Текст книги "Стихи, песни, поэмы. В переводе Юрия Лифшица"

Стихи, песни, поэмы
В переводе Юрия Лифшица
Роберт Бернс

Переводчик Юрий Лифшиц

© Роберт Бернс, 2017

© Юрий Лифшиц, перевод, 2017

ISBN 978-5-4490-1449-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихи, песни, поэмы

На полосе ячменной

 
      На полосе, на полосе,
            на полосе ячменной
      мне милой Энни не забыть
            на полосе ячменной.
 
 
Под праздник, в ночь, я полем шел,
      где рос ячмень отменный,
и к дому Энни подошел,
      у полосы ячменной.
Минуты шли, ночная высь
      светлела постепенно.
Я Энни убедил пройтись
      по полосе ячменной.
 
 
Синело небо в тишине
      и месяц плыл степенно,
и мы присели, как во сне,
      на полосе ячменной.
Стучало сердце сердцу в лад
      любовью несомненной:
мы целовались напропад
      на полосе ячменной.
 
 
Я Энни сжал что было сил:
      она была смиренной.
И я тот край благословил
      на полосе ячменной.
Сияли звезды досветла
      так ярко, так блаженно!
И Энни счастлива была
      на полосе ячменной.
 
 
Нет-нет, мне дороги друзья
      и шумные гулянки,
и деньгам радовался я,
      и мыслям спозаранку.
Но сколько б ни стремился я
      к забавам жизни бренной,
всего счастливей ночь моя
      на полосе ячменной.
 
 
      На полосе, на полосе,
            на полосе ячменной
      мне милой Энни не забыть
            на полосе ячменной.
 

Примечание. Это стихотворение было положено на музыку и стало одной из самых популярных песен на стихи поэта. Энни – предположительно дочь фермера из Тарболтона Джона Рэнкина, с которым Бернс дружил в поздние годы своей жизни.

Ода хаггису

 
Как ты красив и толстомяс,
великий вождь колбасных рас!
Превыше ты паштетных масс
      в кишках тугих
и стоишь всяческих прикрас
      в строках моих.
 
 
Тарелки под тобой скрипят,
с горою схож твой крепкий зад,
твой вертел годен аккурат
      для жерновов,
и жирным соком ты стократ
      истечь готов.
 
 
Тебя, сдержав свой нетерпёж,
небрежно вскроет грубый нож,
чтоб ощутить начинки дрожь
      и пряный жар,
и нас обдаст – о, как хорош! —
      горячий пар!
 
 
И звякнут ложки тут и там:
кто опоздал – иди к чертям! —
и барабаном брюхо нам
      раздует вмиг,
и всхлипнет «Слава небесам!»
      седой старик.
 
 
Кто жрет французский антрекот,
от коего свинья сблюет,
иль фрикасе пихает в рот
      отнюдь не с кашей,
не скроет отвращенья тот
      от пищи нашей.
 
 
Несчастный! От гнилой жратвы
он не поднимет головы,
а ножки тощи и кривы
      и слаб кулак,
не годный ни для булавы
      и ни для драк.
 
 
А если хаггис парень ест,
земля дрожит под ним окрест:
рукой могучей схватит шест
      или булат —
все головы с привычных мест
      долой летят.
 
 
Прошу я, Господи, еды
не из отваренной воды —
шотландцы не едят бурды, —
      но в наш оазис
подай – молю на все лады! —
      любимый Хаггис!
 

Примечание. Едва ли не самое знаменитое стихотворение Бернса, регулярно читаемое шотландцами 25 января, в день рождения поэта, во время традиционных бернсовских ужинов.

Джон Ячмень

 
Три иноземных короля,
      созвав честной народ,
великой клятвой поклялись,
      что Джон Ячмень умрёт.
 
 
И в пашню бросили его,
      засыпали землёй
и поклялись, что Джон Ячмень
      навек обрёл покой.
 
 
Пришла веселая весна,
      пролился дождь с небес,
и Джон Ячмень людей потряс,
      когда опять воскрес.
 
 
Горячей летнею порой
      окреп и вырос он
и копьями назло врагам
      теперь вооружён.
 
 
Но, встретив свой осенний час,
      он ослабел, поблёк,
главой поник – того и жди, —
      повалится не в срок.
 
 
Когда ж он высох, поседел,
      лишился прежних сил,
тогда и поквитаться с ним
      коварный враг решил.
 
 
Был Джон подрезан поутру
      отточенным серпом
и крепко связан, как злодей,
      обворовавший дом.
 
 
Бросают наземь старика,
      верша неправый суд,
пинают, вертят, теребят
      и смертным боем бьют.
 
 
Нашли глубокую лохань,
      водой залили всклень,
но как его ни окунай —
      не тонет Джон Ячмень!
 
 
И вновь его, пока живой,
      бьют об пол сгоряча,
потом таскают взад-вперёд,
      ломая и топча.
 
 
И на костре его сожгли,
      все кости расколов,
а сердце мельник в пыль растёр
      меж парой жерновов.
 
 
Но пьёт святую кровь его
      с тех пор весь белый свет,
и там, где пьют всего дружней,
      конца веселью нет.
 
 
Лихим был парнем Джон Ячмень,
      храбрейшего храбрей,
и пробуждает кровь его
      кураж в сердцах людей.
 
 
Он – как лекарство от невзгод,
      с ним – песня на устах,
с ним – хоровод ведёт вдова,
      хоть слезы на глазах.
 
 
Так славься, старый Джон Ячмень!
      Пока ты под рукой,
твое потомство будет жить
      в Шотландии родной!
 

Примечание. Первоисточником стихотворения является старинная английская баллада. По словам Бернса, он однажды услышал «старинную песню с таким названием, очень мне понравившуюся, запомнил два-три стиха (1-й, 2-й и 3-й) и обрывки еще нескольких, которые я включил сюда».

«Тростник растет в сторонке, о…»

 
      Тростник растет в сторонке, о;
            тростник растет в сторонке, о;
      на свете лучшие часы
            дарили мне девчонки, о.
 
 
Забот у всех нас – полон рот:
      не жизнь – сплошные гонки, о:
мужик свихнулся б от забот,
      не будь при нем девчонки, о.
 
 
Все норовят надыбать клад, —
      не всем даются клады, о;
а кто урвал свой капитал,
      порой не слишком рады, о.
 
 
А мне б девчонку под бочок
      и час из жизни тяжкой, —
наш озабоченный мирок
      пошлю я вверх тормашкой!
 
 
Пусть я, по мнению ослов,
      тупой, как все подонки, о:
был Соломон не бестолков,
      но жили с ним девчонки, о.
 
 
Природа шла от ремесла
      до ма́стерской подгонки, о:
сперва возник простой мужик,
      потом пошли девчонки, о.
 
 
      Тростник растет в сторонке, о;
            тростник растет в сторонке, о;
      на свете лучшие часы
            дарили мне девчонки, о.
 

Примечание. Это стихотворение Бернс сопроводил рассуждениями о «двух великих типах мужчин» – «серьезном и веселом». По его словам, он бы хотел написать об этом «исчерпывающую диссертацию», но пока ограничится песней, «из которой, поскольку она выражает мое мироощущение, каждый поймет, к какому типу принадлежу я сам». И далее: «Разве умонастроение и занятия человека, подобного лирическому герою песни, человека, способного часами размышлять над Оссианом, Шекспиром, Томсоном, Шенстоном, Стерном, а в другое время бродить с ружьем, играть на скрипке, слагать песни, ни на минуту не забывая при этом любимую девушку… в меньшей степени отвечают нормам благочестия и добродетели, чем… погоня за богатством и почестями?».

«Коварны юные ткачи…»

 
Похожа на погожий день
      была душа моя,
но из-за юного ткача
      переменилась я.
 
 
      Коварны юные ткачи,
            красивые ткачи:
      девчонок ночью не щадят
            коварные ткачи.
 
 
Послала ткать из пряжи плед
      меня в поселок мать,
но толку нет, и начала
      я плакать и вздыхать.
 
 
И вот красивый юный ткач
      поправил свой станок
и нитки сердца моего
      перемотал в клубок.
 
 
А после колесо станка
      крутила я с трудом,
и в душу сладкая тоска
      вошла под стук и гром.
 
 
Бледнела тусклая луна,
      светлел унылый дол,
когда меня красивый ткач
      через поляну вел.
 
 
Что сказано, что сделано,
      мне с той поры в укор.
Боюсь, в деревне про меня
      начнется разговор.
 
 
      Коварны юные ткачи,
            красивые ткачи:
      девчонок ночью не щадят
            коварные ткачи.
 

Примечание. Комментируя стихи, Бернс пишет: «Припев этой песни – старинный, остальное написано мной». И не без иронии продолжает: «Здесь, раз и навсегда, позвольте мне извиниться за многие мои глупости, представленные в этой работе. Многим прекрасным мелодиям нужны слова; если бы я среди прочих своих занятий мог связать рифмы в нечто более терпимое, я бы с радостью позволил им прийти. Тот поэт превосходен, каждое сочинение которого превосходно».

«Я молода, я молода…»

 
      Я молода, я молода,
            и вы не сватайте меня,
      я молода, и вам грешно
            от мамы забирать меня.
 
 
Живем мы с мамою вдвоем;
      чужие здесь некстати, сэр.
Боюсь, с мужчиной буду я
      робеть в одной кровати, сэр.
 
 
Купила мама платье мне —
      Господь, пошли ей благодать! —
а с вами лечь – боюсь, что вы
      оборки можете порвать.
 
 
День всех святых давно прошел,
      и ночи всё длиннее, сэр,
и с вами вместе лечь впотьмах,
      боюсь, я не посмею, сэр.
 
 
Листва оборвана с ветвей,
      бушуют ураганы, сэр.
А соберетесь снова к нам, —
      я летом старше стану, сэр.
 
 
      Я молода, я молода,
            и вы не сватайте меня,
      я молода, и вам грешно
            от мамы забирать меня.
 

Примечание. Это – народная песня, переписанная Бернсом, оставившем старинный припев и добавившем новые стихи. Женщины, от чьего имени ведется речь в такого рода песнях, всегда откровенны и честны относительно cвоих сексуальных желаний.

Березы Эберфелди

 
      Девочка моя, пойдешь,
      ты пойдешь, ты пойдешь,
      девочка моя, пойдешь
            к березам Эберфелди?
 
 
Пылает лето на цветах,
в хрустальных плещется ручьях,
и заждались нас на холмах
      березы Эберфелди.
 
 
В орешнике – веселый гам,
порхают птахи тут и там
и резво скачут по ветвям
      в березах Эберфелди.
 
 
Утесы там стоят стеной,
ревет поток по-над горой
и тает аромат лесной
      в березах Эберфелди.
 
 
Цветами коронован склон,
ручей белеет среди крон
и влагой насыщает он
      березы Эберфелди.
 
 
Дары слепой Судьбы пусты,
им не отнять мои мечты,
где радости любви и ты
      в березах Эберфелди.
 
 
      Девочка моя, пойдешь,
      ты пойдешь, ты пойдешь,
      девочка моя, пойдешь
            к березам Эберфелди?
 

Примечание. Эта песня и до Бернса пользовалась большой популярностью, но, переписанная им, обрела вторую жизнь. По признанию поэта, он написал эти стихи, «стоя над водопадами реки Монесс в Эберфелди», оставив от старого текста только припев. Эберфелди – небольшая горная деревушка в шотландском округе Перт-энд-Кинро́сс.

Девчонка-горянка

 
      Среди речной долины, о
      В предгорье у равнины, о,
      Я буду о девчонке петь,
      петь о моей Горянке, о.
 
 
Ни для каких прекрасных дам
трудиться Музе я не дам:
они не стоят ничего —
подайте мне Горянку, о.
 
 
И те холмы, и те поля,
вон те дворцы, вон та земля —
весь мир не знает одного:
что я люблю Горянку, о.
 
 
Судьба не жалует меня,
на смерть в морскую даль гоня,
но все же я из-за того
не разлюблю Горянку, о.
 
 
Хоть я умри в чужой стране,
девчонка не изменит мне.
Горит так сердце у кого?
Лишь у моей Горянки, о.
 
 
Не страшен мне пучины рев.
Весь мир я обойти готов
и все сокровища его
отдать моей Горянке, о.
 
 
Храню я в тайне, что душой
и телом предан ей одной.
Покуда сердце не мертво,
я твой, моя Горянка, о.
 
 
      Я ухожу, долины, о,
      Я ухожу, равнины, о.
      В далеких землях буду петь,
      петь о моей Горянке, о.
 

Примечание. В этой ранней песне Бернса говорится о Мэри Кэмпбелл, называвшей себя «горянкой Мэри» и скоропостижно скончавшейся в 1786 году от сыпного тифа. Ее преждевременная смерть вызвала несметное количество в значительной степени неправдоподобных предположений. Впоследствии Бернс считал себя до некоторой степени ответственным за «мифологизацию» памяти Мэри Кэмпблл.

Жестокий рок

 
Хоть мы судьбой разделены,
      как полюса земли,
тобой навеянные сны
      мне сердце оплели.
 
 
Хоть между нами вой ветров
      и грозный рев стремнин,
я душу заложить готов
      из-за любимой Джин.
 

Примечание. Стихотворение написано для Джин Армор, будущей супруги Бернса, которая родила ему пятерых детей.

«Ты коварна, дорогая…»

 
Ты коварна, дорогая:
ты меня бросаешь, зная,
что погибну без тебя я, —
      сколько зла в твоей груди!
            Сколько зла в твоей груди!
 
 
Ради попранного счастья,
ради неизжитой страсти
удали мои напасти, —
      милая, не уходи!
            Милая, не уходи!
 

Примечание. Бернс обожал скрипичную музыку, особенно печальные, запоминающиеся и нежные медленные мелодии. Эту лирическую песню он написал на мотив, услышанный им во время своего путешествия в 1787 г. по шотландскому высокогорью. По этим стихам Бернс самокритично называл себя «домашним скрипачом», то есть любителем, не достаточно профессиональным для публичных выступлений.

Джон-прыгун

 
      Увлек верзила Джон-прыгун
            и обманул девчонку!
      Увлек девчонку Джон-прыгун
            и отскочил в сторонку!
 
 
Пытались ей мать с отцом запрещать
      гулять с ним с утра дотемна.
И плачет навзрыд, и пиво горчит,
      что им наварила она.
 
 
Телка на развод, овцу и приплод
      к приданому – тем, кто охоч, —
папаша не прочь прибавить за дочь
      с глазами чернее, чем ночь.
 
 
      Увлек верзила Джон-прыгун
            и обманул девчонку!
      Увлек девчонку Джон-прыгун
            и отскочил в сторонку!
 

Примечание. Первый куплет отчасти заимствован Бернсом из популярной в те годы современной песенки, остальное написано им самим.

«Вставать с утра я не могу…»

 
      Бушует ветер ледяной,
            снег валит ежечасно.
      Но я сквозь этот резкий вой
            пою: зима прекрасна!
 
 
Вставать с утра я не могу:
      будить меня – опасно!
Когда холмы лежат в снегу,
      пою: зима прекрасна!
 
 
Пичуги пищу ищут зря,
      дрожа в кустах ужасно,
а я ни свет и ни заря
      пою: зима прекрасна!
 
 
      Вставать с утра я не могу:
            будить меня – опасно!
      Когда холмы лежат в снегу,
            пою: зима прекрасна!
 

Примечание. Припев в этой песне народный, стихи принадлежат Бернсу.

Пыльный мельник

 
Мельник в пыльном платье,
      белый, как помол!
Шиллинг он истратил,
      пенни приобрел.
Пыльным было платье,
      пыльное, как дым,
поцелуй был пыльным
      с мельником моим.
 
 
Мельник, много пыли
      на твоих мешках!
Пыли много было
      на твоих устах.
Пыльный мой, пылишь ты
      пыльным кошельком!
Тесно мне и пыльно
      в платьице моем!
 

Примечание. Народная песня, слегка обработанная Бернсом. Английская мелодия XVII в.

Юный горец

 
В снегу застыли скалы,
      сорвался ветер лютый,
зима меня объяла,
      когда наш дом уютный
            оставил горец юный.
 
 
      Где б ни ходил в стране своей:
            по кручам или бродам,
      вернется милый мой в Страспей,
            в прекрасный замок Гордон.
 
 
Нахохленные птицы
      вновь запоют на диво
и вновь заколосится
      застуженная нива,
            и мир вздохнет счастливо.
 
 
      Придет конец тоске моей,
            когда живым и бодрым
      вернется милый мой в Страспей,
            в прекрасный замок Гордон.
 

Примечание. Написано при посещении Бернсом замка Гордон в сентябре 1787 г. и посвящено принцу Чарльзу Эдварду Стюарту, одному из главных деятелей якобитского движения в Шотландии, претенденту на английский и шотландский престолы. Принц Чарльз посетил замок Гордон за 40 лет до поэта, накануне знаменитой битвы при Каллодене, в которой шотландцы-якобиты были наголову разбиты правительственными войсками англичан.

«Зиме конец пришел…»

 
Зиме конец пришел, расцвел зеленый дол,
      в садах щебечут птицы вразнобой;
кругом веселый смех, а я несчастней всех:
      навек меня покинул милый мой.
 
 
У звонкого ручья шиповник вижу я,
      и пчелы там кружатся день-деньской;
им счастье и покой дарованы судьбой, —
      меня ж навек покинул милый мой.
 
 
Моя любовь – заря, – горит, животворя,
      ничем, как солнце, не омрачена;
его любовь – пора от ночи до утра,
      изменчива, как новая луна.
 
 
Влюбленные сердца страдают без конца —
      я всей душою сострадаю им;
но если грусть-тоска сразит наверняка,
      то ни один из нас не исцелим.
 

Примечание. Три строфы из этой песни (1, 3 и 4) практически полностью заимствованы Бернсом из старинной баллады, опубликованной в 1765 г. В ней повествуется об ирландской девушке, плачущей по «юному Джонстону», своему возлюбленному, дорожному грабителю, повешенному в 1750 г. в поселении Керраг (графство Килдэр, Ирландия).

«Ты докатился, Дункан Грэй…»

 
Ты докатился, Дункан Грэй —
      ого, какая скачка!
Ты повалился, Дункан Грэй —
      ого, какая скачка!
Когда повсюду шла езда,
а я весь день ждала тогда, —
погарцевать туда-сюда, —
      плохая вышла скачка.
 
 
Как месяц, поднимался он —
      ого, какая скачка! —
чуть не уперся в небосклон —
      ого, какая скачка!
Но рухнул конь в короткий срок, —
я потеряла свой платок;
паршивый, Дункан, ты ездок, —
      с тобой плохая скачка!
 
 
Исполни, Дункан, свой обет —
      ого, какая скачка!
Я буду счастлива сто лет —
      ого, какая скачка!
Исполни, Дункан, мой наказ,
и пусть твой конь прокатит нас;
пойдем на исповедь тотчас, —
      но это будет скачка!
 

Примечание. Основано на народной песне фривольного содержания, слегка подредактированной Бернсом.

«Выли бешеные шквалы…»

 
Выли бешеные шквалы,
вся листва в лесу опала,
море с ревом било в скалы,
Изабелла причитала:
«Скрылись солнечные годы
счастья, радости, свободы;
Ночь настала без отрады,
Ночь страданья и распада.
 
 
Грусть о том, что было прежде,
губит мысли о надежде;
Горе мне сковало силы,
Безысходность ум затмила.
Жизнь, суля златые горы,
дарит скорби и раздоры;
брошусь я без сожаленья
в омут вечного Забвенья!»
 

Примечание. Стихи написаны Бернсом из сочувствия к Изабелле МакЛеод, практически одновременно потерявшей своих родственников: сестру Флору и ее мужа, графа Лоудона, застрелившегося вследствие разорения.

«Тебя целую вновь и вновь…»

 
      Тебя целую вновь и вновь —
            ведь я навек в тебя влюблен, —
      тебя целую вновь и вновь,
            красотка Пэгги Элисон.
 
 
Не так красив, не так счастлив
      на троне молодой король,
как я с тобой, ведь в час такой
      в моей душе стихает боль.
 
 
Судьбой мне дан твой нежный стан:
      в моих руках бесценный клад.
Что Небо мне – когда вполне
      я на земле тобой богат!
 
 
Я голубым глазам твоим
      клянусь вовек не изменять,
и мой обет тебе, мой свет,
      заверит губ моих печать.
 
 
      Тебя целую вновь и вновь —
            ведь я навек в тебя влюблен, —
      тебя целую вновь и вновь,
            красотка Пэгги Элисон.
 

Примечание. Припев заимствован Бернсом из старинной песни, стихи принадлежат ему.

«Взбрело шальному Вилли…»

 
Взбрело шальному Вилли
      на рынок завернуть:
загнать по ходу скрипку,
      как следует кутнуть.
Но обревелся парень,
      сплавляя свой товар.
Пора шальному Вилли
      заканчивать базар.
 
 
«Давай загоним скрипку —
      она тебе на кой?
Давай загоним скрипку:
      успех обмоем твой».
«Как только сплавлю скрипку,
      все скажут: вот дурак!
Мы с ней сто лет по свету
      бродяжим как-никак».
 
 
В один кабак солдатский
      я как-то заглянул,
а там с ватагой Вилли
      опять ушел в загул.
Опять в загуле Вилли,
      опять сплошной угар.
Пора шальному Вилли
      заканчивать базар!
 

Примечание. Только последняя строфа принадлежит поэту, остальное заимствовано им из народной песни. Стихотворение посвящено, как пишет Бернс, «одному из самых достойнейших товарищей в мире Уильяму Данбару», президенту или полковнику клуба остроумцев «Крохалланский фехтовальщик» в Эдинбурге.

«Где бешенству зимы седой…»

 
Где бешенству зимы седой
холмы дают отпор,
пленила Пэгги красотой
мой изумленный взор.
 
 
Как тот, кто отыскал алмаз,
в дремучей из сторон,
ликует, осознав тотчас,
что камень огранен, —
 
 
так я благословляю дол,
благословляю миг,
когда я Пэг свою нашел
и власть ее постиг.
 
 
Зароет Смерть, палач людей,
меня в земную твердь,
но Пэгги из груди моей
не вырвет даже смерть.
 

Примечание. Одна из двух песен, написанной Бернсом для Пэгги (Маргарет) Элисон, кузины юриста Гавина Гамильтона, друга Бернса. Поэта связывали с Пэгги весьма сложные отношения.

К Тибби

 
      О, Тибби, помню, как сейчас,
      я твой презрительный рассказ
      о тех, кто денег не припас!
            А я молчал в ответ.
 
 
Вчера ты среди бела дня
промчалась вихрем близ меня,
и ни словца не пророня.
      Но что мне твой привет!
 
 
Когда я шел воскресным днем,
меня почтила ты кивком
и фыркнула, входя в свой дом.
      А мне и горя нет!
 
 
Ты полагаешь, что привлек
меня твой толстый кошелек:
мигнешь – и я, как дурачок,
      пойду за ним вослед?
 
 
Беда, в ком есть такой изъян,
и потому что пуст карман,
к такой чуме попал в капкан,
      какой не видел свет.
 
 
Пусть будет паренек умен,
но желтой грязью обделен, —
в твоих глазах увидит он
      ничтожества портрет.
 
 
А будь жених из богачей,
впилась в него б ты, как репей:
хоть парень тот козла тупей,
      зато в шелка одет.
 
 
Ах, Тибби, ты мошной красна,
а если б ты была бедна,
познал бы только сатана
      твоей любви секрет.
 
 
Живет девчонка среди гор,
и мне ее простой убор,
милей, чем твой богатый двор,
      не нужный мне сто лет.
 
 
      О, Тибби, помню, как сейчас,
      я твой презрительный рассказ
      о тех, кто денег не припас!
            А я молчал в ответ.
 

Примечание. Предположительно Тибби – Изабелла Стивен, жившая неподалеку от фермы Лохли, где семейство Бернсов занималось сельским хозяйством. Песня написана Бернсом примерно в 17-летнем возрасте и отражает комплексы поэта, связанные с женщинами, превосходящими его по социальному положению. Изабелла, как утверждают, была дочерью зажиточного человека, владевшего тремя акрами торфяника, вследствие чего и задирала нос.