Текст книги "Тирания веры"

XIII
Район грязных ремесел

«В конце тяжелого дня, полного учений и трудов, уставшему посвященному стоит поразмыслить о многих невинных жизнях, что были спасены благодаря упорству стражей закона».

ИЗ «СОВАНСКОГО ПРЕСТУПНИКА» КАТЕРХАУЗЕРА. КОДЕКС: СОВЕТЫ ПРАКТИКУЮЩИМ ПРАВОСУДИЯМ

Мы направились к выходу из здания стражи. Сэр Герольд надел панцирь, собрал отряд своих бойцов, после чего мы все вместе вышли на улицы и направились на северо-восток, прямиком к району грязных ремесел.

Ветер стих, и, казалось бы, день должен был стать теплее, но огромная западная стена города заслоняла почти весь солнечный свет, и лишь немногие лучи проникали в столицу, пробившись меж высоких готических зданий, которые, подобно необузданным каменным жеребцам, вставали на дыбы и рвались в небеса. Предшественники сованцев были одержимы страстью к огромным, гнетущим, пугающим постройкам, и никто из зодчих даже не задумывался о том, что большая часть города останется из-за них в вечной тени. Вероятно, в какой-то миг это превратилось в порочный круг – стараясь вырваться к свету, они возводили новые здания все выше и выше и тем самым все больше заслоняли ими солнце.

Мы прошли по уже знакомой дороге между Дворцом Философов и зданием Сената, пересекли один из трех извилистых рукавов реки Саубер и направились в сторону врат Волка. Дневной ажиотаж на рынке уже спал, но здесь все еще было людно. Мне стало неуютно от толкучки и громкого гомона горячо торгующихся покупателей; однако бойцы сэра Герольда помогли нам проложить путь почти прямо на восток, к стене Эстре. Громада этого могучего укрепления высилась перед нами, и я видела наверху, среди каменных зубцов, далекие пестрые фигурки солдат, хорошо заметные на фоне ярко-синего неба. Солнечные блики плясали на шлемах дозорных, и птицы щебетали над ними, порхая в потоках теплого воздуха, который поднимался с Эбеновых равнин.

Рыночная площадь, согласно расхожему выражению, была «такой же, как все, но сованская». Это означало, что она была больше и внушительнее, что выбор товаров, которые здесь продавались, был намного шире, что открывалась она раньше, закрывалась позже и вмещала в себя огромную толпу самых разных людей. В отличие от многих других рынков, помимо обычных временных палаток здесь стояли и постоянные торговые ряды. Мы шли мимо лавок, на которых лежали всевозможные безделушки, мясо и рыба, разнообразные фермерские продукты, всяческая снедь, драгоценности, инструменты и все, что только могло прийти в голову. Мне пришлось бы исписать несколько страниц, чтобы перечислить все, что там продавалось, всю россыпь цветов, все увиденное и услышанное, крики лавочников, столпотворение людей всевозможных народностей… У одной лавки темнокожий южанин покупал корицу, у другой грозодец торговался за соль, у третьей хассийский слуга по велению хозяина брал из-под полы маленький мешочек с толченой слоновой костью. Я видела шкуры животных с черными и зелеными полосками, целый вольер экзотических птиц в клетках, заморских мистиков, которые гадали по линиям на коже – а еще палатки для вербовки храмовников.

По левую руку от нас осталась Вершина Префектов, по правую – рынок. Пролегавшая между ними Баденская улица была похожа на артерию, по которой, как кровь по венам, перетекали люди и товары. А у врат Волка я заметила растущий кровяной сгусток – городские стражники и имперские гвардейцы останавливали и обыскивали всякого, кто пытался войти в город или выйти из него, отчего столпотворение лишь ширилось. Несмотря на окружавший нас шум, я воображала, будто слышу возмущенные возгласы торговцев, телеги которых подвергались принудительному досмотру. Если кто-то и хотел сохранить в тайне похищение княжича Камиля, теперь о нем наверняка знали уже все.

