Текст книги "Первая жертва"
Автор книги: Рио Симамото
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Стояла поздняя осень. Дорога около университета, проходящая вдоль берега реки, была усыпана разноцветными листьями. Вдруг позади себя я услышала шорох чьих-то шагов и обернулась. На меня смотрели носки женских сапог.
Передо мной стояла девушка в затянутом поясом пальто. На ее плече висела черная кожаная сумка, такая, как мне показалось, больше подошла бы взрослой женщине. Взгляд студентки выдавал в ней волевой характер. Ни секунды не колеблясь, она решительно обратилась к нам:
– Господин Анно, госпожа Макабэ, верно? Спасибо, что помогаете Канне. Меня зовут Кёко Усуи, – представилась она.
Пока девушка говорила, с деревьев за ее спиной опадали листья.
– Спасибо, что согласились уделить нам время, – поблагодарили ее мы с Касё.
– Что вы! – ответила Кёко, с силой покачав головой.
Она была совсем не похожа на тревожную и замкнутую Канну. Эта девушка была красива, как охваченный пламенем цветок.
– Может, поговорим в кафе? – предложил Касё, но она отказалась.
– Давайте лучше пройдемся. Я не хочу, чтобы наш разговор слышали другие студенты.
Я предположила, что Кёко не хочет, чтобы в университете знали о ее дружбе с Канной, но она сразу пояснила:
– Для меня Канна остается лучшей подругой, и я не хочу, чтобы посторонние люди обсуждали ее личную жизнь. Вам же, судя по ее письму, Канна очень доверяет.
– Вы ведь с Канной дружите с начальной школы?
– Да, мы много знаем друг о друге. Пока она не начала встречаться с мальчиками, я была для нее самым близким человеком.
От этих слов у меня создалось впечатление, что ее отношение к Канне не просто дружеское. Близость между девочками в пубертатный период напоминает игру в любовь.
По тихой речке медленно плыла семья уток. Закатное небо, отражаясь в воде, окрашивало ее в красноватый оттенок. Последние несколько дней солнце стало садиться заметно раньше.
– Вот и осень наступила, – пробормотала Кёко. – А Канну арестовали летом… Я сидела в ближайшем к университету «Старбаксе» и делала задание к семинару, когда об этом сообщили в новостях. Стояла ужасная жара. Время было уже за шесть, но в безоблачном голубом небе солнце светило совсем как днем.
– Вы, наверное, не ожидали, что с вашей близкой подругой может такое случиться…
– Да, сначала я удивилась… – начала она многозначительно. – Но, честно говоря, мне и самой ее отец тоже не нравился.
– До такой степени? – мы задавали ей вопрос за вопросом, а Кёко отвечала, то и дело заправляя волосы за ухо.
– Ее отец часто отсутствовал, он постоянно уезжал за границу проводить свои выставки. Но когда он все-таки появлялся дома, то не стеснялся повышать голос даже при мне. Когда я приходила к Канне в гости летом, чтобы вместе делать домашнее задание, мы садились заниматься в гостиной, потому что в ее комнате не было кондиционера. Тогда ее отец мог накричать на нас, мол, мы занимали комнату без его разрешения. В голове не укладывается. Канна рассказывала, что боялась отца настолько, что запиралась у себя в комнате, когда он был дома.
– И правда, настоящий тиран, – отреагировал Касё.
– Это точно. Помню, как она однажды позвонила мне. Тогда ее мама была в отъезде, и Канна, оставшись дома на ночь одна, закрыла входную дверь на ключ и легла спать. Когда ее отец вернулся, он был вне себя, обнаружив, что дверь заперта, и Канне пришлось убежать из дома. Она хотела прийти ко мне, но у меня тогда были дополнительные занятия. Вроде как в итоге Канна поехала к каким-то родственникам.
– Ключ? – задумчиво переспросила я. – То есть обычно в ее доме закрывали входную дверь не на ключ, а на цепочку, поэтому отец Канны разозлился?
