Электронная библиотека » Рина Гонсалес Гальего » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 27 ноября 2018, 22:41


Автор книги: Рина Гонсалес Гальего


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Они нас любят

– Девочки, ну как же так! О чем только командование думает!

– Командование не думает. Ему на наших мужей наплевать. – Бренда отправила в рот горсть чипсов и с наслаждением захрустела.

После Косово и Сомали это была уже третья война, на которую она проводила мужа, и ей давно стало ясно, что потеряй она аппетит на нервной почве, это ему ничем не поможет.

– Нет, вы послушайте, что он пишет, – кипятилась экспансивная Демарис.

Она достала из сумочки письмо, нашла нужную строку и прочла, на ходу переводя с испанского:

– «Осколки пробили дверь нашего джипа, но никого не задело». А вдруг в следующий раз кого-нибудь заденет? Почему на их джипе не могут установить бронированные двери?

– Дорого, наверное, – тихо сказала Джан и опустила голову.

Три месяца назад ее мужа перевели из Кореи на здешнюю базу в Германии, а через несколько дней послали в Ирак.

– А может, эта броня где-то продается? – задумчиво сказала Бренда, прожевав наконец свои чипсы и отряхнув крошки со свитера.

– И где же ты деньги возьмешь? – иронически поинтересовалась яркая стройная турчанка Фикрие, бывшая танцовщица стрип-клуба в Дюссельдорфе.

Именно там она и познакомилась со своим будущим мужем. Увидев ее впервые, рядовой Берриган сказал: «Если бы я увидел тебя в постели, я бы умер от счастья». На что Фикрие ответила: «Если бы я тебя увидела там, я бы умерла от смеха». С тех пор рядовой Берриган стал сержантом, а Фикрие стала миссис Берриган и оставила свою работу. Но она сохранила острый язычок и красивые ноги, которые не упускала возможности продемонстрировать.

– Для своего мужа я из-под земли достану, – невозмутимо ответила Бренда. – Твой муж, между прочим, тоже там, а тебе до лампочки?

– Тихо, тихо, – засуетилась Демарис, стремясь погасить начавшийся конфликт. – Такие дела в одиночку не делают. Уж ты-то, Бренда, должна это знать – твой уже в третий раз воюет. Надо достать деньги. Хотя бы только на наших – на всю роту Альфа. Хорошо, хоть боевая техника у них бронированная, а то мы бы вообще разорились. Давайте прикинем, сколько же нам нужно?

– На два грузовика и на два джипа. Сейчас рассчитаю… – отозвалась Джан, доставая карандаш.

Она была в ладах с математикой. Четыре головы склонились над столом. Дамы прикидывали, где взять денег. Джан пришла мысль продать мотоцикл мужа, но потом она решила, что эту потерю он не переживет. Примерно такие же невеселые мысли приходили в голову остальным. Внезапно лицо Демарис осветилось.

– Девочки, идея! Предлагаю выставку-распродажу. Напечем-навяжем всякого добра и выручим денег. Я берусь узнать, где продается эта самая броня и сколько она стоит. Фикрие, ты у нас обаятельная, вот и займись рекламой. Тебя, Джан, в бухгалтеры с твоей аккуратностью. А тебе, Бренда, придется взять на себя командира базы. Ты у нас жена ветерана, личность уважаемая. На сегодня разбежались, завтра встречаемся в это же время.

Бренда кивнула, медленно вставая из-за стола и вешая сумку на ручку коляски, где спали ее близнецы.

На следующий день она предстала перед командиром базы и изложила ему свою просьбу. В жизни Бренды Уэллс это был не первый разговор с начальством. Обычно начальство занимало в таких вопросах половинчатую позицию – чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Так вышло и на этот раз.

– Я не могу разрешить вам проводить распродажу ради подобной цели, – сказал командир базы. – Сложится впечатление, что командование не заботится о безопасности солдат. Устраивайте свою распродажу, но о броне – ни слова. Я лично проверю.

Бренда вышла из офиса начальника, тихонько притворив за собой дверь. Ей было нечего ему возразить.

– Ну что, не разрешил? – спросила Демарис, когда они встретились на следующий день. – Так я и знала! Распродажу мы все же проведем, устроим лотерею, только не будем афишировать зачем. Тем более что стоит эта броня хоть и не дешево, но все же доступно.