Наконец мы пересекли рынок, и нам в ноздри сразу же ударила вонь ремесленного района. Сованцы по праву считались одной из самых находчивых и изобретательных народностей в известном мире – с какой бы жестокостью они ни поглощали новые территории и какую ненависть к ним ни питали бы новые подданные, сованскими придумками пользовались по всей Империи. Однако даже изобретательным сыновьям и дочерям Аутуна не удалось усовершенствовать процесс дубления. Что в сердце цивилизованного мира, что на его окраинах кожу замачивали в огромных чанах с мочой и разжиженным дерьмом. Когда мы приблизились, я увидела, что дубильные колодцы подпитывает специальный канал, отведенный от реки Саубер. Этот канал должен был обеспечивать мастерские водой, однако текшая по нему жижа была густой и переливалась всеми цветами сточных вод. Крысы, дикие свиньи, собаки и лисы копошились в ремесленных отходах, совершенно не страшась людей, которые их окружали.

Но «грязным» район считался не только из-за омерзительной вони. Здесь трудились и многие другие ремесленники, например кузнецы, ведь никто не хотел, чтобы важной работе адвокатов, прокуроров, бухгалтеров и банкиров мешал постоянный стук кузнечного молота. В итоге над ремесленным районом стоял оглушительный металлический звон, словно всего в сотне ярдов от нас шла жесточайшая битва. Впечатление лишь усиливалось благодаря красильщикам, которые работали поблизости и заливали часть брусчатки и утоптанной земли насыщенными кроваво-красными пигментами.

К столь гнетущему сочетанию запахов, цветов и шума примешивались возмущенные крики здешних обитателей, адресованные имперским гвардейцам. Их было несколько сотен, и они вламывались в дубильные мастерские, как таран в ворота. Десятки кожевников уже были с головы до пят промочены вонючими водами – гвардейцы заставили их лезть в колодцы и доказывать, что там ничего не спрятано, как будто княжича могли убить прямо здесь, при десятках свидетелей, а затем утопить тело в мутной жиже. Казалось, только безумец может вообразить такое, но ведь и времена тогда были безумные.

Сэр Герольд привел нас к Императорскому Кожевнику. Как оказалось, столь величественный титул принадлежал совсем не величественному человеку. Да, он изготавливал кожу высочайшего качества, но делал это, как и все, в вонючей, кишащей крысами дубильне. Я думала, что она хотя бы будет находиться в отдельном, специально оборудованном здании, но оказалось, что это не так – процесс дубления оставался неизменен для всех, и даже Императорскому Кожевнику приходилось работать с огромными чанами мочи и дерьма. Никакие здания не помогли бы сделать это ремесло приятнее.

– Здесь мы ее только дубим, – сказал кожевник. Он был сутулым изможденным морщинистым человеком со всклокоченными седыми волосами, которые спускались ему до ворота, а его кожу, изъеденную за десятки лет работы тлетворными жидкостями, покрывали пятна. – Ну а выделываю и крою я ее в мастерской, она тут неподалеку. – Он неприязненно поглядывал на сэра Герольда и на то, как стражники и гвардейцы обыскивают колодцы его коллег. – Поддоспешник там.

Сэра Герольда не смутил его неприветливый настрой.

– Вы ждали, что они придут к вам?

Кожевник сплюнул.

– Нет. Его высочество делают то, что им заблагорассудится.

– Как часто мальчик приходит проверить вашу работу?

– Один или два раза в месяц. Может быть, даже чаще, когда меня нет в мастерской.

– Он всегда приходит в один и тот же день?

Кожевеник наморщил нос и задумался. Затем посмотрел на небо, словно мог прочесть ответ по редким облакам, которые плыли над городом.

– Нет, кажется. Как будто всегда в разные.

– И мальчик приходит один? С одним лейб-гвардейцем?

Кожевник покачал головой.

– Нет. Как-то он приходил с целой бандой вот таких же славных ребят. – Он указал на ближайших имперских гвардейцев. Я обернулась и увидела, как один из них отвесил другому дубильщику тяжелый подзатыльник.

– Эй, ты! – крикнул сэр Герольд гвардейцу – здоровяку, который, судя по виду, был родом из Хаунерсхайма. Тот посмотрел на шерифа.

– Чего?

– Я все видел, – сказал сэр Герольд.

– Это, что ли? – ответил здоровяк и снова врезал дубильщику по затылку.