– Нет, вы не так поняли, – сразу ответила Кёко. – Отец Канны никогда не брал с собой ключи, поэтому, когда он уходил, входная дверь должна была обязательно оставаться открытой. Даже если вдруг Канна проводила дома одна всю ночь. Представляете, отец оставляет дома маленькую дочь и запрещает ей запирать дверь. И все это в большом городе! Еще он заставлял ее позировать для картин. Она часами, не шевелясь, стояла в одной позе; ей даже есть не разрешали. Кажется, из-за того она постоянно страдала от анемии.
Под мостом проплывали красные и желтые листья. Небо затянуло тучами, тени стали гуще. Касё подошел вплотную к Кёко и спросил:
– Что значит «позировать для картин»? Он ее рисовал?
Она подняла брови, будто не ожидала такого вопроса, и отрицательно покачала головой.
– Нет, ее отец говорил, что такая внешность, как у Канны, не подходит для его картин, поэтому никогда не рисовал ее. Но он периодически проводил занятия по рисованию в своей мастерской, там Канна и позировала. Ее отец говорил, что хотел дать возможность своим ученикам научиться рисовать не только взрослых, но и детей. А чужого ребенка ему было бы трудно заставить долгое время сидеть неподвижно. Канна часто отказывалась гулять со мной, потому что была занята на этих занятиях. Поэтому я и запомнила.
– Позировала на занятиях, – пробормотала я.
Скорее всего, на эти уроки приходили не только мужчины, но меня все равно здесь что-то смущало.
– Может, такой мягкой девочке, как Канна, было бы лучше вообще не рождаться красивой, – прошептала Кёко.
– А вы не знаете, у нее был какой-то неприятный опыт, связанный с этими занятиями? Она ничего вам не рассказывала?
– Знаю, был. К ней приставал один студент художественного университета. Она не смогла ему отказать, дала свой номер телефона, и он стал ей постоянно названивать. Я помню, как ходила вместе с ней в «Макдоналдс» на встречу с этим парнем. Там Канна, заливаясь слезами, сказала ему, что не сможет с ним встречаться.
– Какой ужас. Сколько вам тогда было?
– Кажется, лет пятнадцать. Ее тогда еще отругали родители: мол, раз уж она дала надежду тому парню, нужно было взять ответственность за свое поведение и принять его чувства. Канна очень переживала.
Я уже давно привыкла к историям о неадекватном поведении родителей, и все равно этот случай по-настоящему поразил меня.
– Они обвинили ее в том, что она дала тому студенту надежду?
– Да. На самом деле парни часто по ошибке принимали ее доброжелательность за флирт.
– Но когда к девочке, которая еще учится в средней школе, настойчиво пристает студент, родители по идее должны злиться на него, а не на дочь. Скажите, вы не знаете, от кого именно из ее родителей исходили упреки?
Кёко с удивлением посмотрела на меня, как будто впервые заметила, что поведение родителей Канны было не совсем нормальным.
– Таких подробностей я уже не помню… Но с Канной часто случалось что-то подобное, и каждый раз она винила во всем себя.
– Что-то подобное?
Кёко облокотилась на перила и посмотрела вдаль.
– В отношениях между мужчиной и женщиной недопонимания неизбежны. А что касается этого Кагавы, он мне с самого начала не понравился. Не понимаю, почему она встречалась с ним.
– Канна не рассказывала вам, что стала встречаться с Кагавой после того, как он заставил ее вступить с ним в сексуальную связь?
Кёко, пораженная моими словами, отрицательно покачала головой.
– Нет, впервые слышу. Мне казалось, она от него сильно зависит. Я видела с ее стороны и любовь, и доверие к нему. Они были неразлучны с того момента, как решили встречаться.
– Кстати, а Канна никогда не упоминала, что отец поднимал на нее руку? – прямо спросила я.
– Нет. Я знаю, что он был строгим, мог на нее накричать, но чтобы доходило до рукоприкладства… О таком она не говорила. Но, возможно, я знаю о Канне далеко не все. Простите.
Я с недоумением посмотрела на Кёко:
– Что вы имеете в виду?
– Канна не была со мной по-настоящему искренней. Или по крайней мере мне так всегда казалось.
– Почему? Канна восхищается вами. Она, наоборот, считает, что недостойна быть вашей подругой.
