Текст книги "Люция. Спасенная"

Как и всегда, в воскресенье Люция вместе с хозяевами отправилась на службу в церковь Святого Квентина и встретила там Шрадеров. Они посмотрели на нее с презрением, а на Вормсеров – с нескрываемой жалостью. Но Агнес и Иоганн Вормсеры, похоже, этого вообще не заметили. Они никогда раньше не общались со Шрадерами, и Агнес никогда не говорила Люции, доходили ли до нее слухи о страшном поведении ее новой горничной.

Вормсеры никак не отреагировали, даже когда однажды в воскресенье пастор включил в службу молебен за Ирмтруд Шрадер. Жена портного внезапно тяжело заболела и нуждалась в помощи всех ангелов и святых.

Люция по привычке молилась, хоть и не испытывала искреннего сочувствия к заболевшей. К тому же она в свое время очень разочаровала Ирмтруд.

Тем не менее она была шокирована, когда два дня спустя, за обедом, мастер Вормсер почти триумфально объявил о смерти несчастной.

– Теперь, по крайней мере, они больше не смогут говорить, что ты вызвала из ада самого дьявола! – весело сказал он жене, однако Агнес укоризненно посмотрела на него и отодвинула тарелку. Сообщение о смерти супруги портного испортило ей аппетит. И не мудрено, ведь супруг напомнил ей о том ужасном дне, когда ее предыдущая горничная испустила дух!

– В конце концов, ты даже не была знакома с этими Шрадерами. Но с ней все произошло точно так же, как с нашей Бертой: лихорадка, шишки, а потом у нее изо рта хлынул поток крови – и душа ее отлетела! Герман Клингенберг рассказал мне все, до последней детали. Ему очень неловко, ведь он тогда чуть не обвинил тебя в ведовстве!

При этих словах Агнес побледнела еще сильнее. Последние несколько недель беременности оказались для нее особенно тяжелыми, несмотря на все отвары, которые готовила Люция, и лакомства, которые она заботливо подсовывала своей госпоже.

– Но это странно, – заметила Люция. Сначала она поставила еду перед хозяевами, как и полагается прислуге, а сейчас сидела с ними за одним столом и угощалась айнтопфом – густым супом, который она приготовила с помощью Трудхен. Дочь бондарихи уже давно устроилась в столовой и поглощала обед: когда появлялась возможность заморить червячка, она первой запускала ложку в горшочек.

Мастер Вормсер нахмурился.

– Почему тебе это кажется странным? – спросил он свою горничную, зачерпывая ложкой суп. – В прошлый раз ты подробно объяснила нам с Клингенбергом, что на самом деле стряслось с нашей Бертой и что дьявол тут совершенно ни при чем…

Люция кивнула.

– А еще я тогда сказала, что такая смерть – явление редкое, – решительно заявила Люция. – К тому же я не была знакома с вашей горничной и могла исходить только из вашего рассказа о ней. А вот госпожу Шрадер я, напротив, знала лично. И она никогда не страдала чахоткой! Она была крепкой женщиной – не толстой, но крепкой, и, пока я жила в ее доме, мне ни разу не доводилось слышать, чтобы она кашляла.

– Что ты имеешь в виду? – встревоженно произнес Вормсер. – Что в ее смерти все-таки виноват дьявол?

– В любом случае это не скоротечная чахотка, – фыркнула Люция. – Она, должно быть, умерла от чего-то другого, и когда я начинаю думать об этих шишках, у меня душа в пятки уходит. Возможно, это просто совпадение, но…

Вормсер с тревогой посмотрел на нее:

– О чем ты думаешь, дитя? Ну же, не молчи! Если ты что-то знаешь…

– Она думает о чуме, – в ужасе прошептала Агнес и инстинктивно обняла сына, стремясь защитить его от опасности. – Давайте помолимся Господу, чтобы этот кошмар не воплотился! Но если это действительно чума, то, во всяком случае, наша Берта – не первая ее жертва.

Иоганн Вормсер, похоже, растерялся.

– Ты хочешь сказать, что слухи о приходе сатаны могут возобновиться?

Агнес покачала головой:

– Нет. Я хочу сказать, что, возможно, в нашем доме действительно поселился дьявол!

