«Привет, парни. Извините, что приумолк в последнее время. Печальная новость. Я потерял сестру. И, сказать по правде, еще не совсем очухался».

Едва поместив пост, Эндрю засомневался в правильности такого решения, но все отозвались сочувственными, взвешенными сообщениями и, демонстрируя трогательную солидарность, поменяли аватарки с танцующих помидоров и жизнерадостных толстячков-кондукторов на более соответствующие неброскому небесно-голубому квадрату товарища.

Но если мир в целом сдвинулся в сторону нормальности, то кое-что проявилось на этом фоне с большей очевидностью, и игнорировать это кое-что Эндрю становилось труднее и труднее. Раньше он оправдывал свою ложь о семье тем аргументом, что она никому не причиняет вреда. И вместе с тем сам факт существования Сэлли где-то поблизости (пусть даже отношения между ними оставались по большей части напряженными) означал, что созданная им фантазия существует наряду с реальной жизнью. Теперь же, когда сестры не стало, Эндрю ощущал все больший дискомфорт в отношении Дианы, Стеф и Дэвида. В результате, когда тема семьи снова всплыла в разговоре с Кэмероном, Китом и Мередит, Эндрю уже не ощутил того легкого волнения, которое возникало раньше, когда приходилось придумывать какие-то детали школьной жизни или планы на ближайшие выходные. Еще труднее – намного труднее – давалась ложь в общении с Пегги. Терзаемый чувством вины, он на следующий день после побега от паба рассыпался перед ней в таких горячих и многословных извинениях, что привел в смущение и замешательство ее саму. Проведя в ее компании еще несколько недель, Эндрю понял, что она не из тех, кто придает значение таким мелочам. Они по-прежнему проводили много времени вместе: инспектировали недвижимость, заполняли бумаги, связанные с регистрацией смерти, собирали информацию для казначейства по невостребованному имуществу.

А потом настал черед похорон.

В разговоре с Пегги Эндрю ненароком упомянул, что собирается присутствовать на похоронах Иэна Бейли, родственников или друзей которого так и не удалось отыскать. Чего он никак не ожидал, так это того, что Пегги спросит, можно ли ей тоже прийти.

– Это необязательно. Тебя никто к этому не принуждает. И, строго говоря, присутствие на похоронах не входит в перечень служебных обязанностей.

– Знаю, но мне хотелось бы прийти. Хочу последовать твоему примеру. Если смысл присутствия в том, чтобы кто-то проводил человека в последний путь, то ведь чем больше таких провожающих соберется, тем лучше, не правда ли?

Не согласиться с таким веским доводом Эндрю не мог.

– Не подумай, что поучаю, но может быть, не стоит спешить, а лучше как следует подготовиться? Как я уже говорил, эти мероприятия бывают довольно унылыми.

– Не тревожься, – успокоила его Пегги. – Полагаю, настроение можно немножко поднять, если использовать караоке. Как по-твоему, «Африка» в исполнении «Тото» подойдет для такого случая?

Эндрю посмотрел на коллегу непонимающе, и улыбка на ее лице увяла. Господи, почему нельзя ответить нормально, по-человечески? Ситуацию нужно было как-то поправлять.

– Думаю, не очень, – сказал он и после короткой паузы добавил: – Думаю, «Последний отсчет» подошел бы лучше.

Пегги рассмеялась, а Эндрю вернулся к своему экрану, укоряя себя за опошление похорон и в то же время гордясь, что так ловко вышел из трудного положения: не только придумал реальную шутку, но и донес ее до реального человека.

В четверг они стояли в церкви, ожидая прибытия Иэна Бейли.

– Замечательно, что… ну, может быть, не замечательно, но все-таки хорошо, что мы здесь сегодня вдвоем. – Получилось не очень складно и довольно неуклюже, и Эндрю виновато моргнул.

– Вообще-то, нас здесь трое, – поправила Пегги, указывая на стропила, по которым прыгал резвый воробышек.

Секунду-другую они молчали, наблюдая за птахой, пока та не скрылась из виду.

– А ты когда-нибудь представлял собственные похороны?

– Вроде бы нет, – ответил Эндрю, не отводя глаз от воробья. – А ты?

Пегги кивнула.