– Она так сказала? – удивленно переспросила Кёко. – Я думала, Канна никем не дорожит.
– И, несмотря на это, вы продолжали дружить с ней все эти годы? Наверное, мне, как мужчине, просто сложно понять женскую дружбу…
Касё испытующе посмотрел на нее, но Кёко с достоинством ответила:
– Да, думаю, мужчина и правда не способен этого понять. Может, Канна действительно не нуждается во мне, но, пока она мне важна, я буду продолжать ее защищать. Я дала себе эту клятву в тот день, когда она впервые со мной заговорила, – без колебаний произнесла Кёко. При этом уголки выразительных губ, а за ними и хорошо очерченные брови девушки приподнялись.
– Вы помните свой первый разговор с Канной? – уточнила я.
– Да, я тогда только перевелась в ее школу. До этого я какое-то время жила в Нью-Йорке: у родителей появилась там работа, и мы переехали всей семьей. Вернувшись на родину, я поняла, что стала слишком самоуверенной для японцев. Поэтому все время проводила одна, читала книги. Однажды Канна несколько недель пропускала школу, а когда наконец пришла, неожиданно заговорила со мной во время большой перемены. Когда я посмотрела на нее, Канна застенчиво улыбнулась и сказала, что ей тоже приходилось жить за границей из-за работы отца: родители брали ее с собой во Францию. До этого ни один ребенок в школе не разговаривал со мной так приветливо. Мы стали обсуждать литературу и живопись и моментально сдружились. Когда другие дети обзывали меня, обычно тихая Канна начинала плакать и бросалась на мою защиту. Она делала так каждый раз.
Пока Кёко делилась своими воспоминаниями, глаза ее светились от нежности. Касё смотрел на нее с восхищением, как на какое-то диковинное создание. Меня тоже очень тронуло, с какой дружеской любовью Кёко рассказывала про Канну. Задумчиво кивнув, я произнесла:
– Спасибо, что уделили нам время. Мы сможем с вами встретиться еще раз, если у нас появятся новые вопросы?
Кёко твердо ответила:
– Да, конечно. А сейчас мне уже пора идти, простите: нужно зайти в библиотеку, подготовить реферат. Помогите Канне, прошу вас.
С этими словами девушка вежливо поклонилась и ушла. Мы с Касё, оставшись наедине, продолжили идти по дорожке, слушая шелест опавших листьев под нашими ногами. Он задумчиво пробормотал:
– Как же сильно могут отличаться характеры даже у самых близких друзей. А эта Кёко…
– Что?
– Она такая максималистка.
– Да, ты прав, – согласилась я, и в этот же момент мне на нос упала капля дождя.
С неба, затянутого густыми тучами, хлынул ливень. Я тут же пожалела, что именно сегодня решила надеть бежевые туфли-лодочки. Послышался голос Касё:
– Давай сюда.
Стараясь не наступать в лужи, я поспешила в сторону игрушечного паровоза, стоявшего в углу детской площадки.
Мы с Касё спрятались в кабине машиниста. Он сел на сиденье и, держась одной рукой за край крыши, поднял взгляд к небу. Я слышала его дыхание. Красивый профиль, на который падала тень, был прямо передо мной. Только в этот момент я осознала, насколько он близко. Касё повернулся ко мне: вечная ухмылка пропала, лицо не выражало никаких эмоций. Я не могла оторвать взгляда от его шеи: узел галстука ослаблен, а верхняя пуговица рубашки расстегнута. По моим ушам и шее стекали мелкие капельки воды.
– Не надо на меня так смотреть, – сказал он.
– Просто переживаю, вдруг ты простынешь, – принялась неловко оправдываться я.
– Что ж, спасибо.
Прислонившись к выцветшему сиденью, я очень осторожно спросила:
– Тебе часто приходится общаться с друзьями своих подзащитных?
Касё тут же ответил:
– Нет, до такого доходит очень редко.
– Знаешь, мне кажется, тебя тоже очень заинтересовало это дело.
– Да нет, для меня оно не особо отличается от других. Если проникаться историей каждого клиента, долго адвокатом не проработаешь.
– Но ведь в каких-то случаях тобой движет именно чувство справедливости. Разве я не права?