– А как народ привлекать будем? – поинтересовалась ответственная за рекламу Фикрие. – Если бы мы могли сказать, зачем нам деньги, у нас бы от покупателей отбоя не было. А так могут подумать, что мы на какие-нибудь глупости собираем…

– Можно в дополнение к распродаже карнавал устроить, – предложила Демарис. – Или любительский спектакль.

Идеи полились рекой. Наконец Бренда сказала:

– Девочки, хватит ля-ля. Мы так ничего не решим. Остановимся на распродаже. Фикрие, вот тебе список всех телефонов, и начинаем работать.

И они занялись делом.

В течение многих дней жены солдат роты Альфа пекли, варили, шили, вязали, плели и расписывали не покладая рук. Бренда пожертвовала для лотереи весь свой чешский хрусталь и польскую керамику, а Демарис отдала шварцвальдские часы с кукушкой. Они переписали отдельным списком всех холостых солдат роты Альфа и связались с их родственниками в Америке. Из-за океана пришло несколько посылок. Бабушка рядового Райта прислала целую коробку самодельных прихваток. Из родной резервации рядового Науат пришел ящик с поделками из бирюзы. Немецкая теща сержанта Фостера пожертвовала два ящика домашних заготовок. На своем хромом английском она разъяснила Демарис, что, конечно же, возражает против войны в Ираке, но если сержант Фостер найдет в иракских песках преждевременную смерть, то Марихен будет плакать, а этого допустить никак нельзя. Малиновое варенье и квашеная тыква Мари Фостер славились на всю роту Альфа. Так вот кто ее, оказывается, обучал. Жена капрала Хантера чуть не спалила свою квартиру, наклеивая утюгом эмблему роты Альфа на майки и детские слюнявчики – бравого крокодильчика с саблей в лапе. Но в остальном обошлось без ЧП.

И вот в один прекрасный день все население базы нашло в своих почтовых ящиках приглашение на выставку-распродажу и лотерею, устраиваемую в спортивном зале женами солдат роты Альфа.

Бренда, Демарис, Джан и Фикрие сидели за одним столиком в одинаковых майках – тех самых, которые чуть не спалила Энн Хантер. Правда, Фикрие в основном носилась по залу, надзирая за ходом событий, и каждый раз возвращалась с довольной улыбкой на лице.

Торговля шла бойко, народу было много. Поэтому Бренда не сразу заметила, как к их столику подошел командующий базой в сопровождении двух журналистов. Один был с блокнотом, другой с видеокамерой.

– Добро пожаловать на нашу ярмарку, сэр! – лучезарно улыбнулась Демарис. – Не хотите ли купить мыла? Наша Фикрие сварила чудесное домашнее мыло. Этот рецепт использовался еще в Оттоманской империи…

– Какие у вас хорошенькие детки, – сказал Бренде один из журналистов.

– Спасибо, – ответила Бренда, разворачивая коляску так, чтобы были видны сразу два слюнявчика – розовый и голубой, с одинаковой эмблемой роты Альфа. – Такие маленькие, а уже пришли своему папке помочь.

Командир базы покраснел и молча отошел от стола.

* * *

Зашуршали по гравию тяжелые шаги, и, путаясь в служившей дверью плащ-палатке, в помещение ввалился капрал Хантер.

– Сержант, нам пришел контейнер!

– Какой контейнер, капрал Хантер?

– Не знаю, но тяжелый, собака. Нам понадобится грузовик, чтобы привезти его с почты.

Старший сержант Уэллс схватил со стола свою каску и направился к двери. На ходу он спросил Хантера:

– А кому он, собственно, адресован, твой контейнер?

– Роте Альфа.

Так, опять Брендины штучки. В прошлый раз она прислала ящик шоколада на всю роту. Шоколад по дороге растаял до такой степени, что его оставалось только слизывать с обертки. В тот день вся рота Альфа ходила чумазая. Теперь Бренда ученая и шлет только печенье. Это сколько же печенья надо прислать, чтобы контейнер оказался неподъемным? Если она будет продолжать в том же духе, он скоро в бронежилет не влезет.