Сэр Герольд шагнул к нему и гневно потребовал:

– Назови себя.

– Да пошел ты, – ответил гвардеец, и его товарищ, стоявший поблизости, заржал. Затем они оба ушли. Побитый дубильщик повернулся и с отчаянием оглядел свое рабочее место.

Шериф не стал их преследовать.

– Мы ничего не выясним у этих людей, если с ними будут так обращаться, – со злостью пробормотал он.

– Гвардейцам закон не писан, – сказал сэр Радомир и отхаркнул на брусчатку комок мокроты. – Посмотрите вокруг. Можно подумать, будто им приказали подавить бунт. Если тут и были улики, их все растоптали.

Сэр Герольд хмыкнул и снова повернулся к дубильщику.

– Вы работаете по императорской лицензии?

– Да.

– Давно?

– Уже несколько лет.

– Платят хорошо?

Кожевник кивнул.

– Ну да. Заказов много, и за труды мне воздают сполна. Жаловаться не на что.

Сэр Герольд пристально оглядел его.

– Долги у вас есть?

Кожевник горько хохотнул.

– Вы что, думаете, я надеваю свое парадное тряпье, когда иду в эту дыру?

Шериф поджал губы.

– Тогда на что же вы тратите имперское золото?

Кожевник кивком указал в сторону, где находилась его мастерская.

– За один тот поддоспешник для княжича Камиля мне заплатят столько, что я смогу оплатить учителей пятерым моим детям.

– И долго вы сможете им платить?

Вопрос, похоже, на миг озадачил дубильщика.

– Столько, сколько детям захочется учиться.

Сэр Герольд цокнул языком.

– Вы не видели их сегодня утром? Княжича и его гвардейца?

Кожевник покачал головой.

– Нет, не видел. Да и вряд ли их вообще кто-то заметил. Если они пришли только вдвоем, то мальчик наверняка переоделся так, что его было не узнать.

– Он и раньше приходил к вам переодетым?

– Ну да. Как бы иначе я про это знал?

– Именно что, как? – спросил сэр Герольд.

Кожевник скрестил руки на груди.

– Вы, наверное, считаете меня простаком, шериф, но я знаю свои права. Я такой же гражданин Совы, как и вы. Если меня в чем-то подозревают, то допрашивать вы меня будете в присутствии моего законного представителя. И у меня хватит денег, чтобы заплатить хорошему защитнику.

Сэр Герольд сердито отмахнулся от него.

– Не испытывайте мое терпение! – рявкнул он. – Вам прекрасно известно, что стряслось и как нам важно выяснить подробности!

Кожевник остался невозмутим.

– Да, – сказал он. – И я, как и все, надеюсь, что мальчика найдут живым и невредимым. – Он ткнул себя в грудь большим пальцем. – Но я к этой беде не причастен, и если вы пытаетесь нарушить мои гражданские права, то скажите об этом прямо, и я пойму, что мне пора заткнуться.

Все ненадолго замолчали, и за это время меня осенила одна мысль. Я выступила вперед.

– Если поддоспешник в вашей мастерской, а сама мастерская не здесь, то почему же княжич шел сюда, в дубильню?

Кожевник холодно посмотрел на меня.

– А вы кто такая?

– Хелена Седанка, – сказала я, опустив титул «леди», на который, по-видимому, теперь имела право и который казался мне незаслуженным. – Секретарь лорда-префекта.

Кожевник глянул на шерифа, но сэр Герольд кивком указал на меня.

– Вы слышали ее вопрос.

– Может, они меня здесь искали. Я не всегда бываю в мастерской.

– Она ведь в переулке Пайкс-Бенд? – уточнила я, вспомнив, что нам сказал Фулко.

– Ну да, – недоуменно ответил кожевник.

– В вашей мастерской работает кто-нибудь еще?

– Да. У меня есть ученик. И старший сын время от времени мне помогает. А какое вам до этого дело? Я же предупредил – я знаю свои права.

Я пожала плечами, стараясь притвориться безразличной, но на деле кровь гудела в моих жилах.

– Мне кажется, княжич и гвардеец первым делом пошли бы в мастерскую. Если бы вас там не оказалось, тогда они бы послали кого-нибудь за вами в дубильни. Разве они хоть раз посещали вас здесь?

Какое-то время кожевник молчал. На его лице возникло странное выражение. Наконец он произнес:

– Ладно. Я понял. – Он вдруг картинно вытянул перед собой запястья. – Арестуйте меня. Давайте. Покончим с этим. Если вам хочется допросить меня как подозреваемого, то делать вы это будете так, как того требует закон. Видит Нема, о нем в этой дыре часто забывают.

Губы сэра Герольда скривились.

– Вы хотите, чтобы мы провозились с вашим арестом, вернулись в здание стражи, выслушали пустые речи вашего законного представителя – и все это в то время, пока похитители держат у себя внука Императора?

– Да, именно этого я и хочу.

– Вы ведь понимаете, что вам от этого будет лишь хуже. Вы только усилите подозрения.

– Ох, а не пойти бы вам к Казивару! Либо арестуйте меня, либо оставьте в покое. Без законного представителя я больше ни слова не скажу.

Сэр Герольд сплюнул.

– Как пожелаете. – Он кивнул двум стражникам, которые грубо схватили кожевника и увели прочь. Тот даже не сопротивлялся. Я с презрением смотрела ему вслед. Конечно, он был прав; будучи гражданином Совы, он имел полное право поступить так, как поступил. Но у меня сложилось впечатление, что кожевник пошел на это не потому, что искренне хотел посоветоваться с юристом, а потому что его гаденькая душонка просто обрадовалась возможности потратить день чужого времени. В тот миг, учитывая все случившееся, это казалось мне непростительным. К тому же я почувствовала себя немного виноватой. Ведь именно мои вопросы окончательно закрыли перед нами эту дверь.

Когда кожевника увели подальше, сэр Герольд повернулся ко мне.

– Прекрасная догадка. Жаль, что она не помогла.

– Я сегодня не в себе и, боюсь, не понял твою мысль, – произнес сэр Радомир, лениво почесывая Генриха за ушами. Огромный, могучий пес, способный рвать на куски взрослых людей, дрожал и урчал от удовольствия.

– Подумайте хорошенько, – сказала я. – Если княжич и его стража действительно порой посещают дубильни – хотя я вообразить не могу зачем, – то ничего странного в этой истории нет. Но если обычно они приходят в мастерскую, а сегодня с какой-то стати отправились в дубильни, то это может означать, что их планы в последнюю минуту изменились.

– Кто-то нарочно постарался увести их с маршрута, – подхватил сэр Герольд.

Я кивнула.

– Именно так.

– Нема, ну и хитро же работает твой ум, – проворчал сэр Радомир. Тяжело вздохнув, он указал на удаляющихся стражников и кожевника. – Если ему что-то известно, то эти сведения нужны нам сейчас, а не вечером и не завтра.

– Думаю, в ближайший час или два сэр Конрад все из него вытянет, да так, что мозги потекут через нос, – сказала я. – Кожевник забыл, что в нашем распоряжении есть целая Ложа Правосудий, и до нее рукой подать. Пусть попробует спрятаться за своими драгоценными правами и законами.

Уже произнося это, я почувствовала всю иронию подобных насмешек. Всего день назад я жаловалась на Вонвальта, который, отправляя Кейдлека на пытки, говорил то же самое. Недолго думая, я убедила себя, что ратую за справедливость, в то время как сэр Конрад поступился своими моральными принципами. Но с моей стороны это было чистейшим лицемерием.

Сэр Герольд огляделся. День клонился к вечеру, и район уже накрыла тень от Дворца Философов, который загородил собой солнце.

– Сэр Конрад был прав, – сказал шериф Совы, глядя на то, как имперские гвардейцы уводят на допрос кожевников и других ремесленников. – Мы теряем время попусту.

– А собака нам не поможет? – спросила я, поворачиваясь к сэру Радомиру и Генриху. У пса в зубах была зажата жирная черная крыса. – Нема, – вырвалось у меня, и я скривилась от отвращения, когда он проглотил ее почти что целиком.

Сэр Радомир присел рядом с Генрихом на корточки, снова потрепал его по голове и почесал под подбородком.