– Да. Много раз. В четырнадцать лет на меня что-то нашло, и я спланировала всю процедуру, от начала и до самого конца, чтение и музыку. Представляла, как все придут, одетые в белое, а не в черное, как на обычных похоронах, и как Мадонна а капелла исполнит «Как молитва». Разве не странно? Я имею в виду все это планирование, а не Мадонну – про нее-то точно странно.

Воробей перелетел с одной балки на другую.

– Не знаю. Наверно, какой-то смысл есть. Похороны – это то, что ждет каждого из нас, так почему бы не подумать, как они должны пройти?

– Большинство людей думать об этом не хотят. И их, пожалуй, можно понять. С другой стороны, кое у кого мысль о смерти присутствует всегда. Это единственное объяснение, почему некоторые ни с того ни с сего совершают невероятные глупости.

– Какие, например? – Шея уже начала болеть, и Эндрю опустил наконец голову.

– Например, растрачивают предназначенные для развития бизнеса деньги, хотя и понимают, что это вскроется. Или взять хотя бы ту женщину, которую застукали, когда она засовывала кошку в мусорный ящик. В такой момент они как бы показывают смерти два пальца. Мол, да, ты идешь за мной, знаю, но вот тебе – на, посмотри! Это такой как бы выброс чистой жизненной силы, ты так не думаешь?

Эндрю нахмурился.

– Хочешь сказать, попытка засунуть кошку в мусорный ящик – это проявление жизненной силы?

Пегги прикрылась ладошкой, чтобы не рассмеяться, и в какой-то ужасный миг Эндрю испугался, что они оба прыснут со смеху, как расшалившиеся школьники. И тут же совершенно неожиданно ему вспомнилось, как они с Сэлли, давясь от смеха, перестреливались через стол картофельными чипсами в закусочной, пока мама, отвлекшись, разговорилась с кем-то у прилавка.

Служба шла своим чередом, а Эндрю, как ни старался, не мог не думать о сестре. Наверняка же были и другие такие вот моменты? Или ее отъезд в Америку был таким непростительным предательством, которое изменило и даже затмило всю его память? В конце концов, подумал Эндрю с внезапным страхом, в памяти ведь сохранился эпизод почти двадцатилетней давности, когда Сэлли совершила невозможное, чтобы помочь ему, а он отказал ей. Эндрю вспомнил, как сидел в квартире, словно прикованный к месту, и телефон все звонил и звонил, а он не мог ответить. Потом, взяв трубку, он услышал ее голос, умолявший поговорить, позволить ей помочь ему. Трубка выпала из пальцев, и Эндрю не стал ее поднимать. Сказал себе, что ответит, когда сестра позвонит в следующий раз, и так продолжалось еще долго. Он не принял ее помощи.

Во рту вдруг пересохло. Мягкий голос викария доносился как будто издалека. На похоронах Сэлли внутри у Эндрю все как будто онемело. Рядом стоял Карл, и его близость сковывала. Но сейчас Эндрю думал только о том, почему не ответил тогда на звонок сестры. Сердце заколотилось. Викарий только что закончил и кивнул – за спиной у него загудел, оживая, орган, и, как только первый аккорд заполнил церковь, Пегги наклонилась к Эндрю.

– Ты в порядке? – прошептала она.

– Да, в полном. – Эндрю стоял, склонив голову, слушая звучащую все громче и громче музыку, и в какой-то момент пол поплыл перед глазами, и, чтобы не упасть, пришлось ухватиться обеими руками за спинку скамьи. Дыхание сбилось на судорожные всхлипы, а когда по всей церкви загремело эхо и Эндрю понял, что только сейчас начинает по-настоящему скорбеть по сестре, Пегги мягко погладила его по спине.

К концу службы ему удалось прийти в себя и собраться. Они шли через церковный двор, и Эндрю счел необходимым объяснить, что случилось.

– Я там… немного расстроился… потому что подумал о сестре. Нет, я не забыл про Иэна Бейли, но…

– Понимаю, – сказала Пегги.

Какое-то время они шли молча. Сковывавшее плечи напряжение постепенно ушло, сжимавшее горло кольцо разжалось. Пегги, похоже, ждала, что он заговорит первым, но Эндрю так ничего и не придумал и вдруг, неожиданно для себя, тихонько запел «То, жить ради чего» из репертуара Эллы. Как раз ее он и слушал накануне вечером – версию из альбома «Элла у Дюка». Отношения с этой песней складывались странно. По большей части Эндрю любил ее, но один момент в ней почему-то неизменно отзывался в груди мучительной, грызущей болью.