Старший сержант Уэллс был бывалым человеком, мало что могло его удивить. Но то, что он увидел на почте, было настолько невероятно, что у него перехватило дыхание и он замер на пороге. Там стояли тщательно упакованные листы брони – как раз столько, сколько требовалось, чтобы укрепить два грузовика и два джипа. На упаковочном картоне большими буквами было написано: «Мы вас любим. Возвращайтесь скорее».

Уэллс положил руку Хантеру на плечо и сказал: – Все будет в порядке, Хантер. Они нас любят.

Рассказ об ошибке

Лагерный день начался как обычно. Из тарелки репродуктора послышался протяжный призыв муэдзина к утренней молитве. Пять сотен заключенных синхронно, как один, опустились на колени и уткнулись лбами в песок. Все-таки удивительно, как они послушны – даже не человеку, а магнитофонной записи. Что-то в этом меня всегда настораживало. Не люблю, когда человек выступает в роли божьего посланника. Слишком часто я с такими сталкивалась.

Пока я стояла в очереди у походной кухни, молитва окончилась и началась перекличка. Я слышала, как командир взвода охраны выкликал арабские слова:

– Сифр! Итнейн! Арбаа! Хамса![2]2
  Ноль! Два! Четыре! Пять! (араб.)


[Закрыть]

И голос из-за колючей проволоки отвечал:

– Хи-на[3]3
  Здесь (араб.).


[Закрыть]
.

И опять голос лейтенанта Ротуэлла:

– Итнейн! Талета! Ситта! Арбаа![4]4
  Два! Три! Шесть! Четыре! (араб.)


[Закрыть]

Из-за «колючки» доносится уже другой голос:

– Хи-на.

Просто удивительно, как это Ротуэлл всего за месяц так наловчился по-арабски.

Получив поднос с двумя чашками дымящегося кофе и двумя порциями омлета из порошка, я осторожно, чтобы не споткнуться о натянутую там и сям «колючку», проследовала в глинобитный домишко, который носил громкое название лагерной комендатуры. Здесь, в первой комнате налево, помещалось представительство юридической службы. Здесь, над стопками личных дел и кучей других бумаг, целыми днями колдовал мой шеф, капитан Блэр. Две порции черного кофе предназначались именно для него. Без кофе к нему с утра было лучше не подступаться. Вот и сейчас он смотрит на меня совершенно безумным взглядом и спрашивает:

– Что случилось, ефрейтор Граммал?

На что я спокойно отвечаю:

– Все в порядке, сэр. Вот ваш кофе.

А сама принимаюсь за омлет.

Потом мы начинаем работать. Выглядит это так. Капитан Блэр садится писать отчет коменданту, а передо мной кладет папку личных дел, поступивших накануне. Моя задача рассортировать их по тяжести преступления и по наличию доказательств. Нарушение комендантского часа – десять суток. Хищение с охраняемого объекта – пятнадцать суток. Некий Мухаммед Хассан унес с покинутого завода три алюминиевые трубы. Спрашивается, что он будет с ними делать? Наверное, загонит кому-нибудь, если найдется такой дурак. Стрельба в воздух на радостях – уважаемая местная традиция – пять суток с конфискацией оружия. Угон машины – тридцать суток. Мухаммед Ифтах угнал машину скорой помощи из больницы. Неужели он думал, что его не поймают? Главный врач пришел на блок-пост и нажаловался. Вот заявление главврача на арабском, вот перевод. Хоть что-то. Обычно в этих папках только желтенькая бумажка – отчет о задержании. Иногда опись имущества, отобранного при аресте. И никаких свидетельских показаний. Вот, пожалуйста. Некий Мухаммед Салех (опять Мухаммед! нет, они просто издеваются) избивал жену так, что ее вопли были слышны на весь квартал. Соседям надоело это слушать, и они сдали его военной полиции, попутно обвинив в сотрудничестве с поверженным режимом. Этот будет сидеть, пока не восстановят иракский суд, куда мы сможем передать его дело. А этот что натворил? Саддам Вахид, кидал гранаты в американские грузовики. Оказал сопротивление при задержании, укусил рядового О’Коннор, так что пришлось накладывать швы. Этот голубчик влип серьезно – нападение на представителя коалиции. Его будут проверять на предмет связей с какой-нибудь организованной группировкой. Если таковых не окажется, то, скорей всего, отпустят, ведь никто серьезно не пострадал. Держать в тюрьме каждого, кто напал на представителя коалиции – никаких тюрем не напасешься. Ну, а если окажется, что он боевик какой-нибудь организации, тогда будет сидеть до особого распоряжения.