– Даже не знаю, – пробормотал бывший шериф, сверля взглядом череп пса, словно надеясь увидеть его мысли.

– Как он учует что-нибудь в таком зловонии? Преступники словно нарочно выбрали это место, чтобы помешать собакам. – Сэр Герольд замолк, обдумывая сказанные им же слова. – Да, – наконец буркнул он себе под нос. – Скорее всего, именно на это они и рассчитывали.

– И все же попробовать можно, – заметил сэр Радомир. – Император говорил, что пес знает запах мальчика.

– Я вас не останавливаю, – с толикой нетерпения сказал сэр Герольд.

Сэр Радомир склонился к уху Генриха и нерешительно произнес:

– Где княжич Камиль? Ну-ка, ищи.

Генрих навострил уши. Затем огляделся и начал принюхиваться к воздуху.

– Клянусь Немой, – сказал сэр Радомир, вставая. – Неужели сработало?

Генрих побежал мимо колодцев обратно к Баденской улице. Мы все переглянулись и, не говоря ни слова, пошли за огромной овчаркой. Сначала мы ступали медленно, но затем, когда Генрих перешел на бег, взволнованно ускорились. Однако наши надежды быстро рассеялись, когда мы увидели, что пес просто мчится обратно к Императорскому дворцу. Мы перешли на шаг.

– Проклятье, – выругался сэр Герольд и невесело рассмеялся. Облаченный в доспехи, он слегка запыхался. – Я и в самом деле подумал, что он взял след.

Мы молча стояли, глядя на поток прохожих, которые шли мимо нас в обе стороны. Мне казалось, будто мы находимся в центре мира, на самой вершине истории; но для граждан Совы мы были пустым местом. Большинство, минуя нас, лишь мельком бросали в нашу сторону взгляды, слишком занятые своими делами.

– Не знаю, нужны вы сейчас лорду-префекту или нет, но я вас больше не задерживаю, – сказал сэр Герольд мне и сэру Радомиру.

Сэр Радомир кивнул.

– Хорошо, – ответил он. – Осмелюсь предположить, что мы скоро снова увидимся.

– Да уж, – пробормотал сэр Герольд и пошел обратно к зданию стражи. Мы смотрели ему вслед.

– К Великой Ложе? – спросила я, охваченная унынием и дурными предчувствиями.

– Да, идем, – согласился сэр Радомир, обращаясь к каменным плитам – перед этим он согнулся пополам, чтобы перевести дыхание. Затем бывший шериф выпрямился. – Только, ради Немы, помедленнее, – попросил он, и мы отправились искать Вонвальта.

* * *

– Сэр Герольд приказал отвести его в здание стражи? – спросил нас сэр Конрад, когда я рассказала ему, что произошло с кожевником.

Мы нашли его в кабинете магистра в Великой Ложе. Брессинджера здесь не было, он ушел на какое-то задание, которое ему поручил Вонвальт. Сам сэр Конрад пребывал в странном расположении духа – события того дня распалили и разозлили его, но выплеснуть гнев ему было некуда. Возможно, останься рядом Брессинджер, они бы отправились в бордель, или устроили бы тренировочный бой на мечах, или даже сшиблись бы на копьях, ведь оба были опытными наездниками и в городе имелись специальные площадки для благородных господ, которые могли себе это позволить.

– Да, – ответила я.

– Прекрасно. Что ж, тогда сегодня я вытяну из него правду. – Вонвальт разгладил усы пальцами.

Позади нас отворилась дверь, и мы обернулись. В кабинет вошел раскрасневшийся от натуги Брессинджер; в руках он нес толстый пыльный фолиант. Он кивнул сэру Радомиру и мне в знак приветствия.

– Извините, пришлось попотеть, чтобы ее достать, – сказал он Вонвальту и протянул книгу. – Библиотекарь говорит, что список уже давно не пополняли.

Вонвальт недовольно цыкнул, забрал фолиант и положил его на стол, куда тот лег с глухим стуком. Затем сэр Конрад начал немедленно перелистывать страницы. Брессинджер повернулся ко мне.

– Выяснили что-нибудь в дубильнях? Где пес?

Я рассказала ему, что произошло. Он с шумом втянул воздух через стиснутые зубы.

– Только глупец будет отстаивать свои права в двух шагах от Великой Ложи. Он ведь наверняка знает, что сэр Конрад – или любой другой Правосудие – придет и вывернет его разум наизнанку.

– Ну-ну, Дубайн, – пожурил его Вонвальт, не отрывая взгляда от страниц. – Если этот человек хочет заставить нас похлопотать, то по закону он вправе это сделать.

Брессинджер фыркнул.

– А пес, наверное, учуял свой обед, – сказал он.

– Одной Неме известно, как он вообще там что-то учуял, – ответил сэр Радомир.

– Помолчите, – пробормотал Вонвальт. – Я пытаюсь работать.

Брессинджер по-грозодски дважды постучал указательным пальцем по щеке, изображая безразличие, и притворился, что разглядывает книги на полках кабинета. Сэр Радомир подошел к одному из окон и уставился на город. Я осталась стоять посреди комнаты, зачем-то притворяясь, что больше всего на свете мне хочется торчать на месте и ничего не делать.

Прошло, наверное, не меньше четверти часа, после чего Вонвальт, наконец, написал на клочке бумаги какое-то имя и передал его Брессинджеру.

– Дубайн, – сказал он. – Выясни, где она, и приведи ее ко мне, хорошо?

– Сию же минуту, сир, – ответил Брессинджер и вышел из кабинета.

– Вам прежде доводилось расследовать пропажу детей? – спросил Вонвальта сэр Радомир. Похоже, он намеренно дожидался, когда Брессинджер уйдет.

Сэр Конрад набивал свою трубку листьями и не поднял глаз.

– Доводилось, и не раз. – Он кивнул мне. – И Хелене тоже, верно? Помнишь ту девчушку в Хэкманской роще?

– Надеялась забыть, – ответила я.

– Я тоже, – мрачно пробормотал Вонвальт. – Впрочем, другие наши расследования завершались успешнее. Я даже заметил закономерность: когда похищение совершалось ради похищения, то ребенка еще можно было спасти. Но когда его совершали с целью убийства, то я, кажется, чаще терпел неудачу, чем преуспевал. Чтобы убить, достаточно и нескольких минут, а чтобы выследить преступника, нужно несколько часов… и это в самом лучшем случае.

Сэр Радомир с мрачным видом кивнул.

– Да. Мой опыт говорит о том же. Даже в Перри Форде можно было отправить на поиски тысячу людей и ничего не найти, если не знать, где искать. – Он посмотрел в сторону района грязных ремесел, который был скрыт от его взгляда.

Вонвальт раскурил трубку. Вскоре кабинет заполнили клубы дыма.

– Поэтому мы постараемся сравнять шансы, насколько это возможно. – Он похлопал по лежащему перед ним фолианту. – В этой книге приведен список способностей, которыми обладают члены Ордена. Одна из них – умение идти по следу.

– Как у собаки? – спросила я.

Вонвальт покачал головой.

– Нет. Надеюсь, что намного лучше.

* * *

Вечером сэр Конрад вернулся в здание стражи. Меня и сэра Радомира он снова отправил в дубильный квартал, где мы много часов тщательно и бесплодно допрашивали всех, кто во время похищения княжича мог оказаться поблизости. К тому времени, когда мы вернулись во дворец префекта, солнце уже давно зашло и я смертельно устала.

Я поужинала в одиночестве, даже не садясь за стол, а затем поспешила на поиски Вонвальта. Он сидел в библиотеке, просматривая стопки книг и бумаг. Рядом с ним стоял кубок с вином, а его трубка была раскурена и наполняла комнату клубами сине-серого дыма. В дверях я разминулась с сэром Радомиром. Шериф был мрачен, а его лицо – пунцовым от вина. Я решила, что Вонвальт, как и обещал днем ранее, рассказал ему о загробной жизни, однако спрашивать я ничего не стала – да и сэр Конрад ничего не сказал.

– Вы допросили кожевника? – спросила я.

Вонвальт хмыкнул.

– Он ничего не знает. Тем не менее догадка была хорошая. Не позволяй одной неудаче погасить твое рвение.

– Они шли в мастерскую?

– Да. Просто на этот раз выбрали путь, который вел через дубильни. Совпадение. Порой они все же случаются.

– И лейб-гвардеец это подтвердил?

Вонвальт покачал головой. Сделал глубокую затяжку из трубки.

– Нет. К вечеру ему все же удалось наложить на себя руки.

Я обмерла, потрясенная.

– Это же…

– Прискорбно, согласен.

Я посмотрела на Вонвальта, возмущенная его беспечным ответом.

Сэр Конрад вздохнул и поднял на меня глаза.

– Возможно, ты сочтешь меня бессердечным, Хелена, но позволь предупредить тебя заранее: прежде, чем это расследование завершится, погибнут еще многие. Мужайся. Видит Нема, тебе уже доводилось видеть множество трупов.

– Дело не в том, что он мертв; дело в том, что он был невиновен.

– Уж невиновным его вряд ли можно назвать, – заметил Вонвальт. – Перед ним стояла одна-единственная задача – беречь жизнь второго наследника трона Империи. Он потерпел неудачу, причем самую грандиозную из возможных.

– Вы ведь не можете считать самоубийство справедливым исходом, – сдавленным от чувств голосом произнесла я.

Вонвальт вернулся к своим бумагам.

– Я и не говорил, что это справедливо. Просто неудивительно.

– Вы допросили его? После того, как он отошел в загробный мир?

Вонвальт на миг перестал читать.

– Нет, – в конце концов сказал он. Мне показалось, что ему неприятно об этом говорить, и я не стала расспрашивать дальше.

Какое-то время я стояла на месте и неловко молчала. Заметив, что мои пальцы начали теребить юбку, я заставила себя прекратить. Затем открыла рот и сразу же закрыла его. Мне хотелось о многом поговорить с ним, но наши личные отношения и связанные с ними сложности казались столь незначительными в сравнении с тем, что происходило вокруг.

– А что же ваш «следопыт»? – наконец со вздохом спросила я. – Та женщина, о которой вы говорили в Ложе?

Вонвальт покачал головой.

– Она прибудет в Сову не раньше завтрашнего вечера.

– И что вы будете делать завтра?

Сэр Конрад собирался ответить, но его прервала экономка. Мы даже не заметили, как она вошла в библиотеку.

– Прошу меня извинить, милорд Правосудие, – обратилась она к Вонвальту. Он посмотрел на меня, и я едва заметно, но выразительно пожала плечами, показывая, что не представляю, чего она хочет.

– Да? – сказал Вонвальт, снова поворачиваясь к ней.

– Я… вынуждена побеспокоить вас одним делом.

Я посмотрела на экономку, пожилую, степенную даму, которая ничем не отличалась от всех прочих женщин, занимавших то же положение. С тех пор, как мы переехали во дворец, я обменялась с ней лишь парой слов, и у меня сложилось стойкое впечатление, что я ей не очень нравлюсь. Однако в тот миг во мне неожиданно пробудилось сочувствие к ней. Экономку явно что-то тревожило, но она страшилась Вонвальта. Должно быть, ей пришлось собрать в кулак все свое мужество, чтобы обратиться к нему напрямую.

– У меня не так много времени.

– Дело странное, милорд, и я надеюсь, вы окажете мне услугу…

– Мадам, моего внимания требуют множество дел, в том числе и дел государственной важности. Я надеюсь, что это вы окажете мне услугу и как можно скорее объясните, что вам нужно.

Несмотря на столь строгий приказ, который заставил бы заговорить любого мужчину Империи, экономка медлила.

Наконец она сказала:

– Слуги… Им снятся кошмары.

Вонвальт несколько секунд ждал, но когда стало ясно, что больше она ничего не скажет, он раздраженно вздохнул.

– Ради всего святого, женщина, и что же…

– Тысяча извинений, милорд Правосудие, – выпалила экономка. Теперь она говорила быстро, почти лепетала. – Я знаю, вам это кажется пустяком, но ведь вы – Правосудие и имеете дело со старым саксанским колдовством и тайными знаниями, и я подумала, что будет разумно все вам рассказать. Магистр Кейдлек велел нам немедленно докладывать ему о подобных мелочах; и хотя после его ухода мы заново освятили дворец, порой…

Вонвальт поднял руку, призывая к тишине, и она замолкла так быстро, словно он отвесил ей пощечину.

