Текст книги "Стихи, песни, поэмы. В переводе Юрия Лифшица"

Охотничья песня, или Шотландская куропатка

 
      Охотиться нужно с оглядкой, друзья,
      охотиться можно с оглядкой, друзья:
      кто целится влет, кто с колена пальнет, —
      но всех проведет куропатка моя.
 
 
И вереск расцвел, и кончался покос,
и кто нас тогда на охоту понес?
Торфяник прошли, вересняк перешли —
и вдруг куропатку узрели вдали.
 
 
На розовой пустоши в тот самый час
была куропатка заметна для глаз:
ее оперенье сверкало светло,
но мигом вставала она на крыло.
 
 
Взошел над холмами старик-Аполлон,
озлился на птицу блиставшую он
и место, где грелась на солнце она,
лучом золотым озарил он сполна.
 
 
Гонялись за ней по лугам, средь холмов
глазастые парни из лучших стрелков:
ну, вроде сидит ни жива, ни мертва,
но порх! – и мгновенно была такова.
 
 
      Охотиться нужно с оглядкой, друзья,
      охотиться можно с оглядкой, друзья:
      кто целится влет, кто с колена пальнет, —
      но всех проведет куропатка моя.
 

Примечание. Здесь у Бернса эротическая подоплека. Стишок посвящен Агнесс Маклахоз, которая была против его публикации. Впервые напечатан только в 1808 г., когда Бернса уже 12 лет как не было в живых.

«О, я был там, где Элен спит…»

 
О, я был там, где Элен спит…
С тех пор меня терзает стыд,
ведь я был там, где Элен спит, —
      в Кирконнелских лугах.
О, ты была прекрасней роз,
а эта прядь твоих волос,
пока не умер я от слез,
      всегда в моих руках.
 
 
Да будет проклят тот курок,
да будет проклят тот стрелок!
Из-за меня она не в срок
      погибла в ковылях.
Лежала Элен, не дыша,
была мертва, но хороша —
и умерла моя душа
      в Кирконелских лугах.
 
 
И я схватился за клинки:
убийцу изрубил в куски,
убийцу изрубил в куски
      в Кирконнелских лугах.
Ты для меня была святой,
я был благословлен тобой,
теперь вкушаешь ты покой
      в Кирконнелских лугах.
 
 
Могилой станет мне трава,
засыплет очи мне листва,
но все-таки любовь жива
      в Кирконнелских лугах.
Хочу туда, где Элен спит…
Меня давно терзает стыд,
ведь я был там, где Элен спит, —
      в Кирконнелских лугах.
 

Примечание. Народная песня, переработанная Бернсом. Основана на реальной истории Эллен Ирвин, за которой ухаживали двое мужчин. Когда она сидела с одним из ухажеров на берегу реки, другой, стреляя в него, убил ее, после чего сам был убит соперником, бежавшим из Шотландии, но впоследствии вернувшимся, чтобы быть похороненным вместе с Эллен «в Кирконнелских лугах».

«Молли станом стройна…»

 
      Молли станом стройна,
            Молли радости полна,
      Молли, словно весна,
            и прекрасна, и нежна.
 
 
Девчонка шла погожим днем
      вдоль по брусчатке босиком,
и девичьи ступни терзал
      булыжник, словно наждаком.
 
 
С такими ножками пешком
      шагать бы в легких башмачках
иль в экипаже золотом
      кататься, сидя на коврах.
 
 
Ее волос густых поток
      лебяжью шею обволок,
а звезды глаз в полночный час
      спасли бы тонущий челнок.
 
 
      Молли станом стройна,
            Молли радости полна,
      Молли, словно весна,
            и прекрасна, и нежна.
 

Примечание. По словам Бернса, он написал эти стихи, будучи поражен красотой встреченной им деревенской девушки. Она шла босиком, держа в фартуке снятые ею чулки и башмаки.

«За наш минувший век…»

 
      За наш минувший век, мой друг,
            минувший добрый век,
      мы кружку полную нальем
            за наш минувший век.
 
 
Былую дружбу позабыть
      как может человек?
Былую дружбу не избыть
      и старый добрый век.
 
 
Ты, друг мой, пиво оплатил,
      я оплачу ночлег!
Мы кружку добрую нальем
      за наш минувший век.
 
 
Прошли мы столько горных троп
      и в зной, и в дождь, и в снег,
что ноги истоптать могли
      в тот старый добрый век.
 
 
С тобою переплыли мы
      немало горных рек,
но разлучили нас моря
      едва ли не на век.
 
 
Твоя рука, мой старый друг,
      в моей руке навек!
Пригубим славно мы с тобой
      за наш минувший век!
 
 
      За наш минувший век, мой друг,
            минувший добрый век,
      мы кружку полную нальем
            за наш минувший век.
 

Примечание. Первоисточником песни является стихи с таким же заглавием, напечатанные Алланом Рэмси. Однако и оригинальное авторство Бернса никем из комментаторов не оспаривается. По иронии судьбы, эта самая знаменитая песня поэта не была опубликована при его жизни.

Джорди

 
Погиб в сраженье Чарли Хэй
      средь северных угодий:
убили лорды смельчака,
      взвалив вину на Джорди.
 
 
Супруге пишет он письмо:
      «Спеши назло природе
и в Эдинбурге разузнай,
      что ожидает Джорди».
 
 
Открыв письмо, она была,
      как маков цвет, пунцова,
но стала лилии белей,
      прочтя всего два слова.
 
 
«Коня седлайте для меня!
      За мной, друзья и слуги!
Не съем ни крошки, не узнав
      о дорогом супруге».
 
 
Она вскочила на коня,
      за ней помчались слуги;
не съела крошки, не узнав
      о дорогом супруге.
 
 
И видит – эшафот, палач
      и плаха с топорами,
и милый Джорди казни ждет,
      опутанный цепями.
 
 
Хотя и был он в кандалах
      из грубой ржавой стали,
но краше Джорди никого
      там сроду не видали.
 
 
Она, колена преклонив,
      едва собравшись с силой,
взмолилась: «Доблестный король,
      любимого помилуй!
 
 
Отец он семерых сынов,
      но не видал седьмого,
Не делай, доблестный король,
      меня женою вдовой!»
 
 
«А ну, палач, поторопись!» —
      король сказал сурово.
«Король, я все тебе отдам
      за Джорди дорогого».
 
 
Сбежались Гордоны туда
      ватагою большою,
твердя, что Гордонов семья
      всегда готова к бою.
 
 
Старик-советник говорит:
      «Король, не вышло б хуже.
Пускай пять тысяч фунтов даст
      и забирает мужа».
 
 
Гинеи, марки, кроны ей
      совали неуклюже.
Она пять тысяч собрала —
      и ей вернули мужа.
 
 
Она глядит ему в лицо:
      «Тебя я откупила.
Была б здесь бойня, прежде чем
      тебя взяла могила».
 
 
И к сердцу он ее прижал,
      и прошептал: «Родная,
прекрасней женщины, чем ты,
      на свете я не знаю».
 

Примечание. Во времена Бернса существовали различные версии этой старинной баллады. Считается, что она была улучшена поэтом. Джорди – это либо Джордж Гордон, четвертый граф Хантли, очевидно, заключенный в тюрьму Эдинбургского замка в 1554 г.; либо пятый граф Хантли, признанный виновным в измене в 1563 г. Сэр Чарльз Хэй не был идентифицирован.

«Она совсем девчонка…»

 
      Она совсем девчонка,
      красивая девчонка,
      любимая девчонка,
            и женушка моя!
 
 
Жемчужину такую
с собой носить начну я,
такую дорогую
      боюсь утратить я.
 
 
      Она совсем девчонка,
      красивая девчонка,
      любимая девчонка,
            и женушка моя!
 
 
И я преодолею
все беды вместе с нею
и испытать сумею
      всю радость бытия.
 

Примечание. Оригинальное стихотворение Бернса, возможно, «поправленное» издателем Джорджем Томсоном, нередко позволявшем себе «редактировать» стихи поэта. Впервые опубликовано только в 1824 г.

На лугу

 
Когда велят лучи звезды
      коров доить скорее, о;
и бык бредет из борозды
      с натруженною шеей, о;
и шепчется листва берез
      с ночным ручьем нежнее, о, —
я и встречаюсь на лугу
      с возлюбленной моею, о.
 
 
Шагать над темною рекой
      я в полночь не робею, о, —
так жажду встречи в час такой
      с возлюбленной моею, о.
И хоть я за день устаю,
      и ночи все чернее, о,
все же встречаюсь на лугу
      с возлюбленной моею, о.
 
 
Охотникам на кабанов
      заря всего милее, о;
а полдень – время рыбаков,
      когда клюет сильнее, о.
А мне нужнее полумрак:
      я сердцем веселею, о,
когда встречаюсь на лугу
      с возлюбленной моею, о.
 

Примечание. Основана на стариной песне, значительно улучшенной поэтом. Более ранняя версия Роберта Фергюссона также хороша, но уступает стихотворению Бернса по глубине эротики.

Дункан Грэй

 
– Жениться Дункан Грэй пошел…
      Ого! Каков жених!
– Поддав на святки хорошо…
      Ого! Каков жених!
– Гордячка Мэг задрала нос,
со зла разгневалась всерьез,
и ноги он едва унес.
      Ого! Каков жених!
 
 
– Он к Мэгги липнул, как смола…
      Ого! Каков жених!
– А та и ухом не вела…
      Ого! Каков жених!
– Рыдал он: слезы, словно град;
вздыхал по много раз подряд;
кричал, что прыгнет в водопад…
      Ого! Каков жених!
 
 
– Жениться, значит, не судьба…
      Ого! Каков жених!
– Любовь несчастная груба…
      Ого! Каков жених!
– Я, – он сказал, – умом не слаб,
чтоб загибаться из-за баб:
я им не бессловесный раб!
      Ого! Каков жених!
 
 
– А та слегла, зовет врачей…
      Ого! Каков жених!
– А он здоровых здоровей…
      Ого! Каков жених!
– У Мэгги разломило грудь:
невмочь ни охнуть, ни вздохнуть;
в глазах видна такая грусть…
      Ого! Каков жених!
 
 
– Но Дункан славный паренек…
      Ого! Каков жених!
– Он Мэгги не простить не мог…
      Ого! Каков жених!
– Не то помрет, а он не зверь,
и мало ль впереди потерь…
И счастливы они теперь!
      Ого! Каков жених!
 

Примечание. Существует в нескольких версиях, в том числе и скабрезной, написанной Бернсом для соответствующего сборника «Веселые музы Каледонии».

Любовь и Бедность

 
Любовь и Бедность разорвать
      меня готовы ныне!
На Бедность мне бы наплевать,
      не будь любимой Джини!
 
 
      Зачем, Судьба, желаешь ты
            любви расстроить струны?
      И почему любви цветы
            в плену слепой Фортуны?
 
 
Кто приобрел богатства груз,
      тому живется сладко —
но проклят тот ничтожный трус,
      кто стал рабом достатка!
 
 
Сияет у девчонки взор,
      когда мы с нею вместе,
но скажет слово – слышу вздор
      о разуме и чести!
 
 
При чем тут разум, если я
      наедине с любимой
и счастлива душа моя
      любовью нерушимой?
 
 
Прекрасен бедный Жребий наш
      и в счастье, и в раздоре,
и глупой Роскоши мираж
      нам не приносит горя.
 
 
      Зачем, Судьба, желаешь ты
            любви расстроить струны?
      И почему любви цветы
            в плену слепой Фортуны?
 

Примечание. Бернс посвятил это стихотворение ослепительно красивой девушке Джин Лоример, которая вышла замуж за молодого фермера, а три месяца спустя бросила его, потому что тот задолжал кредиторам и был вынужден бежать за границу. Уехать вместе с ним Джин отказалась. По словам Бернса, у нее были длинные белокурые локоны, очаровательные ямочки на щеках и вишневый рот.

Лорд Грэгори

 
Темным-темно, грохочет гром,
      и ночью нет пути.
Стучится странница в твой дом:
      лорд Грэгори, впусти.
 
 
На дверь мне указал отец,
      и ты тому виной,
и пусть любви твоей конец,
      но сжалься надо мной.
 
 
Лорд Грэгори, не помнишь ты
      лощину у ручья,
где прелесть юной чистоты
      сберечь пыталась я.
 
 
Ты клялся, что не быть нам врозь,
      и сердцу моему
в те дни причины не нашлось
      не верить твоему.
 
 
Ты стал кремнем, лорд Грэгори,
      твоя из камня грудь.
О Небо, в прах меня сотри,
      но дай навек уснуть!
 
 
О Небо, ниспошли скорей
      на грешницу огонь,
но не карай любви моей —
      изменника не тронь!
 

Примечание. Основана на старинной народной 60-куплетной песне «Прекрасная Энни из Лохрайна». Доктор Джон Уолкот написал, что его собственная версия «Лорда Грэгори» вышла одновременно с бернсовской в 1798 г. Бернс, зачастую весьма скромно оценивающий собственное творчество, похвалил стихи Уолкота и вместе с тем оклеветал свои, заявив, что их главное достоинство заключается в «балладной простоте». Джон Сайм утверждает, что поэт читал «Лорда Грэгори» в доме графа Селкирка в 1793 г.

«Славно позади ягнят…»

 
Славно позади ягнят
      я бродил холмами
беззаботным думам в лад,
      освежен ветрами.
А теперь хожу смурной,
      не до песен стало,
изболелся я душой, —
      Лесли отказала.
 
 
Ничего ужасней нет
      безнадежной страсти!
Застят мне весь белый свет
      скорби и напасти!
Если мне она велит
      жить в мученье лютом,
то земля среди ракит
      станет мне приютом.
 

Примечание. Бернс написал эти стихи для мисс Лесли Бэйли. Поэт описывает песню как одну из «самых прекрасных песен, которую я когда-либо делал в своей жизни» и которую он посвятил «молодой особе, положительно самой красивой, самой прекрасной женщине в мире».

Холмы Логана

 
О Логан, славно ты скользил,
      когда со мной венчался Вилл;
с тех пор ты летом был согрет
      немало лет, а мужа нет.
Когда цветущий берег твой
      был скован сумрачной зимой,
любимый мой встречал врагов
      вдали от Логанских холмов.
 
 
И снова Май вернулся к нам
      на радость нивам и холмам,
и снова слышно пенье птах
      и пчел жужжанье на цветах.
Вскипает розовый Восход,
      и Вечер слезы счастья льет,
но лишь бы Вилли был здоров
      вдали от Логанских холмов.
 
 
Для самки дрозд в кустах поет,
      отвлечь пытаясь от хлопот,
а та порхает над гнездом
      в трудах о выводке своем.
А я с младенцами одна,
      и помощь Вилли мне нужна,
но он моих не слышит слов
      вдали от Логанских холмов.
 
 
Зачем вы, умные мужи,
      велите братьям брать ножи!
Что вам средь ваших злых затей
      стенанье вдов и плач детей!
Но горе любящих сердец
      на вас прольется наконец,
и Вилли в свой вернется кров
      средь наших Логанских холмов.
 

Примечание. Бернс знал несколько старинных песен, где упоминаются крутые берега реки Логан. Поэт берет лирический оригинал и превращает его в антивоенную песню, спетую, что характерно, женским голосом.

«О, превратись любовь моя…»

 
О, превратись любовь моя
      в сирень, в лиловый вешний цвет,
и очутись там птицей я,
      чьим крыльям передышки нет, —
я бы скорбел, найдя сирень
      погаснувшей в осеннем сне,
но воспарил бы в Майский день
      и пел в лиловой новизне.
 
 
О, если розой молодой
      любовь нашла б сквозь камни путь,
и ночью каплей росяной
      я бы упал любви на грудь, —
тогда, забыв блаженство слов,
      я б с красотой затеял пир
на мягком дне ее шелков,
      пока б не пробудился мир.
 

Примечание. Первая строфа написана Бернсом, вторая – взята им из народной песни. Поэт подчеркивал, что его творение не идет ни в какое сравнение с источником его вдохновения.

«Ты свистни, любимый, – приду я тотчас…»

 
      Ты свистни, любимый, – приду я тотчас!
      Ты свистни, любимый, – приду я тотчас!
      Свихнутся мои старики из-за нас,
            но свистни, любимый, – приду я тотчас!
 
 
Будь зорким, спеша на свиданье со мной,
и если откроется ход потайной,
проверь, что никто не следит за тобой,
      но как бы на встречу иди не со мной,
      но как бы на встречу иди не со мной.
 
 
И в церкви, и в лавке встречаясь со мной,
ко мне подходи, словно к мухе какой,
но взгляд мне пошли ослепительный свой:
      смотри, но как будто не смотришь за мной,
      смотри, но как будто не смотришь за мной!
 
 
На людях тверди, что не дружишь со мной
и не очарован моей красотой,
но бойся и в шутку встречаться с другой:
      другой соблазнишься – простишься со мной,
      другой соблазнишься – простишься со мной.
 
 
      Ты свистни, любимый, – приду я тотчас!
      Ты свистни, любимый, – приду я тотчас!
      Свихнутся мои старики из-за нас,
            но свистни, любимый, – приду я тотчас!
 

Примечание. Все, кроме припева, принадлежит Бернсу.

«Ты меня покинул, Джеми…»

 
Ты меня покинул, Джеми,
      ты меня покинул,
ты меня покинул, Джеми,
      насовсем покинул.
Клялся, мы с тобою вместе
      будем до могилы,
но забыл ты о невесте
      и навеки сгинул, Джеми,
            и навеки сгинул.
 
 
Где любовь былая, Джеми,
      где любовь былая,
где любовь былая, Джеми, —
      у тебя другая.
Сердце мне, мой друг сердечный,
      ты разбил, играя.
И теперь для ночи вечной
      я глаза смыкаю, Джеми,
            я глаза смыкаю.
 

Примечание. Оригинальное произведение Бернса, написанное в традиционной манере народной песни-причитания. Мелодия, на которую написана песня, зафиксирована лишь в середине XVIII в.

«Муж мой, муж мой, рот закрой…»

 
– Муж мой, муж мой, рот закрой.
      Иль с утра под банкой?
Обзавелся ты женой,
      но ведь не служанкой.
 
 
– Баб я слушать не привык,
      Нэнси, Нэнси:
делай, что велит мужик,
      женка Нэнси.
 
 
– Если мне сулит петлю
      воля властелина,
я ко всем чертям пошлю
      мужа-господина!
 
 
– Горько мне терять жену,
      Нэнси, Нэнси,
но я все-таки рискну,
      женка Нэнси.
 
 
– Дни мои уж сочтены:
      в сердце перебои.
Что же без родной жены
      станется с тобою?
 
 
– Я доверюсь небесам,
      Нэнси, Нэнси,
да и я не промах сам,
      женка Нэнси.
 
 
– Но к тебе ночной порой,
      из другого мира,
прах являться будет мой
      в образе вампира.
 
 
– Я сойдусь с такой, как ты,
      Нэнси, Нэнси,
и тогда чертям кранты,
      женка Нэнси.
 

Примечание. Оригинальное произведение Бернса, сочиненное в манере народной «песни-перебранки» между женой и мужем. Текст написан на мелодию английской народной песни, послужившей, вероятно, Бернсу образцом также и в текстовом отношении.

«Вел стада он без труда…» (Вариант 2)

 
      Вел стада он без труда,
      вел в долину, где всегда
      вереск есть и есть вода,
            вел стада любимый.
 
 
Услышав пение дроздов
в чащобе Клоденских лесов
ведет овец на этот зов, —
      спешит ко мне любимый.
 
 
Мы с ним над Клоденской водой
следим за нежною волной,
орешник видим под луной,
      средь ночи недвижимой.
 
 
А в замке Клоденском у нас,
в полночный полнолунный час,
в саду порхая, феи в пляс
      пускаются незримый.
 
 
Ни дух ночной, ни домовой
не потревожит наш покой:
Любовь и Небеса с тобой,
      а ты – со мной, любимый.
 
 
      Страсти нежной не тая,
      ты любил – влюбилась я;
      пусть умру – но я твоя,
            я твоя, любимый.
 

Примечание. Припев взят из одноименной песни Изобель Пейган. Клоден – приток реки Нит. На берегу Клодена расположен старинный замок. Как утверждает Канонгейт (первое научное издание стихотворений Бернса, увидевшее свет в 2003 г.), это все еще живописное место, особенно привлекательное в осеннее время года.

Зима жизни

 
Давно ль воскрес зеленый лес
      погожим вешним днем,
и солнцу рад смеялся сад
      под ласковым дождем?
И землю застудил
      зимы угрюмый вид,
но в свой черед Апрель придет
      и праздник возвратит.
 
 
А снег моих волос седых
      растаять не готов!
И старика наверняка
      погубит бой Часов.
О, Старость, ты больна
      тоской бессонных глаз!
Неужто свет беспечных лет
      не возродится в нас?
 

Примечание. Оригинальная песня Бернса, написанная на шотландскую народную мелодию.

«О, Филли, счастлив был тот час…»

 
Он.
О, Филли, счастлив был тот час,
когда ты шла, не пряча глаз,
и сердце ты мое в тот раз
      собой пленила, Филли.
 
 
Она.
О, Вилли, благодать лесам,
где мир любви открылся нам
и ты поклялся небесам
      моим стать, милый Вилли.
 
 
Оба.
Казны не надо золотой,
не надо мне судьбы иной,
когда со мной любимый мой,
когда любимая со мной, —
      с тобой, родной мой Вилли,
      с тобой, родная Филли.
 
 
Он.
Как птицы с каждым новым днем
поют все слаще над ручьем,
так я тебя в саду моем
      люблю все крепче, Филли.
 
 
Она.
Как распускается цветок,
лелея каждый лепесток,
так и во мне расцвел росток
      любви к тебе, мой Вилли.
 
 
Оба.
Казны не надо золотой…
 
 
Он.
Не солнце в синих небесах,
не урожай мой в закромах
зажгли огонь в моих глазах, —
      но облик милой Филли.
 
 
Она.
Стремительный полет стрижей
в разгар цветущих вешних дней
так не ласкал души моей,
      как встреча с милым Вилли.
 
 
Оба.
Казны не надо золотой…
 
 
Он.
Пчела, порхая взад-вперед,
со всех цветов нектар берет,
но не настолько сладок мед,
      как губы милой Филли.
 
 
Она.
И жимолость, когда она,
ночной росой увлажнена,
не так душиста и нежна,
      как поцелуи Вилли.
 
 
Оба.
Казны не надо золотой…
 
 
Он.
Назло проказливой судьбе,
дающей шанс и голытьбе,
мои все думы – о тебе,
      возлюбленная Филли.
 
 
Она.
Казны не надо золотой,
не надо мне судьбы иной,
когда со мной любимый мой,
      в меня влюбленный Вилли.
 
 
Оба.
Казны не надо золотой…
 

Примечание. В первоначальной версии Бернс использовал имена издателя песен Джорджа Томсона и его супруги Кэтрин, но впоследствии признал эти имена «не поэтическими». В исходном тексте Бернса нет припева, который имеется в песенном варианте, положенном на музыку Й. Гайдном. Вероятно, припев был написан все тем же Д. Томсоном.

«Смотри, как зелены кусты…»

 
Смотри, как зелены кусты,
      травою дол зарос;
овеял ветер и цветы,
      и лен твоих волос.
Дрозды поют – не для хором,
      а для простых дворов.
Природа всех дарит теплом:
      вельмож и пастухов.
 
 
Пускай на лире менестрель
      бряцает у господ, —
пастух в лесу свою свирель
      из сумки достает.
Тузы с тоской отводят взгляд,
      увидев сельский пляс,
как будто в них сердца стучат
      не так же, как и в нас.
 
 
Пастух среди цветущих нив
      клянется, что влюблен,
но вряд ли сердцем так правдив
      изысканный барон.
Пусть за любовь платить готов
      завзятый богатей,
а я ищу среди цветов
      слова любви моей.
 

Примечание. Песня посвящена Джин Лоример («Хлорис»), дружившей с Бернсом до самой его смерти.

«Не многому рад я…»

 
Не многому рад я, но многого жду,
а если я вдруг попадаю в беду,
вовсю отбиваюсь, тоску пережив
под свежее пиво и старый мотив.
 
 
Одна меня дума смущает порой,
что люди – солдаты, а жизнь – это бой.
Веселость моя – все равно что алмаз;
свободе моей и король не указ.
 
 
Невзгодами за год по горло я сыт,
но дружеский ужин меня воскресит;
а если счастливо закончился путь,
о тяжкой дороге и думать забудь.
 
 
Фортуна, шатаясь, бредет вполшага;
то ближе, то дальше слепая карга:
работа, покой, смех и горе при ней, —
а я им кричу: «Приходите скорей!»
 

Примечание. По словам Бернса, это квинтэссенция его автобиографической лирики. Следовало бы, пишет он, установить эти стихи вместе с его портретом, выполненным художником А. Ридом, чтобы «изображение моего лица и картина моего разума могли вместе плыть в потоке времени».