Текст книги "Рыбки в пятнах света"

Рику Онда
Рыбки в пятнах света

© Логачев С.И., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Глава 1

Вообще-то, можно сказать, что это история одной фотографии.

Конечно, здесь есть и загадка, связанная со смертью человека, и рассказ о горах. Плюс к тому – отношения между мужчиной и женщиной, их расставание. Но в центре всего – все-таки фотография.

Что касается фотографий, то недавно у меня был странный случай. Чтобы убить время до назначенной встречи, я заглянул в книжный магазин, где мое внимание привлекла иллюстрация на обложке какой-то книги.

Это было известное фото.

Три молодых человека в выходной одежде идут по проложенной через поле дороге. Все трое смотрят через плечо в камеру.

Глядят как-то странно. На меня.

Понятно, что они смотрели на фотографа, однако нечто – возможно, поворот головы назад, словно кто-то их окликнул, – внушало ощущение, что они пристально наблюдают за тем, как я рассматриваю фотографию.

Этот снимок был одним из многих, сделанных в начале двадцатого века, чтобы запечатлеть жизнь людей разных сословий и рода занятий. Я помню легкое волнение, охватившее меня при мысли о том, что взгляд этих молодых крестьян и после их ухода из нашего мира пронизывает меня, живущего в веке двадцать первом. Но не это показалось мне странным. Больше удивило жгучее ощущение дежавю, которое я испытал при виде фотографии.

Я уже видел такое выражение на лицах. Точно знал, что люди не в первый раз смотрели на меня так же, вполоборота, как на этой фотографии. Я был потрясен.

Нет. Сейчас не время об этом думать. Надо сосредоточиться на насущных делах, на предстоящем разговоре.

Потому что речь пойдет о расставании мужчины и женщины.

Я говорю так, поскольку это касается меня и женщины рядом со мной.

Это наша последняя ночь. Мы проведем ее вместе в этой комнате, а завтра каждый пойдет своей дорогой.

Первые дни лета. В открытое окно время от времени задувает приятный ветерок. Ночью через это окно ты соединяешься с проникающим снаружи воздухом, дарящим странное, волнующее ощущение свободы.

Вещи по большей части вывезены, внутри пусто и просторно.

Мы сидим друг напротив друга, нас разделяет чемодан, выполняющий роль столика. Подушек для сидения уже нет, но неудобства это не вызывает – татами приятно холодит.

Естественно, постельные принадлежности тоже уехали, так что ночь придется провести на голых матрасах.

Завтра утром первым делом придут мастера и отключат газ, воду и электричество. Потом мы отдадим ключи риелтору, выйдем из квартиры и разойдемся в разные стороны.

Последние дни мы собирали и паковали вещи, не было времени поговорить толком. При переезде всегда так получается – дотягиваешь сборы до последнего. Удивительно, как в скромной квартире с кухней-столовой и двумя комнатами могло поместиться такое количество вещей. Поэтому всю последнюю неделю мы с утра до вечера занимались их сортировкой, отбирая каждый свое, и почти не встречались взглядами.

Однако мы оба знаем, что в какой-то момент надо будет поговорить обо всем. Без этого ни я, ни она не сможем дальше жить.

Легкий нежный ветерок проникает сквозь сетку на окне, лаская щеки.

Наш дом зажат между речкой и детским сквером. Квартира угловая, на втором этаже; зеленеющие в сквере деревья радуют глаз. Осенью произрастающий там османтус испускает такой сильный аромат, что забивает вкус пищи. Окно моей комнаты выходит в сквер, где на столбе висят часы. По ним я определяю время, когда нахожусь дома.

– Как пусто стало, – тихо говорит она. В ее голосе звучит одиночество.

Помещение, в котором ничего нет, в самом деле кажется очень просторным.

Однако кое-что в нашей комнате все-таки остается.

Как ни стараемся мы отвести взгляд от этого, ничего не получается. Оно как бельмо на глазу.