– Ну тебе как профессионалу виднее.
Я сидела, обхватив колени руками, и смотрела на дождь. Воздух был наполнен запахом мокрой листвы, лес погружался в туман. Вскоре капли дождя начали затекать внутрь кабины, и мне пришлось переставить ноги. В окружавшем нас полумраке они казались совсем миниатюрными в туфлях-лодочках по сравнению с гигантскими ногами Касё.
– Мне кажется, если кто и погрузился в дело Канны с головой, так это ты.
Я тут же невольно уставилась на него и, запинаясь, произнесла:
– Почему ты так решил?
– Не знаю. Подумал, может, у вас в прошлом имел место какой-то схожий опыт. Но это так, предположение, – произнес Касё, смотря куда-то в сторону. – Но тебе ведь раньше тоже было трудно справляться со своими эмоциями. У тебя довольно сильный характер, но, если рядом с тобой появлялась другая, даже самая обыкновенная, ничем не примечательная девушка, ты все равно сразу зажималась и закрывалась в себе. Причем ты вела себя так не только в компании чужих людей, но даже со мной.
Касё, будто придя в себя, резко замолчал. Тут раздался телефонный звонок. Сердце у меня подпрыгнуло от неожиданности. Увидев, чье имя высветилось на экране, я сразу же взяла трубку.
– Гамон?
– Алло, Юки? – по его тону сразу стало понятно, что это что-то срочное.
Я слушала его, не сводя глаз с Касё.
– Касё? Да, он со мной.
Тот удивленно поднял брови. В его глазах читался немой вопрос: «Я?» Кивнув, я передала ему телефон.
– Гамон, привет. Да. Что?! Мне обязательно надо идти? Она ведь, скорее всего, меня даже не узнает. Хорошо, понял. Буду где-то через час.
Он вернул мне телефон:
– Держи.
Я отключилась и посмотрела на Касё.
– Гамон сказал, ее состояние сильно ухудшилось?
– Похоже на то, – натянуто улыбнулся он. – Дождь почти закончился, я, пожалуй, пойду. Если вдруг она умрет, я дам знать.
Касё высунул наружу свои длинные ноги и вылез из кабины.
– Не хорони ее раньше времени, – сказала я, когда он уже стоял снаружи.
– Да брось, ей нужно столько жидкости откачать отсюда, сомневаюсь, что врачи справятся, – ответил он, прикасаясь пальцем к виску.
Касё направился к набережной, не обращая внимания на грязь под ногами. Дождь закончился, но небо все еще было затянуто тучами. Уже наступили сумерки. Фигура Касё, словно тая, исчезала вдалеке. Я выскочила из детского паровозика и поспешила вслед за ним, на бегу рассекая тьму. Касё обернулся.
– Ты ведь домой? Гамон сказал, что тоже поедет в больницу, кто-то должен побыть с Масатикой.
– Да, мы уже договорились. Гамон обещал предупредить, если задержится.
– Точно, вы же женаты, – рассмеялся Касё, словно только что об этом вспомнил.
Опавшие листья намокли и прилипали к носкам туфель, поэтому каждый мой шаг сопровождался противным хлюпаньем.
Мы вышли на широкую улицу, и я почувствовала странное облегчение: непроглядная тьма наконец отступила. Свет фар ослеплял, а фонари слабо освещали намокшую улицу.
– Когда ты в последний раз видел мать?
– Когда… хм-м-м?.. – задумался Касё. – А, вспомнил, прошлым летом. Было ужас как жарко, я еле поднялся на холм, где стоит ее больница.
– Так давно, – сказала я себе под нос.
– Да, знаю, я не идеальный сын. Свалил все на дядю с тетей. Сам только деньги перевожу, а остальное вроде как меня не касается. Знаешь, я так им благодарен. Меня, чужого ребенка, они воспитали как родного. Пусть я и родственник, все равно они не обязаны были принимать меня в свою семью.
Этими дядей и тетей были родители Гамона. Мой свекор довольно обеспеченный человек, до выхода на пенсию он работал на руководящей должности в одной известной компании. При этом и он, и его жена удивительно любящие, заботливые и мягкие люди. Таких редко встретишь. И ко мне, хоть я и не самая «правильная» жена, они относились очень тепло, и о Касё заботились, как о собственном сыне. Просто идеальные родители.