Люция заставила Трудхен особенно тщательно убрать весь дом, а затем зажгла благовония в каждой комнате. Больше всего внимания она уделила своей комнате, ведь именно там умерла Берта. Но это случилось несколько недель назад, и Люция надеялась, что болезнь не станет так долго прятаться в доме и не нанесет удар сейчас, через такой промежуток времени. Если верить той скудной информации о чуме, которая содержалась в книге Ар-Рази, мор распространялся чрезвычайно быстро. Люции очень хотелось прочитать соответствующие главы канона Ибн Сины: «лекарь лекарей» посвятил эпидемии большой раздел своего трактата. Но кодекс, к сожалению, остался в библиотеке Вениамина Шпейера, и молодой горничной никак нельзя было добраться до него.

Однако уже в следующее воскресенье пастор объявил панихиду по Ирмтруд Шрадер, а также по ее мужу, и подозрения Люции и Агнес, таким образом, получили подтверждение. Портной последовал за супругой уже через три дня после ее ухода в лучший мир, а ученик и странствующий подмастерье, которые проживали в доме мастера, лежали при смерти. В приходе церкви Святого Квентина за прошедшую неделю случилось больше смертей, чем обычно, и в последующие дни прихожане все чаще заговаривали о лихорадке и шишках. Иногда можно было даже услышать слово «чума». Но его никто не произносил в полный голос: люди решались говорить о болезни только шепотом, боясь призвать беду на свою голову.

Однако еще через неделю отрицать очевидное было уже невозможно. Пастор объявил о смерти двадцати шести прихожан и призвал всех принять участие в крестном ходе. Даже магистрат Майнца не остался в стороне от происходящего: с амвона было объявлено о приказе правителей хоронить мертвых немедленно, не выжидая обычных трех дней. Кроме того, епископ призвал верных детей Божиих молиться больше и усерднее.

– Нам лучше держаться подальше от процессии, – робко посоветовала Люция своей хозяйке.

Беременная слишком страдала от слабости, чтобы целый час бодро маршировать через весь город, но та решительно отказалась следовать совету. В конце концов, она и без того не раз уже становилась объектом злобных проповедей пастора.

– Есть предположение, что болезнь может передаваться от одного человека к другому – через дыхание или когда люди слишком близко подходят друг к другу, – но наверняка не знает никто. Однако специально лезть в толпу, да еще в такую жару…

Был уже октябрь, но за последние несколько дней город буквально раскалился под безжалостными лучами солнца.

Агнес кивнула:

– Я тоже об этом слышала. Похоже, на нас надвигается мор. Мой отец сказал, что в прошлом году чума пришла в Марсель, а до этого – в Константинополь. Затем она охватила Италию и Францию. Но если мы не примем участия в шествии, разве нам это поможет? Иоганн все равно там будет; ему необходимо быть как члену гильдии. И если болезнь действительно передается от человека к человеку, он тоже может принести ее к нам…

Очевидно, мысли об этом причиняли госпоже Вормсер настоящие страдания. В конце концов, на тот момент ни на их улице, ни в гильдии плотников никто еще не умер. Смирившись с необходимостью участия в шествии, женщины оделись и медленно пошли к месту сбора процессии. Они могли пройти несколько улиц и спеть несколько песен, а потом вернуться домой – и тогда, конечно, никто не станет осуждать Агнес за то, что она не прошла весь путь с процессией, в ее-то состоянии.

Перед церковью Святого Квентина на тот момент собралось уже несколько сотен прихожан, и туда же из других церквей принесли статуи святых – их собирали по всему городу. Пастор церкви Святого Квентина даже раскопал небольшую статую чумного святого Роха, которая до этого времени, скорее всего, вела призрачное существование где-нибудь в скрытой от глаз церковной нише. Теперь же священник торжественно нес ее во главе процессии под молитвенное пение сопровождавших его каноников. Пастор также настоял на том, чтобы сначала провести своих прихожан через иудейский квартал, жители которого в страхе попрятались в свои дома. Люция пониже наклонила голову, когда они свернули на Шульштрассе и прошли мимо синагоги. Она знала, что иудеи боятся в первую очередь вовсе не чумы, а скорее гнева сотен охваченных страхом христиан. Даже сейчас ходили слухи, что, возможно, иудеи отравили колодец на Унтер-ден-Волленгаден. В конце концов, в районе колодца они почти не жили – иудеи редко занимались портняжным делом. И разве сам Шрадер не завел шашни с молодой «иудейской подстилкой»?

К тому же в иудейской общине Майнца до сих пор не было зафиксировано ни одной подозрительной смерти – по словам мастера Германа, это почти безошибочный признак того, что без иудеев тут не обошлось.

Люция волновалась за Лию, но затем ее внимание привлекла Агнес. Молодая женщина уже какое-то время тяжело опиралась на спутницу, но теперь она стала и вовсе подозрительно покачиваться.

– Я больше не могу, Люция, мне нужно сесть. Может быть… стакан воды…

Люция лихорадочно огляделась в поисках таверны или приличного христианского дома, в дверь которого она могла бы постучать. До «Золотой прялки» было рукой подать, но на этой улице жили одни только иудеи. Она посмотрела в сторону дома Шпейеров – и в ту же секунду Агнес настолько обессилела, что Люции пришлось подхватить хозяйку.

– Разойдись! Разойдись, женщине плохо!

Мужчина, стоявший за Люцией и Агнес, казался человеком разумным, но старуха рядом с ним уже испуганно таращилась на потерявшую сознание Агнес.

– Ей-богу, это чума! Дьявол среди нас, мы погибли!

Тем временем Люция хлопотала вокруг своей хозяйки, и к ней присоединилась еще одна женщина.

– Ну что вы, кумушка, она просто на сносях, да еще эта жара… – успокаивала она старуху, пока Люция пыталась расшнуровать платье Агнес, но при этом не открыть ей грудь. Незнакомка помогала ей, обмахивая беременную.

Но крик «Чума!» уже подхватили другие. Люди, столпившиеся вокруг Агнес, сначала в страхе попятились, но шедшие за ними стали напирать на них.

– Где больной?

– Там, сзади!

– Нет, здесь, спереди!

– Говорят, их двое…

– Нет, мы слышали, их целый десяток, и все одновременно упали.

– Кровь…

– Конвульсии!

– Прочь отсюда!

– Уберите от меня этих проклятых!

Люция слышала нелепые призывы, требования и обрывки слов. Толпа угрожающе сомкнулась вокруг них, и только высокий крепкий мужчина и женщина постарше действительно помогали ей.

– Мы должны поставить бедняжку на ноги, иначе ее затопчут насмерть! – заявила женщина, поднимая Агнес.

Люция кинулась на помощь. Агнес уже медленно приходила в сознание, но еще была слишком слаба, чтобы идти без поддержки. К счастью, человек-гора проложил им путь сквозь толпу, в которой тем временем начали раздаваться призывы к самосуду: над возможными больными, которых заразил сам дьявол, над иудеями, в чьем квартале все случилось, над теми, кто толкался и становился на пути головорезов, не давая им добраться до своих жертв. В задних рядах уже началась драка. Люция со своей добровольной помощницей подтащили Агнес ко входу в какой-то двор – и Люция с ужасом увидела прямо перед собой дом Шпейеров.

– Я не могу оставаться здесь, я… – Она поспешно огляделась. Ее первым побуждением было бежать, но куда? Улицы были забиты народом.

– Тише, тише, – успокаивала ее старуха.

Люция узнала голос прядильщицы, которая иногда приходила поговорить со Шрадером. Возможно, находиться рядом с этой милой помощницей было куда опаснее, чем идти в середине процессии…

– Это, конечно, иудейский дом, но иудеи – тоже люди. У их жен есть дети, как и у нас. Они не откажут молодой женщине и дадут ей воды.

Во дворе Шпейеров что-то происходило; слуга, должно быть, заметил незваных гостей. Люции он не показался знакомым; мальчика, вероятно, наняли уже после того, как она покинула этот дом. Сначала она облегченно вздохнула, но потом вздрогнула, когда увидела, что он не повернулся к пришедшим, а поспешил в дом через черный ход. Оставалось только надеяться, что он не позовет Сару Шпейер!

Конечно, если бы Люция могла ясно мыслить, она никогда бы не подумала о том, что жена торговца-иудея осмелится выйти к толпе христиан. Сара Шпейер спряталась на третьем этаже своего дома и, разумеется, даже не собиралась спускаться. Вместо нее во двор вышла Аль-Шифа и немедленно окружила больную своей заботой.

– Приступ слабости. Неудивительно, учитывая жару, шум и толпу! – заявила она. – Просто присядьте здесь, в тени у фонтана, госпожа. Я принесу вино, оно придаст вам сил.

– Ты называешь песнопения наших каноников «шумом», иудейка? – строго спросил грубоватый спаситель Агнес и Люции. Каким бы добросердечным ни был этот человек, но к иудеям он явно не испытывал симпатии.

– Я не иудейка, да и песнопений что-то не слышно, – спокойно возразила ему Аль-Шифа. – Только шум от пьяной драки и перебранка. Да как вам не стыдно подобным образом вести себя перед лицом нашего Господа! – С этими словами она перекрестилась и лукаво подмигнула Люции из-под капюшона. Значит, мавританка узнала ее! Люция сначала сомневалась в этом, поскольку та даже смотрела в другую сторону. Однако Аль-Шифа все-таки узнала ее. Конечно, мавританка была слишком умна, чтобы раскрыть остальным свое знакомство с Люцией.

Мужчина кивнул.

– Тут вы правы, – согласился он, и к нему вернулась его обычная вежливость. – Но Богу же не угодно, чтобы вы продавали свой труд иудеям! Может, он наказывает нас за то, что мы позволили этому отребью слишком открыто жить среди нас…

– Вы несете чушь, – слабо прошептала Агнес. Она постепенно приходила в себя. – В Кастилии тоже свирепствует чума, а ведь там власти строго наказывают каждого христианина, которому вздумается войти в дом иудея. К тому же эта болезнь поражает людей любой веры…

– А я вот другое слышал! – заявил мужчина. – В Кельне умерло даже больше христиан, чем в других местах. Но иудеи по какому-то волшебству совершенно не пострадали!

– Может быть, это все потому, что они чаще моются! – заметила Аль-Шифа, которая только что вернулась с бокалом сладкого вина и протянула его Агнес. – Вот, пейте маленькими глотками…

– А когда ты вернешься домой, дочка, – прошептала она Люции, окунув простыню в холодную воду и положив ее на шею Агнес, – то вымой своей госпоже руки и ноги – сначала водой, а затем старым вином. Это укрепит ее и поможет предотвратить болезнь. Кроме того, держите дом в чистоте и как можно реже покидайте его. То, что вы пошли с процессией, – настоящее безумие!

– Ты знаешь о болезни больше, чем мы, мама, – прошептала Люция в ответ. – Она излечима?

– Бубонная чума иногда излечима. А легочная – нет! – быстро ответила Аль-Шифа. – Но тебе пора, дочка, люди уже начинают смотреть на тебя с подозрением.

Действительно, прядильщица заметила, что Люция разговорилась с Аль-Шифой, и навострила уши, как только прозвучало слово «чума». Тем временем помогавший им мужчина уже ушел. Наверное, ему было слишком страшно оказаться в иудейском доме.

Прядильщица постояла вместе с Люцией и Агнес, ожидая, пока пройдет процессия. Аль-Шифа и ей подала бокал вина, а Агнес вежливо поговорила с ней. В конце концов, прядильщица провела Люцию с хозяйкой домой. Агнес также попрощалась с Аль-Шифой и дала ей медный грош. Мавританка поблагодарила ее и кивнула Люции.

– Удачи, дитя мое… – прошептала она вслед уходящей Люции. Кто знает, увидятся ли они снова. Тот мужчина не ошибся: в христианских кварталах чума обычно распространялась быстрее.

Неожиданная октябрьская жара стала последним прощанием с жарким летом – к большому удовольствию виноградарей, которые надеялись на высокие урожаи и хорошее качество своих вин. По крайней мере, святые, ответственные за сбор урожая, оказались милостивы к жителям Майнца, но когда с лоз сорвали последние плоды, наступила зима. В ноябре и декабре в Майнце стояли холода, но было не слишком влажно, и духовенство надеялось, что эпидемия пойдет на спад. Мастер Вормсер заверял всех, что холод выгоняет из тела болезненный дух, и каждый день тащил своего маленького сына по снегу и льду к Рейну, чтобы тот подышал чистым воздухом. Люция в это не верила. Она уже знала из «Руководства» Ар-Рази, что ни холод, ни жара не могут остановить чуму. Кроме того, она вспомнила несколько высказываний из канона. Следовало избавить свое жилище от крыс – и Вормсеры так и сделали, хоть это было непросто. Холод заставлял грызунов покидать обледенелые сточные канавы и проникать в теплые дома и кладовые. Во всяком случае, Люция велела Трудхен выбросить продукты, которые, несмотря на все меры предосторожности, оказались испорчены вредителями или испачканы их экскрементами. Конечно, девочка не сделала того, что ей велели, и передала испорченные продукты своей семье. Люция не стала ее ругать. Она достаточно часто желала семейству бондарихи пасть жертвой чумы. Тем не менее она пришла в ужас – и даже ощутила на себе груз вины, – когда однажды Трудхен пришла в дом Вормсеров, заливаясь слезами. Ее мать и двое братьев заболели.

Люция строго велела девочке помыться вином и оставаться в доме Вормсеров, а сама решила позаботиться о больных. С колотящимся сердцем она покинула дом своего хозяина. Если бы Агнес узнала об этом, то набросилась бы на нее с упреками, ведь умная дочь торговца знала, что от домов, где поселилась чума, лучше держаться подальше. Но в душе Люции все переворачивалось, когда она думала о том, что способна бросить эту семью на произвол судьбы. Конечно, бондариха, по большому счету, ничего хорошего для нее не сделала. Но Люция годами жила у нее, росла рядом с ее детьми… Люция ничего не могла с собой поделать: она чувствовала ответственность. Внутренне содрогаясь, девушка вошла в лачугу, где жила бондариха с детьми, и огляделась. Ей в голову пришла мысль о корабле, уже давно покинутом крысами.

Бондариха лежала на соломенных тюфяках и тихо стонала. Чуть подальше, прижимаясь друг к другу, лежали два маленьких мальчика. Младшая девочка лежала прямо на полу, между тюфяками, и только слабо хныкала; самый маленький ребенок, которому едва исполнился год, лежал в своей корзинке и не шевелился. Вонь в комнате стояла нестерпимая. По меньшей мере один больной сходил под себя.

– Гретхен? – спросила бондариха. Вид у нее был изможденный, но тем не менее она просияла и распахнула объятия. Под мышками у женщины Люция увидела выпуклости. – Ты пришла, мое милое дитя!

Люция решила не развеивать заблуждение бондарихи: та явно была не в себе – лихорадка помутила ей разум.

Один из мальчиков нашел в себе силы заговорить.

– Люция, – пробормотал он. – Какое у тебя красивое платье…

Люция попыталась вспомнить, как же его зовут.

– Петер, – после паузы обратилась она к ребенку. – Что с вами стряслось, малыш? С чего все началось? Когда вы все заболели?

– Все слегли три дня назад, – хрипло прошептал он. – А потом умерла Мария…

– Мария мертва? – Охваченная ужасом, Люция встала и подошла к корзинке. Погладила восковые щечки младенца. Поразилась, какие они холодные.

– Мама плакала, а потом тоже заболела. И я тоже… Я умру, Люция?

– Конечно нет! – решительно заявила Люция, хотя и не была в этом уверена. Но ей показалось, что состояние Петера не настолько ужасно, как у остальных, и если ему помочь (пусть эта помощь была бы совсем незначительной), то, возможно… Люция набрала воды из колодца, вымыла малыша с головы до пят, а потом помыла бондариху и малышей. Ни один из них не кашлял, но оба страдали от кровавой диареи. Люция отдала бы все на свете, чтобы хорошенько проветрить эту вонючую, душную комнату, но окон здесь отродясь не бывало, а открытая нараспашку дверь мало помогала. Тем временем Люция положила другую маленькую девочку, Хильду, если она правильно помнила, на тюфяк. Малышка тоже вся горела, но, как и у Петера, на ней еще не было бубонов. И все-таки к вечеру она умерла. Надежда Люции относительно Петера тоже не оправдалась. На закате кожа у него в паху вздулась в нескольких местах.

Люции следовало немедленно вернуться в дом Вормсеров, но она не решалась бросить своих пациентов. Она вздохнула с облегчением, когда наконец пришла Гретхен.

– Люция, что ты здесь делаешь? Ищешь Трудхен? Это бесполезно, она сюда ни за что не придет! Она говорит, что у матери чума и все, что можно сделать, это уносить ноги как можно дальше. Вот так…

Люцию охватило жгучее чувство вины. Если Трудхен сбежала, то Агнес осталась совсем одна, на весь день.

– Послушай, Гретхен, я позаботилась о твоей матери и братьях. Твои сестры мертвы, но теперь мне пора идти, я нужна хозяйке. Если я еще хоть немного задержусь, у меня будут серьезные неприятности. Как хорошо, что ты пришла! Возможно, мне удастся вернуться сюда и принести тебе обезболивающего чая. Петеру больно из-за бубонов, да и у твоей матери тоже сильные боли. У нее бубоны вообще синие и зеленые… Тебе нужно просто мыть больных и варить им суп, слышишь? Здесь есть…

Люция собиралась сказать, что нашла в шкафу немного ячменя, две моркови и сельдерей, но Гретхен грубо перебила ее:

– Мыть больных? Да ты не в себе, что ли? Я не собираюсь прикасаться к тем, кто подцепил чуму! Ведь все знают, что тогда за тобой придет дьявол. Нет, не подходи ко мне, Люция! Ты уже проклята! Я не собираюсь тут задерживаться, я прямо сейчас уйду как можно дальше…

– Но это же твоя мать! – напомнила ей Люция.

– Я обязательно помолюсь за нее, – заверила ее Гретхен. Она отвернулась – и только ее и видели.

Люция нерешительно посмотрела на своих подопечных. Остаться или уйти? Она дала малышам и Петеру еще воды; бондариха уже не могла глотать.

Возможно, когда она будет проходить мимо монастыря сестер кармелиток… Да, это хорошая идея. Сестры всегда ухаживали за больными, они позаботятся о детях.

Несмотря на угрызения совести, Люция закрыла за собой дверь. Она в куда большем долгу перед Агнес Вормсер, чем перед людьми в этой лачуге. И кто знает, есть ли у них вообще шанс…

В конце концов она сделала большой крюк, чтобы заглянуть в монастырь кармелиток. Перед зарешеченным окошком, через которое привратница обычно разговаривала с посетителями, уже стояли несколько человек, ожидая своей очереди. Судя по всему, это были родственники тех, кто нуждался в заботе.

– Но я не могу ухаживать за ней сама, муж мне не позволяет… – рыдала женщина, чья очередь только что подошла. Но ей все равно отказали в просьбе, и она ушла вся в слезах.

Мужчину, стоявшего за ней, также отослали прочь.

– Вы можете сами позаботиться о своих близких, мастер, от этого вы не станете менее мужественным. Завтра я пришлю к вам сестру с укрепляющим отваром, но сегодня все заняты.

Привратница, пожилая монахиня с суровым лицом, сказала Люции лишь несколько утешительных слов.

– Ты выполнила свой христианский долг, позаботившись об этих людях, – немного смягчившись, сказала она. – Теперь возвращайся к своим хозяевам и молись Богу. Он по-прежнему лучший лекарь, и, если Спаситель пожелает, завтра ты обнаружишь, что твои подопечные выздоровели.

Веру в правдивость подобных рассказов Люция потеряла много лет назад, в часовне церкви Святого Квентина! Тем не менее она поблагодарила сестру и наконец побежала к Вормсерам.

Дверь ей открыл необычно бледный Иоганн.

– Люция, ты куда пропала? И девчонка тоже убежала! Я совершенно не понимаю, что нужно делать. Агнес уже рожает, а повитуха заболела. Я сам сходил за ней, но мне открыла ее дочь, и у нее, похоже, тоже лихорадка…

Люция испугалась. Она была измучена, грязна и голодна, и, возможно, только что принесла чуму в дом своих покровителей. И теперь еще это!

– Я немедленно позабочусь о ней, мастер. Не падайте духом! Но, умоляю вас, искупайтесь в вине или шнапсе, прежде чем прикасаться к жене. Должно быть, в доме повитухи чума!

– Ты что, сошла с ума, девочка? Я и так слишком надолго оставлял Агнес одну, чтобы теперь бегать искать баню, прежде чем поцеловать ее. К тому же лекари говорят, что купаться вредно. А уж купаться в вине и шнапсе… это, по-моему, почти кощунство! Идем быстрее, ведь Агнес…

Хозяин попытался схватить Люцию за руку, но она вырвалась.

– Я сейчас приду, мастер, но не раньше, чем сделаю все необходимое. Я тоже была в чумном доме, и мне не хотелось бы передать чуму дальше.

Несмотря на причитания хозяина, Люция принесла в свою комнату ведро с водой, сняла платье и тщательно вымылась – в том числе и красным вином, – прежде чем переодеться в чистую одежду. Мастер Вормсер недовольно поморщился, увидев ее, но, поразмыслив, решил последовать примеру своей служанки.

Люция вздохнула. Хоть бы она не опоздала!

3

Агнес была хрупкой женщиной, но ребенок оказался сильным и лежал правильно. Уже через восемь часов Люция помогла ему появиться на свет. Вместе с Агнес и ее мужем она радостно приветствовала восхитительную темноволосую девочку.

Когда наконец мать и дитя больше не нуждались в ее услугах и самые важные дела по дому тоже закончились, Люция поняла, что падает с ног от усталости. У нее болела голова, ее шатало – это, как она уже знала, были первые признаки чумы, но также и симптомы нервного истощения. Люция настолько была утомлена, что у нее даже не осталось сил, чтобы помолиться, и Агнес велела ей ложиться спать. Тем временем в дом Вормсеров явилась супруга мастера Клингенберга, чтобы составить компанию роженице. Но прежде… Люция должна была сходить и посмотреть, как дела у бондарихи. Измученная до смерти, она снова отправилась в иудейский квартал.

Подходя к жилищу бондарихи, Люция увидела похоронную телегу, которую осторожно вел алчный хозяин лачуги. Дитмару Виллекену принадлежали также соседний дом и таверна «Золотая прялка». Очевидно, он был очень богат, но имел репутацию человека, которому всегда мало. Теперь ему явно не терпелось убрать тела из лачуги, чтобы поскорее сдать ее другому жильцу.

– Но ведь вчера здесь еще оставались живые! – сказала Люция, пытаясь прорваться внутрь.

Однако могильщики отмахнулись от ее слов.

– Там даже мыши сдохли! – заявил один из них. – Мы только что вытащили всех: младенца, девочку, двух мальчиков и женщину. Один мальчик был еще теплым, но мертвехоньким, девочка. Лучше не входи туда, иначе Черная Смерть поразит и тебя!

На телеге смерти Люция разглядела бледное личико Петера. В последние несколько недель – в самом начале нового года – число смертей в Майнце стало неуклонно расти. Тревога поселилась в городе еще в прошлом году, но тем не менее всем умершим была предоставлена отдельная могила. Теперь же тела бедняков хоронили в братских могилах. А перед могильщиками иногда открывалась пугающая картина: обычно никто не искал таких бедняков, как бондариха и ее семья, а потому зачастую целые семьи обнаруживали мертвыми в их лачугах только тогда, когда владельцы жилья приходили туда в конце зимы, чтобы забрать долг за аренду.

Вздохнув, Люция повернулась, чтобы уйти. К счастью, с Агнес и малышкой все было хорошо, и мастер Вормсер тоже пока не заразился. Люция увидела в этом почти чудо – и на сей раз она могла искренне вознести благодарность Богу.

Однако с наступлением весны ситуация ухудшилась. Было ли это действительно из-за пришедшего тепла или из-за того, что люди стали больше общаться и вернулись в кабаки и трактиры, но число смертей от чумы росло день ото дня. Тем временем иудеи тоже начали болеть, но это не помешало людям продолжать более или менее открыто распускать сплетни об «отравлении колодцев». Несмотря на это, и епископ Майнца, и даже Папа Римский продолжали поддерживать иудейское население. Климент VI в тот чумной год издал две буллы, в которых открыто заявлял о том, что на иудеях нет никакой вины. Епископ тоже старался успокоить народ. А город все больше и больше превращался в ад на земле, да и в сельской местности дела обстояли ничуть не лучше.

