Текст книги "Одиннадцать сребреников"

Не глядя на Ганса, стражник отошел прочь.

Три женщины с'данзо с почтительным трепетом уставились на Ганса. Так же смотрел на него к мужчина, сидевший по соседству.

Мигнариал сказала:

– Это…

– Меня зовут Гансис, – представился Шедоуспан, подходя поближе к прилавку и улыбаясь мальчишески невинной улыбкой. Он чувствовал себя весьма элегантным в своей новой тунике, несмотря на то что на ней не было никакой отделки и узоров. – Приветствую вас, Бирюза и Зрена. Уверяю вас, что я знал мать Мигнариал куда лучше, чем двоих упомянутых мною сержантов стражи. Те просто оказались у ворот города в тот час, когда мы въезжали в Фираку.

Женщины восхищенно смотрели на него, а потом засмеялись. Ганс тоже не удержался от смеха.

Дальше началась обычная женская болтовня – бесконечная, полная охов и ахов. Ганс почти не участвовал и беседе и слушал вполуха. Он заметил, что Зрена не сводит с него своих огромных темных глаз и отворачивается только тогда, когда он бросает взгляд в ее сторону. Примерно через час Ганс отошел поговорить с мужчиной из соседней палатки, который торговал фруктами. Среди прочего на его прилавке лежали замечательные персики.

– Я приехал издалека и не уверен, смогу ли правильно определить время по солнцу, – сказал Ганс. – Кажется, полдень уже близится?

– Наверняка. Вот-вот наступит. Откуда вы.., а, неважно! Я слышал ваш разговор с тем крикливым Красным и теперь не смею спрашивать, откуда вы приехали. Возьмите персик. В подарок от Яшуара, – добавил торговец, хлопая себя по груди. – Я рад видеть, что кто-то осмеливается встать поперек дороги горлопану-легавому, который строит из себя важную шишку. Вы действительно знаете сержанта Гайсе и.., как вы сказали, зовут другого?

Ганс улыбнулся, не разжимая губ.

– Спасибо, Яшуар, – произнес он, беря персик с прилавка. – Меня зовут Гансис. Вы не разъясните мне кое-что? Городская стража в Фираке носит желто-коричневые туники, шлемы вроде как из бронзы и кожаную амуницию – сапоги, ремни, щитки, нагрудники, ножны. У сержантов темно-синие плащи и шлемы без гребня. Ни на ком нет и ниточки красной. Почему же их называют Красными? Надеюсь, не из-за того, что руки у них по локоть в крови?

Яшуар облокотился на свой прилавок. Дощатая поверхность была застелена полосатой тканью, усеянной пятнами от фруктов. Взяв с прилавка какой-то плод, Яшуар перекидывал его из руки в руку, пристально глядя на Ганса и улыбаясь.

– О нет, Гансис, отнюдь не из-за этого. Они больше кричат, чем что-то делают. Просто пятьдесят лет назад они носили красные кирасы и оранжевые султаны на шлемах. Понимаешь, в честь Пламени. Так что все называли их Красными. Форма изменилась. А название осталось.

Ганс покачал головой.

– Благословенные боги, какой чудесный персик! Сочный, как… Но, Яшуар, ты не настолько стар, чтобы помнить это!

– Мне рассказывал отец. Старые обычаи и названия умирают трудно и медленно. Но послушай, Гансис, я должен сказать, что тебе придется поменять кое-какие собственные обычаи, раз уж ты приехал сюда, в Фираку. Просто постарайся клясться не богами, а Пламенем, Очагом или Вечным Огнем или даже дымом Истинной Жаровни, понимаешь? Можно даже клясться Вечной Девственностью Хранительницы Очага, хотя при женщинах этого лучше не делать. Там, откуда ты приехал, много богов, верно, Гансис?

– Верно. А здесь это не так, а?

– Здесь – нет, – ответил Яшуар, с самым серьезным видом покачивая головой. – Только Пламя и его Дети. Но у Детей нет Имен, ибо Они есть Дым. Воистину Они есть Святейший Дым.

– Ты говоришь так, словно заучил эти слова наизусть с самого детства.

– Верно. Как все фиракийцы. Нас учили, что все другие боги и другие веры – ложные. Многие даже поверили в это, а многие просто притворяются, что верят, особенно если им это выгодно. Гниль, не люди!

– Пожалуй, Яшуар, я должен дважды поблагодарить тебя, но сейчас мне пора идти. У меня назначена встреча с одним человеком на другом конце города. – Ганс быстрым шагом направился к палатке Бирюзы. – Мигни, у меня в полдень назначена встреча с Лаллиасом, а судя по солнцу, полдень уже близко. Бирюза, пообещай мне, что никуда не отпустишь ее отсюда. Я вернусь, когда закончу дела.

– Ах, милый, как славно… – начала было Мигнариал и умолкла, глядя вслед Гансу, который уже спешил прочь, пробираясь сквозь толпу. Девушка заметила, что сейчас Ганс двигался совершенно иначе, чем тогда, когда она шла рядом с ним. Он почти бежал и, казалось, ухитрялся не соприкасаться с окружающими людьми. «Гибкий и ловкий, словно кот», – подумала Мигнариал и вновь вернулась к приятной беседе с соплеменницами.

***

Несмотря на то что Ганс сильно опоздал, Лаллиас все еще ждал его в «Зеленом Гусе». «Он весьма озабочен», – подумал Ганс. Возможно, Лаллиас уже успел переговорить со своим братом Хорсом. По пути в Квартал Ганс присматривался к своему спутнику. В густой русой бороде Лаллиаса блестело немало серебряных нитей.

– Славная «грелка», – заметил Лаллиас.

– Что? – Ганс оглянулся по сторонам. – Какая грелка?

– Ох, извини, я совсем забыл, что ты тут приезжий. У тебя на шее висит ожерелье из монет. Мы называем их душегрейками. А чаще – просто «грелками».

– А-а.

По дороге Ганс задал Лаллиасу несколько вопросов, с которыми уже обращался к другим людям, и был немало удивлен, получив те же самые ответы. Ганс вовремя вспомнил, что хотел спросить про Хранительниц Очага.

– Хранительницы Очага, – с почтением произнес Лаллиас, – это самые чистые и невинные девы во всей Фираке – вне зависимости от того, сколько им лет. Их помыслы и тела, жизни и души посвящены Вечному Пламени. Эй, ты, пошел прочь! Мы не подаем таким, как ты!

– О, – промолвил Ганс, притворившись, что не видит попрошайку. – Они носят одежду под цвет Пламени?

– Ну да. Хранительница Очага, посвященная последней, почитаема вдвойне, потому что цвет ее волос – естественный цвет – подобен самому Пламени. Это доброе знамение для всех нас.

– Ага. Значит, сегодня утром я видел двух из них. А чем занимаются эти Хранительницы Очага? Лаллиас взмахнул волосатой ручищей.

– Ганс, их высоко почитают у нас. Никто не смеет сказать дурного слова о Хранительницах очага. Они… Они – Хранительницы Очага.

– А-а, – откликнулся Ганс и, пройдя несколько шагов, спросил вновь:

– А что они делают, Лаллиас?

– Сюда, за этот угол. Они присутствуют на многих праздниках и народных гуляньях. Они следят за священным очагом Пламени и не дают ему погаснуть. Они поклялись отдать свои жизни ради Пламени.

Ганс подумал, что подобная клятва вряд ли чревата опасными последствиями. Сильный порыв ветра или несколько ведер воды могут погасить огонь, но едва ли смогут убить человека. И сомнительно, чтобы в городе, где Пламя является единственным почитаемым символом божества, нашелся безумец, который ворвется в храм и попытается погасить там огонь. Однако вслух Ганс этого не сказал. Они с Лаллиасом перешли через дорогу и свернули на другую улицу.

Привлекательная молодая девушка в блузке с глубоким вырезом послала Гансу чарующую улыбку. Но скорее всего она просто надеялась, что молодой человек с тяжелой связкой медных искорок на шее купит у нее немного сластей.

– В каком-то смысле Хранительницы Очага – самые могущественные люди в Фираке, – добавил Лаллиас. – К ним обращаются в тех случаях, когда речь идет о жизни и смерти, и они выносят свое решение.

– Н-да. Лаллиас.., ты сказал – «в каком-то смысле». Значит, городом правят вовсе не Хранительницы и, думаю, не Верховный Жрец. Я хочу сказать, если у вас есть Верховный Жрец. Не то чтобы для таких людей, как мы с тобой, это имело какое-то значение, однако я совсем ничего не знаю о том, кто стоит у власти в Фираке. Кто здесь правит?

Лаллиас фыркнул:

– Ну да, в городе полно священнослужителей – в смысле жрецов. И Верховный Жрец тоже имеется. Есть еще Глава Магистрата, но он не правит. Он судит и выносит решения. Еще есть Совет, но он тоже не правит. Они собираются, принимают всякие важные законы о починке мостовой, о порядке в городе и о прочих подобных вещах. Настоящая власть в городе – понимаешь, Ганс, власть… Так вот, власть поделена между кол.., что это за грохот?

Грохотала неуправляемая повозка, мчавшаяся по ближайшему переулку. Лошадь, запряженная в повозку, неслась галопом, всхрапывая и кося огромными безумными глазами. Едва не опрокинувшись, повозка обогнула угол. По мостовой раскатились спелые полосатые арбузы. Лошадь дико заржала. Теперь она мчалась прямо на них, единственных двоих прохожих, пересекавших улицу.

Никогда еще в своей жизни Ганс не бегал так быстро.

Лаллиас оказался не столь проворен. Лошадь налетела прямо на него. Она, казалось, даже не заметила столкновения и помчалась дальше. Ее копыта были мокрыми и красными от крови.

Ганс, успевший увернуться из-под самых копыт, подавил свой первый порыв – броситься следом за повозкой. Он не собирался становиться героем без достаточного на то повода и не горел желанием попытаться схватить лошадь под уздцы и остановить повозку. Ведь в повозке не сидела прекрасная юная дама, кричащая от ужаса! Ганс едва бросил взгляд на человека, который бежал следом за повозкой, вопя и размахивая руками. Человека сопровождали двое Красных. Ганс решил, что это был возчик. Шедоуспан присел на корточки возле своего неудачливого проводника. Лаллиас лежал на мостовой, скорчившись в странной позе, его голова и конечности торчали в стороны под неестественным углом. Он больше не был проводником Ганса, а был уже покойником.

Потрясенный Ганс выпрямился и шагнул было прочь, но внезапно у него закружилась голова, а на спине выступил холодный пот. Мгновение спустя он обнаружил, что сидит на мостовой возле тела своего спутника, пытаясь разогнать туман, плывущий перед глазами. Ганс смутно слышал восклицания собравшихся вокруг людей, но не мог ни ответить, ни Даже прислушаться к ним.

– С вами все в порядке?

– Вы ранены?

– Они не пострадали? Что случилось?

– Ох, Дым и Зола! Вы только посмотрите на его шею! Сквозь дымку, застилающую зрение, Ганс увидел, как примерно в квартале отсюда какой-то парень вскочил на повозку, за которой мчались, все сильнее отставая, незадачливый возчик и двое стражников. До Ганса донеслись громкие крики:

– Ура!

– Какой герой!

– Вы это видели?

– Он не ранен? Почему он сидит тут? «Вот-вот, только этого людям и надо, – тупо подумал Ганс. – Чем больше героев, тем лучше».

– С вами все в порядке?

– Он ранен?

– Вы попали под копыта?

– Этот, должно быть, просто оглушен, а вон тот, другой, мертв. Лошадь затоптала.

– Что случилось?

– Во имя Углей и Дыма, что здесь произошло? Несколько мгновений спустя в голове у Ганса прояснилось, и он пришел в себя. Отважный парень в двух кварталах отсюда наконец-то остановил повозку. Скоро он, хозяин телеги и двое Красных вернутся сюда и закидают Ганса дурацкими вопросами. Это не приведет ни к чему хорошему, особенно если учесть, что Ганс в Фираке чужой.

– Его зовут Лаллиас, – сказал Ганс, обращаясь к галдящей толпе. – Мой родственник, – добавил он, вставая. – Ох! О Священное Пламя! Моя жена! Где она? Я должен найти ее!

Последние слова Ганс постарался выкрикнуть как можно более испуганным голосом. Благодаря этой уловке он смог пробиться через толпу и удрать прочь. Он не думал о том, куда мчится, – просто пробежал четыре квартала, трижды свернув за угол в различных направлениях. Увидев двух Хранительниц Очага в огненно-золотистых одеяниях, Ганс сделал большой крюк, чтобы избежать встречи с ними. Ганс не хотел ни кланяться им, ни оскорблять местные обычаи.

«По крайней мере, Лаллиас рассказал мне кое-что полезное об этих огненных девах, – думал Ганс. – Это поможет мне избежать кое-каких опасностей, на которые я мог бы нарваться в ином случае. Не следует говорить о Хранительницах ни одного дурного слова. И все же настоящая власть в Фираке поделена между кол.., между кем и кем, интересно?»

Дойдя до этой мысли, Ганс понял, что окончательно оправился от потрясения и способен мыслить разумно. «В конце концов придется, наверное, идти к Анорисласу, – решил он и посмотрел на небо. – Но времени у меня еще много». Ганс направился в винную лавку, которая, как ему говорили, находится в том самом районе Фираки, который называется Кварталом. Три человека дали Гансу совершенно одинаковые указания относительно расположения этой лавки, а двое из них заверили его, что мимо пройти невозможно.

Размышляя о том, сколько раз ему приходилось слышать подобные уверения, Ганс направился в Квартал, где надеялся найти Анорисласа.

***

– Меня зовут Ганс. Я недавно приехал с юга…

– Откуда-нибудь из-под Санктуария?

– Ну да, – опасливо ответил Ганс, но высокий тощий Анорислас только кивнул. – У меня есть несколько лошадей. В Лесу Девичьей Головы я и моя спутница встретили здоровенного путника с густыми бронзово-рыжими усами, в странной кожаной шляпе. Он был похож на записного вояку.

Ганс помолчал. Его собеседник смотрел на него светло-карими глазами, которые были наполовину скрыты чуть припухшими веками. Его лицо не выражало совершенно ничего.

Ганс понял и слегка улыбнулся.

– Он был так же осторожен, как и вы, да и я тоже. Но постепенно мы немного доверились друг другу, и я спросил его, к кому мне здесь обратиться по поводу продажи лошадей. Он посоветовал мне встретиться с Анорисласом.

– Угу. А что еще он сказал? Вы знаете его имя?

– Напоследок, когда мы уже почти разъехались, он окликнул меня. Когда я остановился и обернулся, он сказал, что его зовут Стрик. Я принял это как залог дружбы и в ответ назвал ему свое имя. Он еще попросил назвать вас Кроликом.

И Анорислас наконец-то улыбнулся, продемонстрировав дырку на месте левого переднего зуба, а потом радостно кивнул. Анорислас был высок и очень худ, хотя кожаный ремень перетягивал небольшую округлость. Крупные кисти его рук болтались, словно грабли, на широких запястьях с выпирающими мослами. В его густой курчавой шевелюре уже поблескивала легкая седина. Курчавые волосы падали Анорисласу на лоб, достигая переносицы. Нос Анорисласа не соответствовал остальной его внешности – такими носами боги наделяют мужчин, желая придать им вид вечных подростков.

– Это был Стрик, все верно. Теперь, Ганс, можно и успокоиться. Но не стоит называть меня Кроликом! Это все дурацкие шуточки Стрика!

Ганс согласно кивнул, ничего не ответив.

– Сколько у тебя лошадей, Ганс? Ах да, что ты думаешь насчет капельки винца?

– Нет, спасибо. Мы собираемся продать четырех лошадей и онагра. Когда я выехал из Санктуария, у меня была одна лошадь и этот ишак. Но почти сразу я встретил одного друга, который подарил мне еще одного коня.

– Какой у тебя щедрый друг!

– Ну, у него много лошадей, и он был кое-что должен мне. В пустыне, уже на севере, на нас напали тейана. Четверо тейана, да. Они отобрали наших лошадей и ускакали. Я вернул своих коней обратно.

– Что-о?!

Ганс пожал плечами:

– Я забрал у них своих лошадей и их коней тоже. Этот онагр спас мне жизнь, – добавил он, усмотрев возможность повысить цену Инаса.

– Но тейана.., э-э.., сопротивлялись, конечно же.

– Ну да.

Анорислас склонил голову.

– Ладно, больше я тебя не буду ни о чем расспрашивать. Значит, ты выехал из Санктуария с одной лошадью и ишаком, а приехал в Фираку с шестью лошадьми и теперь хочешь продать лишних. Это дельце с тейана обернулось для тебя чистой выгодой, верно?

– Вряд ли. У нас было немного серебра. И вот как раз серебро я не смог забрать у этих сукиных детей.

– Ох, извини. Я было подумал, что ты оставил всех их валяться мертвыми в лесу. – Уголки губ Анорисласа чуть приподнялись.

Ганс, который чувствовал себя неуютно под взглядом этих заплывших желто-коричневых глаз, возразил:

– Не всех.

Анорислас некоторое время пристально смотрел на него с задумчивым видом, плотно сжав губы:

– Я полагаю, что мне не стоит даже пытаться надуть такого опасного человека, как ты, Ганс из Санктуария. – Анорислас предупреждающе выставил руку ладонью вперед. – Нет-нет, я не сделал бы этого в любом случае. Прежде всего ты должен понять, что я никогда не обманываю того, с кем веду дело. Просто не могу. Есть у меня такой изъян.., я бы даже сказал – проклятие. Честность. И я ничего не могу с этим поделать. Проклятый Стрик!.. Ну, ладно. Ты хочешь продать трех тейанских лошадей и одну свою – наверное, вьючную, да? И еще онагра. Я берусь устроить это дело. Где находятся твои лошади, Ганс из Санктуария?

– Мы остановились в «Зеленом Гусе» сразу же, как приехали в город, потому что Стрик порекомендовал нам этот трактир. Лошади стоят там же, в конюшне.

– Тогда можно будет посмотреть на них прямо там. Завтра? Когда?

Ганс пожал плечами:

– Можно пораньше с утра.

– Я приду через два часа после восхода солнца или чуть попозже.

– Хорошо, Анорислас. Тогда – до завтра.

Анорислас стоял, глядя вслед худощавому гибкому юноше, пока тот не завернул за угол и не скрылся из виду. Трудно было поверить, что этот зеленый юнец мог захватить у четверых тейана лошадей, а кое-кого из этих четверых – лишить и жизни в придачу. С другой стороны, молодой человек был весьма осмотрителен и насторожен. Он вовремя чуял грозящую ему опасность и мог стать опасным противником. И все же этот неотступный, почти просительный взгляд.., и эта похвальба…

***

Солнце клонилось к закату. Тень уже поглотила обращенные к востоку стены домов, когда Ганс вновь добрался до базара. Теперь толпа стала значительно реже. Мигнариал сидела в шатре и оживленно беседовала с Зреной и ее матерью. Как там ее.., ах да, Аметист.., нет-нет, Бирюза. Ганс с удивлением обнаружил, что девушка совершенно не скучала по нему, однако его это почему-то не особо обидело…

Сданзо пригласили Ганса и Мигнариал поужинать с ними. Всю свою жизнь у Ганса не было семьи, близких друзей или какого-либо другого тесного круга общения, и теперь он испытывал вполне понятное волнение. С другой стороны, он был готов отведать блюда, приготовленные Бирюзой. Но оказалось, что приготовлением ужина занимался тощий, словно жердь, Тиквилланшал, муж Бирюзы. Все семейство обитало в задней части шатра, который оказался достаточно просторным – в нем было еще три комнатки.

– Никогда прежде не встречал тощего повара, – заметил Ганс. Квилл только улыбнулся на эти слова, блеснув золотым зубом.

– А может быть, это предвещает неприятности твоей глотке и твоему животу, Ганс. Что, если я так плохо готовлю, что сам не могу есть собственную стряпню? – Квилл подкинул шкворчащий оладышек высоко в воздух, точным движением подхватил его на плоскую деревянную лопаточку и вновь бросил на сковородку.

Ганс хмыкнул:

– Что ж, я попытаю удачи, Квилл. Твоя жена и дочь неплохо выглядят!

Судя по всему, он вновь попал в точку.

– О да! Хотя я надеюсь нарастить еще немного мясца на косточки Зрены. Ее едва-едва можно назвать пухленькой. И тебе, мой друг, я тоже желаю удачи в этом трудном деле – твою Мигнариал еще кормить и кормить…

Ганс ничего на это не ответил – он вспомнил, каким дородством отличалась мать Мигнариал и каким тощим был отец девушки, и начал размышлять дальше. Некоторые мужчины любили толстых женщин, а другие – плоских, как доска. Ганс не принадлежал ни к тем, ни к другим. Слегка улыбнувшись, Ганс кивнул и взял кружку пива, предложенную ему Квиллом. Несколько секунд спустя Ганс, обжигая рот, уже жевал один из замечательных пирожков, испеченных хозяином дома.

Еда была вкусной, а компания – теплой и явно дружественной. Беседа текла плавно, хотя Ганс остро осознавал, что из присутствующих только он один не является с'данзо. Он узнал, что талант видения у Бирюзы был очень слабым и непостоянным и, вероятно, чаще всего женщина промышляла шарлатанством. К удивлению Ганса, выяснилось, что так поступают многие с'данзо. До сих пор у Зрены вообще не проявлялась способность видеть. Хозяева дома – все трое – немало подивились тому, что у Мигнариал был подлинный талант. Ганс засвидетельствовал это. Ему пришлось рассказать о том, как Мигнариал в нескольких случаях видела для него. Это оказалось не так-то легко. Ганс чувствовал, что необходимо умолчать о том и о сем, тут немного приукрасить, а тут кое-что изменить, чтобы скрыть, как он жил и чем занимался до настоящего времени.

С'данзо не только пригласили Мигнариал навещать их так часто, как ей захочется, но и предложили ей работать вместе с ними в их палатке на базаре. Ганс был определенно против этого. Мигнариал ответила, что будет приходить в гости, однако от дальнейших обещаний воздержалась. Благодарение Ильсу, приглашение остаться переночевать было лишь данью вежливости.

По пути в «Зеленый Гусь» Ганс попытался поговорить с Мигнариал относительно предложения с'данзо и ее ответа им. Тут-то он узнал о Мигнариал еще кое-что новое для себя: когда девушка не хотела что-либо обсуждать, то Гансу оставалось либо оставить эту тему, либо прибегнуть к пыткам. Он предпочел оставить тему. Вместо этого Ганс рассказал Мигнариал о том, что такое «грелка» и кто такие Хранительницы Очага. Этот рассказ заставил девушку немного оттаять, и тогда Ганс поведал ей о своем приключении.

Конечно же, страшная смерть Лаллиаса ужаснула Мигнариал, и в течение всего остального пути по сумрачным улицам Фираки девушка крепко держалась за руку Ганса. Однако Мигнариал порадовало, что Ганс встретился с Анорисласом и предварительно обговорил с ним продажу лошадей.

Никто не делал ни единой попытки ограбить юных путешественников или напасть на них – быть может, вследствие того, что три раза навстречу им попадались Красные, патрулирующие улицы. Ганс всякий раз дружески кивал стражникам.

***

В «Зеленом Гусе» было шумно и оживленно – множество людей сидели за столами, поглощая ужин и опустошая кружки с вином и пивом. Хозяева были немало удивлены и огорчены, когда Ганс и Мигнариал отказались от ужина. Ганс заподозрил, что огорчение было напускным – ведь Кулна и Чонди выгадали на этом стоимость ужина на две персоны! Ганс взял пинту пива и еды для котов. Чонди заметила, что на Гансе новая туника, и рассыпалась в похвалах. О Лаллиасе никто и не упомянул.

Нотабль и Радуга недовольно дергали хвостами, сердясь, что их оставили в комнате одних на целый день. Однако они забыли о своем недовольстве, узрев принесенную им пищу. Чонди не намеревалась скупиться или кормить котов объедками. И здоровенный рыжий кот, и маленькая пестрая кошечка с довольным урчанием бросились к мискам, задрав хвосты. Молодые люди, выпустив друг друга из объятий, со смехом наблюдали за чрезвычайно довольными котами.

Затем Ганс и Мигнариал переглянулись. На лицах у них появилось совершенно одинаковое выражение – опасение, и веселость оставила их.

Наконец Ганс произнес:

– Мигни, мы должны проверить.

– Я.., не хочу этого делать. Почему бы нам просто не лечь спать? Я действительно устала, а после этих объятий я вся…

Под пристальным взглядом Ганса девушка умолкла. Она глубоко и часто дышала, и это заставило Ганса с интересом посмотреть в сторону постели. В отличие от Тиквилланшала Ганс предпочитал, чтобы женщина была полной только в одном месте. Ну, может быть, в двух. И все же Ганс решительно покачал головой, решив не поддаваться слабостям.

– Мы должны проверить.

Согласно кивнув, Мигнариал извлекла из груды вещей проклятый кожаный мешок. Подняв глаза, девушка с удивлением увидела, что Ганс протягивает ей раскрытую восковую дощечку. Подавив неприятное чувство, Мигнариал посмотрела на табличку.

То, что она увидела, заставило ее сесть на кровать и вопросительно посмотреть на Ганса. Тот смотрел на нее с таким же немым вопросом во взгляде. Ганс держал в руке свой новый кошелек, а на маленьком овальном коврике у кровати поблескивали серебряные монеты.

– Из моего кошелька исчез империал, – без всякого выражения произнес Ганс. – Судя по всему, они не останутся там даже приманкой для воров. Даже если твои серебряки вернулись в мешок, то все равно там должно было быть десять монет. Но мы лишились еще одного империала. В мешке их только девять.

Заметно побледнев, Мигнариал вдруг повернулась спиной к Гансу и упала ничком на кровать. Она не сказала ни слова – просто лежала неподвижно. При других обстоятельствах это показалось бы Гансу необычайно соблазнительным – однако не сейчас. Открытие, которое он сделал, заглянув в кошелек и в трижды проклятый мешок, изгнало из его головы все помыслы о любовных играх. Сейчас Ганс испытывал к Мигнариал лишь жалость. Он присел на кровать и погладил свою женщину по спине. Плечи Мигнариал мелко тряслись под рукой Ганса, и он понял, что девушка плачет.

Слегка успокоившись. Мигнариал вновь взяла в руки восковую табличку и прочитала изменившийся список имен на ней:

ИЛЬТУРАС

ИСТЕЙН

ПЕРИАС

ТЬЮВАРАНДИС

Девушка указала дрожащей рукой на то место, где прежде стояло имя Лаллиаса. Теперь оно исчезло. Остался лишь пустой промежуток гладкого воска.

Чувствуя, как на спине выступил холодный пот, Ганс рывком раскрыл кошелек Мигнариал. Там лежали два медяка.

Вздохнув, Ганс уставился в стену, машинально продолжая гладить Мигнариал по спине.

На этот раз ошибки быть не могло. Каждый из юных путешественников положил по одной из тех монет в свой кошелек, купленный только сегодня. Эти кошельки и Ганс, и Мигнариал открыто носили на поясе. Одна из этих монет – а может быть, и обе – переместилась в кожаный мешок, куда по какой-то неизвестной причине настойчиво возвращались все заколдованные монеты. Судя по всему, такова была суть заклятия. Имя Лаллиаса стояло в ряду прочих имен на складывающейся восковой дощечке. Лаллиас погиб. И вот его имя тоже бесследно исчезло, как и одна из колдовских монет.

«Одна из этих монет представляла Лаллиаса, – подумал Ганс, – или была как-то связана с ним. Монета исчезла, как и имя Лаллиаса из списка Синайхала. А это значит, что еще одна монета должна была представлять самого Синайхала.

Я убил его, и монета исчезла. И его имя – тоже; скорее всего Мигнариал была права».

Это было какое ни на есть, но все же объяснение. Всегда чувствуешь себя спокойнее, найдя объяснение чему-то непонятному или назначение незнакомого предмета. Однако это объяснение слишком многое оставляло неясным, и уж никак не могло рассеять беспокойство, опасение, да и просто страх.

***

Это была не слишком-то удачная ночь для молодой четы. Ганс и Мигнариал были слишком встревожены и потому очень много говорили и почти забыли о любовных играх. Хуже того, Мигнариал заснула как раз тогда, когда Ганс все еще рассуждал вслух о своих догадках и опасениях. И потому напряжение, от которого он надеялся избавиться выговорившись, вернулось с новой силой. К тревоге добавились обида и злость.

Ганс проснулся вскоре после рассвета. Настроение у него было отвратительным. Он сразу же поднялся и уже сидел на краю кровати, натягивая сапоги, когда Мигнариал пробормотала что-то сонным голосом и пошевелилась. Ее рука коснулась спины Ганса. Ганс продолжал одеваться.

– Ax! – произнесла Мигнариал, сев на постели. Она была обнажена, но сейчас Ганс был не склонен любоваться ее красотой. – Тот человек.., насчет лошадей… Анорислас! – И Мигнариал вскочила.

Ганс тоже поднялся.

– Присмотри за котами, ладно? – небрежно бросил он. – Я вернусь, как только смогу, и принесу добрые новости и полный горшок серебра.

– О… – тихо и растерянно отозвалась Мигнариал. – Но я.., ты хочешь сказать, что уходишь…

Девушка умолкла, поскольку Ганс уже вышел и затворил за собой дверь. Он даже не взглянул на Мигнариал. Он уже не в первый раз заставил ее плакать, но впервые причиной этих слез стала его неумолимая жесткость.

***

Спустившись вниз, Ганс обнаружил, что Чонди и Кулна уже встали. Хозяева не удивились тому, что их постоялец в такую рань уже был на ногах, – или, по крайней мере, ничем не выдали своего удивления. Ганс решил позавтракать домашними колбасками и персиками, поочередно откусывая от того и от другого. За этим занятием его и застал Анорислас. Ганс сделал вид, что настроение у него совершенно нормальное, и через пару минут они с Анорисласом направились в конюшню при трактире. Тупица поприветствовал их своим обычным громким воплем. Как ни странно, завидев Ганса, серый тейанский конь фыркнул и вытянул морду.

Пока Анорислас осматривал лошадей, Ганс не сказал ни слова о том, каких животных он хочет оставить себе. Можно было заранее предсказать, что человек, который знает толк в лошадях, остановит свой выбор на Индже. Это отнюдь не улучшало настроения Ганса, который к тому же чувствовал себя виноватым перед Мигнариал.

– Этого коня мы хотим оставить себе, – произнес Ганс. Тон, которым были произнесены эти слова, заставил Анорисласа бросить быстрый взгляд на Ганса.

– Очень жаль, – отозвался Анорислас. – Этот гнедой – лучший из всех. Почему бы тебе не сказать, каких еще лошадей ты хочешь сохранить для себя – до того, как я подумаю о дальнейшем выборе?

Ганс пожал плечами:

– Ты хорошо разбираешься в лошадях. Какую мне следует оставить себе?

Анорислас улыбнулся, показав дырку на месте выбитого зуба:

– Ту, которую ты решил оставить. Ганс не стал улыбаться:

– А еще?

– Ты доверяешь выбор мне? Я мог бы выбрать для тебя самую худшую.

– Вряд ли, – ответил Ганс холодным тоном, придав своему лицу столь же холодное выражение. – Стрик – славный парень, а я не люблю, когда меня обманывают.

Анорислас некоторое время смотрел на него, затем кивнул и сделал такой жест, словно стряхивал с ладоней невидимую пыль.

– Что-то случилось после нашей вчерашней встречи, – сказал он, – и ты настроен враждебно. Это затрудняет дело.

Ты гордый человек, Ганс. И ты должен знать, что у других тоже есть гордость.

Ганс процедил сквозь зубы:

– Например, у тебя.

Анорислас кивнул, не отводя взгляда.

У Ганса с языка уже готовы были сорваться слова, которые, несомненно, положили бы конец сегодняшней встрече, да и всему удачно завязавшемуся знакомству с Анорисласом. Однако Ганс пересилил себя и произнес нечто совсем иное, сохраняя прежнее выражение лица:

– Да, ты прав. После нашей вчерашней встречи случилось кое-что неприятное, и сегодня я не в духе. Но это не имеет к тебе никакого отношения. Так ли должен говорить один гордый человек с другим гордым человеком?

Анорислас не смог удержаться от улыбки. Он понимал, что стоит за этими словами. Этот задиристый юнец признал, что его старший собеседник был прав. И еще Ганс дал понять, что ничего более похожего на извинение Анорислас от него не услышит. Анорислас понимал, что если надавить на Ганса сильнее, то никакой сделки между ними не произойдет. Анорислас из Фираки был деловым человеком, торговцем лошадьми. Он знал, что излишняя обидчивость в деловых отношениях равносильна недальновидности и что глупо требовать прямых извинений тогда, когда они уже были принесены косвенно. Дело – это всегда чуть более важно, чем гордость. Совсем чуть-чуть. Умный человек не должен пренебрегать ни тем, ни другим.