– Может, моя мать боялась, что ее жизнь станет однообразной и скучной, как у ее сестры? Может, это был протест? Но я ведь уже вырос. Я не могу вот так, по щелчку пальцев, начать переживать за мать с суицидальными наклонностями.
Мы с Гамоном всего раз ходили вместе с Касё в больницу навестить его маму. Это было несколько лет назад. Когда мы пришли, она спала. Худощавая, с признаками слабоумия на лице… Нам сказали, что она уже давно в таком состоянии. На работе я привыкла видеть самых разных людей, но при взгляде на нее у меня все равно сжалось сердце: что же должно произойти, чтобы человек так сломался? Наверное, желая прервать молчание, Касё произнес:
– Знаешь, ведь принято считать, что, каким бы родитель ни был, ребенку все равно будет тяжело его потерять. Неужели это действительно так? Я без иронии, мне правда давно не дает покоя этот вопрос… Ладно, дальше я на такси. Тебя подвезти?
Он вскинул руку, и ее тут же поглотила тьма.
– Нет, спасибо.
Я смотрела вслед удаляющейся машине. На темной улице вновь воцарилась тишина.
Канна пришла в переговорную в белой блузке с круглым воротником. Ее наряд очень напомнил мне школьную форму.
– Эту блузку принес вам Касё?
Она отрицательно покачала головой.
– У всех блузок, которые приносит мне господин Анно, острые воротники. А Кёко знает, что мне нравятся круглые.
– Мы с ней недавно общались, у вас замечательная подруга. Такая проницательная девушка и может за себя постоять.
Канна широко улыбалась, слушая комплименты в адрес Кёко. Я еще никогда не видела ее такой счастливой.
– Да, она еще и очень умная! Я ей восхищаюсь. А вот парни ее почему-то не понимают.
– Вы ведь подружились сразу, как Кёко перевелась в вашу школу?
– Да. Я подумала, раз она любит читать, то мы поладим.
Я посмотрела на правую руку девушки, которую та напряженно сжала, положив на колено поверх черной юбки. Похоже, на самом деле Канна нервничала.
– Кстати, сколько вам было лет, когда вы начали позировать на занятиях вашего отца?
– Что? – переспросила Канна, как будто не поняла, о чем идет речь.
– Вы ведь иногда позировали для учеников отца, верно? Кёко сказала, из-за этого у вас даже не всегда было время с ней встретиться.
– Хм, по-моему, это началось в последнем классе начальной школы[14]14
В Японии обучение в начальной школе длится шесть лет. В первый класс дети идут в шестилетнем возрасте.
[Закрыть].
– Какие люди учились у вашего отца? Молодые? Студенты университета или постарше?
– Почему вы интересуетесь этим? – недовольно спросила Канна.
Я заметила, что теперь напряглись не только ее руки, но и плечи.
– Никто из учеников не позволял себе лишнего по отношению к вам?
Услышав мой вопрос, Канна, кажется, удивилась.
– Нет.
– Точно? Я слышала, что один студент приставал к вам.
– Я сама дала ему повод думать, что он мне нравится. Мне неприятно вспоминать об этой истории… Но в любом случае в итоге я прямо сказала ему, что не буду с ним встречаться.
– Тогда давайте немного сменим тему. Чем занималась ваша мама, когда проходили эти занятия?
Канна посмотрела на меня с недоверием, и я повторила вопрос:
– Расскажите поподробнее, где она была во время занятий?
– Не знаю, наверное, ходила по магазинам или еще куда-то… А, нет, у нее были кулинарные курсы по субботам после обеда. Отец решил проводить свои уроки именно в это время, пока мамы нет дома.
– Почему это было для него так важно?
– Он часто говорил маме куда-нибудь уйти, чтобы не отвлекать его от работы.
– Понятно, – кивнула я и перешла к следующему вопросу.
У меня возникло стойкое ощущение, что даже малейшая пауза может привести к концу нашего разговора.
– Вам нравились ученики вашего отца?
Канна неуверенно покачала головой.
– Нравились? Наверное, нет.
– Можете в двух словах описать, какое они производили на вас впечатление?
Она уж было хотела ответить, но резко замолчала.
– Все хорошо, – тихо сказала я, пытаясь ее подбодрить.
– Они были… неприятными.
Как только Канна произнесла это, ее красные от усталости глаза расширились, и из них потекли слезы.
– А… почему? – тут же спросила я. – Канна, почему вы так говорите?
– Почему я говорю, что они были мне неприятны?.. Я… я и сама не знаю почему…
– Не волнуйтесь, все в порядке. Вы можете быть со мной откровенны, – мягко произнесла я.
– Госпожа Макабэ, с тех пор как я попала сюда, мне постоянно снится сон, как я пронзаю ножом какого-то склизкого монстра. Мне так противно на него смотреть, поэтому я раз за разом втыкаю в него нож. Он мне кого-то напоминает, но я никак не могу понять, кого именно. Скажите, госпожа Макабэ, как так вышло, что я стала убийцей? Все-таки, наверное, у меня не все в порядке с головой…
– Канна, а что произошло в тот день? Может, в какой-то момент внутри вас что-то изменилось, как будто щелкнул переключатель? Так могло повлиять даже самое простое слово, самая незначительная ситуация. Расскажите, мне важно это знать.
– Сама не знаю. Я уже давно стала за собой замечать, что иногда у меня словно отключается сознание. Даже Кагава всегда говорил мне, что я слишком резко завожусь, и это ненормально. Мама тоже беспокоилась, что со мной происходит что-то странное.
– Может быть, в прошлом у вас был какой-то травмирующий опыт? Кагава говорил, вы постоянно занимались самоповреждением.
В этот момент я поняла, что Канна больше не способна себя контролировать. Она расплакалась и стала сильно трясти головой, как будто бы не соглашаясь с моими словами. Надзиратель не выдержал и прервал нашу встречу. Канна встала и посмотрела на меня красными от слез глазами.
– Это… моя вина… Это все моя вина.
Мы находились на самом верхнем этаже больницы. Я выглянула из окна. С просторной парковки выезжали автомобили. Раскинувшиеся по обе стороны дороги пейзажи рисовых полей были скучны в своей безмятежности. В пригороде Токио не найдешь величественной, не тронутой человеком природы, которая способна залечить любые душевные раны. Все утыкано домами и полями, кое-где мелькают магазины, а на дорогах тихо и безлюдно. Сложно представить, что в таком месте может произойти убийство.
Небо заволокли слоистые облака: похоже, вечером будет моросить. Мать Канны с тревогой смотрела в окно, но, когда Касё принес ей бумажный стаканчик с горячим чаем, как будто немного успокоилась и с благодарностью взяла его.
Я зачарованно смотрела на большие глаза и густые ресницы этой женщины, которые заставляли забыть о ее возрасте. Впавшие щеки сохраняли фарфоровую белизну. Она поразительно походила на девушек с картин покойного мужа – тех самых вчерашних девочек, которые только-только стали взрослыми.
– Простите, что снова вас беспокою. Мы с коллегой хотим прояснить несколько ключевых моментов в деле вашей дочери. Это не займет много времени, – с этими словами сидевший в кресле Касё почтительно склонил голову.
Мать Канны тихо ответила:
– Да, конечно.
Возможно, она согласилась поговорить с нами только потому, что мы пришли к ней в больницу и ей некуда было деваться. Чертами лица женщина не очень напоминала Канну, но одного взгляда на плечи, обтянутые темно-синим кардиганом, было достаточно, чтобы понять: это действительно ее мать.
– Как вам хорошо известно, до суда стороны защиты и обвинения разговаривают со свидетелями, чтобы собрать как можно больше информации по делу. Сегодня мы с коллегой тоже преследуем эту цель. Итак, позвольте задать вам несколько вопросов.
Касё пристально посмотрел на женщину, а затем спросил:
– Прежде всего скажите, ваши намерения не изменились? – Он хотел удостовериться, что она все еще планирует выступить свидетелем стороны обвинения.
Женщина сразу кивнула.
– Моя семья разрушена. Теперь Канна должна справляться со своими проблемами самостоятельно. Если в этот раз я попытаюсь за нее вступиться, как она научится защищать себя?
– Какими были отношения между вашими мужем и дочерью? Неужели настолько плохими, чтобы дело дошло до убийства?
– Они и правда всегда плохо ладили. Отчасти потому, что где-то в старшей школе Канна совсем перестала нас слушаться. Например, однажды тайком провела своего парня к нам в дом переночевать. Это явно был какой-то хулиган, даже волосы каштановые[15]15
От природы у японцев черные волосы, и в большинстве школ запрещено их красить. Японские хулиганы часто перекрашивают свои волосы в светлые цвета, тем самым демонстрируя свой протест.
[Закрыть]. Мой муж тогда страшно разозлился, устроил скандал. Кажется, он даже ударил Канну. С тех пор она практически не разговаривала с отцом.
– Это был единственный раз, когда он поднял руку на Канну?
– Да. Он всегда говорил, что кулаками решают проблемы только полные идиоты. Хотя, конечно, если был не в духе, мог и накричать. Но раньше все мужчины так себя вели, разве нет?
– Думаете? – ответил Касё.
Вдруг дверь открылась, и молодая медсестра ввезла в комнату отдыха пожилого мужчину на коляске. Несколько человек (скорее всего, родственники) уже ждали его у стола. Они наперебой заговорили: «Как ты?», «А у нас для тебя пудинг!» Наверное, мужчине только что сделали операцию. Он покачал головой, пытаясь изобразить недовольство, но его лицо само собой расплылось в улыбке. Комнату заполнил веселый смех. Мать Канны даже не посмотрела в ту сторону.
– Ваш муж так сильно не хотел, чтобы Канна стала телеведущей? – задал Касё очередной вопрос.
– Да. Он говорил, что отбор на телевидении очень строгий. Но пусть даже она бы прошла собеседование… Быть публичным человеком невероятно тяжело. Журналисты непременно станут совать нос в твою личную жизнь, а окружающие – распускать про тебя сплетни.
Касё недоуменно посмотрел на женщину и разжал руки, которые до этого лежали на столе и были сцеплены в замок.
– Неужели его это действительно так беспокоило?
– Конечно, а что вас удивляет?
Касё продолжил задавать вопросы все таким же мягким голосом.
– Может, было что-то конкретное, что ваш супруг опасался услышать от окружающих?
– В общем-то нет. Просто, понимаете, мой муж довольно известный человек, профессиональный художник, конечно, ему не хотелось, чтобы его родная дочь снималась в развлекательных шоу и строила карьеру, опираясь только на свою внешность.
– А вашему мужу, получается, удавалось прокормить семью, только рисуя картины… Это впечатляет.
– Ну нет, одним рисованием семью не прокормишь. Он был штатным сотрудником в художественном колледже, а еще проводил групповые занятия с ребятами, которые хотели учиться именно у него.
– Кстати, я слышал, что Канна участвовала в этих занятиях в качестве модели.
Мать Канны ответила, откинув назад свои длинные волосы.
– Да, в детстве. Было сложно найти ребенка, который смог бы позировать для картин. Канна сама сначала радовалась, говорила: «Здорово, у меня будут красивые портреты!» Но потом она стала капризничать, требовала, чтобы отец ей платил, пропускала занятия, чтобы погулять с друзьями. В итоге, насколько я знаю, Наото велел ей больше вообще не появляться на его уроках.
Что-то здесь не сходилось. Мать Канны описывала ситуацию совсем не так, как Кёко, будто рассказывала про совершенно другой случай.
– Из ваших слов у меня сложилось впечатление, что и с мужем, и с Канной у вас были в целом хорошие отношения. Вы уже потеряли супруга, а теперь, если ничего не предпринять, ваша дочь тоже лишится всякой надежды на будущее. Но ей еще можно помочь. Конечно, я прекрасно понимаю, что сейчас именно вам, ее матери, тяжелее всего, но, может, вы все-таки выступите в суде свидетелем со стороны защиты? Тогда у Канны появится шанс, искупив свою вину, начать новую жизнь.
На лице матери Канны не дрогнул ни один мускул.
– Все сложится, как должно. Я не могу ничего изменить. Мне остается только надеяться, что она сможет все преодолеть и начнет жизнь с чистого листа.
На первый взгляд могло показаться, что женщина говорит разумные вещи, но при этом меня не покидало ощущение, что она просто не хотела ни во что ввязываться. Похоже, жить вместе с Канной после того, как ту освободят, мать не собиралась.
– Вот как? – Касё какое-то время озадаченно молчал, а потом, пытаясь настоять на своем, продолжил: – Вы не думали о том, что с вашей стороны было бы правильнее помочь дочери?
Мать Канны взглянула на него.
– Посудите сами. Вы бросаете на произвол судьбы свою единственную дочь и встаете на сторону погибшего супруга. Конечно, у вас есть на это свои причины, но люди о них вряд ли узнают. В прессе ведь не рассказывают всех подробностей судебного процесса. Про вас сообщали только то, что вы будете выступать со стороны обвинения. Извините, это прозвучит грубо, но, скорее всего, многие истолкуют ваше решение как попытку избежать родительской ответственности. И это можно понять, не каждый родитель готов защищать ребенка, который совершил убийство. В том числе не каждая мать. Но наш мир полон предрассудков. Вы ведь уже начали чувствовать на себе косые взгляды? Подумайте, после суда на вас наверняка обрушится целая лавина общественного осуждения. Может, все-таки стоит вспомнить о семейных узах, которые связывают вас и Канну, и попробовать помочь ей? Это пойдет на пользу и вам самой.
Женщина громко прокашлялась. На ее лице, красивом, но до этого момента непроницаемом, впервые проступили эмоции. Она замерла, обдумывая слова Касё, а спустя минуту дала свой окончательный ответ:
– Нет, все-таки ничего не выйдет. Что я скажу в суде? Мне ведь не от чего ее защищать.
Дождавшись, когда в разговоре возникнет пауза, я обратилась к матери Канны:
– У меня тоже есть к вам несколько вопросов, если вы не возражаете.
Она холодно ответила:
– Вы ведь клинический психолог, я правильно услышала? Не психиатр?
Я сделала вид, что не заметила, насколько едким тоном она это произнесла.
– Да, я закончила бакалавриат и магистратуру по специальности «Клиническая психология». Кроме того, я прошла обучение новым методам оказания психологической помощи у главврача клиники, в которой сейчас работаю. Мой стаж – более восьми лет.
– А я слышала, что для работы клиническим психологом никакое образование не требуется. Что вы вообще можете знать? Психиатры получают нормальное медицинское образование, а чему и где учились вы?
– Действительно, некомпетентные специалисты – это большая проблема в нашей сфере. Но у главы нашей клиники также есть большой опыт работы психиатром. Можете не сомневаться в моей компетентности.
– Хорошо, допустим, глава вашей клиники – действительно выдающийся врач. Но вы сами еще так молоды. Неужели вы и правда думаете, что способны помочь моей дочери? Мы хорошо ее воспитали, а она взяла и убила собственного отца из-за ссоры о работе. И вы считаете, что можете вылечить ее?! Тогда вы ничего не понимаете ни в воспитании детей, ни в людях вообще.
– У меня нет задачи вылечить Канну. Я хочу разобраться в ее прошлом. Кстати, у меня есть к вам вопрос. Вы когда-нибудь замечали, что у Канны на руках есть шрамы?
– Да, и?
К моему удивлению, даже теперь мать Канны сохраняла полную невозмутимость.
– Вы когда-нибудь спрашивали дочь о том, как они появились?
– Спрашивала. Оказалось, это была курица.
На мгновение я потеряла дар речи.
– По дороге в школу на нее напала курица, отсюда и шрамы. А что?
– Канна сама так сказала? Когда примерно это произошло?
– Когда я была на Гавайях. Канна тогда училась в последнем классе начальной школы. С ней в детстве часто что-то такое случалось, она постоянно ходила с царапинами и синяками. Вечно витала в облаках.
– Вы ездили на Гавайи? А Канна осталась на это время дома, вместе с отцом?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?