– Эта вещь – одна из моих любимых, но в самом конце есть момент, резкий, громкий и даже шокирующий, хотя его и ждешь. Каждый раз, слушая эту песню, я получаю огромное удовольствие, испорченное, однако, сознанием приближения ужасной концовки. Но поделать-то ничего нельзя, верно? Так что, в некотором смысле это похоже на то, что ты говорила чуть раньше о людях, принявших неизбежность смерти: если бы я сумел смириться с грядущей концовкой, то смог бы полнее сосредоточиться на остальной части песни и получать от нее еще большее удовольствие.

Эндрю взглянул на Пегги, которая, как ему показалось, пыталась подавить улыбку.

– Поверить не могу, что, слушая мою болтовню о том, как кто-то пытался засунуть кошку в мусорный ящик, ты держал про запас такую жемчужину мудрости.

С того дня Пегги начала посещать похороны вместе с ним, и в какой-то момент Эндрю обнаружил, что в ее компании ему легче, приятнее и веселее. С Пегги он мог спокойно обсуждать все на свете – от смысла жизни до вопроса о том, носит ли викарий парик, – и это было нормально, хотя и странно. Эндрю даже начал чувствовать себя увереннее, когда дело доходило до игр, придуманных ею вместе с детьми. Предметом его гордости была разработанная им самим игра, в которой состязались два случайных соперника, например красный цвет против Тима Хенмена, и ты должен был выступать от лица одного из них. Дома, вечерами, Эндрю нередко ловил себя на том, что думает о Пегги, пытается представить, чем в тот или иной момент она занята. По пятницам, когда позволял график, они отправлялись на ланч в паб, где подводили итоги прошедшей недели, оценивали проведенные инспекции объектов собственности по шкале от 1 до 10, напоминая друг дружке о последней катастрофе Кита в области личной гигиены или о сварливом комментарии Мередит. И вот однажды, направляясь на такой ланч и наслаждаясь теплым прикосновением солнышка, выглянувшего из-за серых туч, Эндрю внезапно остановился как вкопанный посреди улицы, вынудив случайного прохожего предпринять маневр уклонения. Возможно ли, чтобы все так и было? Да, сомнений не оставалось: Эндрю опасно приблизился к тому, чтобы завести друга. От этой мысли он даже рассмеялся вслух. Как? Как такое могло случиться? Он как будто ухитрился провернуть этот фокус у себя же за спиной. Преисполнившись гордости и самодовольства, Эндрю продолжил путь к пабу с такой живостью, что даже обогнал мужчину, перед которым встал недавно неожиданным препятствием. Стоило Эндрю, однако, сесть, как Пегги, увидев на лице коллеги счастливую, как у идиота, ухмылку, шутливо предположила, что он, должно быть, успел заскочить к Диане в офис и «перепихнуться по-быстрому».

Вот тут-то и крылась проблема: чем ближе они становились, тем труднее давалась ложь. Эндрю чувствовал себя так, словно живет с тикающей часовой бомбой и что рано или поздно Пегги узнает правду и он потеряет единственного обретенного за многие годы друга. Так или иначе, что-то должно было случиться. Как оказалось, долго ждать не пришлось.

День начался с пренеприятнейшего осмотра до безобразия запущенного дома, чему никак не способствовал жестокий июльский зной. Терри Хилл решил принять ванну и пролежал в ней семь месяцев. Никто его не хватился, никто о нем не вспомнил. Тело обнаружили только тогда, когда проживающему за границей домовладельцу перестала поступать арендная плата. Телевизор исправно работал. На кухонном столе собирали пыль нож, вилка и тарелка. Открыв микроволновку, Эндрю увидел что-то гниющее внутри, ненароком вдохнул вырвавшийся из камеры отравленный воздух, закашлялся и, едва сдерживая рвотные позывы, выскочил из комнаты. Эндрю так и не пришел в себя, когда Пегги, доблестно расправившаяся с вонючим микроволновым ужасом, повернулась и сказала:

– Мы ведь еще не поговорили насчет сегодняшнего вечера?

– А что такое сегодня вечером? – спросил Эндрю.

– На той неделе, когда ты уехал на похороны, Кэмерон снова завел свою дурацкую песню насчет званого обеда. Так что теперь он либо пришлет извещение по почте, либо просто объявит без предупреждения на планерке.

– Господи, ну что он так зациклился на этой теме? – в отчаянии простонал Эндрю.

– Думаю, есть два возможных объяснения.

– Я слушаю, продолжай.

– Ладно. Итак, первое. Кэмерон побывал на курсах и там узнал, как это делается. Теперь ему надо на практике показать, как он укрепляет внутрикомандные связи, и тогда боссы объявят его человеком месяца.

– Хмм… А второе объяснение?

– У него нет друзей.

– О… – Ее откровенность и прямота застали его врасплох, но, если подумать хорошенько и принять это объяснение, поведение Кэмерона действительно выглядело логичным. – Да, это многое бы объяснило.

– Знаю, – сказала Пегги. – В общем, он заставил нас выбрать дату. Разумеется, мы оттягивали ее как только могли. Спрашивать тебя, пока ты был в отъезде, он не хотел, и закончилось тем, что я пообещала поговорить с тобой. Честно говоря, тогда мне просто хотелось отделаться от него хотя бы на пять минут, а потом подходящий момент не подвернулся, и вышло так, что я позабыла тебя предупредить. Но Кэмерон уже считает, что ты в игре.

Эндрю начал было протестовать, но Пегги прервала его:

– Послушай, я с тобой согласна. Да, знаю, это та еще заноза в заднице, но я лично уже слышать не могу этих его причитаний и постоянного нытья. Видеть не могу эту унылую физиономию, это разочарование в глазах, когда мы снова и снова откладываем вечеринку. Сегодня гостей принимает Кэмерон. Остальные уже согласились, и я тоже. Его жена тоже будет, но нам дано право выбирать – приводить с собой кого-то или нет.

«По крайней мере, уже кое-что», – подумал Эндрю.

– Думаю, тебе стоит прийти, – продолжала Пегги. – Может, все будет неплохо – то есть да, конечно, ужасно, но… вообще-то, я вот что хочу сказать: пожалуйста, просто приди, и тогда мы сможем набраться вместе и не обращать внимания на других. – Она положила руку ему на плечо и с надеждой улыбнулась.

Эндрю мог придумать много всякого, чем предпочел бы заняться вечером, но ощутил вдруг сильную потребность не разочаровать Пегги.

Вечером Эндрю прибыл к Кэмерону с бутылкой мерло и в состоянии определенного дискомфорта. Кому они вообще могут нравиться, эти званые обеды? – недоумевал Эндрю. Отсыпать обязательные комплименты только потому, что кто-то положил что-то в кастрюлю и проварил до безопасного состояния? А потом все эти разговоры о книгах и фильмах: «О, вы просто обязаны это посмотреть. Португальский артхаусный эпос о тройняшках, которые подружились с вороной». Какая чушь. (Время от времени Эндрю случалось получить удовольствие от неприязни к тому, чего он на самом деле не испытывал.)

В тот день Кит и Мередит вели себя особенно отвратительно, и Кэмерон выказал себя полным идиотом. Почему он решил, что им всем будет полезно провести вместе еще какое-то дополнительное время в замкнутом пространстве, ответа на этот вопрос Эндрю не знал. Примерно так же выглядела бы попытка свести вместе отрицательные полюса магнитов.

Конечно, Эндрю рассчитывал провести побольше времени с Пегги, хотя в конце рабочего дня она и казалась непривычно притихшей, что, возможно, было как-то связано с разговором по телефону на черной лестнице, который Эндрю нечаянно подслушал и в котором несколько раз прозвучало слово придурок. В ее исполнении, особый тембр которому придавал акцент, оно звучало музыкой.

В дверь Кэмерона Эндрю постучал, надеясь, что Пегги уже там. В идеале они могли бы просто посидеть рядом, не обращая внимания на остальных и обсуждая, что лучше, тирамису или «Король танца» Майкла Флэтли.

Дверь открыл весьма и весьма невысокий викторианский денди в бархатном камзоле, дополненном жилетом и галстуком-бабочкой. Лишь приглядевшись, Эндрю сообразил, что перед ним ребенок.

– Входите же. Позвольте ваше пальто? – сказал ребенок, держа куртку двумя пальцами, большим и указательным, как будто ему вручили мешочек с собачьим дерьмом. Эндрю проследовал за ним в прихожую, где и встретил Кэмерона, агрессивно размахивающего ножницами.