Люция с удивлением заметила, что, с одной стороны, христиан Майнца охватило глубочайшее раскаяние в совершенных грехах, и поэтому они организовывали одну процессию за другой. С другой стороны, у людей ожесточились сердца даже по отношению к ближайшим родственникам. Позиция Гретхен и Трудхен, поначалу бывшая исключительным случаем, становилась все более и более распространенной. Люди больше не заботились о больных родственниках и, потеряв голову, пускались в бега, даже если ни одного симптома чумы у них еще не было. Немногочисленные монахи и монахини из орденов, основной деятельностью которых была забота о больных, едва справлялись, выполняя обычно обязанности могильщиков. Теперь мертвых хоронили в братских могилах, невзирая на лица; родственники больше не заботились о том, чтобы похоронить члена семьи честь по чести. Ведь тогда им неизбежно пришлось бы приблизиться к трупам, а этого они боялись не меньше, чем черта. Также почти невозможно было найти священников для совершения таинства соборования. После того как двое членов ордена умерли от чумы раньше, чем больные, которым они помогали, многие священнослужители отказывались реагировать даже на самые отчаянные призывы.

Монахи и несколько лекарей, которые еще не бежали из проклятого города, в конце концов построили чумные бараки для ухода за больными, которые в народе называли домами смерти: коэффициент выживаемости там был шокирующе низким. И это удивляло Люцию: согласно тому немногому, что она знала из «Руководства» и «Медицинского канона», от бубонной чумы обычно умирали семь из десяти человек, но в Майнце, похоже, выживал лишь один из двадцати заболевших. Возможно, решила Люция, причина заключалась в том, что методы лечения, которые применяли монахи и лекари, совершенно не действовали. В частности, это касалось кровопускания. Когда заболели первые богачи Майнца, еще нашлись лекари, которые выполняли эту процедуру на высоком уровне, но, судя по всему, она только ускорила смерть заразившихся. Аль-Шифа часто говорила, что кровопускание лишает больных силы. Пока что чаще всего выживали пациенты сестер-кармелиток, которые в основном ничего не предпринимали, а просто регулярно мыли больных и поили их травяными настоями, водой и вином.

Поскольку риск заразиться явно вырос, Люция решила нарушить свое правило – ходить каждое воскресенье к мессе. Она бы с радостью осталась дома с Агнес и особенно с детьми, постоянно окуривая их благовониями. Ходили слухи, что Папа во время чумы в Авиньоне сидел между двумя большими кострами, которые разжигали специально для него, и непрерывно бросал в огонь благовония, чтобы отпугнуть дьявола. И, похоже, это сработало: всеобщий пастырь оставался здоров.

Однако Агнес отказалась подражать главе своей церкви.

– Мы, бюргеры, должны служить примером для народа! – заявила она. – Мы не должны прятаться, мы обязаны показать свое благочестие и доверие Богу. Иначе здесь скоро все рухнет. Если люди перестанут ходить в церковь, они совершенно падут духом.

Люции было все равно, если такие люди, как бондариха, еще больше погрязнут в безбожии. Она также не верила, что отчаянные попытки Агнес сохранить последние крохи привычного уклада смогут предотвратить рост краж и грабежей. Улицы города становились все более опасными. Чума особенно жестоко свирепствовала в бедных кварталах, и стражи, преследуя грабителей, зачастую не осмеливались заходить туда. Самим преступникам терять было нечего. Часто бывало, что их семьи уже умерли, и они, чувствуя приближение чумы, мечтали о том, чтобы хотя бы разок украсть достаточно денег и встретиться с Создателем на полный желудок. Будет ли их последний путь пролегать через грязный тюфяк в чумном доме или через виселицу, для них это было неважно. Люция, честно говоря, понимала их позицию, поскольку тоже познала голод. Но, к сожалению, разбойники также искали плотских удовольствий, и, как только им на глаза попадалась фигура в юбке, они тут же предпринимали попытки достигнуть своей цели. Люция была потрясена, когда услышала об изнасиловании одной повитухи. Но потом в соборе она встретила Аль-Шифу. Ей удалось тайком перемолвиться с мавританкой, закутанной в одеяния и густые облака благовоний, и выяснить, что оскверненная повитуха была не Рахиль. Семьи Шпейеров и Лии были живы и здоровы.