Текст книги "Тетрис для бедных"

Вилледж поэмс
мини-альбом

 
Светлячков седых на голове
Я в зеркале поймал зрачками.
В Африке зимует соловей,
А я натягиваю шапку. Маме
Всегда было из-за нее спокойнее;
Теперь и мне спокойнее с ней.
Я выхожу, чтоб видеть снег подробней.
Зима тут длинная, как Енисей,
Она успеет всем здесь надоесть,
Она успеет всем здесь надоесть,
Она успеет всем здесь надоесть,
А я как все.
 

* * *

 
Пытаюсь не курить до вечера,
Получается не курить до обеда.
Сын есть, думаем о дочери,
Хорошо бы зачать ее до лета.
Тут ночь на землю падает в четыре,
Похмельные в сарае шепчут духи.
Теплицы ушли в отпуск, а пунктирный
Забор накренился, как спина старухи.
Базланит татарва в соседнем доме,
Их, зеворотых, не унять деревней.
Я приушипился в сарае – кроме
Меня здесь больше никого и нет.
 

* * *

 
Расчлененный дуб били на дрова,
Чтобы позже отогреться в бане.
Проходили дети – санок караван,
Как бы я хотел быть в этом караване.
Снег все утро нервно метил область,
Мы не просто так лопаты подсушили.
Новые поленья – для сарая гордость,
Старые приемы напрягали жилы.
Кто спросил меня, где взять такой колун,
Кто потом занял на опохмелку,
И кому снимали в дурке колотун —
Лица я не запомнил, да и видел мельком.
 

* * *

 
Господь лил воду через сито —
Мы называли ливнем это.
«Куда ты столько накосил-то?» —
Ругала тестя тетя Света.
Сынок почмокивал у мамы —
Твареныш занял мое место.
А пушкинские эпиграммы
Тесть кинул в печку – ну пиздец.
Сельпо сегодня до пяти…
Я докурил, допил кисель,
Мне Палыч подмигнул – лети,
Пальцами показав ноль семь.
И кто-то спросит у сельчан,
И даст им на пузырь алкашки:
«Куда пропал я?» Те печально
Кивнут на парня в рэперской рубашке.
 

Стиралка

Я не знаю, откуда она появилась в нашей квартире. Белая, слегка пухлая и очень шумная в процессе.

Скорее всего, два похмельных грузчика, тяжело дыша, затащили ее на второй этаж, благодаря своего бога рабочих, что в этот раз заказ пришелся поближе к земле.

Поскупившись на деньги, хозяйка нашей квартиры не стала покупать новую стиральную машину, поэтому нам досталась старушка, мечтающая побыстрее закончить свою полную страданий жизнь. Однако никто ее хоронить не спешил.

Несмотря на благородный возраст, должным уважением она не пользовалась – мы звали ее «стиралка». Это все равно что свою родную бабушку называть старухой. Стару-у-уха!

Как больная пенсионерка, не всегда успевающая в туалет, после каждой стирки она пускала жидкость, которая подло растекалась по всей кухне. Работу с бельем она сопровождала ужасающими звуками и нервными, дергаными движениями, будто бы у нее приступ эпилепсии.

Выполнив работу, стиралка терпеливо ждала, когда из нее вытащат до конца не отжавшееся белье, достанут и высушат тряпки, лежащие под ее брюхом, которые хоть как-то сдерживали потоп, и повернут ее белый мозжечок от «быстрой стирки» до OFF.

Помимо основных обязанностей, стиралке приходилось выносить выходки маленького и невероятно активного ребенка, который то и дело подбегал к ней и, вставая на носочки, начинал крутить белый мозжечок и долбить по всем имевшимся кнопкам. Рано или поздно стиралке приходилось повиноваться детскому произволу и вхолостую крутить барабан.

