Текст книги "Девочка из рода О'Хара"

Два дома – две крепости

Батлер сидел в одиночестве и вертел бокал с виски. Отраженные лучи солнца пускали «зайчики» в глаза. Батлер думал: «Филипп походит на сумасшедшего. После своего чудесного спасения со дна озера он фразы не сказал, в которой бы не фигурировала Эллин».

Батлер был в черном сюртуке, черных в серую крапинку рейтузах и мягких коротких сапожках. Стиль его одежды выдавал заядлого наездника. Но в последнее время Батлер забыл свои любимые привычки.

После появления Филиппа Озерное имение стало походить на штаб заговорщиков. Филипп ходил по пятам за Батлером и говорил, что Эллин может не вынести тирании сумасшедшего Робийяра и сама сойдет с ума. Юноша чувствовал душу своей любимой. Батлер мрачно отвечал, что он думает над тем, как помочь несчастной паре.

Как много лет спустя, после поражения Юга, когда повсюду начались беспорядки, связанные с наглостью черных, непосредственно затронувшие Скарлетт О'Хара, мужчины из общества организовали «Ку-клукс-клан», так сейчас Батлер и Филипп думали, как побороть сумасшедшего Пьера Робийяра, оболгавшего Филиппа.

В это время Филипп, сидя в длинной ночной рубашке перед распятием Христа, говорил, глядя на него:

– Спокойной ночи, моя девочка!

Батлер, в своем кабинете этажом ниже, услышал это сквозь тонкие перегородки и нахмурился. Он достал часы и посмотрел на их бесконечный ход. Секунды уходили – нефть лежала мертвым грузом в земле Робийяра, а Филипп страдал по Эллин. Батлера это раздражало.

Каждое утро, когда Батлер встречал Филиппа за завтраком, тот с видом величайшей тайны рассказывал своему другу свои воспоминания о Эллин. Что думает Эллин, когда встает, и как это соотносится с тем, что она ест за завтраком.

Батлер узнавал интимные обычаи дома и по жизни и взглядам дочери Робийяра судил о том, какой у нее отец.

Батлер понял, что Робийяр – тиран, но несчастный, поставленный жесточайшими обстоятельствами в непереносимые условия. Батлер даже подумал, что Робийяр не по своей воле выгнал племянника из имения. Что-то заставило его это сделать. И это что-то было, по всей видимости, тайной Робийяра.

А тем временем жизнь в имении Робийяров напоминала осадное положение. Пьер понимал, что за первой попыткой Филиппа встретиться с Эллин последует вторая и третья, до тех пор, пока Робийяр не сможет подстрелить своего любимого мальчика, или Филипп не похитит Эллин, либо Эллин не отравится от тоски. Но тайна Робийяра была сильнее самого Пьера. Он не мог позволить пожениться двум молодым людям.

Его заботы о нефти отошли на второй план. Самое важное было узнать, куда делся Филипп.

И не только для того, чтобы поймать его, но и чтобы выручить из беды, если это было необходимо.

А вдруг милый мальчик попал в плен к бандитам. Пьер взмахнул воображаемой саблей, срубая им головы. Или милый Филипп сейчас голодает: Пьер захотел накормить родного мальчика из своих ладоней.

А на людях ему приходилось изображать кровавого деспота и поступать соответствующим образом.

Батлер был недалек от истины, когда говорил Филиппу, что жизнь Робийяра превратилась в сплошной ад. Он перестал принимать гостей, он стал их дичиться, ему казалось, что все смотрят на него с нескрываемым презрением и говорят о его челе, отмеченном Каиновой печатью. Старого Пьера преследовал призрак Филиппа. В каждом ночном скрипе ему чудилось: это Филипп пришел в его дом, чтобы похитить Эллин.

Пьеру снились по ночам огромные звери, что гонятся за ним, и у каждого – голова Филиппа. Одновременно его преследовал образ маленького племянника, который оставлен один у открытого окна и плачет. Пьер стал неврастеником. Доктор Мид прописывал ему пилюли за пилюлями.

Глубокой ночью Пьер проснулся в холодном поту. Его немного тошнило. Он вышел из кабинета и прошелся по спящему дому. Все тихо. Робийяр постоял в темном коридоре, прислушался. В темноте не было видно дорогих полотен, что украшали стены коридора. На них изображались морские сражения, в которых принимал участие французский адмирал – дед Робийяра. Его вздернули на виселице якобинцы. Бабушка смотрела на казнь из окна дедушкиного дома, а в это время ее обнимал любовник, дедушкин друг. Видимо бесчувственность и верность мнению общества – в крови Робийяра.

И все из-за страшной тайны, которая тяготеет над головой старого Пьера.

Эта тайна жжет и мучает старого Робийяра, и может быть, он скоро не выдержит, силы покинут его, и тогда все узнают про семейство Робийяр.

Но пока, силы были, Пьер делает вид, что все идет как надо.

По коридору разносились звуки храпа няньки Ду. «Ну и старуха», – подумал Пьер.

Он вдруг понял, как надо поступить, чтобы не бояться, что Филипп может похитить Эллин. Чтобы привести план в исполнение, необходимо было только срочно выехать в Саванну.

Кто-то прошлепал по темному длинному коридору. Пьер вздрогнул. Из-за угла на него пристально смотрел шлем воина XIII века, в котором предок Робияра переплывал пруд, гоняясь за голой пейзанкой, и утонул. Шлем венчал латы, в руках рыцаря был зажат меч. Пьер его вынул. Чьи-то детские ножки спускались по лесенке. Пьер вспомнил приметы: слышать детские шаги – к утопленнику. Звук шагов перешел на галерею второго этажа. Пьер бесшумно попробовал пройти по коридору. Неструганные половицы отчаянно кололи его босые ступни. Каково же ребенку, если это не призрак. Чей же. Сьюлин или Кэролайн? Еще пара шажков, и все стихло. Пьер подождал, пытливо всматриваясь в темноту перед собой. Не видно и не слышно. Ничего. Пьер поперхнулся. Стало трудно дышать. И в то же время звать на помощь опасно: а вдруг злоумышленник окажется ближе, чем помощник? Старому Пьеру с призраками не справиться. Сердце. Пьер бросился к себе в кабинет. Запер задвижку. Пока она скрипела, он не услышал, как в коридоре раздался детский короткий смешок.

В то же время на третьем этаже тихо заскрипела дверь спальни средней дочери – Евлалии. Тот, кто спал в комнате, по-видимому, этого не слышал, ибо был укрыт с головой. Тело под одеялом оставалось неподвижным. На порог спальни проскользнула фигура в черном. Осмотрелась. Взгляд задержался на одеяле. Никто под ним не шелохнулся. Дверь опять пронзительно заскрипела. Фигура вся с головы до ног была закутана в черное. Казалось, она должна была задохнуться. Фигура прислушалась к звукам за дверью. Никаких шагов. Преследователь струсил – в собственном доме. В соседних комнатах, где спали Эллин и ее нянька Ду, скрипа, пожалуй, не слышали.

Жизнь Евлалии была под угрозой.

Фигура бесшумно проскользнула к спящей. Та тоже могла задохнуться, потому что с головой накрылась одеялом. Мрачное существо моментально и решительно сдернуло одеяло. Под ним никого нет. Гора подушек. Таинственный гость облегченно вздыхает. Сбрасывает с себя покрывало и забирается в чужую кровать. Когда его последние перед сном опасения развеиваются, он с головой накрывается одеялом и засыпает.

Но прежде чем заснуть, таинственное существо говорит себе: «Я обязательно помогу Эллин – иначе она умрет от тоски. Кажется, мистер Робийяр что-то придумал. Иногда привычка говорить с самим собой вслух оказывается очень полезной. Он нашел способ разлучить Эллин и Филиппа. Я расскажу об этом бедной девочке, а потом мы узнаем, каким образом». Последние мысли проносятся в голове ночного существа мимолетно, падая на территорию сна.

Тишина и тьма кромешная поглощают «Страшный Суд» Робийяра. Сам старый Пьер долго не может уснуть и все бормочет:

– Кажется, я нашел выход, но для этого я завтра должен оставить свой дом. И сделать это надо как можно тише.

Потекли ночные часы. Первые лучи солнца позолотили крышу дома Робийяра, заглянули во все спальни. Эллин спала неспокойно, младшая сестричка Полин видела какие-то свои детские сны, а вот в спальне Евлалии лучи солнца высветили голову таинственного существа, которое забралось в постель девушки. Конечно, это она, Евлалия. Она шпионит по всему дому за своим отцом и пытается узнать его тайны. Каждую секунду она подозревает, что в ее отсутствие к ней в комнату заберутся настоящие разбойники, и устроят в ее кровати засаду. Этого она боится. Когда страх оставляет ее – она спит. Мертвым сном. Но чутким.

Едва первый луч солнца попал ей на закрытые веки, девушка, несмотря на то, что заснула под утро, наморщила носик. Видимо, у нее была какая-то неотложная причина вставать так рано.

Евлалия открыла глаза. С трудом поднялась в постели и потянулась к своей ночной накидке, неосторожно оставленной на стуле. Потом что-то сообразила, засунула ее под подушку и надела легкий светлый шлафрок. Выглянула в окошко и замерла.

Во дворе ее отец разговаривал с конюхом. Евлалия выскользнула из своей спальни и помчалась вниз. Оставаясь невидимой, она слушала весь разговор.

– Аллилуйя, немедленно запрягай мою коляску. Дорога будет дальняя. О том, что я уезжаю, не должна знать ни одна живая душа в доме, особенно дочери, а мисс Эллин – особо. Если от кого-либо услышишь вопросы по поводу моего отсутствия, отвечай: вы что, не знали, мистер Робийяр занедужил и заперся в своем кабинете – готовится к ночной охране дома. Все понял, Аллилуйя?

Смышленый раб склонился в низком поклоне. Губы его змеила хитрющая улыбочка. Робийяр ее не видел.

– И еще. Все сложные вопросы решай только со старой Ду. Она в курсе. Чуть что – беги к ней. Все. Через пару дней мои дочери уедут отсюда в Саванну – внимательно проследи за их коляской. Они поедут поездом, но до станции пусть едут на Ласточке – она поспокойнее. Если что, не понесет. Я пойду возьму провизию, а ты тут управляйся скорей.

Евлалия юркнула в темные сенцы. Спряталась за тележку. Сапоги Пьера Робийяра прогромыхали где-то рядом с ней, потом раздался скрип лестницы. Евлалия помчалась наверх по параллельному черному ходу. В доме все еще спали.

Робийяр вошел к себе в кабинет. Евлалия через пару секунд прильнула к замочной скважине.

В комнате Робийяра сидела женщина. Угол обзора замочной скважины был очень мал, и Евлалия разглядела только юбку. Робийяр, меряя кабинет взад и вперед, обратился к таинственной собеседнице.

– Да, на тебя вся моя надежда. С Эллин ничего не должно случиться. Что в голове Филиппа – неизвестно. Он может похитить мою девочку в любой момент. Следи за домом в оба. Раздай слугам ружья. При любом появлении неизвестного пусть стреляют. Пусть стреляют, даже если это будет Филипп.

Я отлучусь в Саванну ненадолго. Зачем? Не могу тебе сказать, представь себе, боюсь сглазить. Ты остаешься в доме за мужчину.

– Мне не привыкать, – прогромыхала басом таинственная собеседница.

– В любом случае долго вы здесь не пробудете. Как только я устрою наши дела в Саванне, я вызову вас к себе. В доме бабушки Робийяр Эллин будет надежно спрятана. Пока она здесь – я неспокоен. И потом, Аллилуйя мне сказал, что здешние западные ворота совсем не запираются – я узнал об этом только утром. Злоумышленник может проникнуть через них – никому об этом не говори. Авось обойдется. Мое отсутствие держите в тайне как можно дольше. Исправно носи в кабинет еду и, ты уж не обижайся, съедай все за меня, чтобы слуги ничего не заподозрили и дочери тоже. Для: всех ответ один – болен или отдыхает, зато по ночам не спит, ходит с дозором вокруг имения. Слуги должны верить, что каждый вечер я тайно отправляюсь на коне сторожить дом. А сейчас я не мешкаю. Уезжаю. Аллилуйя заждался. Береги дочерей.

Евлалия стрелой отлетела от замка и бросилась к себе в спальню. Не раздеваясь, юркнула под одеяло и закрыла глаза. За дверью раздались шаги. По поступи Евлалия догадалась – отец.

Шаги зазвучали в коридоре, замерли между спален трех дочерей и двинулись к двери спальни Евлалии. «Господи, не выдай». Дверь со скрипом отворилась, и шаги приблизились к изголовью. На Евлалию кто-то в упор смотрел. Это был недобрый взгляд – она чувствовала это. Ее мать тоже чувствовала. Когда муж смотрел на нее во сне, она видела кошмары, будто ее сына, которого у ней не было – режут. Она это рассказывала только Евлалии – своей любимице. Сердце готово было выскочить из груди – дыхание не успокаивалось. Отец наклонился над дочерью и дотронулся губами до ее чела.

– Спи спокойно, доченька, – прошептал он, и шаги удалились.

Заскрипела дверь в спальне Эллин.

«В любимые записал и ничего не заметил», – подумала Евлалия.

Шаги проскрипели в спальню к младшей Полин и, наконец, затихли внизу. Через пару минут раздался приглушенный стук копыт. Евлалия подлетела к окну. Черный мрачный всадник выезжал из поместья «Страшный Суд». Девушка облегченно вздохнула и вернулась под одеялко. Теплое. Мамой покойницей пахнет. Юная мисс любила запах покойников. Это рисовые веточки так пахнут. В Европе на мертвецов еловые лапки кидают, чтобы не оживали, а на Юге Штатов – рис.

Евлалия немного полежала и на самом деле заснула. Ей снилось, что Пьер Робийяр повесился.

К завтраку ни она, ни Эллин не вышли. Старая Дева зашла к каждой в спальню. Евлалия спала безмятежным сном, а Эллин сидела, уставившись в одну точку. Старая Ду походила вокруг маленькой девушки, повертелась и ушла. За дверью ей послышалось, будто Эллин тихо плачет, нянька Ду воротилась – Эллин сидела в той же позе. Ду помрачнела и вышла. На этот раз хлопнула оконная ставня. Ду подождала. Прошелестели легкие шаги, повисла тишина – Ду перекрестилась и заглянула в спальню. Эллин стояла на подоконнике.

– Доченька моя! – закричала Ду.

Эллин обернулась на крик, дернулась, потеряла равновесие и закачалась на самом краю. Ду подоспела вовремя, оставались считанные доли секунды до падения в пустоту. Ду схватила Эллин под руки и увела в свою спальню. Она заперла в ней Эллин, а сама пошла наверх.

За обедом Евлалия поинтересовалась, где папа.

– Спит, – недовольно буркнула нянька Ду. – Ночью ему работы хватает.

– А где Эллин? – спросила Евлалия.

– У меня – заперта.

– А что случилось?

– Выброситься из окна хотела.

– Бедняжка, может, она просто воздухом подышать надумала?

– И для этого встала на подоконник, чтобы носом не промахнуться?

– Никогда не поверю, что наша Эллин решила сигануть с третьего этажа. С нашей крыши прыгни – ничего, кроме хвоста не сломаешь. Надеюсь, за этот поступок против нее не выдвинуто обвинение судебным прокурором. Где она? Отвечай, нянька, я хочу увидеться с заключенной Эллин Робийяр.

– Господь с тобой, какая же она заключенная? Так просто, ради острастки, заперла я ее у себя в шкафу.

– Как в шкафу?

– В шкафу. Так еще моя мама-покойница поступала, когда я напрокажу.

– Ду! Она ведь не рабыня.

– Рабыня.

– Как это?

– Своих страстей. Раз так, пускай посидит – подумает, как папашу Робийяра расстраивать. Не волнуйтесь, я ей дырки в шкафу сделала – не задохнется.

– Господи, это возмутительно! Вы ей могли сверлом кости повредить.

– Ничего. Не повредила. Пока сверлила сидела как мышь. Тихо. И вообще! Здесь я мужчина, – выпалила нянька Ду. – Мне господин, когда уезжал…

– Что? – Евлалия многозначительно замолчала. – Кто уехал?

Нянька Ду проговорилась.

– М-м-м. Никто. Мне мистер Робийяр, когда засыпал, велел смотреть за Эллин, а если она на себя руки наложит, кто отвечать будет? Пускай сидит в шкафу. Пока не проснется.

– Или вы сейчас меня допускаете к Эллин, или я иду к отцу, чего бы это мне ни стоило.

В воздухе запахло разоблачением. Если Евлалия уйдет в кабинет к Робийяру, ложь няньки Ду откроется.

– Что ты, детонька! Не ходи – не буди. Так и быть, пущу тебя к Эллин. Может, она тебя послушается и сигать в окошко не будет.

– Не будет. Уж я знаю, что ей сказать, чтобы она этого не делала.

Евлалия вышла из-за стола победительницей.

Старая Ду провела ее к себе в спальню, выпустила из шкафа Эллин. Та молча уселась перед сестренкой.

– Ду, оставь нас.

Старая нянька что-то почуяла, но Евлалия не давала поводов к расспросам. Ду вышла, но прилипла к замочной скважине.

Евлалия хищно посмотрела на дверь, достала из волос длиннющую шпильку и подошла к двери. Л потом начала медленно просовывать ее в дырочку.

– Если старая Ду будет подсматривать, я ей выколю глаз.

За дверью послышался тихий вскрик и нянькины тяжелые шаги, топающие прочь от двери.

Евлалия зашлась тоненьким детским смехом. Достала из кармашка кусочек воска, какой подарил ей пасечник Таурика, залепила им замочную скважину и бросилась к сестре.

– Элли, дорогая, я знаю, как тебе соединиться с Филиппом. Отец покинул имение – это страшная тайна. Дом никто не охраняет. Ты должна написать записку Филиппу, чтобы он приехал за тобой – я доставлю ее к нему. Где он скрывается?

Надежда окрасила щеки Эллин.

– Я этого не знаю. Мне казалось, что ему помогает кто-то из наших соседей.

– С чего это ты взяла?

– Когда мы с ним последний раз виделись у озера его сопровождал конный негр с очень хорошим выговором. Такие есть только у одного соседа – у Батлера, да и озеро, в которое нырнул Филипп, принадлежит Чарльзу. Так что, если где Филипп и может быть, то у него.

– У нашего злейшего врага?

– Ах, оставь, Евлалия! Мы теперь сами враги всему свету и прежде всего отцу.

– Ты права. Поэтому у меня план. Ты должна написать Филиппу, срочно его предупредить, пусть выручает, тебе осталось жить пару дней.

– Меня хотят убить?

– Да нет! Глупышка. Запереть в доме бабушки Робийяр, откуда тебе не выбраться.

– Я умру без Филиппа.

– Именно потому я и говорю – «осталось жить». У нас в распоряжении пара дней. Я сегодня же ночью хочу отправиться к Батлеру.

– Но ведь дом охраняется. Тебя не выпустят.

– Это моя забота. Отец сам поможет мне.

– Его же нет, или ты бредишь?

– Сама поймешь скоро брежу или говорю правду.

Еще одна жертва

В это время старая Ду не находила себе места от волнения. Что-то будет? – спрашивала она у себя. У нее трижды падала вилка на пол – дурной знак.

К ужину спустилась только одна Евлалия.

– А что папа, почему он нас не хочет видеть? – капризным тоном осведомилась она.

– Тише, мисс Евлалия. Он отдыхает. У него вечером ночной дозор.

– А что же так слуги шумят. Скажите им, что у папеньки ночной дозор, пусть угомонятся. Пусть поспит, я правильно поняла?

– Да-да.

Евлалия откушала за двоих. А когда вставала, неловко опрокинула поднос с приготовленной для отца едой.

На лице няньки отразилось сомнение, как на это реагировать.

– Мистер Робийяр остался без ужина.

«Сама ведь обед за Робийяра сжирала, я спасла тебя от ужина. Лопнешь ведь», – подумала Евлалия. И ушла спать.

Скоро пошла наверх и нянька. Лево и Право она наказала стеречь ворота и никого не выпускать.

Знаменитые тупостью близнецы устроились сторожить дом. Они помнили наказ Евлалии: «Смотрите не засните, когда мой отец ночью на дозор выезжать будет.» Пробило полночь. Лево заснул первый. Право клевал носом, но еще держался. Вдруг в конюшне раздалось какое-то шевеление. Братья встрепенулись и с ружьями наперевес устремились к сараю. Факелы в их руках дрожали – ночь выдалась больно жуткая.

В неверном свете огня, который норовил совсем погаснуть, они разглядели мистера Робийяра, который садился на верного Гнедого. Его старый военный мундир бросался в глаза. Старый господин был заметно ослаблен. Он с трудом забрался на коня. Гнедой плохо слушался. Братья переглянулись. Такого еще не бывало.

– Может, колючка под хвост попала, масса Пьер? – робко спросил Право.

Вместо ответа старый Пьер, конь которого доковылял только до двери сарая, обернулся к рабу и огрел его плеткой. И в наказание тут же зашелся в неудержимом кашле – бабьем, повизгивающем.

– Открывай ворота, мерзавец! – сдавленным от гнева фальцетом воскликнул хозяин. Он наконец-то справился с конем.

Раб поежился, братья еще не видели старого Пьера таким злым. Ворота открыли, и мрачная фигура капитана армии Соединенных Штатов выехала за ограду.

Ни говоря больше ни слова, Пьер Робийяр растаял во тьме. Братья зашептали слова молитвы.

Они не видели, что когда Гнедого пустили галопом, у старого Пьера из-под его такой же старой шляпы выбилась длинная каштановая коса. Мужчина с таким украшением держал путь к «Беременному озеру».

Если бы Лево и Право умели летать по воздуху и перенеслись бы на дорогу, ведущую к Саванне, за много-много миль от их графства, они бы очень удивились, обнаружив на ней мрачного Пьера Робийяра. Он мрачно погонял лошадь, и в голове его раскручивался давешний план. Филипп должен забыть Эллин.

А в это время второй «Пьер Робийяр» – с косой – приближался к имению Чарльза Батлера. В его руке было письмо, которое – попади в руки ее возлюбленного – этим же вечером решило бы все проблемы. Эллин встретилась бы с Филиппом. Маленькая девочка больше бы не дрожала от тоски. Двое молодых людей были бы на пороге счастья. И этого никто не знал, кроме Эллин и «Робийяра» с косой, стучавшегося в ворота дома мистера Батлера. Мистер Батлер в это время ужинал.

На дворе у Батлера было столпотворение. Группа черных карлов разбила свои шатры и предавалась ночным утехам. Кто-то визжал, кто-то изображал из себя свиней – чтобы было жутко человеку несведущему. Прямо на дороге, ведущей к дому, валялся труп младенца. Кто-то из труппы карликов бросил его здесь, когда всех созвали на репетицию. Младенца тащили за руку, а потом также буднично оставили лежать в грязи. Была уже ночь, и только поэтому его никто не находил. Двойник старого Робийяра тоже проехал на лошади мимо и ничего не заметил. А вот что лошадь ничего не почуяла – было удивительно.

В Озерном имении подходил к концу ужин. Батлер доедал своего цыпленка и выражал неудовольствие по поводу своей филантропической деятельности. К нему в имении прибилась бродячая труппа черных карликов. Они разбили свои шатры неподалеку от имения. У дубовой рощи. Это были уроды, что иногда рождались среди черного населения Юга, но не умирали, как белые, а находили свои особые пути примирения с жизнью. Одним из этих путей – было балаганное зрелище. Стыдоба. Такие труппы в количестве одной-двух на все южные штаты кочевали по городам и поселениям молодых графств и показывали свое умение заскорузлым в стандартных развлечениях спиртным и женщинами горожанам. «Балаганщиков» боялись и ценили.

Хозяин карликов через подставных лиц, чтобы не пугать Батлера своим видом упросил того принять их на ночь, а может и дольше. Батлер согласился. Ему самому было любопытно посмотреть на чудо природы.

После ужина Батлер пригласил директора клоунов к себе. Ему было интересно взглянуть на начальника уродцев. Тот согласился прийти, но с помощником. Батлер обрадовался. Ужин подходил к концу, Батлер справлялся с последним рябчиком, которого запекли в улиточном соусе и томатной шкурке.

Покой гастронома прервал Псалом, который просунул голову в дверь. Волосы стояли дыбом.

– Ты научился фокусам, Псалом!

Батлер показалось, что это начало встречи с карликами. Но лицо негра выражало обратное. Не радость и удивление. Страх и трепет.

– Масса, беда.

Портрет на котором была нарисована бабушка Батлера покосился.

– Что такое, раб?

– Пьер Робийяр собственной персоной привязывает свою лошадь к вашей коновязи под окнами дома.

Хмель мигом слетел с Батлера.

– Это невозможно. В моем доме – Филипп.

Но ужас Псалома был беспределен.

– Из-за меня, мистер Батлер. Из-за меня. Ведь это я знаю про нефть. А вы – от меня. Пьер приехал затем, чтобы нас убить.

Батлер пристально посмотрел на Псалома, оценивая степень его умственного потрясения.

– Логично, – сказал он неожиданно. – Но не принимать его нельзя. Батлеры никогда не были трусами. Хотя его дуэль со мной – сейчас некстати. Он мне нужен живым. Но почему не мертвым? – И Батлер дьявольски усмехнулся.

– Псалом!

В ответ мертвая тишина. «Спрятался уже. Успел. Придется самому дверь открывать».

За порогом кто-то заскребся. «Робко же он начинает».

– Входите. – Дверь отворилась. На пороге стоял незнакомец с карликом. Нормальный белый человек, со странным лицом, и рядом, уцепившись за локоть – черный лилипут.

– Добрый вечер, мистер, – прохрипел нормальный белый. – Позвольте представиться. Вы нас звали: мистер Галлимар. Директор. А это мой помощник. Вот. Не стесняйся, Снепс, выходи.

Батлер расслабился.

– Господа, вдвойне приятный сюрприз. Рад! Рад! Но не сейчас. У меня чертовски важная встреча. Почти как с чертом. Через пару часиков – с вами. Хорошо?

Две фигуры склонились в почтительном поклоне. «Теперь он войдет без предуведомления». Надо закрыть. И вернуться к окну. Батлер приготовился к достойной встрече соперника, которого когда-то смертельно оскорбил. Дверь медленно заскрипела. Без объявления получилось. Как в салуне, нехорошо. Батлер повернулся спиной. Увидеть спину врага всегда больно. Хочется метнуть в нее нож, но не получается.

Дверь отворилась и затворилась. Молчание. Батлер оглянулся. На пороге стояла служанка. Что?! Откуда?! Нет – на пороге стояла бе-ла-я жен-щи-на!

– Вы кто? – спросил грозный хозяин почему-то тенором.

– Евлалия Робийяр.

– Кто-о?

– Евлалия Робийяр. А вы мистер Чарльз?

Девушка в костюме капитана армии Соединенных Штатов с толстой косой на плече стояла перед Батлером и мяла в руке платочек.

– А папаша ваш где?

Ее синий мундир контрастировал с белой краской стен и двери. А лицо посетительницы было еще белее краски на обоях.

– Его нет.

– Боится войти?

Девушка была неимоверно худа, пальчики в крови.

– Я приехала одна.

Часы пробили час ночи. Евлалия шарила глазами по комнате, ища следы Филиппа. Спасение двух любящих сердец было близко. Старый Пьер мог проиграть Батлеру – нужна была толика взаимного доверия между ним и дочерью его врага. Но доверия не было. Встретились два непонимающих друг друга человека.

– Мистер Чарльз, не ищите у меня за спиной моего отца. Это я в его мундире стою перед вами – не он. Вам неверно доложили. Посмотрите на меня. Я – не мужчина.

– А-а, хм… Знаете, несколько неожиданно. Ждешь одного – является другая. У вас какие дела?

В это время Филипп сидел наверху в своей спальне. Он не знал, что его кузина внизу у Батлера. Филипп хотел спуститься к Чарльзу за советом. Ему снились плохие сны о Эллин – он хотел искать помощи – Эллин нужна была ему сейчас. Если бы он знал, что от собственного счастья его отделяют только один пролет лестницы в тридцать девять ступеней! Не знал и Батлер, что его планам был бы уготован счастливый финал, если бы он догадался, что перед ним союзница, а не враг.

Филипп в волнении прошелся наверху в спальне. Звуки его шагов отдались внизу в гостиной. Батлер закашлялся. Евлалия могла что-то подозревать – Батлер жил всегда один. Кого же он приютил вдруг, да еще в ту пору, когда исчез племянник соседа-плантатора. Девушка напряженно смотрела на Чарльза, решившего, что визит мисс Робийяр – провокация. Очень хитрая и коварная. Но бесцельная.

– К вашим услугам, мисс, – холодно проронил Чарльз.

Филипп бросился на кровать. Половицы отчаянно заскрипели. Внизу в гостиной Евлалия вздрогнула.

– Моя милая Эллин, где ты? – шептал Филипп. – Услышь меня, мое солнышко. Посмотри в окно – мы увидим с тобой одну луну. Наши взгляды встретятся на ней. Мы возьмемся за руки.

Идти вниз расхотелось. Сияла полная луна. Она дарила ощущение связи с милой девушкой, запертой далеко от Филиппа во враждебном доме.

– А помнишь, как я целовал твои пальчики? – спросил беззвучно Филипп у своего видения.

Оно откликнулось. В имении Робийяра Эллин открыла глаза. Ее спальню также освещала небесная лампа.

– Филипп, я тут, – прошептала девушка. – Мрачный дом, мрачные стены хотят, чтобы я умерла. Посмотри на луну и приди ко мне, любимый, – слеза покатилась по щеке Эллин.

В соседней спальне закряхтела кровать – это верная Ду устроилась сторожить сон воспитанницы. Она была Цербером, она не знала, что несла только зло маленькому существу, что спало и видело в грезах любимого.

– А помнишь, как ты целовал мои пальчики? – тихо спросила Эллин, и слезы ее скатились в ямочку, рожденную улыбкой, которая осветила лицо девушки. – Мы шли с тобой, взявшись за руки, ты назвал меня любимой, а я не поверила. Попросила не шутить, и ты впервые поцеловал меня. Зачем ты меня поцеловал – на беду нам обоим?

Тучи закрыли лампу.

Филипп на своей кровати приподнялся и зашептал-зашептал, не разбирая, что шепчет, уронил голову на подушку и заплакал. Он попытался сдержаться, но душу переполняла скорбь.

– Чего вы ждете, мисс? – разорвал внизу тишину грубый голос Батлера.

Евлалия шмыгнула носиком. Она не находила следов Филиппа в доме.

«Неужели нельзя спросить напрямую: мистер Чарльз, не прячете ли вы у себя в доме Филиппа? Это так просто: раскрыть свое сердце другому, но почему-то нельзя. Как тоскливо в этом доме, если в нем никогда не было Филиппа!»

– Я, собственно, по глупости к вам пришла, – безвольно прошептала девушка. И в уголках ее глаз блеснули слезы.

Если бы Батлера не душил гнев, оттого, что присутствие Филиппа может открыться этой девчонке, которая явилась в его дом шпионить, он не склонил бы своего лица вниз, скрывая маску гнева, и заметил бы две мелькнувшие слезинки. Тогда он понял бы, что девушку привели любовь и тоска, а не хитрость и ненависть.

Сердце старого дуэлянта было глухо к бесхитростным знакам отчаяния беззащитной девочки.

– Мистер Батлер, скажите, у вас в доме не живет наш кузен Филипп? – беззвучно прошептали губы Евлалии.

– Что? Что вы сказали? – подозрительно спросил у девушки-подростка страшный хозяин. – Я не слышу. Говорите громче. Вы глухая и немая? Или ваш папаша научил вас так разговаривать со старшими?

– Не кричите на меня, – еще тише произнесла Евлалии. – Я не могу, когда на меня кричат. Мне было страшно, пока я ехала к вам. Мне надо успокоиться, смилуйтесь.

У сердца бедной самоотверженной сестрички Эллин лежало письмо, которое должно было спасти жизнь обоим влюбленным.

– Я хочу вас… спросить…

– Что? – перебил ее Батлер. – Что вы шепчете? Вам было страшно? Так зачем вы тогда ехали?

Если бы этот громила, который пользовался своей безграничной властью в доме, знал, какого труда и страха стоило бедной маленькой девочке обмануть черных злых рабов, которым было приказано стрелять на малейший шорох в темноту – а она выводила коня негодяя-отца! Если бы этот закоренелый картежник, который похвалялся самообладанием мог представить, какого страшного труда – почти до обморочного состояния – стоило маленькой девушке одеть мужской костюм, сесть на страшного Гнедого, который подпускал к себе только своего хозяина, и маленькой детской ручкой вывести его за ограду и провести через ночь к этому страшному большому дому, который звался Озерным имением! Если бы ЭТО Батлер знал, он бы покраснел, потому что он не совершил и сотой доли того, что сделала маленькая девочка.

Ее лицо было красным не от жары в комнате, оно было расцарапано ветками, что хлестали девушку по лицу, пока она всю дорогу молила тоненьким голоском: