Текст книги "Если ангелы падут"

21

С компьютерного экрана на Сидовски и Тарджен уныло взирали четверо – все белые мужчины на пятом десятке. У всех темные бороды и лохмы. По виду словно братья.

– Лучшие фотопортреты, какие удалось составить, – не отрываясь от экрана, сказала Бет Фергюсон, полицейский художник.

Именно с ее помощью полиция Сан-Франциско разработала компьютерную систему, улучшающую изображения пропавших детей, преступников и подозреваемых. Ее каштановые волосы напоминали улей (фасон, популярный в пору ее свадьбы). Бет Фергюсон рассеянно щелкнула пузырьком бабл-гама. Тарджен нравились ее прикольные сережки: крохотные серебряные наручники.

Кабинет Бет был сплошь заставлен компьютерами, мониторами и эскизами. Мастерство позволяло ей снимать маски с некоторых преступников, попавших на камеры безопасности, а ее успех в создании достоверных изображений составлял восемьдесят шесть процентов. Одну из ее стен украшали состаренные портреты Джона Кеннеди и Элвиса Пресли.

– А теперь без бород.

Бет постучала по клавиатуре, очищая четверке лица. При этом их головы повернулись по оси. Бет пересела за другой компьютер, вбила какие-то команды, и на экране всплыли все четверо с заданными параметрами роста, веса, комплекции, цвета волос и глаз.

– Теперь он ровно метр восемьдесят, от семидесяти до восьмидесяти кэгэ, телосложение среднее, брюнет с темными глазами.

Бет зевнула. До этого она уже отдежурила несколько семнадцатичасовых смен, составляя эскизы на основе описаний свидетелей, пока подозреваемый сам не привиделся ей во сне. Как уже тысячу раз за прошлый год, она изучила размытый полароидный снимок Таниты Доннер, еще живой и голенькой, на коленях мужчины в черном капюшоне и перчатках. Бет потребовался максимум кропотливости и самообладания, чтобы извлечь детали из фрагмента татуировки, различимого на его предплечье. Разглядеть удалось единственно язычки огня. Жутко мешал просторный капюшон. Если б на мужчине была плотно прилегающая лыжная маска, то можно было бы вычленить важнейшие атрибуты лица. Сегодня утром, почувствовав, что сделано все возможное, она позвала к себе Сидовски и Тарджен.

– Говорю с порога, – коротко сообщила она, – есть новости плохие и еще хуже.

– Давай, которые еще хуже, – кивнул Сидовски.

– Сличить подозреваемого на снимке Доннер с подозреваемым в похищении Беккера я не могу. Перепробовала все. Один и тот же это человек или нет, сказать не возьмется никто.

– Ну а просто плохие? – поинтересовалась Тарджен.

– Описаний и мнений о похитителе Беккера у нас столько, что фоторобот у меня плавает. Точность максимум тридцать процентов. Вот гляньте. Я суммирую самые общие места в описаниях и даю вам вашего подозреваемого, во всяком случае, половину от него.

Бет набрала команду, и четыре лица на экране мгновенно заменились одним – мрачноватым, с обвислыми веками европеоидом лет под пятьдесят, с бородой и изогнутыми бровями. «Человека как будто преследует совесть, или же он напрочь ее лишен», – подумалось Сидовски.

– Ты, наверное, еще и сняла с этого парня десяток лет? – спросил он.

Бет вздохнула.

– Да. Было нелегко. Два дня ушло. Сходство я бы оценила процентов в тридцать пять – сорок. Вот так.

Она щелкнула клавишами.

– А зачем его на десять лет молодить? – поинтересовалась Тарджден.

– Так он мог выглядеть, когда Франклин Уоллес отбывал срок в Виргинии.

Медленно, сверху вниз, на компьютерном дисплее рождался новый образ подозреваемого. Лицо было уже не таким тяжелым, на нем стало меньше морщин. Глаза, хотя и унылые, были все же чуть более оживленными, а волосы стали гуще. Бет разделила экран и представила две версии омоложенного подозреваемого – одна с бородой, другая без. Загудел принтер, выпуская на свет четкие цветные распечатки обоих фотороботов.

– Ну вот.

Блеснув золотом в зубах, Сидовски с улыбкой собрал экземпляры в стопку.

– Красавица, с меня причитается.

– Просто заверши эти дела, Уолт.

В ожидании лифта во Дворце правосудия Тарджен изучала компьютерные картинки.

– Значит, это и есть наш парень?

– Во всяком случае, один из них.

– Убийца Таниты Доннер, или у нас два разных подозреваемых?

– Не знаю, Линда.

– Мы будем собирать пресс-конференцию? Раздавать фотороботы?

– Нет.

– Разве? – отвлеклась от разглядывания Тарджен.

– Бет оценила сходство всего в тридцать процентов. Негусто. Можно увязнуть в погоне за сотнями бесполезных зацепок. Надо попробовать кое-что другое.

– Мне разослать омоложенный фоторобот по тюремным инстанциям Виргинии?

Они вошли в лифт.

– Сначала давай повидаемся с Рэдом.

Рэд Цвикер был сухопарым живчиком-холостяком и яйцеголовым компьютерщиком, а обитал неподалеку от Кастро вместе с матерью. Этот сентиментальный парень был главным аналитиком компьютерных записей департамента полиции Сан-Франциско. Его отдел в зале немолчно гудел огромными и мощными серверами хранения информации. Дайте ему крупицу информации, и он оглушит вас тем, что сможет из нее вытащить. Многих копов Рэд раздражал тем, что постоянно пребывал в кофеиновом кайфе и в силу этого был слегка дерганым. Но зато работал он быстро и хлестко, словно молния, – качества, которых в городской полиции не сказать чтобы в избытке. Так размышлял Сидовски, передавая фотороботы Бет ему в нервные руки.

– Может, кофейку, прямо с пылу с жару? – спросил Рэд, нацепляя очки и забуриваясь в папку.

– Да нет, спасибо, – пожала плечами Тарджен.

– Перебьюсь, Рэд, – отмахнулся Сидовски.

– Супер! Поехали!

Рэд плюхнулся перед компьютером и вошел в вычисления Бет. При этом он отхлебнул из гигантской кружки кофе, а затем поднырнул к другому экрану, ввел в него каждый из фотороботов Бет и вбил различные команды. Бодро жужжали вентиляторы компьютерного охлаждения. Рэд с улыбкой повернулся.

– Сейчас. Пара сек, и будет готово.

Один из компьютеров запищал. Рэд повернулся и жестом велел своим гостям подтянуть и поставить стулья рядом с ним.

– Супер! Я, стало быть, занимаюсь вот чем. Я ввел физическое описание нашего подопечного, составленное Бет, и прогнал его через реестр автовладельцев Калифорнии и Банк учетных записей. Затем сузил поиск до нашей части Залива и стал вычитать расу, пол, возраст и так далее. При этом я оценил потенциальный пул подозреваемых в двести тысяч. Будь у нас на подозрении какая-нибудь машина, это бы значительно сузило поиск.

Для этого мы привлечем волонтеров из студентов-криминалистов и курсантов академии, которые помогут просеять наш пул. Вот как это делается. Начнем с нашего первого парня.

На экран монитора Рэд вытянул фото водительского удостоверения кого-то из Окленда, примерно схожего с описанием Бет по возрасту и физическим параметрам. Рэд вбил команду, и рядом с оклендцем появился отмасштабированный фоторобот подозреваемого. Его Рэд наложил на фото.

– Даже близко не подходит, – сказала Тарджен.

– Прежде чем искать иголку в стоге сена: у нас есть отпечатки пальцев? – спросил Рэд.

– Нет. Только фрагмент татуировки, – ответил Сидовски. – И вполне вероятно, что мы можем иметь дело с двумя разными подозреваемыми.

– Да, я помню. Можно сделать так, как мы делали в прошлом году: прогнать все через НЦКИ и ПУОП.[29]29
  Национальный центр криминальной информации и Программа установления опасных преступников соответственно.


[Закрыть] Тогда выстрел пришелся в «молоко». Но зато теперь у нас есть физическое описание, к которому это можно привязать.

И, собравшись с духом, снова просмотреть страшный реестр сексуальных преступлений Калифорнии. А еще я проверю банки данных по Заливу.

– За все, что получится, Рэд, сердечная тебе благодарность.

Он прогнал описание через государственную и федеральную тюремную системы, а также информационную сеть западных штатов. В прошлом году, в начале дела Доннер, Рэд поднял тюремный архив Виргинии за период срока Франклина Уоллеса, чтобы выяснить, не было ли с ним на момент убийства ребенка кого-нибудь из его старых дружков по отсидке.

– Давай попробуем еще раз, коли уж Бет сподобилась для нас на портрет Дориана Грея.

– При чем здесь Дориан Грей? – шепотом переспросила Сидовски Тарджен.

– Измененный компьютером возраст на снимке, – пояснил тот.

Пальцы Рэда заплясали по клавиатуре. Он вошел в базу данных тюремной системы Виргинии на период срока Франклина Уоллеса. На экране возник список из 621 заключенного мужского пола, которых Уоллес мог там встретить. Список включал номера соцстраховок, даты рождения и номера файлов с компьютеров Национального центра информации о преступлениях. Рэд чувствовал скептицизм Сидовски.

– Уолтер, пожалуйста, имей в виду: данные – штука подвижная, и с тех пор, как мы сюда последний раз наведывались, могло влиться много новой информации.

Сидовски насчет этого был в курсе.

– Придерживаться описаний хотя и заманчиво, но давай сначала пойдем по обстоятельствам и так будем сужать наши поиски, – предложил Рэд.

– Растлителей, как правило, держат вместе, – сказала Тарджен.

– Совершенно верно. Значит, так: сколько от общего числа сидело за сексуальные преступления против детей?

Рэд заклацал клавиатурой. Список сократился до пятидесяти четырех.

– Убираем число сидевших на момент похищения Таниты Доннер, – сказал Сидовски.

Список ужался до восемнадцати.

– Так. А сколько из них оставалось в живых, пока шло дело Доннер? – спросил Сидовски. Рэд кивнул и застучал клавишами.

Список сократился до четырнадцати.

– Теперь перейдем к идентификаторам, – сказал Рэд. – Я сужаю список. Оставляем только белых.

Компьютер пискнул зуммером, и сидельцев осталось одиннадцать.

– У скольких в то время были татуировки на правой руке? – задал вопрос Сидовски.

Рэд дал команду компьютеру, и тот ответил: 9.

Четверо носили татуировки с именами женщин, у троих на бицепсах красовались «харлеи», у одного орел с хищно разинутым клювом, и у одного череп. Упоминания о пламени на предплечьях не значилось.

– Черт, – буркнул Сидовски.

– Вообще татуировки еще и сводятся, инспектор, – вставила реплику Тарджен.

– Это только наш первый заход, Уолтер. Быстрый и явно ненаучный.

Рэд потянулся, собираясь выключить компьютер.

– Стойте! – воскликнула Тарджен так резко, что оба невольно вздрогнули. Несколько клерков поблизости подняли головы. – Мы не учли еще один аспект.

– Возможные варианты исчисляются тысячами, – сказал Рэд.

– Я понимаю. Но мы двигались, ища кого-то, кто бы вписался в наш портрет подозреваемого. В материалах дела я прочла, что к похищению и убийству Таниты Доннер были причастны двое. Верно?

– Верно. Это мы использовали в прошлом году, без описания, – сказал Рэд.

– Многие из этих дел – преступления, совершаемые сообщниками, – сказал Сидовски.

– Нам известно, что в деле Доннер фигурируют снимки. То есть, вероятно, там были и другие, периферийные партнеры? – предположила Тарджен. – Давайте попробуем копнуть: а сколько из наших подозреваемых, которые cидели в Виргинии с Франклином Уоллесом, на момент похищения и убийства Доннер жили вблизи Залива?

– Не вопрос. – Рэд набрал команду.

Тарджен, закусив губу, напряженно ждала.

Компьютер пискнул. Ноль.

– Бл-лин, – прошептала она.

Сидовски досадливо крякнул и глянул на часы. Может, передать фотороботы Расту с Дитмайром и пусть с ними барахтаются фэбээровцы?