На звуки незапланированной стирки прибегала мать ребенка и, громко ругнувшись и хорошо приложившись ему по попе, выключала стиралку. Сцена эта с разной степенью громкости и количеством ударов могла повторяться от двух до пяти раз в день. Это сильно изматывало стиралку, которой не то чтобы повысили пенсионный возраст, а просто-напросто отменили его – работай, пока не сдохнешь. Для стиралок, к сожалению, еще не придумали эвтаназию.

Бывало, что в супружеской комнате начинали орать друг на друга родители ребенка, и тогда с большой долей вероятности из комнаты мог выскочить глава семьи и, выкрикивая матом риторические вопросы, со всей силы вдарить с ноги по ее круглой белой двери, да так, что та чуть не срывалась с петель.

– Какого хрена я должен это терпеть? – орал он.

У стиралки был тот же вопрос.

Если главе семьи когда-нибудь удалось бы отломить ей дверь, стиралка была бы только счастлива, поскольку, скорее всего, ее отвезли бы на помойку, где нет криков, мокрого белья и злого ребенка с узкими и хитрыми глазами. Именно это медленное бездверное ржавление можно было бы назвать счастливой старостью.

Глава семьи шумно обувался, цапал с вешалки куртку и, нащупав там ключи, выбегал из дома, громко хлопая железной дверью. Через несколько минут из супружеской комнаты выходила заплаканная мать ребенка и закрывала железную дверь на щеколду. Она шла умываться и, убедившись, что в детской комнате никто не проснулся, включала чайник.

В отличие от стиралки, я был новеньким и работал исправно. На меня никто не ругался, и, даже когда мою крышку закрывали с чрезмерным рвением, меня это лишь бодрило.

На столешнице, где я жил, всегда было чисто. Ребенок до меня не дотягивался, а соседка-соковыжималка в основном спала, не донимая лишний раз своими чрезмерными вибрациями.

Стиралка находилась прямо подо мной, и всякий раз, когда после тяжелой работы она начинала тихо выпускать из-под себя воду, мне было ее жалко. Свою воду я нагревал и отдавал по назначению – через горло, и, наверное, сгорел бы со стыда, пустив ее через днище.

Запустив в кружку, где была моя горячая вода, чайный пакетик, мать ребенка обнажала конфету и, медленно похлебывая из кружки, принималась импульсивно набирать сообщения в телефоне. «Дзинь! Дзинь!» – приходили ответы.

Вскоре просыпался ребенок и, неуверенно выходя из детской, жмурясь, смотрел на маму.

– М-м-м! – произносил он, показывая ручкой на железную дверь, в проеме которой недавно пропал глава семьи. – М-м-м! – повторял он и, подойдя к маме, обнимал ее за ногу.

Мама снимала с него штаны, носки, футболку и памперс и, помыв ребенка, под его внимательным контролем закидывала все, кроме памперса, в стиралку. Ребенок помогал закрыть дверцу и, когда раздавался соответствующий щелчок, обозначающий, что дверца зафиксирована, начинал хлопать сам себе в ладоши.

– Молодец, – подтверждала мама. – Сейчас будем есть.

– Я не хлопал стиралке – я дал себе пять, – говорило его детское, но наглое выражение лица.

После нескольких мультиков, прочитанных страниц, кружек чая и сообщений в телефоне домой возвращался поддатый глава семьи.

– Ну, привет! – с улыбкой говорил он в сторону обедающего ребенка.

– Привет, любовка, – нежно отвечала мать ребенка.

Я понимал, что они предварительно помирились в переписке и, возможно, сейчас поставят ребенку самый проверенный мультик «Три кота», чтобы, уйдя в другую комнату, мириться по-настоящему.

У них было в запасе немного времени до прихода мастера по стиральным машинам, которого они вызвали вчера. Может, ее наконец подлечат.

Стиралка закончила работать над одеждой ребенка и под стоны примирительного перепихона в соседней комнате потекла.

– Не разувайтесь! – сказала слегка растрепанная мать ребенка заходящему в квартиру мастеру.

Глава семейства, не до конца одевшись, незаметно перебежал в комнату, где ребенок смотрел мультфильм, и решил на время остаться там. Коридор по-питерски был соединен с кухней, но, несмотря на это, а также на совет матери ребенка, мастер снял обувь.

– Кто у нас тут? – сказал седой мастер в очках с незапоминающимся лицом и уверенно направился к стиралке.

– Она постоянно течет. Иногда ни с того ни с сего перестает работать, – стала жаловаться мать ребенка.

– По-осмо-отрим. – Мастер сел на корточки перед стиралкой и расстегнул сумку с инструментами.

– Белье до конца не выжимает! – добавляла мать ребенка накопившиеся претензии. – Тупит!

– Сколько она уже у вас? – Мастер нежно провел ладонью по белой поверхности стиралки.

В этом доме никто к ней так не прикасался.

– Ну с нами она уже год, а до этого здесь жили другие люди, так что я не знаю.

– Старенькая уже, – даже не оглядываясь в сторону матери ребенка, продолжал нежно гладить стиралку мастер. – Давай посмотрим, что у тебя внутри.

Если кто-то и нашел себя в этой жизни на сто процентов, так это был тот мастер. Думаю, если бы ему не платили деньги за ремонт стиральных машин, он трудился бы бесплатно. Жил бы на пенсию и ходил гладить чужие стиралки. Его супруга вряд ли была бы против, давно смирившись с приоритетами, которые расставил не в ее пользу больной на всю голову муж.

Стало немного жаль, что я не сломан и ко мне не пришел такой же добрый мастер чайников, впрочем, я слышал, что чайники не ремонтируют. Чайники сразу выкидывают, а еще в честь них называют глупых людей, что еще обиднее.

Глава семьи вышел из комнаты, откуда раздавалось «Три кота, три кота! Два кота и одна кошечка. Мяу!».

– Здрасте! – бодро поздоровался он с копошащимся мастером и подмигнул матери ребенка – неплохо, мол, помирились.

– Здрасте, – равнодушно и в тон ответил мастер, запуская голову в чрево стиралки.

Белая крышка уже аккуратно лежала на полу.

– Как она там? – без явного интереса спросил глава семьи.

– Ну вот вам сколько лет, молодой человек? – не высовывая головы, спросил увлеченный процессом мастер.

– Двадцать семь.

– Ну эта старушка ненамного вас моложе. Ее невыгодно ремонтировать, легче новую взять.

– И что делать?

– Говорю же, искать новую, – наконец достав голову, на выдохе произнес мастер и, подняв с пола белую крышку, начал ее закручивать.

– Да уж. Сколько мы вам должны?

– За вызов я беру семьсот рублей, – попытался включить стиралку мастер. – Опа-на! Она совсем перестала работать.

– Вы ускорили ее смерть? – как можно деликатнее спросила мастера мать ребенка.

– Вообще не надо было ее вскрывать. – Мастер начал заново откручивать белую крышку.

– А ведь именно в ней ты постирала мой паспорт, – обратился к матери ребенка глава семьи и достал из холодильника початую бутылку водки, чтобы, видимо, начать поминать стиралку.

– Да, а я так часто забывала в одежде монеты, что эта стиралка могла бы считать себя машиной по отмыванию денег, – под одобрительную улыбку главы семьи пошутила мать ребенка.

Мастер, что-то бормоча, возился с отверткой в чреве стиралки. Мать ребенка не присоединилась к поминкам, которые устроил, не дождавшись ухода мастера, глава семьи, и решила еще раз выпить чаю. Меня опять включили.

– Я, кажется, понял, в чем дело, – подал голос мастер.

«Да ладно!» – изобразил губами глава семьи, наливая вторую рюмку.

– Может, присоединитесь? – сказал он в сторону мастера.

– Нет, мне еще на один заказ идти. – Он второй раз закручивал белую крышку.

– Не хочешь, любовка? – тогда он обратился к матери ребенка.

«Позже», – мать ребенка перешла на язык жестов.

Мастер еще несколько раз пытался воскресить стиралку, но безуспешно.

– Да бог с ней, – сказал глава семьи и протянул вспотевшему и грустному мастеру семьсот рублей.

Не спросив рожок, мастер с усилием натянул ботинки, и мать ребенка закрыла за ним дверь.

– Мы, кажется, кое-что не закончили, – сказал порозовевший глава семьи.

– Что же это?

– Включи «Три кота», и узнаешь.

Судя по тишине в соседней комнате, ребенок ткнул на пульте красную кнопку и теперь пытался вернуть мультик.

Я уже было смирился с потерей своей горемычной подруги, но на следующий день ребенок как ни в чем не бывало начал крутить ее белый мозжечок. Стиралка не смогла долго притворяться мертвой и запустилась. Детей, говорят, не обманешь.

Раздолбай-сервис

– Алло! это «раздолбай-сервис»? – В трубке весело фыркнули.

– Да. «Раздолбай-сервис» слушает, – сдавливая приступ смеха, деловито ответил Вова.

– Нам необходимо снести в жилом доме две стены… Вы можете?

– Можем. Говорите адрес и время, когда подъехать, – посмотрим… Да, можем и прямо сейчас.

Вова хлопнул раскладушкой и, открыв блокнот, записал улицу и номер дома, затем отправил блокнот в громко захлопывающийся бардачок «Лады» одиннадцатой модели, на заднем тонированном стекле которой было нарисовано белыми буквами – «Раздолбай-сервис. 89153565280».

Довольный звонком, он всунул сигарету в зубы, его правая рука открывала окно, а левая щелкала зажигалкой. Некоторые вещи приятно делать одновременно.

В таких случаях Рома, являясь счастливым обладателем «одиннадцатой», начинал резко и грубо напоминать, что в его машине не курят, не пьют кофе, не употребляют спиртного и в целом ведут себя не иначе, как в милицейском бобике, независимо от того, кому выпала честь занять соседнее место. Всю эту высокопарную хрень Вова терпеливо пропускал мимо ушей, тем более что обычно монолог Ромы продолжался ровно столько, сколько требовалось на одну сигарету.

Сегодня настроение было не очень, а значит, и традиционный антитабачный стенд-ап Рома исполнять не стал. Он лишь тоже опустил окно, плавно свернув в переулок, где начиналась указанная в блокноте улица.

Красный загорелся прямо перед их носом, но Рома почему-то не рискнул и нажал на тормоз, агрессивно толкнув ручку коробки передач на нейтралку. Вова выстрелил окурком в вальяжно проходящую кошку, но не попал.

– Объявление-то в «Посреднике» не зря проплатили – работает, – как бы извиняясь за дым, начал Вова.

– Бля, еще бы не работало. С таким названием где угодно работать будет, хотя листовки все-таки эффективнее, – скучно ответил Рома, всматриваясь в номера домов.

– Точно! Рулетку не забыл? Или опять как дебилы шагами будем мерить?..

– Ну почему… Будем как умные.

Разговор не клеился. Тонированная «одиннадцатая», петляя между хрущевок, приближалась к дому, сулящему немного прибыли. Левая фара ближнего света привычно горела в одиночку, на боковой двери светилась жирная царапина, как напоминание о том, что за руль надо садиться трезвым. Из дверных колонок доносились звуки из третьего альбом группы Korn.

Хозяйка квартиры любезно пригласила их в спальню, показала стены, которые надо снести, спросила о стоимости и сроках работы.

– Стены не несущие – можно сносить, завтра в девять начнем, к вечеру закончим, стоить будет пять тысяч, за собой уберем, – выпалил Рома, постукивая кулаком по стене, от которой хотели избавиться.

– Почему так дорого? – Хозяйка сделала неубедительную попытку скинуть цену.

– Потому что быстро и качественно, – вставил свои убедительные аргументы Вова.

– Ну ладно, тогда завтра в девять, – согласно кивнула хозяйка, видимо проклиная себя за то, что абсолютно не владела искусством торговаться.

– Напомните, как вас зовут, – выходя из комнаты, попросил Рома.

– Александра Васильевна.

– До завтра, Александра Васильевна, – почти одновременно сказали ребята и вышли на лестничную клетку.

Бодро спускаясь по лестнице, Вова заметил шприц в углу подъезда и, указав на него пальцем, чтобы видел Рома, пнул дверь.

– Сюда пару узбеков хватит, через Сашу найдем, – открывая дверь «одиннадцатой», огласил общую мысль Рома.

Саша был старшим среди узбеков. Его можно было найти в двухкомнатной квартире на окраине города, в которой жило около десяти таких же Саш.

Саша – было его вторым именем, адаптированное для русских бригадиров. Настоящее имя было длинным и никогда никем не запоминалось, с чем он постепенно смирился, сократив свое название до понятного и лаконичного «Саша, Санёк, Сашка».

Адрес квартиры знали немногие, те, кому Саша доверял. Так он мог не бояться, что его сдадут ментам, после того как работа будет выполнена. Рома с Вовой входили в круг доверия, поэтому были частыми гостями узбек-хаты.

После предварительного звонка они подъезжали к дому, говорили в домофон свои имена и забирали необходимое количество узбеков, в зависимости от заказа. Никаких документов у них не было, все командировки в Россию были нелегальными, поэтому окна в квартире всегда были зашторены.

Вова с Ромой неоднократно шутили и спорили на предмет того, как Саша замасливает соседей. «Капитальный ремонт в подъезде?» «Плов на всех жильцов по пятницам?» «Секс-услуги одиноким представительницам дома?» «Секс-услуги одиноким представителям дома?» И так до бесконечности.

У Саши документы были. Он хорошо говорил по-русски, иногда цитировал Омара Хайяма. Ездил на собственной недешевой иномарке, был женат на русской медсестре и даже успел отрастить небольшой живот, что для узбека было невиданным грехом.

– Санёк, как на ваших лагманах можно отожрать такую хуйню? – в разных вариациях спрашивал Вова.

– Это все из-за лепешек, – отшучивался рабовладелец Саша, явно гордясь своим округлением.

Сам он не работал, а только занимался привозкой и размещением своих собратьев. Находил заказы, назначал или соглашался с ценой, забирал деньги и делил их между узбеками, оставляя себе львиную долю.

Скорее всего, он больше не высылал «помощь» домой, как его земляки.

Его дом давно был здесь – в нашем маленьком провинциальном городе, находившемся в шестидесяти километрах от знаменитой поляны, где когда-то жил сам Лев Толстой. Не Омар, конечно, Хайям, но тоже большой писатель.

Его земляки делились на две категории: те, кто в России давно, и те, кого Саша переправил сюда пару-тройку месяцев назад.

Первые умели все: от кладки кирпича до сварки металлоконструкций, они немного знали русский и работали на объектах, которые находил Саша.

Вторых предприимчивый узбек сдавал в аренду: они были пригодны для демонтажа, уборки, рубки и прочих работ, в которых не требовалось ни опыта, ни знания языка, ни мозгов. В общем, не требовалось ничего, кроме усердия и послушания.

Узбек стоил шестьсот рублей в день, его надо было забрать с квартиры, дать работу на день, покормить и привезти обратно. Все гениальное просто.

За такими людьми и приезжали Вова с Ромой.

– Алло!

– Саша! Ас-саляму алейкум! Как сам? – начал Рома, переключаясь на третью скорость свободной рукой.

– Ва-алейкум ас-салям! Роман, как дела? – радостно ответил Саша, игнорируя аналогичный вопрос.

– Я у тебя двух пацанов хотел завтра забрать. Есть свободные?

Рома, зажав мобильный между плечом и ухом, взял правой рукой предложенную Вовой бутылку воды, а левой начал доставать сигарету из приютившейся в верхнем кармане рубашки пачки, руль придерживал коленом. Некоторые вещи приятно делать одновременно.

– Есть. Завтра двоих, да? Больше не надо?

– Нет, пока только двое нужны, по шестьсот рублей которые, – отдавая воду, продолжал Рома.

– Хорошо, хорошо. Заезжай утром.

– Давай, до завтра.

Рома быстро-быстро нажал на маленькую красную кнопку и кинул телефон в ящичек под магнитолой, шумно выдохнув, надел темные очки и оценил себя в зеркале заднего вида. Красивый.

Вова посасывал водичку из бутылки, успевшую за утро согреться, с прищуром вглядывался в серые пятиэтажки, вспоминая, на каком из объектов они оставили свой перфоратор.

Все дела по «Раздолбай-сервису» закончились, день был свободным, а пить было рановато. Рома предложил пообедать, а заодно решить, чем занять остаток времени.

Никому из ребят не приходила в голову мысль, что можно разбежаться по домам, где каждого из них ждала молодая жена. Молодых жен не удалось подружить друг с другом, и поэтому они, недавно и зачем-то сюда привезенные, сидели в своих однушках в полном одиночестве. Мужья работают, что уж тут поделать.

В городе, набитом вонючими химзаводами и нелепыми, на американский манер названными магазинами, двум молодым предпринимателям было тяжело находить радости для досуга.

Конечно, можно было поиграть в бильярд или боулинг, но делать это днем было бы странно и непривычно, тем более без пива. Два городских кинотеатра показывали один и тот же репертуар, а все интересные фильмы этого месяца ребята уже посмотрели.

Было, правда, еще одно развлечение.

В соседнем городе Узловая открылся клуб картинга.

Какие-то ушлые барыги арендовали целый этаж заброшенного завода, закидали его шинами, накупили картов и теперь устраивали там гонки за внушительные, по меркам маленького городка, деньги.

Считается, что картинг придумали военные летчики в США после Второй мировой войны. В какой-то момент их главным развлечением стали гонки по летному полю на тележках для подвоза авиабомб. Спустя шестьдесят с лишним лет игра дошла и до российской провинции.

Вова с Ромой использовали этот картинг для собственного обогащения, соревнуясь с новичками на деньги.

Схема была простой.

Ребята подъезжали к заводу и терпеливо курили у входа, пока не появлялась какая-нибудь компания, желающая развлечься. В ходе завязавшейся беседы новичкам предлагали погонять на небольшие деньги, а после первого выигрышного для них круга Рома увеличивал ставки. Самых быстрых новичков Вова сбивал в процессе гонки, чтоб они не мешали Роме прийти первым. Далее подходили новые клиенты картинг-клуба и, наблюдая за азартной игрой, уже сами предлагали поучаствовать. Ребята соглашались.

Иногда картинг приносил больше дохода «Раздолбай-сервиса», но количество людей, которые хотели обмануться, с каждым днем сокращалось, и на сегодняшний день было ощущение, что уже все знают, из-за чего именно Рома постоянно приходит первым.

Так что ехать в город Узловая большого смысла не было. Зато можно было пообедать.

Съев по оливье и борщу, Вова с Ромой молча курили, с любопытством наблюдая в ресторанном телевизоре за новым клипом Веры Брежневой. Каждый перебирал в голове способы развлечения на вторую половину дня. Жаль, что ни в одном из них не предполагалась Вера.

Пока несли кофе, Рома рассказал печальную судьбу армейского «Плейбоя» с изображением певицы на обложке; затем принесли счет; затем пьяный мужик за соседним столом начал крыть матом молодую официантку за то, что та долго «варит» ему пиво, затем Вова предложил молодой официантке отнести пьяному мужику пива.

Облитый с головы до ног пьяный мужик так нелепо вылетел из дверей ресторана, что поедающие чебуреки менты, сидящие в машине напротив, заржали в голос. Выйдя следом и мгновенно оценив ситуацию, Вова с Ромой попытались сделать вид, что не причастны к летающим мужикам, и направились к своей «Ладе».

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – весело закричал Вова, когда двери машины закрылись.

– Когда ты облил его пивом, официантка сначала тупо охуела, а потом начала ржать вместе с остальными, – начал расписывать подробности Рома, которые мог упустить Вова.

– Я было подумал, что она принесет мне еще пивка, чтобы я повторно облил этого пидора, – продолжал орать Вова.

– Мусора оценили полет!

Настроение улучшилось, а значит, где-то рядом притаилось понимание того, что делать дальше.

Рома завел двигатель, открыл бардачок и, найдя нужный диск, вставил его в магнитолу. Человек из колонок начал читать:

 
Одну секундочку, стоп! где здесь кнопка «пауза»?
Судья, тайм-аут, пожалуйста. Есть вопросы!
 
 
Их несколько, они немного странные и разные,
Но я постараюсь объяснить, все очень просто:
 
 
Почему прохожих стало в два раза больше?
Почему мне кажется резиновой моя кожа?
Почему бабушка говорит так замороченно?
И почему мне все милиционеры строят рожи?
 

Решили поехать к центру, чтобы попить квасу из квасной бочки, а может, и встретить каких-нибудь знакомых.

Рома стал с бóльшим задором вести машину, без конца обгоняя других и хамовато сигналя тем, кто не планировал делиться дорогой с наглой «одиннадцатой». Поэтому, когда парни приметили огромного мужика, лупившего визжащую женщину кулаками по лицу прямо на обочине дороги, Роме пришлось сделать внушительный тормозной след, прежде чем машина остановилась.

Вова вылетел из машины быстрее, чем скрипнул дверной сустав. Рома на ощупь выключил магнитолу, вынул ключ зажигания и, подняв ручник, быстро вышел из машины. Все это он сделал практически одновременно. Окна закрывать было некогда.

Чуть-чуть отбежав от машины, Рома увидел, как Вова хлопает рукой ничего не подозревающего мужика по спине. Рома успел сделать еще пару шагов, пока мужик оборачивался, быстро прокрутив в голове, как Вова его ударит.

Не угадал.

В этот раз Рома действовал лбом. Попал точно в переносицу. Затем машинально поднял кулак, чтобы добить, но в этом уже не было никакой необходимости. Впрочем, немного вибрирующий кулак Вова на всякий случай еще несколько секунд не опускал, хотя и был уверен в нокауте.

Мужик медленно начал движение вбок. Наконец ноги запутались, и он полетел вниз. Его голова опустилась сначала на грязное барьерное ограждение, а затем уже вместе с телом улеглась на обочину.

– Любишь ты с башки бить! – подходя к месту преступления, сказал Рома.

– А хули… Смотри, кабан, блядь, какой! – сплюнув в сторону лежачего мужика, сказал Вова. – Еще и в отбойник влетел…

Женщина нервно следила за диалогом, аккуратно двигаясь в сторону лежачего.

– Идите домой, – благородным тоном спасателя сказал Вова.

– Да-да, спасибо, сейчас пойду, – то ли с благодарностью, то ли с опаской произнесла женщина.

– Так чего ждешь? Иди! – что-то заподозрив, громко сказал Рома.

Женщина одним краешком рта улыбнулась.

– Сейчас муж очнется, и пойду, – сказала она, присев на корточки перед лежащим телом.

Ничего не говоря, парни развернулись и быстро двинулись в сторону машины.

Закурив, Рома стал смотреть в зеркало заднего вида, дожидаясь, когда очнется лежащий мужик. Вова перебирал диски и, когда нашел нужный, сказал:

– Ни хуя с ним не будет. Поехали.

– Вроде поднимается, – облегченно вздохнув, сказал Рома.

– Ебанутая парочка, – сказал Вова, засовывая в магнитолу выбранный диск.

– Ага, лучше не вмешиваться. Себе дороже.

Настроение после сцены с лежащим мужиком было хуже, чем после летающего, но все еще держалось на хорошем уровне.

«Одиннадцатая» рассекала по городу так, будто в своем бардачке хранила ключи от этого города и все вокруг это знали.

Город начал выпускать своих заводских пленных, и остановки потихоньку стали заполняться грустными людьми, так же как и пивняки неподалеку от этих остановок. Впрочем, у пивняков народ был чуть-чуть веселее, точнее, разговорчивее.

Каждый раз, когда Рома наблюдал за этими бедолагами, петляющими в сторону дома от своих предприятий, у него появлялось что-то вроде чувства вины.

Он вальяжно плавал по городу на своей «одиннадцатой» в паре с другом детства, иногда заезжая на объекты, где узбеки зарабатывали ему на пропитание. Денег было вдвое, а то и втрое больше, чем у этих несчастных рабочих заводов. Все это было неправильно, нечестно и самую малость омерзительно, и Рома прекрасно отдавал себе в этом отчет. Утешало его лишь то, что безалаберное, творческое распиздяйство, которое всякий раз сходило ему с рук и даже приносило деньги, не могло продолжаться долго, и возможно, совсем скоро он присоединится к этим грустно ожидающим свои «буханки» рабочим.

Проезжая мимо платной больнички, заметили знакомого узбека.

– Смотри, – Вова показал пальцем на выбегающего из дверей Анвара.

Рома резко свернул с дороги, вызвав тем самым сигнальное возмущение едущей сзади «Нивы».

Вова опустил окно.

– Ты чего здесь?

– Дратвуйте! – сказал Анвар, который много раз работал на «Раздолбай-сервис», из-за природного оптимизма и чувства юмора был любимчиком у Вовы с Ромой. – Я делал реген, – испуганно мямлил Анвар.

– Нахуя тебе рентген? – удивился Вова.

– Я много кашлял, больно кашлял… мокро кашлял. Потом кашель стал с кровью. Саша дал мне денег, чтобы я сделал реген. – Звуки «нт» забавно исчезали из слова, но никто не стал на этом акцентировать внимание. Все уже догадались, чем закончится рассказ. Узбеки просто так в больничку не ходили, тем более на рентген.

– Ну и? – сочувственно подталкивал Рома.

– Реген сделали. Врач сказала, чтобы я оставался в кабинете и никуда не уходил… что сейчас придут другие люди. Ну я и сбежал. Надо Саше звонить.

– Тубик, блядь! – закуривая, сказал Вова.

– А тебе не сказали, закрытая или открытая форма? – зачем-то спросил Рома.

– Нет! Сказала, чтобы я сидел в кабинете, и, когда выходила, закрыла меня в кабинете.

– А как же ты выбрался? – оживился Вова.

– Ножницами открыл, там говно замок, – попытался улыбнуться Анвар.

– Анвар, – глядя в глаза узбеку, начал Рома, – сейчас туберкулез лечится, не ссы. Тебе понадобится много времени и терпения. Будешь пить гору таблеток и, если не сдашься, выживешь. У тебя дома мама есть?

– Мама есть, да.

– Ну вот. Значит, будет за тобой ухаживать.

…

Саша подъехал на своем серебристом «хёндае», вышел, махнул рукой Вове с Ромой и полез в багажник. Из багажника он достал большой целлофановый кусок и респиратор, который сразу же отдал Анвару. Целлофан он начал натягивать на заднее пассажирское сиденье, куда потом и сел Анвар.

– Педантичный, сука! – наблюдая за всем этим, с ухмылкой сказал Вова.

– Боится заразиться, – понимающе сказал Рома, он уже видел, как Саша пакует туберкулезных узбеков.

– И куда его теперь?

– Домой. Где он там живет? Ташкент… Самарканд… Бухара… – Рома вспоминал города, которые знает в Узбекистане.

– Хергора, – назвал свой город Вова.

– Довезет его до вокзала, а там на автобусах, дня через два приедет к маме, – заводя машину, заключил Рома.

– Жалко парня, – еле успев выкинуть бычок в закрывающееся окно, сказал Вова.

Дождавшись, когда оба окна закроются, Рома отпустил пальцы от кнопок и, включив магнитолу, нажал на газ. День был испорчен.

– Ебаная работа, блядь, – шепотом сказал Вова.