Иногда попадаются очень интересные дела. Тогда не обойтись без консультации с начальством.

– Капитан Блэр!

Пауза. Наконец капитан высовывает голову из-за компьютера.

– Обвиняемый спекулировал пропаном в обход карточной системы.

– Экономическое преступление. Клади его туда же, где у нас фальшивомонетчик.

– Тот самый, который на свои фальшивые динары поместил портрет президента Буша?

Я продолжаю сортировать дела.

– Капитан Блэр!

Слышно, как гудит муха под потолком.

– Обвиняемый бегал по базару с портретом Саддама и кричал, что готов умереть за любимого вождя.

– Что-нибудь еще он сделал?

– Призывал народ последовать за ним. Когда его не послушались, стал переворачивать лотки на базаре и кидать фрукты в сторону американского блок-поста. Кричал: «Смерть крестоносцам».

– А как он, собственно, у нас оказался?

– Одну секунду, сэр. Вот показания солдат с ближайшего блок-поста. Торговцы фруктами слегка его побили, потом задержали наши. Был вызван смотритель базара, разговаривал с командиром…

– Я понял. Оказывается, изоляция и лечение психов – тоже наша обязанность. А я и не знал. Подержим, пока не откроется психушка. Так всем лучше, и ему в первую очередь.

Ибрагим аль-Рахим, Муса Хусейн, Абу-Бакр, третий, четвертый, пятый, десятый…

– Капитан Блэр!

Где-то поблизости грохочет взрыв, и лампа под потолком начинает качаться.

– Обвиняемый был схвачен с сирийским паспортом…

– Это не к нам. В отдел разведки.

– Да, сэр.

Капитан Блэр вовсе не бука. Он грамотный юрист и невредный начальник. Просто он родом из Вермонта, что возле канадской границы, и никак не может привыкнуть к этой жаре. Мне в этом отношении легче. Я выросла практически в пустыне, на границе Юты и Аризоны.

– Сэр, здесь несколько дел для передачи в разведку, вы не возражаете, если я туда прогуляюсь?

Возражений не последовало. Я подхватила под мышку папки с делами, через плечо – автомат, а в карман – бутылку с водой. До расположения разведывательной части было около полутора километров. Там же находился отдельный лагерь для ценных в информационном отношении заключенных. Они жили в переоборудованных казармах республиканской гвардии, по двое в камере. Наши зэки – обычные уголовники и нарушители комендантского часа – помещаются под навесами и спят на матрасах. Каждый навес на пятьдесят человек окружен двумя рядами «колючки». В туалет их водят по одному. Три раза в день раздают сухой паек в пакетах и воду в бутылках. Сухой паек ничем не отличается от нашего, если не считать того, что он вегетарианский. У нас нет возможности закупать сухие пайки, отвечающие мусульманским требованиям забоя скота. Я слышала, что когда лагерь только открылся, то некая арабская благотворительная организация предложила нам целый грузовик мясных консервов. Однако под грузовиком оказалось взрывное устройство и «благотворителей» пришлось вежливо попросить.

В течение дня из тарелки репродуктора пять раз раздается призыв на молитву. Между молитвами несколько раз транслируют обращение коменданта, переведенное на арабский и записанное на пленку. Вот и сейчас я слышу этот голос, призывающий заключенных сохранять спокойствие и уверяющий, что все дела будут рассмотрены и невиновных отпустят. Кончается обращение словами: «Вместе мы построим демократический Ирак».

Дела-то мы рассмотрим, вопрос в том, когда… Население тюрьмы колеблется от пятисот до восьмисот заключенных, но разбирательством дел заняты двое – капитан Блэр и я. Иногда нам присылают кого-нибудь третьего.