– Дворец освящали?

– Да, милорд, раз в месяц магистр Кейдлек приводил сюда патре или матре, и они освящали дворец, чтобы изгнать любые нерассеявшиеся чары.

Вонвальт недоуменно покачал головой.

– Магистру Кейдлеку не следовало практиковать здесь никакие чары, особенно те, которые могли привлечь внимание… – Он осекся. – Впрочем, нам необязательно вдаваться в подробности.

Экономка неловко помялась.

– Я не знаю, что сказать, милорд. Так уж магистр вел свои дела, и мы не смели задавать вопросы или возражать.

Вонвальт грубо отмахнулся.

– Забудьте об этом. Просто расскажите, что за кошмары вам снятся и почему вы сочли важным доложить о них мне.

– Как я уже сказала, многие слуги во дворце стали видеть страшные сны, и начались они несколько ночей назад, как раз когда вы и… – она кивком указала на меня, – ваша свита поселились здесь.

Вонвальт пожал плечами.

– Это совпадение, – пренебрежительно сказал он, но я уловила в его голосе неуверенность. – Несомненно, прислугу утомил переезд, кроме того, им боязно из-за смены хозяина. Можете сообщить им, что я не намерен требовать от них ничего невообразимого. Мне лишь нужно, чтобы я и мои помощники были обеспечены всем необходимым и могли выполнять свои обязанности.

– Дело не только в этом, – сказала экономка. Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. – Кошмары – они одинаковые. Всем снится одно и то же.

Вонвальт молчал. Я почувствовала, как по моей коже побежали мурашки.

– Гм… И что же они видят? – спросил сэр Конрад после минутного раздумья. Его раздражение улетучилось. Экономка наконец привлекла его внимание.

– Мотылька, – просто ответила женщина. – Я… я знаю, это звучит странно, милорд, и я бы вообще не побеспокоила вас, особенно после столь тяжелого дня на службе, но другие слуги очень напуганы. И происходить это стало именно сейчас…

Вонвальт рассеянно кивнул; его взгляд был устремлен в пол, и он сосредоточенно щурился.

– Мотылек… – проговорил он. – Интересно, что же это значит. – Он повернулся ко мне. – Что думаешь?

Я не ожидала, что он меня спросит, и рефлекторно пожала плечами.

– Последние несколько ночей я тоже плохо сплю. Мотылек мне не снился, но я ощущала присутствие какой-то темной сущности.

Вонвальт постучал мундштуком трубки по передним зубам.

– Да, ты утром говорила. Я все думаю о том, что сказал Клавер в храме Савара. – Он снова ненадолго задумался. – «Могущественные друзья». Что он имел в виду? Любопытно. Боюсь, мы настолько привыкли слышать от Клавера загадочную бессмыслицу, что рискуем упустить из виду нечто важное.

– Мне показалось, что ему известно о вашей болезни, – сказала я. Мне не хотелось этого говорить. Озвученные мысли становились весомыми, реальными. С момента нашего утреннего столкновения с Клавером я размышляла о его пророческих словах, однако из упрямства не желала думать, что священник может каким-то образом оказаться причастен к болезни Вонвальта.

– Да. Согласен, – ответил сэр Конрад, явно озабоченный такой перспективой. Он снова повернулся к экономке, которая уже давно потеряла нить разговора. – Мадам, я сочувствую вашей тревоге. Мне жаль, что вас мучают эти… кошмары. Я бы хотел вас кое о чем попросить: постарайтесь запомнить в точности, что именно вы видите каждую ночь. Записывайте это поутру, как только проснулись. Даже если пробудитесь среди ночи, все равно записывайте. А если вы не умеете писать, поговорите с одним из моих помощников или с Хеленой, и они запишут за вас. То же самое передайте слугам. Это понятно?

– Благодарю вас, милорд Правосудие, – сказала экономка. Она даже подошла ближе и положила руку Вонвальту на предплечье. – Мы все время боимся. Эти кошмары так пугают. Мы давно привыкли, что здесь все пропитано древней саксанской магией, но сейчас происходит нечто совсем другое.