На стенах и татами остаются следы от стоявшей здесь мебели – призрачные тени наших вещей, напоминающие об их существовании. Все светильники поснимали, с потолка свисает единственная лампочка.

Но света в комнате хватает.

Предстоит прощальный ужин.

Она взяла на себя еду, я – вино.

Когда грузовик, увозивший наш скарб, скрипя осями, скрылся за углом, мы отправились в торговый квартал. Там мы почему-то разделились, и каждый стал готовиться к последнему вечеру по своей программе.

Вкусы друг друга нам хорошо известны. Я купил крепкого красного вина, которое ей нравится, она взяла в супермаркете мой любимый салат с лапшой.

У меня предчувствие, что это будет длинная ночь. Наверняка она думает так же.

В ожидании долгого разговора она выкладывает сыр и оливки, я достаю бутылку крепкого сётю[1]1
  Спиртной напиток, сырьем для производства которого чаще всего служат рис, ячмень и сладкий картофель. Более крепкий, чем сакэ; обычно его крепость составляет 20–25 градусов.


[Закрыть] и минеральную воду.

В запахе еды растворяется сладость ночного ветерка, проникающего через окно.

Я встряхиваюсь, чувствуя, как внутри поднимается и сосредотачивается что-то холодное.

Мое настроение передается ей, напряжение повисло в воздухе, еще когда мы готовились к прощальному ужину. Сохранявшееся до сих пор фальшивое спокойствие начинало давать трещину.

И все же мы улыбаемся друг другу и чокаемся банками с пивом.

Улыбаемся, как друзья, хотя за улыбками и прячется тревога.

– Какая замечательная ночь, – говорит она, глядя в окно.

А может, она видит что-то за окном?

– Угу. Сейчас самое лучшее время. Скоро ночью будет нечем дышать.

– Да уж. Помнишь, как жарко было прошлым летом?

Мы болтаем о пустяках, ожидая момента, когда начнется настоящий разговор. Каждый хорошо понимает, что чувствует другой. Конечно, и у нас был свой медовый месяц, но потом между нами началась битва нервов, которая вспыхивала то и дело. В последнее время конфликты участились и вылились в непрекращающуюся войну на истощение. Еще одна причина покинуть это место.

Она протягивает мне палочки. Мы в унисон со щелчком разделяем их и тянемся к разложенной на чемодане еде.

– Поедешь куда-нибудь летом? – спрашивает она как бы между прочим.

– Пока не знаю. Совещаний всяких много. Даже не знаю, получится летом взять отпуск или нет, – отвечаю тем же тоном. – А ты послезавтра во Вьетнам? И летом отпуска не будет?

– М-м. Думаю по частям брать. Так что в сентябре, может, еще куда-нибудь соберусь.

Завтра она остановится у подруги, и на следующий день они вроде бы вдвоем отправятся во Вьетнам. Чемодан, заменяющий нам сейчас стол, должно быть, набит всем необходимым для приятного отдыха. Я воображаю, как она стоит на пляже.

Почему-то она представляется мне во вьетнамском платье аозай, в плоской широкополой шляпе из выбеленной соломы.

Я накладываю на бумажную тарелку салат и оцениваю сложившуюся ситуацию.

Мы будто играем в музыкальные стулья. Есть такая игра, когда люди бегают вокруг стульев в ожидании команды сесть, и каждый надеется, что успеет занять последний свободный стул, и места не хватит кому-то другому.

Однако в нашем случае победитель не получит ничего. Скорее каждый из нас хотел бы усадить другого и остаться стоять, и это почему-то вызывает раздражение.

– У тебя волосы отросли, – говорю я.

Она смотрит на меня с удивлением, на ее лице появляется слабая улыбка.

– Только что заметил?

– Давно не виделись. Думал, у тебя все еще короткая прическа.

– Вообще-то, длинные волосы на нервы действуют, и я все время их завязывала сзади. А теперь вон какие длиннющие, давно таких не носила.

Тряхнув тонкими, с каштановым отливом волосами, она приканчивает банку с пивом.

Она всегда носила короткую прическу, но сейчас у нее волосы почти до плеч. Прядь волос красивым мягким изгибом свисает на белый лоб.

Я давно не видел ее лица так близко. Я потрясен до глубины души.

– А как эта твоя?.. Как ее зовут-то? – вдруг спрашивает она, глядя на меня.

Этот вопрос застает меня врасплох.

– М-м. В порядке, наверное.

– Да ладно тебе. Не смущайся, – произносит она бесстрастным голосом, будто про себя. – Привет передавай.

Судя по ее тону, она, похоже, уже потеряла интерес к этой теме.

Мы открываем еще по банке пива.

В самом деле, нам надо говорить не о женщине, к которой я собираюсь уйти, а о том, что касается нас двоих.

С чего же все это началось? Вся эта история?

Видимо, с той самой фотографии.

– Недавно я видела один фильм, – тихо говорит она, не выпуская из рук банку с пивом.

Она по-прежнему избегает смотреть на меня. Ее взгляд устремлен в окно и лишь изредка поворачивается в мою сторону. При этом вид у нее такой, будто она что-то вспомнила. А вот я глаз с нее не свожу. Я на нее смотрю, она на меня – нет.

– В кинотеатре? – спрашиваю я, но она чуть заметно качает головой.

– Нет. По телику. Ночью, – как бы думая вслух, отвечает она. – Старый, черно-белый. Четверо студентов маются от безделья в такой же квартире. Тут один из них открывает вентиль на газовой плите и предлагает остальным соревнование: кто дольше высидит под газом.

– Но это же самоубийство. И взрыв может случиться.

– Тем не менее всех эта идея захватила, и началось. Те, кто не мог больше терпеть и покидал комнату, считались проигравшими. Побеждал последний оставшийся в комнате. Такие правила.

Интересно, подумал я и спросил:

– И чем дело кончилось?

– Я забыла, – просто ответила она.

– Фильм наш, японский?

– Да. Черно-белый. Короткий. Меньше восьмидесяти минут, наверное. Почти всё действие происходит в одной комнате. Весь фильм студенты боролись с газом, терпели.

– Хм-м.

Я смотрю на нее.

Заняла стул? Это начало нашей последней ночи?

У меня по спине пробегает дрожь. Чтобы снять нарастающее напряжение, я резко встаю на ноги. Она бросает на меня взгляд:

– Что случилось?

– Сигареты забыл купить. Быстро сбегаю куплю.

Она изучающе смотрит на меня и тут же отводит глаза.

– Ага! Купишь мне бутылку зеленого чая?

– Конечно. Пол-литровую или большую?

– Лучше большую. Может, ты тоже попьешь.

– Понял.

Я запихиваю кошелек в карман джинсов и выбегаю в ночь.

Хочется закричать во все горло, но я подавляю этот порыв и непроизвольно делаю несколько глубоких вдохов, глубоко втягивая в легкие летний влажный воздух.

Ночь обволакивает меня нежно, чувственно. Несколько минут я стою возле дома, наслаждаясь этим ощущением.

Достаю из нагрудного кармана рубашки смятую пачку. Сигареты в ней еще есть, но мне совершенно необходимо вырваться из комнаты, побыть одному. Конечно, она это поняла. Я никак не могу решиться начать разговор, и поход за сигаретами нужен, чтобы собраться и подготовиться к нему.

Я закуриваю и плетусь в сторону магазина.

«Возьми себя в руки. Это твой последний шанс», – говорю я себе. Скорее всего, она заняла стул. Ночь началась.

Она должна признаться. Этой ночью я должен заставить ее сделать это.

Впереди виднеются огни торгового квартала.

Получится или нет? Услышу ли я от нее этой ночью: «Я убила его»?

Глава 2

Он ушел за сигаретами. Услышав, как дверь закрылась за ним, я инстинктивно растягиваюсь на татами.

Глубоко вздыхаю.

Не от усталости, нет. Просто я не в состоянии, как он, выносить эту атмосферу. Я в ней задыхаюсь, и при мысли, что предстоит долгая ночь, хочется кричать во весь голос.

Лежать на прохладном татами приятно.

Из лежачего положения с разбросанными в стороны руками и волосами, будто ставшими частью опустевшей комнаты, она кажется мне странной.

Обычно помещение, из которого вынесена мебель, как бы становится просторнее. Только не эта комната. В моих глазах она выглядит ужасно тесной. Как мы умудрялись жить здесь вдвоем со всеми нашими пожитками? Так и хочется сказать: «Не может такого быть».

Комната пропахла салатной заправкой. Почему купленная в магазине готовая еда всегда так пахнет? На прилавках выглядит так аппетитно, что поневоле купишь и того и другого, но до конца никогда съесть не можешь, обязательно остается. Хорошо, завтра забирают мусор. Утром, когда будем уходить, вынесем.

Я вяло поворачиваю голову и упираюсь взглядом в служащий нам столом чемодан, покрытый царапинами и вмятинами. Протягиваю руку, легко провожу по ним пальцами.

Ни в какой Вьетнам я не еду. Это все ложь.

Послезавтра туда отправляется моя подруга Ацуко, а я в ее отсутствие буду присматривать за ее квартирой. Она звала меня с собой несколько раз, но сейчас у меня нет настроения ехать за границу с туристической группой.

Я с детских лет не любила групповую активность. Мне куда больше нравилось оставаться одной. Я знала, что взрослые этого не одобряют, поэтому долго таила от них свою тягу к одиночеству. Скрывала успешно, несмотря на то что пребывание в компании незнакомых людей требовало от меня больших усилий. Турпоездка с таким коллективом была бы для меня слишком серьезным испытанием. Я и без того не страдаю от избытка энергии.

Семья у Ацуко состоятельная, да она и сама хорошо зарабатывает, поэтому может позволить себе шикарное жилье. Я предвкушала, как окажусь в ее замечательной квартире, где смогу ни с кем не разговаривать и делать все, что захочу.

Ацуко уедет, а я лягу на пол и буду лежать долго-долго.

Я закрываю глаза. Представляю, как лежу в квартире Ацуко в той же позе, что сейчас.

Светлая комната. Колышутся белые занавески. Скоро я буду там – не пройдет и суток. Странное чувство.

Что-то мерцает и играет на подрагивающих занавесках. На глазах они приобретают мягкий зеленоватый оттенок. Я оказываюсь в лесу, залитом ослепительным светом.

И слышу тихий голос:

«Однажды эта дорога разрушится и исчезнет».

В этот миг меня будто пронзает мощная вспышка солнечного света, и я резко открываю глаза.

Ну конечно, я нахожусь в своей бывшей квартире. За окном ночь. Начало лета.

А источник света – электрическая лампочка, свисающая на проводе с потолка.

Я чувствую, как на спине выступает холодный пот. Медленно поднимаюсь с татами.

Голос… Это голос того человека. А я думала, что забыла его. Он прозвучал так четко, это было не похоже на короткий сон. На какое-то время я застыла на месте.

Остаточный образ из только что промелькнувшего сна живо предстает в сознании.

Подсвечиваемые солнцем тени продолжают зловеще танцевать в такт с ударами моего сердца.

Я хватаю банку с пивом, пью, громко глотая, надеясь, что акустическая демонстрация дурных манер сотрет из моей головы эти пляшущие тени.

Пью, не отрываясь, накачиваю желудок пивом, пока не начинается отрыжка.

Эффект достигнут – тени исчезают, но не из-за звукового сопровождения, а из-за возникшего желания опорожнить мочевой пузырь.

Пойти в туалет или потерпеть? Туалетные паузы я планировала использовать, когда появится необходимость прервать разговор. Ночь предстоит долгая, обязательно надо будет делать паузы, чтобы подумать.

Но против природы не попрешь. Я встаю и не спеша направляюсь в санузел.

Там, где стояла стиральная машина, теперь пустота. Из зеркала над раковиной на меня, как призрак, смотрит молодая женщина. Ее взгляд напоминает девушку из старого фильма, о котором я говорила.

Почему я заговорила об этом фильме? Ведь я даже не помню, как он кончается. Кино про молодых балбесов, не знающих, чем себя занять. Кадры, на которых девушка со страдальческим лицом теряет сознание, надышавшись газа, по подбородку стекает слюна. Фильм чем-то напоминает нашу ситуацию, может быть, поэтому я о нем и вспомнила. Ночь, двое в комнате; соревнование на выносливость, кто выживет.

Вернувшись в комнату, я тяжело опускаюсь на татами. Чувствую себя куклой-марионеткой с перерезанными ниточками.

Выносливость и терпение. Последний год стал испытанием для нас обоих. Эта поездка, смерть того человека изменили нас необратимо. До поездки мы были так близки, но те несколько дней разрушили все.

Весь год мы будто бредем по песку, утопая в нем все глубже и глубже и ни на шаг не приближаясь к месту, где хотели бы оказаться. Ноги как налились свинцом, я все время чувствую себя на взводе.

Я подозреваю его, иногда ловлю себя на том, что украдкой вглядываюсь в выражение его лица, в свет в его глазах. Нервничаю, ищу доказательства.

Где-то в уголке сознания мелькают зеленые тени.

На этом фоне возникает человеческая фигура и начинает подниматься в гору.

Да, я подозреваю, что он причастен к смерти того человека.

Поначалу меня одолевало лишь смутное беспокойство, но вскоре оно переросло в подозрение, и сейчас я почти убеждена в этом. Убеждена настолько, что могу четко представить себе момент, когда он его убил.

В последнее время эта сцена раз за разом возникает у меня перед глазами. Когда я еду на работу, покупаю в автомате чай, стираю белье. Образ такой точный, что я замираю от испуга и снова и снова начинаю размышлять над тем, как произошло убийство.

При этом я не собираюсь доносить на него. Тот человек мертв, и официально признано, что это был несчастный случай. Я не намерена ворошить прошлое, чтобы дело пересмотрели.

Но одно обязательно хотела бы узнать: что он думал тогда?

Опять звучит голос. Уже другой, женский.

«Привет! Много о тебе слышала».

Маленькая головка в обрамлении коротко подстриженных волос быстро кланяется.

Что-то он про нее говорил… Что она в университете в каком-то клубе числилась с младшего курса? На щеках ямочки и никакой косметики; прямо фрукт, выращенный на органике.

Он уходит к ней, к этой смазливой девчонке. Она уже дожидается его на новом месте.

Когда он сообщил об этом, я пожелала ему счастья и спросила, почему бы им не связать себя узами.

Он подумал несколько секунд и ответил:

– Когда все утрясется.

И вот я и думаю: что бы эти слова значили?

Что должно утрястись? Что надо сделать, чтобы все утряслось?

«Когда все утрясется…»

Я вспоминаю, каким голосом он произнес эти слова, и перед глазами возникает выражение доброжелательности и сдержанности, которое я часто вижу на его лице. Он так же, как и я, хорошо умеет держать в узде эмоции. Когда он сталкивается с серьезной конфликтной ситуацией или хочет скрыть то, что не должен говорить ни в коем случае, на его лице обязательно всплывает необыкновенно добрая улыбка.

Раньше эта его способность восхищала меня, я разделяла его чувства, даже уважала их, но сейчас эта улыбка кажется мне странной и пугающей.

Я начала испытывать страх с того момента, когда мы решили съехать с квартиры и разойтись в разные стороны. Поняла, что дальше вместе жить нельзя. Хотела, чтобы день расставания наступил как можно скорее, и в то же время боялась его прихода.

Что будет, когда этот день придет?

Я не смогу уйти без разговора об этом. Пока в душе остаются сомнения, это невозможно.

Скажет ли он мне правду? И если скажет, поверит ли, когда я скажу, что не выдам его? К какому заключению придет неведомая мне сторона его души – темная и жестокая? Ведь, с его точки зрения, для человека, собирающегося начать новую жизнь, я не более чем препятствие на этом пути.

А раз так, то сегодняшняя ночь лучше всего подходит для того, чтобы я исчезла?

Могу представить, как он скажет: «Как мы съехали с квартиры, так я ее больше и не видел».

Вот почему я много раз говорила ему про Вьетнам, хотя ехать туда вовсе не собиралась, – он должен как следует подумать, прежде чем решиться на какое-то действие. Ведь моя подруга может поднять шум, если я вдруг исчезну. А ему это совершенно не нужно. Мне после расставания с ним еще пожить хочется. Попробовать, как жизнь будет без него. Мысль о том, что, избавившись от меня, он как ни в чем не бывало заживет с этой девицей, невыносима.

И тут в мои раздумья вторгается еще один голос – шепот моего другого «я»:

«Нельзя ли убить меня прямо этой ночью? Просто взять и оборвать мою жизнь?»

Легкий ветерок ласкает щеки.

За окном полная темнота. И проникающие через него дуновения представляются мне приглашением самой смерти, пытающейся искусить меня. В груди звучит шепот:

«Есть один способ покончить со всем».

Еще в детстве у меня родилось представление, что жизнь невероятно мимолетна. Я пыталась не думать о своей страшной догадке, делая вид, что она не имеет ко мне отношения. Но бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы все, что меня окружает, исчезло без следа вместе со мной.

Я могу умереть, например, или попрощаться навсегда.

Могу выбрать любой из вариантов.

Но мир из-за этого не остановится.

Я лениво подползла к окну и через сетку посмотрела в темноту.

Он убил того человека, а этой ночью убьет и меня. Мой прах где-нибудь закопают, а он будет жить с этой девицей, и мир тоже будет существовать дальше.

Если итогом ночи станет моя смерть, то салат, стоящий сейчас на чемодане, весь сегодняшний разговор – все это исчезнет без следа, как лопающиеся на мыльной пене пузырьки.

Я снова переживаю давящее ощущение быстротечности жизни, посещавшее меня неоднократно.

Становится тяжело дышать, я втягиваю в грудь проникающий сквозь сетку ветерок.

Детский скверик за окном, который мы считали своим садом, своей верандой, сейчас будто где-то далеко-далеко.

Я слышу его торжествующий голос:

«Похожи! Мы с тобой так похожи!»

По ночам, когда от жары было невозможно уснуть, мы выходили из дома в сквер. Сидели в темноте на качелях и пили пиво. Там мы могли говорить на самые откровенные темы, чего не могли позволить себе дома. Начав жить вместе, мы часто разговаривали на улице.

Я вижу его волосы, освещенные стоящим в парке фонарем, запотевшую алюминиевую банку в его руке. Слышу скрип качелей.

Может, и сейчас стоило бы посидеть вот так рядом на качелях и поговорить о том, что случилось год назад? Однако этого никогда больше не будет.

Ребенком мне приходилось ждать своей очереди, чтобы покачаться на качелях. Но теперь, похоже, качелям приходится дожидаться, когда кто-нибудь придет и сядет на них. Может быть, это и значит стать взрослым – больше не надо стоять в очереди на качели?

Мы зашли достаточно далеко. До чего еще мы дойдем этой ночью?

Я инстинктивно выпрямляю спину.

Он вернулся.

Тело всегда инстинктивно реагирует на звук его шагов, когда он поднимается по лестнице. Я узнаю их сразу.

Дверная ручка поворачивается, раздается щелчок, и дверь открывается.

– Это ты?

Я изображаю на лице спокойную улыбку. Делаю это перед человеком, который, возможно, собирается меня убить.