– Эндрю! Вижу, ты уже познакомился с Крисом?

– С Кристофером, – поправил отца мальчик, с невеселой улыбкой отворачиваясь от вешалки. У Эндрю уже сложилось впечатление, что Кристофер подтягивал отца к самым высоким стандартам, которым Кэмерон редко соответствовал.

– Клара? – позвал Кэмерон.

– Что еще? – прошипели в ответ.

– Дорогая, прибыл наш первый гость!

– О, секундочку! – Второй голос лишь отдаленно напоминал первый. Вслед за ним появилась и сама Клара – в фартуке, с улыбкой на несколько тысяч белейших зубов и туго стянутыми золотисто-каштановыми волосами. Она была так мила, так хороша собой, что Эндрю занервничал еще до того, как они обменялись неловким рукопожатием, которое перешло в объятия и поцелуйчики, причем Клара притянула его к себе так, словно вела в танце. Кэмерон протянул гостю чашечку с орехами кешью и спросил у Клары, как обстоят дела с закусками.

– Ну, – процедила она сквозь зубы, – если бы кое-кто не выключил конфорку, мы бы успели вовремя.

– Извини, дорогая! – Кэмерон похлопал себя по макушке и скривил виноватую физиономию.

Эндрю посмотрел на Кристофера, и парнишка закатил глаза, словно хотел сказать, что это, мол, только верхушка айсберга.

Мередит и Кит пришли вместе – отнюдь не случайно, как предположил Эндрю, и его подозрения подкреплялись тем фактом, что оба были явно навеселе. Кит взъерошил мальчишке аккуратно разделенные на пробор волосы, и Кристофер вышел из комнаты, метнув в гостя убийственный взгляд. Вернулся он, однако, не с револьвером, а всего лишь – к разочарованию Эндрю – с расческой.

Пегги пришла, когда все уже сели за стол.

– Извините за опоздание. Автобус застрял. Пробки просто ужасные, – сказала она, бросая пальто на никем не занятый стул, и, заметив Кристофера, добавила: – О, это же ребенок? Простите, нечаянно вырвалось.

Кэмерон неуверенно хохотнул.

– Ты от нас, наверное, и кое-что похуже слышал, а, Крис?

Кристофер угрюмо пробормотал что-то, уткнувшись носом в тарелку с супом.

Разговор получился дерганый, с остановками, и паузы только усиливали и подчеркивали каждый застольный звук. Все сошлись на том, что суп – восхитителен, хотя Мередит и заметила, что добавка кумина – «смелое решение».

Кит глуповато ухмыльнулся – сомнительный комплимент определенно пришелся ему по вкусу, а Эндрю вдруг с ужасом понял, что под столом происходят какие-то движения, включающие касания колен. Он хотел обратить на это внимание Пегги, разделить с ней бремя ужаса, но она рассеянно двигала с места на место суповую тарелку, напоминая в этом занятии разочарованного художника, смешивающего краски в палитре. Несколько раз Эндрю порывался увести Пегги от других и спросить, в порядке ли она, но сделать это оказалось непросто, поскольку его соперником выступил Кэмерон. Предвидя возникновение в разговоре неизбежных пауз, он принялся подбрасывать одну за другой темы, никак между собой не связанные и совершенно бесплодные. Последняя затрагивала их музыкальные вкусы.

– Пегги? Тебя в этом плане что заводит? – спросил Кэмерон.

Пегги зевнула.

– Разное. Эйсид-хаус, дабстеп, намибийский клавесин. Вся классика.

Мередит икнула, уронила на пол ложку, нырнула за ней и едва не соскользнула со стула. Эндрю повернулся к Пегги и вскинул брови. Какой смысл напиваться на таких мероприятиях? Ляпнуть какую-нибудь глупость и потом жалеть до конца вечера? «Если коротко, – скажет потом Пегги, – для того люди и пьют».

После главного блюда Клара с преувеличенно любезной улыбкой попросила Кэмерона помочь ей на кухне.

– А мешать точно не буду? – усмехнулся он. – Ты уверена?

– Нисколько. Только не приближайся к конфорке, – предупредила Клара.

Кэмерон развел руками, как бы говоря «вот тут ты меня поймала!», и потянулся за супругой. Музыкальная тема продолжилась симфонией хлопающих дверец.

– Беда может ждать впереди, – тихонько пропела Пегги.

И тут Мередит и Кит вдруг и одновременно решили, что им надо в туалет. Оставшись за столом, Эндрю и Пегги услышали стук торопливых шагов по лестнице.

– Они там точно трахаются, – сказала Пегги и тут же добавила: – Еще раз извини, Кристофер. – Эндрю совершенно забыл, что мальчик все еще сидит за столом.

– Ничего. – Кристофер поднялся. – Пойду-ка посмотрю, что там на кухне происходит.

Пегги подождала, пока дверь закроется, и наклонилась к Эндрю.

– Бедняжка хотя бы внешне пошел в мать. А вообще-то, к черту все, я сваливаю.

– Уже? А не думаешь, что надо хотя бы… подождать?

– Не думаю и ждать не стану. – Пегги набросила пальто и шагнула к двери. – Мне сегодня и дома этой чепухи хватило, так что никакого желания терпеть то же самое здесь у меня нет. Ты идешь или нет?

Эндрю заколебался, но Пегги топтаться на месте в ожидании ответа не собиралась. Он негромко выругался, метнулся к кухне, распахнул дверь и застал Клару в кульминационный момент выступления.

– Тебе прекрасно известно, что в среду вечером у меня книжный клуб, однако ты даже не удосужился принять во внимание… Эндрю! Что случилось? Все в порядке?

Кэмерон торопливо обернулся.

– Эндрю! Энди-бой! В чем дело?

– Пегги чувствует себя не очень хорошо, вот я и подумал, что провожу ее до дома.

– Да? Так надо? У нас еще мороженое! – в отчаянии воззвал Кэмерон.

К счастью, Клара не осталась в стороне и с нажимом, что совсем не понравилось Эндрю, сказала:

– Мороженое никуда не денется, Кэмерон, а вот благородство в наше время встречается редко.

– Послушайте, я лучше пойду… – сказал Эндрю.

Едва он закрыл за собой дверь, как утихшая на время перебранка вспыхнула с новой силой. Пегги успела уйти вперед, и ему, чтобы догнать ее, пришлось пробежаться. Запыхавшись, Эндрю не смог ничего сразу сказать, а Пегги, поинтересовавшись, все ли в порядке, снова замолчала. Некоторое время они шли, ничего не говоря, потом Эндрю выровнял наконец дыхание, и они зашагали в ногу. Оба чувствовали себя комфортно, но Эндрю ощущал в молчании странное напряжение, причину которого не мог определить. На перекрестке, когда они остановились под светофором, Пегги показала на лужицу засохшей крови на тротуаре.

– На этой неделе я каждый день прохожу мимо такого вот пятна, и оно лишь чуть поблекло. Почему кровь держится так долго?

– Думаю, потому, что в ней протеины, железо и все прочее. А еще она такая густая, потому что свертывается. От крови избавиться трудно.

Пегги хмыкнула.

– «От крови избавиться трудно». Звучит словно название фильма про серийного убийцу.

– Господи, да нет же… Я только хотел сказать…

Пегги рассмеялась и толкнула его локтем.

– Я только все порчу. – Она надула щеки. – Не надо мне было сегодня никуда ходить. Не то настроение. Как думаешь, кто-нибудь заметил?

– Уверен, никто и внимания не обратил. – Эндрю постарался отодвинуть вставшее перед глазами несчастное лицо Кэмерона. – У тебя все в порядке?

– Да, все хорошо. Правда. Просто сейчас не самый лучший период. У нас со Стивом.

Эндрю промолчал, не зная, как именно отвечать на такое заявление, но Пегги подталкивать не пришлось.

– Помнишь, я рассказывала тебе про мою подругу, Агату? Ту, которой он не нравился?

Эндрю кивнул.

– Шпатель. Тот, которым ты…

– Треснула его по башке? Да. В последнее время мне так и хочется врезать ему чем-нибудь еще. Иногда едва сдерживаюсь. Когда он только сделал предложение, Агата рассказала мне о своих подозрениях. Но я тогда ни о чем таком и подумать не могла. Гордилась собой, считала, что она просто завидует. Конечно, мы и тогда, случалось, цапались, но всегда мирились. Не то что те пары, которые и голоса никогда не повысят, но по ночам один другому спать не дает – так зубами скрипят.

– И в чем, по-твоему, проблема? – спросил Эндрю и поморщился – таким осуждающим тоном доктор из 1950-х мог говорить с пациентом о его либидо.

– Выпивка. Как только Стив начинает петь, я уже знаю – все пойдет наперекосяк. Вчера завелся с «Да, сэр, я могу танцевать буги». Дальше – больше. Начинает шуметь, приглашает танцевать незнакомок, угощает всех в пабе. Заканчивается тем, что он пристает к людям безо всякой причины, задирается. Но чего я не переношу, так это вранья. Это просто невозможно. Вчера я пошла домой раньше, а он задержался – мол, пропущу последний на дорожку. Возвратился в два часа ночи – едва живой. Обычно я справляюсь с ним легко – задам трепку, и все, но вчера ему вздумалось сказать спокойной ночи девочкам, а поскольку была глубокая ночь, я не хотела, чтобы он их будил. Ну и пошло – «вот ты как, не даешь мне увидеть моих девочек». В конце концов в знак протеста улегся спать на площадке, под одеялом с картинкой из «В поисках Немо». Я решила, что трогать не стану, пусть дрыхнет. Там его утром Сьюзи – это моя младшая – и нашла. Посмотрела на меня, покачала головой и говорит: «Жалко». Жалко! А я не знаю, то ли плакать, то ли смеяться.

Мимо с включенными огнями, но без сирены, найдя брешь в потоке движения, призраком пронеслась «Скорая помощь».

– Но утром-то, надо полагать, последовали извинения? – поинтересовался Эндрю, сам толком не понимая, почему решил сыграть адвоката дьявола.

– Не совсем. Я попыталась с ним поговорить, но он только корчил физиономию, как всегда, когда у него похмелье, а в таком состоянии принимать человека всерьез трудно. Да и смотреть страшно. Вид как у незадачливого пчеловода. Мы бы, конечно, разобрались со всем сегодня вечером, если бы мне не пришлось тащиться на этот дурацкий обед. Я и задержалась так долго только из-за тебя. В общем, хуже не придумаешь, да?

– Так обычно и бывает. – Интересно, подумал Эндрю, заметила ли Пегги, как широко он улыбнулся, когда она упомянула, что задержалась на обеде только из-за него.

– Хм, как думаешь, Мередит и Кит все еще в ванной? – Пегги поежилась. – Уф, даже думать не хочется.

– Точно, не хочется.

– И однако ж, ничего не могу с собой поделать. Как представлю, что они там пыжатся…

– Господи, пыжатся?

Пегги хихикнула и взяла его под руку.

– Извини, не надо было, да?

– Конечно, не надо было. – Эндрю откашлялся. – Должен сказать, одному с ними совсем тоска. Хорошо, когда есть с кем поговорить… ну, знаешь, поделиться…

– Даже несмотря на то, что из-за меня тебе приходится думать об этом? – спросила Пегги.

– Ладно, это не в счет. – Эндрю так и не понял, почему сердце застучало вдруг непривычно сильно. И почему он прошел пешком целых три лишних остановки, хотя мог бы сесть уже на автобус и ехать домой.

– Вспомнила. – Пегги застонала. – Стив обещал написать для меня песню с извинениями и исполнить на своей дурацкой гитаре. Даже думать об этом не хочу.

– Хмм, что ж, еще не поздно вернуться к Кэмерону. Как раз успеем к пудингу, – предложил Эндрю, и Пегги снова толкнула его локтем в бок.

Секунду-другую они молчали, думая каждый о своем. Вдалеке взвыла сирена. Возможно, это была та самая «Скорая помощь», которая чуть раньше беззвучно пронеслась мимо. Возможно, парамедики связывались с кем-то по радио, узнавали, нужны ли они еще, и ждали ответа.

– Твои спать не будут, когда вернешься? – спросила Пегги.

Эндрю вздрогнул. Только не это. Только не сейчас.

– Диана может быть. Ребята уже должны бы лечь.

Они подходили к станции, на которой, похоже, Пегги предстояло сесть на поезд.

– Наверно, это плохо, – заговорил Эндрю наперекор голосу в голове, предупреждавшему, что этот разговор – не самая лучшая идея, – что иногда хочется как бы… сбежать от всего?

– Сбежать от чего?

– Ну, сама знаешь. От семьи… от всего.