– Подождите, – не сдавалась Тарджен, – еще кое-что. Сколько сейчас тех виргинских сидельцев живет в районе Залива?

Рэд пожал плечами.

– В прошлом году, когда мы пробовали, вышло по нулям.

– Но вы же сами сказали: с прошлой проверки могло влиться много новой информации, – напомнила Тарджен.

– Правда, – сказал Рэд, улавливая со стороны Сидовски малозаметный кивок.

С писком компьютера на экране высветилось: «1».

Сердце Тарджен чутко екнуло.

– Обалдеть! – подскочил Рэд.

– Звоним ему, – сказал Сидовски.

ПЕРРИ УИЛЬЯМ КИНДХАРТ.

Вместе с именем на экране появилось и описание: белый, тридцать девять лет, рост метр восемьдесят, телосложение среднее, волосы рыжие, глаза голубые. На левом плече татуировка в виде черепа.

Осужденный растлитель. Фотоснимок недавний. С фотороботом Бет сходства нет.

– Последний известный адрес? – осведомился Сидовски.

– Смотрим. – Рэд напечатал. Компьютер, пискнув, выдал ответ.

– Сома. К югу от Маркет-стрит. Адрес сейчас распечатаю. Похоже, не липовый.

– Учетная запись? – спросил Сидовски.

Рэд зарядил запрос в компьютер, попутно похвалив Тарджен за ее догадку.

– Ума не приложу, как мы пропустили этого парня в прошлом году, – пожал он плечами.

На экране появилось криминальное досье Киндхарта. Сидел срок в той же виргинской тюрьме, что и Франклин Уоллес, и примерно в одно с ним время. Так что гипотетически они могли повстречаться.

Киндхарт был осужден в Ричмонде за фотографирование детей в непристойных позах и отсидел один год. За последние десять лет его федеральное досье содержало обвинения и оправдательные приговоры в полудюжине штатов Среднего Запада. Впечатление такое, что он упорно кочевал на запад. Последний раз его видели в Сан-Франциско. Все подробности его дела лишь недавно были внесены в систему, что в принципе объясняло, почему он оказался пропущен в первый раз.

– Глазам не верю. – Тарджен быстро бежала глазами по тексту.

Примерно в то время, когда была похищена и убита Танита Доннер, Киндхарт обвинялся в возбуждении похоти у детей в Сан-Франциско. Он якобы делал непристойные снимки двух пятилетних девочек, которых заманил к себе на квартиру в районе Мишн. Доказательства были шаткими, поэтому судья дал Киндхарту два года испытательного срока на условии, что обвиняемый будет держаться подальше от детей, прекратит пользоваться камерами и не будет хранить у себя никакую порнографию.

– Жесть. – Тарджен потребовала распечатку.

Сидовски ничего не сказал. Дыхание его участилось, а живот напрягся так, как он напрягается у копа из отдела убийств, когда он пустотой в животе, всем своим усталым нутром чувствует, что находится на грани решающего прорыва.

Сидовски изучал глаза Киндхарта.

«Он знает». Сидовски это чувствовал. Он что-то знает о Таните Доннер. О ее убийстве. А может, и про Дэнни. Ему что-то известно. Никто, кроме родителей Дэнни и Таниты, не вложился в это право знать больше, чем Сидовски. Близится время получать отдачу от вложений.

Радость хлынула в него, окрыляя на борьбу.

– Что ж, неплохо, – бодро произнес он.

22

Лу Дженсен наполнила водой кофейник размером с кафетерий и поцокала языком на доктора Кейт Мартин, которая уже в третий раз подлетала к ассорти из фруктов, сыров и крекеров и что-то там нервно подправляла.

– Да не мечись ты, Кейт. Все будет нормально.

Кейт приостановилась, закусив губу.

– Да? Мне нужна письменная гарантия, Лу.

Весь год, на протяжении которого собиралась группа, она всегда была примером самообладания. Боль, обнажавшаяся в этом продуваемом сквозняками старом кабинете кампуса, оставалась здесь и в конце концов испарялась, как и слезы, что ее сопровождали. Но этому суждено было измениться. Кейт поступилась тем, чем дорожила, ради спасения своего детища. Сегодня они с Лу приехали пораньше, чтобы приготовить закуски. Обе были одеты строже, чем обычно, – Лу в персиковом свитере и белой юбке, Кейт Мартин в шелковой блузке, блейзере в клетку и юбке в тон.

– Лу, как ты думаешь, мы поступаем правильно?

– Мы? Конечно, правильно. У нас всех все шло хорошо. Даже у Келлера. Он, кстати, придет? И знает, что здесь будет корреспондент «Стар»?

– Я не смогла до него дозвониться. Номер, который он мне дал, не отвечает. Хотя он не пропустил ни одной сессии. О репортере я его предупрежу на входе.

– Большинство из нас поддержали этот шаг, Кейт. Он необходим. В худшем случае ты достучишься до других нуждающихся в помощи, а их немало. Особенно теперь, когда похищен еще один ребенок.

– Только знаешь, я опасаюсь возможного раскола. Кое-кто из группы не захотел сегодня приходить. И мне боязно.

– Каждая из нас лишилась ребенка. И рассказать об этом репортеру не такое уж преступление. А если тебя снимут с должности, ты всегда можешь создать свою лавочку. Для нее даже рекламы не потребуется. Я буду твоей первой клиенткой.

Они еще не отсмеялись, когда в комнату вошел Том Рид, а с ним еще один мужчина с камерой на шее и сумкой на плече.

– Ну вы прямо вовремя, Том, – поприветствовала вошедших Кейт Мартин.

– Доктор Мартин, это Генри Кэйн, фотограф из «Стар».

Мартин, в свою очередь, представила Лу Дженсен. Они присели и повели разговор за кофе; тем временем подтягивались остальные. Когда все более-менее собрались, Мартин отвела Рида в сторонку.

– Четверо решили не приходить, – тихо сообщила она. – Еще трое придут, но говорить не будут. Шестеро, наоборот, выступят и согласны, чтобы вы использовали их имена и фотографии.

– Включая Анджелу Доннер?

– Да.

– Это она? – Рид исподтишка указал на молодую женщину в тесных коричневых слаксах и белой блузке с большим вырезом на шее. В ее жидковатых мелированных волосах виднелись две розовые заколки, показавшиеся Риду знакомыми. Она сидела за столом с закусками.

– Как у нее дела?

– По-всякому. То нормально, то не очень. Похищение Беккера – большая неудача. Приходится как раз на годовщину смерти Таниты. Открывает множество ран. Особенно когда эти дела увязывает меж собой пресса. По-прежнему живет с отцом.

Рид оглядел Анджелу Доннер. Если напечатать ее историю в газете, это могло бы разжалобить сердце города. Дело Таниты по-прежнему выжимало слезу: дедушка ребенка умирает от рака, мать на пособии кое-как сводит концы с концами, а убийца разгуливает на свободе.

– Бедная Анджела. – Мартин сморгнула. – Драматизм такой, что мог бы позавидовать Толстой. Хотя есть еще Эдвард Келлер…

– А он…

– Дозвониться до него я не смогла. О вашем приходе он не в курсе. И как он себя поведет, я не знаю, потому что… – Кейт Мартин сделала паузу. – Можно неофициально?

– Конечно.

– Человек он, как бы это сказать… со странностями.

– Еще бы. Это ж Сан-Франциско.

– Своеобразный настолько, что не с кем и сравнить.

– Понятно.

– Ой, вон он. Извините.

Рид через комнату посмотрел на Келлера. Мужчина лет пятидесяти или чуть больше, рост примерно метр восемьдесят, поджарого телосложения. Борода и волосы с перечной проседью не скрывали на лице сетку морщин. В линялых джинсах, синей рубахе внапуск и поношенной ветровке, Келлер источал необузданность, как будто внутри его ярился темный пламень. В то же время у подозреваемого в похищении Дэнни Беккера волосы и борода были светлые, а сложение (если верить полицейским фотороботам, готовым к распространению) как у доходяги.

Рид остановил себя предупреждением: «Больше в эти игры ты не ввязываешься».

Слушая Мартин, Келлер насторожился и посмотрел прямиком на Рида. Затем он кивнул и произнес несколько слов.

Мартин вернулась.

– Эдвард не хочет, чтобы его имя указывали для статьи.

– Хорошо, не буду.

Келлер сел, поглядывая на Рида с подозрением.

– Ну что, пора начинать, – с обреченным вздохом сказала Мартин.

Она представила Рида и Кэйна, напомнив всем об их присутствии, и предложила тем, кто в последнюю минуту усомнился или оробел, сесть подальше. Рид и Кэйн, в свою очередь, попросили тех, кто согласился участвовать, сесть поближе друг к другу. Рид набросал их имена и фамилии.

– Лу, ты, кажется, вызвалась выступать первой.

Лу кивнула, а затем неуверенно спросила:

– Разве?

И сама же рассмеялась.

– Главное, не напрягайся, и все пойдет гладко, – приободрила ее Мартин.

Лу собралась с мыслями. Лицо ее стало спокойно-сосредоточенным.

– День был прекрасный. Я как раз готовила обед, когда Аллан буквально выжал из меня разрешение покататься на велике по парку… Вы же знаете, какими настойчивыми бывают дети. Его друг Джерри нашел где-то там воробьиное гнездо. Я сказала: «Даю тебе десять минут». «Конечно, мам, – ответил мне он. – Я быстро. Покатаюсь капельку и сразу вернусь». Я была уверена, что свое слово он сдержит. Поэтому, когда прошло полчаса, а то и больше, меня понемногу начала разбирать досада. И тут ко мне в дверь постучался Джерри. Он был весь в грязи и сильно напуган. Я тогда подумала: «Ого. Мальчик, наверное, упал и здорово ушибся». Глазами я поискала Аллана, но его рядом не было. Затем губы у Джерри зашевелились, но он не произнес ни звука. И только тут до меня дошло, что на самом деле он перепачкан кровью.

Я стала высматривать Аллана. Но нигде его не увидела. Тогда я потребовала от Джерри сказать мне, где он. Бедный Джерри ничего не смог вымолвить. Он лишь заплакал и указал на парк. А затем сел на велосипед и поехал туда, а я побежала следом. Так мы прибыли к месту. Там были дети. Они стояли над еще одним ребенком, который ничком лежал на земле, словно сросшись со своим велосипедом. На бегу я разглядела, что велосипед вроде как моего сына, но среди детей Аллана не было, и мне подумалось, что он, должно быть, побежал за помощью для упавшего ребенка. Я спешно начала прогонять в уме курс первой помощи, а в руке у меня все еще было зажато кухонное полотенце, когда я посмотрела вниз на ребенка, мальчика. И поняла, что он мертв. Я…

Дыхание Лу перехватило, и она расплакалась. Рид делал пометки. Кэйн щелкал объективом камеры.

– Ничего, я в порядке. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Когда я увидела, что это Аллан, что-то такое произошло.

От Рида не укрылось, как Келлер выразительно кивнул.

– Там на земле, на траве, лежал мой сын, мой единственный ребенок, с глазами, закрытыми, как во сне. Он выглядел таким умиротворенным. Пуля попала ему вот сюда. – Лу коснулась своей головы, чуть ниже правого виска. – Он был застрелен, и кровь была всюду. Она натекла ему под голову и образовала нимб, натуральный круглый нимб. Такого ослепительно-красного цвета я не видела никогда. Я опустилась рядом на колени. Дети мне что-то говорили, но их голоса звучали отдаленно, как сквозь воду. Вот тогда и произошло чудо. На моих глазах лицо Аллана изменилось. Клянусь, оно переменилось, когда он лежал на траве, и превратилось в крохотное сморщенное личико, от которого растаяло мое сердце, едва он успел родиться. Потом оно сменилось радостью тех дней, когда он стал делать свои первые шаги; затем страхом той ночи, когда он решил, что в его шкафу живет чудовище. Затем было счастье от рождественского подарка – первого велика, который ему принес Санта, – а затем пристыженность того дня, когда он явился домой после своей первой и единственной драки в школе. Смущение от того дня, когда я застала его держащимся за руку с девочкой. Наконец, все это обратилось в безмятежность, в ощущение блаженного уюта. Я баюкала моего сына на руках и опомнилась лишь тогда, когда меня за плечо тронул полицейский, а парамедики попытались взять у меня моего мальчика.

Лу сделала паузу.

В комнате слышались всхлипы и покашливания. Келлер сидел со склоненной головой, закрыв глаза и сцепив перед собой руки. Молится? Рид ждал реакции от Кейт Мартин. Она на Келлера не смотрела.

– Примерно с год после этого я жила замкнуто. Мы с Биллом ушли в себя. Он не хотел разговаривать. Хотя я хотела диалога, советов. Но он на это не шел. А я одна не могла. Я чувствовала горечь, злость за несправедливую кару; чувствовала себя брошенной, беспомощной, никчемной. Подумывала о самоубийстве, о разводе. Тогда-то мне и попалось объявление Кейт в «Кроникл» о ее исследовании. Я предложила Биллу принять в нем участие. Но он интереса не проявил. Тогда я решила записаться волонтером и сказала Биллу, что начала ходить в секцию при университете. Хотя он до сих пор считает, что это все «кружок по интересам». Сегодня вечером я расскажу ему, чем именно здесь занимаюсь.

Суть того дела Риду была известна. В сына Лу стрелял Бобби Рэй Уокер, автомеханик с проблемной психикой. За это убийство он теперь сидел пожизненно в Фолсоме.

Рид спросил Лу, как ей помогла исследовательская группа Кейт Мартин.

– Она помогла мне смириться с потерей ребенка. Я могу теперь жить, функционировать. Я способна посмеяться над хорошей шуткой, сытно поесть, проспать всю ночь. Разумеется, я не рассказываю каждому встречному о подробностях, которые изложила здесь вам, но я могу говорить об этом, не распадаясь при этом на части. Мне все еще не по себе при виде похоронных процессий. И от потери Аллана я никогда не оправлюсь полностью. Ни один родитель после потери ребенка не остается прежним, потому что часть его при этом тоже умирает. Эта группа помогла мне пережить мою утрату. Мы все помогали друг другу, и Кейт была нашим верным проводником. Не всем дано выносить такие удары в одиночку. Чувство вины, ярости, обличения, потери, тщетности подавляют, они почти фатальны. Мне иногда казалось, что я схожу с ума; слышу по ночам голос моего сына, вдыхаю его запах, вижу его во сне где-нибудь в торговом центре, такого близкого и одновременно недосягаемого, чувствую его поцелуй у себя на щеке.

– А чем эта группа отличается от других?

– Из них некоторые зациклены на политике. Другие держатся на жажде мести. Око за око. Собственно, в этом нет ничего плохого, если вы ощущаете это в своем сердце. Лично я была членом такой группы во время суда над Уокером. В то время я была озлоблена. Считала, что Уокера нужно казнить. Но я больше не чувствую в своем сердце мести. Это чувство не вернет мне Аллана. Для нашей группы характерно то, что она не является рупором каких-то социальных действий. Это именно исследование. Цель в ней – изучить суть наших утрат, нашу боль и муку с целью осознания, исцеления. В этом всем нам оказывается неоценимая помощь.

Истории шли одна за другой, и каждая была столь же душераздирающей, как и предыдущая. Глаза Рида горели, когда он слушал и делал заметки. Что здесь происходит? На своем веку криминального репортера он повидал трагедий столько, что хватит на двадцать жизней. И это действовало угнетающе. Почему? Потому что большинство этих дел он в свое время исследовал или, наоборот, недостаточно осветил? Он не знал. Он спрашивал себя, на чем основана его профессия.

В нем ныл страх перед болью, которую он, вероятно, несправедливо причинил жене и дочери Франклина Уоллеса. А еще думалось об Энн, Заке и о том, чего он чуть не лишился в собственной жизни.

Неприязнь к себе, сомнение в себе и смятение преследовали его в образе этих скорбящих матерей.

Рид чувствовал себя опечаленным. И одиноким. Совершенно одиноким.

Он поймал на себе пристальный взгляд Келлера.

В этот момент Кейт Мартин объявила группе перерыв.

– Мне кажется, Том, все идет неплохо, – с улыбкой сказала она. – А вы как думаете?

Рид согласился, после чего с извинением направился в туалет.