Текст книги "Стихи, песни, поэмы. В переводе Юрия Лифшица"

Крайгебернский лес

 
Прекрасны в Крайгеберне сны,
      еще прекрасней зори,
но что мне дал приход весны,
      помимо злого горя?
Я вижу травы и цветы,
      я слышу птичье пенье,
но быть не можешь счастлив ты,
      когда в душе сомненья.
 
 
О них я мог бы намекнуть,
      но ты мне запретила,
и может разорвать мне грудь
      сокрытой страсти сила.
А если будешь ты черства
      и не пойдешь со мною,
листвой покроют дерева
      мне ложе гробовое.
 

Примечание. Оригинальное стихотворение Бернса.

«Родная, дай мне эту ночь…»

 
      Родная, дай мне эту ночь,
            всего лишь ночь, одну лишь ночь,
      прошу я, сжалься в эту ночь,
            дверь отопри, мой свет.
 
 
Ты, верно, видишь третий сон,
но спать сегодня не резон.
В тебя я до смерти влюблён, —
      дай мне войти, мой свет.
 
 
Свирепый ветер, ливень, гром,
звёзд не заметно за дождём.
Я изнемог брести пешком, —
      согрей меня, мой свет.
 
 
Пусть гром и град меня побьёт,
пусть даже рухнет небосвод,
раз у тебя на сердце лёд, —
      это беда, мой свет.
 
 
      Родная, дай мне эту ночь,
            всего лишь ночь, одну лишь ночь,
      прошу я, сжалься в эту ночь,
            дверь отопри, мой свет.
 

Она ему

отвечает

 
      Ты просишь только эту ночь,
            всего лишь ночь, одну лишь ночь,
      но дверь тебе я в эту ночь
            не отопру, мой свет.
 
 
Выходит, ты из-за дождей
бранишь меня из-за дверей
Не надо мне таких гостей, —
      прочь уходи, мой свет.
 
 
Жестокий ветер, дождь и снег,
распутица, сырой ночлег
милей, чем подлый человек
      для девушек, мой свет.
 
 
Цветок, растущий напоказ,
растоптан, как сорняк, подчас —
и это девушкам наказ:
      себя блюсти, мой свет.
 
 
Попасть в ловушку, как птенец,
для женщины плохой конец,
и это от мужских сердец
      для нас урок, мой свет.
 
 
      Ты просишь только эту ночь,
            всего лишь ночь, одну лишь ночь,
      но дверь тебе я в эту ночь
            не отопру, мой свет.
 

Примечание. Непосредственным источником Бернсу послужила шотландская народная песня того же названия, из которой поэт заимствует припев, 1-ю строфу и обрабатывает 2-ю. Прочитав первую редакцию песни, завершавшуюся тем, что девушка впустила к себе юношу, Томсон требует переработки. Бернс не торопится и год спустя, посылая Томсону слегка измененную первую часть, не без иронии спрашивает: «Какой Вы все же хотели бы видеть развязку: успешной или наоборот? Впустить ей его или нет?» Одобрив окончательный вариант, Томсон тем не менее предлагает снять в «ответе» две последние строфы, чтобы девушка не выглядела слишком «многоопытной». Бернс отвечает: «Ваши возражения… едва ли справедливы. Моя героиня чиста и непосредственна, и когда она говорит о „мужском вероломстве“, то не дает повода думать, что знает об этом по собственному опыту…»

«Все тот же город снится мне…»

 
      Все тот же город снится мне,
            где тот же сад в цвету опять!
      Все тот же город снится мне,
            где к милой Джин приду опять.
 
 
Кто может знать, куда тайком
      стремлюсь я всей душой опять,
но только твой, родная, дом,
      где встречусь я с тобой опять.
 
 
Настанет день – ты выйдешь в сад
      ко мне на склоне дня опять,
и твой один влюбленный взгляд
      с ума сведет меня опять.
 
 
      Все тот же город снится мне,
            где тот же сад в цвету опять!
      Все тот же город снится мне,
            где к милой Джин приду опять.
 

Примечание. Скорей всего это народная песня, слегка обработанная Бернсом.

Жестокие родители

 
Родителям жестоким
      важней всего расчет,
а дочку заполучит
      богатый идиот.
Несчастная девчонка
      не борется с судьбой,
поэтому становится
      безропотной женой.
 
 
Так за голубкой ястреб
      бросается в полет,
а та, спастись пытаясь,
      крылами тщетно бьет,
но видя, что от смерти
      не скрыться никуда,
она к ногам охотника
      бросается тогда.
 

Примечание. Несколько измененная Бернсом старинная английская песня.

«Шиповник розовый растет…»

 
Шиповник розовый растет
      как можно дальше от людей
и расцветает каждый год
      в тени раскидистых ветвей.
 
 
От слез росы бутоны роз
      сверкают чистотой весь день,
но клятвы милых чище слез,
      о чем молчит ночная тень.
 
 
Хотя у розы есть шипы,
      ее прекрасны лепестки,
но все ж в пыли земной тропы
      прекраснее любви ростки.
 
 
Мы с нею об руку пойдем
      кружным путем в глухую даль,
забыв о мире, где клубком
      сплелись и радость, и печаль.
 

Примечание. Написано за год до смерти Бернса, опубликовано 6 лет спустя.

«В полях, где слышен вьюги плач…»

 
В полях, где слышен вьюги плач
      среди снегов, среди снегов,
тебе я свой последний плащ
      отдать готов, отдать готов;
а если скорби впереди
      и тяжкий труд, и тяжкий труд,
найдёшь ты на моей груди
      себе приют, себе приют.
 
 
Будь ты со мной в глухом краю,
      где солнца нет, где солнца нет,
я был бы счастлив, как в раю,
      с тобой, мой свет, с тобой, мой свет;
а если б я был наречён
      царём земли, царём земли,
тебя возвёл бы я на трон
      моей любви, моей любви.
 

Примечание. Одна из лучших и одна из последних песен Бернса. Написана для Джесси Льюарс, сестре сослуживца поэта по акцизному ведомству. Льюарсы жили по-соседству, и Джесси присматривала за детьми Бернса и ухаживала за ним во время его последней болезни. Поэт посвятил Джесси несколько песен.

«Девчонка в Инвернессе есть…»

 
Девчонка в Инвернессе есть,
      не знает радости она,
не может пить, не может есть,
      скорбит с утра и дотемна:
«Друмосси день, Друмосси дол —
      печаль для всей моей земли!
Там гибель мой отец нашел,
      моих три брата полегли.
 
 
Там, под зеленою травой,
      в кровавой глине спят они;
там погребен любимый мой —
      отрада женщин в оны дни!
Жестокий лорд, гори огнем!
      Кровавы все твои дела!
Разбил ты каждый вдовий дом,
      тебе не причинивший зла».
 

Примечания. Инвернесс – город в северной Шотландии, неподалеку от которого произошла знаменитая битва при Каллодене. Друмосси – вересковая пустошь в окрестностях села Каллоден, где 16 апреля 1746 г. шотландское ополчение, ведомое претендентом на английский трон Чарльзом Эдвардом Стюартом, потерпело сокрушительное поражение от англичан. Жестокий лорд – Уильям Август, герцог Кемберлендский, предводитель английских войск в бою под Каллоденом. Стихотворение положено на музыку Бетховеном.

Тэм Лин

 
Ходить по лесу Картерхоу
      нельзя, девчонки, вам:
смущает златокудрых дев
      Тэм Лин, живущий там.
А если все же в Картерхоу
      зайдете хоть на час,
отнимет он кольцо, платок,
      а то и честь у вас.
 
 
* * *
 
 
Джанет юбчонку до колен
      надела летним днем,
тесьмою золото волос
      стянула надо лбом
и поспешила в Картерхоу
      едва ли не бегом.
 
 
Когда она пришла в тот лес,
      Тэм Лин был на реке,
а конь его без ездока
      стоял невдалеке.
 
 
Всего две розы сорвала
      девчонка по пути,
как вдруг является Тэм Лин,
      крича ей: «Прекрати!
 
 
Джанет, зачем ты розы рвешь,
      зачем без спросу ты
ко мне явилась в Картерхоу
      губить мои цветы?»
 
 
«Лес моего отца твоим
      не мог быть отродясь.
Ходить я буду в Картерхоу,
      Тэм Лина не спросясь».
 
 
Джанет юбчонку до колен
      надела летним днем,
тесьмою золото волос
      стянула надо лбом
и поспешила в отчий дом
      едва ли не бегом.
 
 
* * *
 
 
Двенадцать девушек с утра
      взялись играть с мячом,
и среди всех была Джанет
      прекраснейшим цветком.
 
 
Двенадцать девушек теперь
      за шахматной доской,
и среди всех одна Джанет
      домой пошла больной.
 
 
Ей старый рыцарь говорил
      на городской стене:
«Увы, Джанет, из-за тебя
      краснеть придется мне».
 
 
«Старик, попридержи язык,
      ведь ты почти мертвец.
Ребенок мой не без отца,
      но разве ты отец?»
 
 
Родной отец ей говорил,
      но кротко, не со зла:
«Увы тебе, моя Джанет,
      ты явно тяжела».
 
 
«Но если тяжела, отец,
      то грех лежит на мне,
но тот, кто имя сыну даст,
      в иной живет стране.
 
 
Супруг мой – эльф, он не чета
      всем рыцарям земным.
Своей любви не подарю
      я подданным твоим.
 
 
Его скакун летит во мгле,
      как смерч, неудержим:
сверкнет серебряным лучом,
      растает – золотым».
 
 
* * *
 
 
Джанет юбчонку до колен
      надела летним днем,
тесьмою золото волос
      стянула надо лбом
и поспешила в Картерхоу
      едва ли не бегом.
 
 
Когда она пришла в тот лес,
      Тэм Лин был на реке,
а конь его без ездока
      стоял невдалеке.
 
 
Всего две розы сорвала
      девчонка по пути,
как вдруг является Тэм Лин,
      крича ей: «Прекрати!
 
 
Джанет, зачем ты розы рвешь,
      травой лесной шурша?
Неужто нашего убить
      ты хочешь малыша?»
 
 
«Ради Того, Кто был распят,
      скажи, скажи, Тэм Лин:
ведь посещал ты храм святой,
      ведь ты христианин?»
 
 
«Роксбур, мой дед, с собою в храм
      меня брал иногда.
Но вот в один ужасный день
      со мной стряслась беда.
 
 
И вот в один ужасный день
      дул ветер ледяной,
и я с коня упал, когда
      мы ехали домой.
 
 
И, пойман Королевой Фей,
      я зажил, как во сне,
в веселом сказочном краю —
      но кто поверит мне!
 
 
И раз в семь лет для сатаны
      готовим мы оброк,
и мне, как лучшему из всех,
      для жертвы вышел срок.
 
 
День всех святых грядет с утра,
      а ночью – Хэллоуин.
Ты можешь мне помочь, Джанет —
      и будет жив Тэм Лин.
 
 
Вот в полночь сядет на коней
      мой сказочный народ.
Пусть та, в ком есть ко мне любовь,
      на перепутье ждет».
 
 
«Но как узнаю я в ночи
      тебя, любовь моя?
Где раньше рыцарей твоих
      могла бы видеть я?»
 
 
«Проедет вороной сперва,
      за ним – скакун гнедой,
а с белого коня столкни
      наездника долой.
 
 
И это буду я верхом
      на белом скакуне,
ведь я был рыцарем земным
      и славился в стране.
 
 
В перчатке будет у меня
      лишь правая рука,
и будут волосы мои
      растрепаны слегка, —
и сможешь ты меня в тот миг
      узнать наверняка.
 
 
В твоих руках я превращусь
      в змею – но что с того?
Держи меня, ведь я – отец
      ребенка твоего.
 
 
Потом в медведя превращусь —
      не бойся ничего:
держи меня, ведь любишь ты
      ребенка своего.
 
 
Потом подобен стану я
      горящему огню:
держи меня, и я вреда
      тебе не причиню.
 
 
И стану я в твоих руках
      расплавленным свинцом:
тотчас бросай меня в ручей, —
      не утону я в нем!
 
 
В итоге обнаженным я
      предстану, и тотчас
меня ты мантией прикрой
      от любопытных глаз».
 
 
* * *
 
 
И ночь мрачна, и странен путь,
      и тропку скрыла мгла,
но Дженни в мантии своей
      на перепутье шла.
 
 
И слышится в полночный час
      уздечек легкий звон,
и счастлива была она,
      что это все не сон.
 
 
Промчался вороной сперва,
      за ним – скакун гнедой;
столкнула с белого она
      наездника долой.
 
 
Все было, как Тэм Лин сказал, —
      и вот супруг спасен:
зеленой мантией накрыт,
      как птица, счастлив он.
 
 
И молвит Королева Фей
      из камышей густых:
«Джанет достанется Тэм Лин,
      достойнейший жених».
 
 
И молвит Королева Фей,
      до слез разъярена:
«Я отомщу тебе, Джанет,
      и будет месть страшна:
был лучшим в свите мой Тэм Лин,
      а прочим – грош цена.
 
 
Когда бы знала я, что он
      предаст меня сейчас,
давно бы вставила ему
      гнилушки вместо глаз».
 

Примечание. Основано на старинной балладе 16-го столетия. По-видимому, Бернс обработал версию, записанную его другом Робертом Ридделлом, антикваром из Гленридделла. Однажды поэт, публикуя в газете свое стихотворение «Элегия на 1788 год», воспользовался псевдонимом Томас А. Линн.

«Во поле ржаном…»

 
      Дженни вымокла немножко
            во поле ржаном,
      перепачкала одёжки
            во поле ржаном.
 
 
Во поле ржаном дорожки
      не найти и днём
и не просушить одёжки
      во поле ржаном.
 
 
Если хочется кому-то
      во поле ржаном
встретить утро почему-то —
      плакать ли о том?
 
 
Если кто-то отчего-то
      во поле ржаном
хочет приласкать кого-то —
      что ж болтать о нём?
 
 
Если кто-то с кем-то где-то
      во поле ржаном
обнимался до рассвета —
      мы-то здесь при чем?
 
 
      Дженни вымокла немножко
            во поле ржаном,
      перепачкала одёжки
            во поле ржаном.
 

Примечание. В одном из многочисленных вариантов этой шотландской народной песни, записанной в XVIII в., Бернс немного изменил текст. Известен другой, более натуралистический (с заменой «kiss» на «f…k») и, возможно, более распространенный вариант песни. Заглавие знаменитого романа Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (The Catcher in the Rye) навеяно этим стихотворением поэта.

Бондарь из Кадди

 
      Бондарь за дверью хоронится пусть,
      хоронится пусть, хоронится пусть,
      бондарь за дверью хоронится пусть:
            накроем его корзиной.
 
 
Бондарь из Кадди по бочкам мастак,
обруч насаживать был не дурак
и насадил он хозяюшке так,
      что муж взбесился, дубина.
 
 
Где б ни искал их, повсюду скандал:
«Чтоб ты пропала!» и «Чтоб он пропал!»
Глупый слепец поражен наповал:
      парочки нет и в помине.
 
 
Бондарь с хозяйкой бондарил, как мог.
Дар получил от нее муженек:
был он безрогим, а стал он двурог!
      Лишился своей половины.
 
 
      Бондарь за дверью хоронится пусть,
      хоронится пусть, хоронится пусть,
      бондарь за дверью хоронится пусть:
            накроем его корзиной.
 

Примечание. Скорей всего это обработанный Бернсом вариант народной песни.

«Душа болит, не знаю как…»

 
Душа болит, не знаю как,
      о том, Кто не со мною.
Могу прогнать я зимний мрак
      над тем, Кто не со мною.
            Хоть я совсем не стою
            того, Кто не со мною,
пойду куда глаза глядят
      за тем, Кто не со мною.
 
 
Любовь, согрей теплом своим
      того, Кто не со мною.
Пусть будет он тобой храним
      в беде и непокое.
            Хоть я совсем не стою
            того, Кто не со мною,
могу я жизнь свою отдать
      тому, Кто не со мною.
 

Примечание. Возможно, Бернс заимствовал 2—3 строки для этой песни у своего предшественника, шотландского поэта, драматурга и фольклориста Аллана Рэмси (1686—1758). В песне идет речь о «Красавчике» принце Чарли, упоминать которого после восстания якобитов в 1745 г. было запрещено.

«И нить со мной, и ткань со мной…»

 
      И нить со мной, и ткань со мной:
            несу портному на раскрой.
      С моей деньгой пропал портной,
            подкладку прихватив с собой.
 
 
На плащ для Джони моего
      взяла я шерсти дорогой.
Мне дорог более всего
      мой Джони, ненаглядный мой.
 
 
Хотя мой Джони лысоват,
      хотя мой Джони стал седым,
он мне всегда ужасно рад,
      и город весь гордится им.
 
 
      И нить со мной, и ткань со мной:
            несу портному на раскрой.
      С моей деньгой пропал портной,
            подкладку прихватив с собой.
 

Примечание. Старинная песня, обработанная Бернсом.

«Та, что стелила мне постель…»

 
Горами брел я кое-как,
      и зимний шквал меня терзал
и обнимал холодный мрак, —
      и я устал искать привал.
 
 
Но я изведал благодать
      по воле девушки одной,
пустившей переночевать
      меня в уютный домик свой.
 
 
Отвесив девушке поклон
      за доброту, за свет в окне,
я попросил ее сквозь сон,
      чтобы постель постлала мне.
 
 
Перину взбила мне она
      руками снежной белизны
и молвила, налив вина:
      «Ложитесь: вы поспать должны».
 
 
И вышла, торопясь слегка,
      а я сказал, что не усну:
подушка, мол, невелика,
      мол, я прошу еще одну.
 
 
Другую принесла она,
      доверившись моим словам,
и так была со мной нежна,
      что я припал к ее губам.
 
 
Она в мою уперлась грудь.
      «Иль вовсе нет у вас стыда?!
Но если любите чуть-чуть,
      меня не тронете тогда».
 
 
Припухлость губ и влажность глаз
      я видел, словно бы во сне;
зарею вспыхнула тотчас
      та, что постель стелила мне.
 
 
Белели холмики грудей,
      как первый снег на целине,
хотя была весны милей
      та, что постель стелила мне.
 
 
И зацелованная мной,
      не зная, что сказать в ответ,
меж мною лёжа и стеной,
      она и встретила рассвет.
 
 
Пред ней, когда взошла заря,
      я нежно извиняться стал.
Она краснела, говоря:
      «Зачем ты жизнь мою сломал?»
 
 
Губами слезы на глазах
      я осушал ей в тишине.
«Не плачь: я остаюсь в горах,
      чтоб ты постель стелила мне».
 
 
Тогда из нового сукна
      взялась, веселая вполне,
кроить рубашку мне она —
      та, что постель стелила мне.
 
 
Где б ни была любовь моя —
      та, что постель стелила мне, —
до смерти не забуду я
      ту, что постель стелила мне.
 

Примечание. Сюжетная ситуация восходит к английской балладе «Кемберлендская девушка», излагающей легенду о том, как застигнутый ночной метелью будущий король Карл II нашел приют в доме девушки близ Абердина.

«На сердце тоска…»

 
На сердце тоска, льются слезы ручьем,
и праздник нисколько со мной не знаком:
свой груз я влачу, одинок, позабыт,
сочувствия голос в ушах не звучит.
 
 
Ты – счастье, любовь, – я безумно любил!
Ты – горе, любовь, – я остался без сил!
Изранено сердце, раздроблена грудь,
я чувствую кровь, мне уже не вздохнуть.
 
 
В том месте, где не было счастью конца,
стоят над рекою чертоги дворца!
Там думает тот над моею судьбой,
кто слезы осушит Филиссе родной.
 

Примечание. Судя по всему, это переделанная Бернсом старинная баллада.

«Желаю я, любовь моя…»

 
Желаю я, любовь моя,
      чтоб ты была здорова!
К тебе теперь с любовью в дверь
      не постучусь я снова.
Поверь, дружок, мне вышел срок:
      с тобой не будет лада.
Скажу одно: мне все равно,
      кому ты будешь рада.
 
 
«Важней покой, чем быть женой», —
      твердишь ты то и дело.
Без лишних слов ответ таков,
      что ждать мне надоело.
Велит родня прогнать меня,
      искать другого мужа.
А вдруг судьба – слепа, груба, —
      найдет кого похуже?
 
 
Пусть все язвят, что небогат,
      но мне плевать на это.
Ведь я не раб, умом не слаб,
      и есть в мошне монета.
Мое добро не серебро,
      здоровье лучше злата.
Я весь в труде, а не в нужде:
      по ремеслу и плата.
 
 
В чужой дали другой земли
      порой прекрасна птица,
но птичий двор – ее простор,
      а наша – ввысь стремится.
И вот когда взойдет звезда,
      прощусь я с недотрогой,
ведь ради нас могу сто раз
      пройти своей дорогой.
 

Примечание. По словам Бернс, изначальный текст принадлежит «неграмотному слесарю из Эйршира». Однако исследователи предполагают, что это, скорей всего, ранняя песня поэта, написанная им во время пребывания на ферме Мосгилл.

Плач вдовы-горянки

 
Спустилась я с горы родной —
      ох, горе, ох, беда! —
Ни пенни нету за душой,
      а мне нужна еда.
 
 
В горах кипела жизнь моя —
      ох, горе, ох беда! —
Счастливей женщины, чем я,
      там не было тогда.
 
 
Пасла коров я за холмом —
      ох, горе, ох беда! —
Всегда богата молоком
      была я в те года.
 
 
Овец я не считала там —
      ох, горе, ох, беда! —
Они бродили по горам —
      и шерсть была всегда.
 
 
Жила я лучше, чем весь клан —
      как больно, нету сил! —
Мой Дональд был силен и рьян
      и он меня любил.
 
 
Встал Чарли Стюарт за народ:
      Шотландский край, вставай!
И Дональд мой ушел в поход
      за наш любимый край.
 
 
Судьба повергла их во прах,
      покрылся кровью дол.
И там, в Каллоденских полях,
      мой Дональд смерть нашел.
 
 
О Дональд мой, увы, увы! —
      Ох, горе, ох, беда! —
И нет несчастнее вдовы,
      чем я, в мои года.
 

Примечание. Оригинальная песня Бернса с использованием распространенных якобитских мотивов. Мелодию, как утверждал поэт, он «услышал от одной женщины на севере Шотландии».

«У Вилли Грэя, малыша…»

 
У Вилли Грэя, малыша, есть сумка на дорожку,
из тонкой ивовой коры есть куртка и сапожки.
Цветок шиповника пошел на брюки и камзол,
цветок шиповника пошел на брюки и камзол.
 
 
У Вилли Грэя, малыша, есть сумка на дорожку,
из свежих лилий у него рубашка на застежке.
А на плюмаж для шляпы блошиный ус пошел,
а на плюмаж для шляпы блошиный ус пошел.
 

Примечание. Потешка, ставшая к тому же популярной детской песенкой, – редчайший случай в лирике Бернса.

«Хватай ее, покуда мать…»

 
Хватай ее, покуда мать
      не тащится за ней, брат,
а не захочет уступать,
      ты все же не робей, брат.
Влепи ей с ходу поцелуй
      и пива не жалей, брат;
язык распустит – в ус не дуй:
      дай побраниться ей, брат.
 
 
Хватай – но если даст отпор,
      не церемонься с ней, брат:
пошли ее, окончив спор,
      дорогою своей, брат.
Не хмурься, получив отказ,
      и слезы лить не смей, брат:
одну не уломал сейчас —
      с другою будь умней, брат.
 

Примечание. Первые четыре строки взяты из песенки Аллана Рэмси, остальное написано Бернсом.

«Жена мне месит спину…»

 
      Жена мне месит спину,
            дубасит, как скотину.
      Не сладил с бабой – не похож
            ты больше на мужчину.
 
 
Я счастья, как дурак, искал,
      в любви не ждал обмана.
Едва ли был гнусней финал
      у столь благого плана.
 
 
Мечтаю с грустью я о том,
      что после жизни бренной
взойду на небо прямиком
      из нынешней геенны.
 
 
      Жена мне месит спину,
            дубасит, как скотину.
      Не сладил с бабой – не похож
            ты больше на мужчину.
 

Примечание. Написано в традиции «песни о неудачном браке». Произведения такого рода часто встречаются в различных сборниках средневековых английских и шотландских песен. Исследователи, однако, склоняются к тому, что здесь Бернс взял за основу песню скабрезного содержания.