Я страшно не люблю ходить через лагерь, но другого пути нет. Я задыхаюсь от вони, но стараюсь этого не показывать. Завидев меня, заключенные толпой бросаются на колючую проволоку. Они протягивают мне руки с пластиковыми браслетами. На каждом браслете – личный номер. Я не понимаю их слов, но знаю, что каждый кричит, что он уже свое отсидел. Бедняги, они думают, что от меня что-то зависит. Я сортирую дела и составляю списки, но решение-то принимаю не я и даже не капитан Блэр. Будь моя воля, я бы их всех отсюда отправила. Кого в иракскую тюрьму, кого в психушку, по кое-кому плачет лагерь в Гуантанамо Бэй[5]5
  Лагерь особого режима на американской базе на Кубе.


[Закрыть]
. Но наверняка в этой толпе есть и арестованные по ошибке, и люди, которые сидят только потому, что у нас до их дел руки не дошли.

Слава Богу, лагерь остался позади. Теперь я иду по аллее, обсаженной тополями. Там, в домике, где когда-то жил командующий местным гарнизоном республиканской гвардии, находится штаб разведки. Там ждет меня моя сестра Айрис. Она работает в разведке специалистом по дознанию. Но так как она еще ефрейтор, ей не доверяют вести допрос в одиночку, а сажают набираться ума с кем-нибудь более опытным.

Мы с Айрис близнецы, совершенно одинаковые. Только наша мама умеет нас различать. Я до сих пор не понимаю, как она это делает, но она ни разу не ошиблась. Что до отца, то я сомневаюсь, знает ли он всех своих детей по именам. И то сказать, нас у него сорок человек, почти целый взвод.

Мама у отца – пятая жена из шести. В городке Колорадо-Сити, где мы с Айрис родились, все мужчины имели по нескольку жен сразу. Так жили все, и мы думали, что это нормально[6]6
  Доктрина многоженства признавалась мормонской церковью до 1890 года. В 1890-ом церковь официально осудила полигамию – без этого власти не хотели принимать Юту в Соединенные Штаты. В настоящее время группы фундаменталистов-мормонов, не согласных с официальной доктриной, продолжают заключать полигамные браки. Они живут изолированными общинами в труднодоступных местах, в основном в Юте и Аризоне.


[Закрыть]
. Колорадо-Сити окружен почти со всех сторон пустынями и горами, а на востоке расположена индейская резервация. Мы не были счастливой семьей. Мы вообще не были семьей. Скорее, это был маленький закрытый мирок, полный сплетен, склок и унижений. Мы любили маму, а она любила нас, но никто, кроме нее, нами не интересовался. Впрочем, нет, была еще тетя Маргарет – третья жена отца. Это она помогала нашей маме произвести нас на свет. Роды были тяжелые, после них мама уже не могла иметь детей. Пока мама поправлялась, тетя Маргарет опекала нас и привязалась к нам, тем более что ее дети к тому времени уже выросли. Но потом она заболела и умерла, так и не побывав у врача. Отец считал, что все в руках божьих, и не признавал врачей. Впрочем, для себя он делал исключение – а иначе как объяснить, что старшая жена, тетя Бонни, каждый день делала ему уколы от диабета?

Мама защищала нас, как могла, привозила книжки из библиотеки в соседнем городке, шила новые платья из своих старых (новых платьев нам вообще не полагалось), помогала с домашней работой. Она не сумела избежать участи жены в полигамной семье, но для нас этого не хотела. Благодаря ей, нас не забрали из школы после восьмого класса, как это делалось с большинством девочек в Колорадо-Сити, а разрешили доучиться до одиннадцатого.

Но настал день, когда нам с Айрис было объявлено, что старейшины в церкви приняли решение о нашем браке. Нас собрались выдать замуж в качестве третьей и четвертой жены. Мы лежали на кровати, которую делили всю жизнь, и рыдали от страха. Еще не рассвело, когда в комнату проскользнула мама и присела на нашу кровать.

Она некоторое время смотрела на нас, а потом сказала: «Одевайтесь». Мы с Айрис начали торопливо одеваться, а мама бесшумно металась по комнате, собирая наши рюкзаки. Потом так же тихо извлекла из нижнего ящика комода большой бумажный конверт. Там лежали наши метрики и пачка купюр. «Бегите, девочки. Только держитесь вместе», – сказала она и обняла нас, прижав к груди наши головы. А потом сунула мне в карман еще какую-то бумажку.

Трясясь по горной дороге на попутном грузовике, я вытащила из кармана то, что мама туда положила. Это был написанный от руки адрес убежища для таких, как мы, – девушек, убегающих от полигамного брака. Год назад мама ездила на свадьбу своей сестры в Солт-Лейк-Сити. Видимо, нашла на автостанции листовку и сохранила.

Уже смеркалось, когда мы добрались до убежища. Первую ночь мы провели в офисе на диване, а наутро нас отвезли на специальную квартиру, где жили еще две беглянки. По утрам мы ходили на занятия, а все остальное время не вылезали из библиотеки. Нам надо было столько всего наверстать…

Как-то, выходя из библиотеки, мы наткнулись на армейского вербовщика. Через полчаса все было решено. Где еще нас бесплатно научат полезной специальности, дадут крышу над головой да еще будут платить жалование? Вербовщик – судя по акценту, не местный – честно предупредил, что у нас есть все шансы оказаться в пустыне. Подумаешь, пустыни мы не видели. Мы просили только об одном – чтобы нас направили на одну и ту же базу.

И вот мы оказались в Ираке, в лагере Кэмп-Монро – я как помощник адвоката, а Айрис как специалист по дознанию. Нам посчастливилось оказаться по соседству, так что мы видели друг друга почти каждый день. Помню, когда Айрис впервые пришла в расположение нашей части, переводчик Исса, увидев нас, сказал:

– Какой красивый девушка! И два сразу.

Я отдала папки с личными делами куда следует и отправилась искать Айрис. На рабочем месте ее не оказалось. Я отправилась в жилой корпус и обнаружила Айрис на ее раскладушке, в закутке у окна, завешанного марлей от мух.

– Что, болеешь? – спросила я, присаживаясь на раскладушку.

– Так, отравилась чем-то. Пройдет, ты не волнуйся.

В этом вся Айрис. Сама болеет, а меня же утешает.

– От мамы ничего не слышно?

– Последнее письмо две недели назад было. Ты же знаешь, у них там даже марки на учете… – невесело усмехнулась я.

– Не дело это, – покачала головой Айрис. – Как только вернемся из Ирака, заберем ее к себе.

Мы потрепались немножко, а потом я встала и отправилась в свою часть. Я пересекала залитую асфальтом вертолетную площадку, когда услышала за спиной топот ботинок и мужской голос.

– Ефрейтор Граммал!

Я обернулась. Меня догонял двухметрового роста решительно настроенный сержант.

– Я вас по всей территории ищу. Пора допрос начинать. А ну-ка, быстро!

– Вы ошибаетесь, – начала было я. – Я Айви Граммал.

Но он уже отвернулся от меня и бежал обратно. Я поняла, что если стану настаивать на том, что я Айви, а не Айрис, то настоящей Айрис не дадут поболеть спокойно. Поэтому я последовала за сержантом.

Он привел меня в подвальную комнату без окон. От бетонных стен веяло холодом, на единственном столе ярко горела лампа. За столом сидел командир моей сестры, капитан Кларк, и просматривал какие-то бумаги. За его спиной висела большая карта Багдада, утыканная булавками. Напротив, со связанными за спиной руками, сидел допрашиваемый – бородатый мужчина в сером балахоне и белой вязаной шапочке. Он смотрел перед собой и бормотал какие-то слова. За его стулом замерли два охранника, а в стороне на табуретке примостился переводчик.

Капитан Кларк поднял взор от бумаг и спросил:

– В чем дело, ефрейтор Граммал?

– Я была нездорова, сэр. – Нельзя сказать, что это было неправдой – то ли мне передалось недомогание Айрис (как это часто бывало), то ли эта комната на меня так плохо подействовала.

– Ну, хорошо, – вздохнул Кларк, – начнем, благословясь.

И повернулся к переводчику.

– Таха, скажите ему, что мы знаем – это именно он стрелял в американцев из-за забора мечети. Однако в обмен на сотрудничество мы готовы принять во внимание тот факт, что никто не пострадал.

Услышав слова переводчика, задержанный перестал бормотать. Он выпрямился на стуле. Даже в полумраке подвала я увидела, как налились яростью его глаза, как собралась слюна в уголках губ. В потоке гневных воплей я с трудом разобрала два слова – часто повторяемое гортанное «ислами» и с ненавистью выталкиваемое «амрики».

– Ничего интересного, капитан Кларк, – резюмировал переводчик. – Одни проклятия. Мне тоже досталось на орехи. Оказывается, мой отец согрешил с обезьяной.

Так продолжалось еще полчаса. Задержанный основательно прошелся по Тахе, капитану Кларку и президенту Бушу, причем последнего назвал хвостом шайтана.

В конце концов Кларку надоело переливать из пустого в порожнее и он сказал:

– Ладно, хватит переговоров. Скажите, что, если он не располагает информацией, мы переведем его в лагерь для уголовников и оставим там до особого распоряжения.

Таха перевел, и задержанный задумался. Потом он заговорил монотонно и тихо. И вдруг с плотоядной улыбкой уставился на меня. Таха изменился в лице.

– Он говорит, что знает, где на территории мечети зарыт склад оружия – гранатометы, калашниковы, взрывчатка – на любой вкус.

– Ну, и где этот склад?

– Он хочет, чтобы взамен на информацию мы отдали ему девушку. Вот ее. Ефрейтора Граммал.

– Что-о-о? – капитан Кларк даже привстал.

Я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. О чем только этот хмырь думает! Видали мы таких. Здесь тебе, голубчик, не гарем и не Колорадо-Сити, а армия США.

– Таха, скажите ему, что он заработал себе крупные неприятности. Ефрейтор Граммал, выйдите в коридор на десять минут.

Мне это не понравилось. Почему я должна уходить, раз я ничего плохого не сделала и не сказала? Но приказ есть приказ. Я сползла с табуретки и отправилась к двери. Уже закрыв дверь, я с досадой обнаружила, что забыла свое форменное кепи на уголке стола капитана Кларка. Теперь я не могу выйти на улицу – без головного убора меня там сцапает первый же сержант. А я так хотела выйти погулять: недалеко росла роскошная финиковая пальма, с который сыпались чудесные финики.

Не прошло и десяти минут, как задержанного вывели из комнаты с завязанными глазами. Один из охранников – могучего сложения негр – повернулся ко мне и широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Ефрейтор Граммал! – позвал капитан Кларк.

– Иду, сэр, – отозвалась я.

Мы начали разбор полетов. Кларк посвящал меня в психологические тонкости ведения допросов, я записывала.

– Итак, я сказал ему, что за сексуальные домогательства к женщинам по американским законам полагается смертная казнь. Какой здесь психологический расчет? Сначала он ставит нам условие – девушку за информацию. Я ставлю ему встречное условие – информацию за сохранение жизни. Я хотел, чтобы он решил, будто загнал себя в ловушку своим же языком. От этого у человека уверенности в себе, сама понимаешь, не прибавляется.

Тут я решила, что пришло время задать вопрос. – А почему вы велели мне выйти, сэр? Ведь он мог решить, что я его испугалась…

– Хороший вопрос. Я сказал ему, что в Америке женщины столь нетерпимо относятся к домогательствам, что могут расцарапать обидчику рожу. Удаляя тебя, я сделал ему одолжение. Я старался, чтобы он хоть в такой малости почувствовал себя мне обязанным. Вспомни практику плохого и хорошего полицейского. Один давит, другой приручает. Здесь я выступал в качестве хорошего и плохого полицейского в одном флаконе, а ты мне в этом помогла.

– И много вы из него выудили?

– Прилично. Будет что показать начальству.

Закончив объяснение, капитан Кларк отпустил меня, предварительно посоветовав обратиться в медпункт. Я взяла со стола свое кепи и распрощалась. Он так и не догадался, что я – не моя сестра.

Оказавшись на улице, я надела кепи и почувствовала, что у меня на голове кто-то сидит. Я испуганно тряхнула головой, кепи упало, но вместо какой-нибудь ползучей гадости там оказалась записка. Я развернула ее и прочла:

Дорогая ефрейтор Граммал!

Я не знаю вашего имени, но вы мне страшно нравитесь. Давайте познакомимся поближе. Я буду ждать вас завтра в 8 вечера у стены с надписью «Здесь не помойка».

Таинственный незнакомец

Я не выдержала и прыснула. Мне живо представились эта стена и мешки с мусором, сваленные возле нее, несмотря на грозное предупреждение. Надо же, еще никто не назначал мне свидание на помойке. Романтика – умереть не встать!

Полтора года назад ни о каких свиданиях и речи быть не могло. Из-за того окружения, в котором мы росли, мы не знали элементарных вещей: как открыть счет в банке, как сделать заказ по телефону, как пользоваться кредитной карточкой. Мы должны были учиться и этим вещам, и другим, более важным – самостоятельности, например. Мы освоили наши профессии. Мы – обе в один и тот же день – досрочно получили звание ефрейтора. На свидания просто времени не было, столько всего сразу… Так почему бы не начать в Ираке, около забора с надписью «Здесь не помойка». Надо только сказать капитану Блэру, что после работы я собираюсь прогуляться, чтобы он в случае чего знал, где меня найти.

Шагая обратно в свою часть, я размышляла относительно личности таинственного незнакомца. Явно не капитан Кларк. Надеюсь, что не переводчик. Остаются два охранника. Скорее всего, это тот самый веселый негр. А как же выглядел другой? Тоже внушительных размеров, только белый и белобрысый.

Следующий день прошел как обычно, и в восемь вечера я отправилась к стене с заветной надписью. Подходя, я увидела, что на скамейке сидит худенький солдат в очках, явно латиноамериканского происхождения. Интересно, что он тут делает? У него тоже тут, что ли, свидание?

Он встал мне навстречу и протянул узкую коричневую ладонь:

– Я так рад, что вы пришли. Меня зовут Виктор Галиндез. Я из двести пятнадцатой роты военной полиции.

Двести пятнадцатая рота охраняет тот самый лагерь, где я вчера с таким блеском выступила на допросе.

– Очень приятно. Я Айви Граммал. Но мне кажется… здесь должен быть кто-то другой. Либо черный, либо белый, но высокий.

Галиндез хмыкнул.

– Это Гордон и Салливан. Я попросил Салливана передать вам записку. Сам-то я на допросы зэков не вожу. Я же вас только в столовой вижу, но вы всегда так торопитесь…

Я никогда не была в столовой на другом конце лагеря. Зато Айрис приходила к нам, потому что у нас было лучше меню и меньше мух.

До меня постепенно начало доходить. Он увидел Айрис в столовой, влюбился, написал записку и попросил приятеля передать. Смех поднялся у меня откуда-то изнутри, как пузырьки кока-колы, и выплеснулся наружу. Я вынуждена была сесть на скамейку.

– Не обижайтесь… Я не над вами смеюсь, – выдавила я, продолжая хохотать. – Нас две сестры – Айви и Айрис. Айрис работает в разведке, а я в юридическом управлении. Просто я… пошла вместо нее на допрос, потому что она приболела. Вот я и получила вашу записку.

Сначала Галиндез сидел с растерянным лицом, но вскоре и до него дошел комизм ситуации. Он улыбнулся и вслед за мной засмеялся. Успокоившись, я сказала:

– Если хотите, я передам сестре, что она вам нравится.

Галиндез галантно приложил руку к сердцу и сказал:

– Айви, это просто удивительно. Вы пришли на свидание, оказалось, что ждут вовсе не вас, а вы как ни в чем не бывало смеетесь и ваша первая мысль – про сестру. У вас замечательный характер.

Я уже поднялась со скамейки и начала прощаться, как из пролома в заборе вылез капитан Блэр и направился ко мне, размахивая чьим-то личным делом. Галиндез зашагал обратно в свою часть, а капитан Блэр издалека закричал:

– Генерал Сатерленд съест меня на завтрак! Мы арестовали его личного переводчика два дня назад и только сейчас это обнаружили.

Мы сели рядышком на скамейку и заглянули в личное дело. Мухаммед Ифтах, угнал машину скорой помощи, показания главврача…

– Переводчика зовут Мухаммед Умар Ифтах. А искомого преступника зовут Мухаммед Сала Ифтах, – начал рассказывать капитан Блэр.

Одновременно мы оторвались от личного дела и посмотрели друг на друга. И вдруг капитан Блэр засмеялся. Я никогда не думала, что он может так смеяться – так, что и помойка, и скамейка, и пыльные тополя словно бы стали светлее. Это был смех человека, который не боится ни жары, ни снарядов, ни (о, ужас!) реакции генерала Сатерленда.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации