Текст книги "Горное безумие. Биография Скотта Фишера"

6. Самый падающий скалолаз

Скотт знаменит потому, что умер на Эвересте, а не во время двенадцати смертельных падений, в которых сумел выжить.

Рэнди Серф, инструктор школы и партнер Скотта по восхождениям

Задолго до публикации своей книги «Идеальный шторм» писатель и журналист Себастьян Юнгер записался на курсы в «Национальную школу лидерства». Его инструктором был Скотт Фишер. «Время от времени, когда ставили палатку возле скал, я высоко вверху видел Скотта, который без страховки лез по какой-то очередной жуткой трещине, – писал Юнгер в статье для журнала Outside после смерти Скотта. – Он двигался не торопясь, целенаправленно и с огромной силой; поднимался так, что почти становилось жалко скалу. Он лез так, словно не мог упасть».

Кто занимается скалолазанием и альпинизмом, тот рано или поздно узнает, что такое срыв и падение, но Скотт в первые годы своей альпинистской карьеры действительно много падал. Его даже прозвали Летающим Фишером. В какой-то момент он стал самым часто падающим скалолазом. Наверное, любая слава лучше, чем безвестность, но, если Скотт всерьез рассчитывал продержаться достаточно долго, чтобы заниматься альпинизмом в Гималаях, стоило заключить более выгодный договор с земным притяжением, чем то хрупкое перемирие, которое, казалось, существовало.

Первое серьезное падение Скотта произошло во время занятий в школе, когда ему, пятнадцатилетнему помощнику инструктора, поручили помогать преподавать основы спуска со скалы по веревке. Учащиеся наблюдали, как инструктор делал промежуточную точку страховки. Затем дал веревку Скотту и попросил его продемонстрировать, как нужно спускаться. Скотт пристегнул веревку к обвязке и начал травить веревку, развернувшись спиной к обрыву.

Золотое правило в альпинизме – доверять точке страховки лишь в том случае, если ты сам ее проверил. Чего Скотт не сделал. Под тяжестью веса на веревке крепление выскочило из трещины, и Скотт полетел вниз. В воздухе его развернуло, он ударился лицом о скалу, а затем по чистой случайности приземлился на кучу снега, которая значительно смягчила падение. Тем не менее от удара Скотт получил перелом бедра и потерял сознание. Его сестра Лиза, студентка курса, опекала его в ожидании медицинского вертолета. «Он был очень плох, – вспоминает она, – весь в крови и грязи. Это было страшно».

Узнав о случившемся, в Ландер приехали родители, они как раз находились в палате, когда он пришел в себя. «Елки-палки, – сказал он им, – похоже, дело дрянь».

Когда Скотт подлечился настолько, что мог ходить, он вернулся в Нью-Джерси, чтобы восстановиться дома. В последующие несколько лет у Скотта будут и другие возможности поправить здоровье на семейном диване Фишеров. Во время курса в районе хребте Уинд-Ривер он провалился более чем на тридцать метров в трещину на одном из ледников и вывихнул плечо. Очередной такой вывих он заработал вновь во время восхождения в Колорадо. В Зайоне и Шавангунке он неоднократно срывался на восхождениях, но срабатывала страховка, и все обходилось синяками, царапинами и растяжениями. Срыв с девятиметровой скалы в Йосемити закончился очередной потерей сознания – Скотт ударился о дерево, прежде чем долететь до земли. Спасатели сумели быстро эвакуировать его.

Однако, пожалуй, ничто не покажет лучше «способность» Скотта падать и умение все же выживать в таких ситуациях, чем полет с замерзшего водопада Брайдал Вейл. Вернувшись с Радугой из Непала, Скотт организовал зимние альпинистские курсы школы в Вайоминге. Когда зимний сезон 1977 года подходил к концу, он и еще несколько инструкторов пригласили знаменитого альпиниста Джеффа Лоу провести для них семинар в каньоне Прово, штат Юта. Лоу был известен не только как скалолаз, но и считался признанным экспертом в зарождающемся виде спорта – ледолазании: он поднимался по замерзшим водопадам и различным покрытым льдом объектам, используя кошки и два ледоруба. Во время таких подъемов альпинисты применяют ледобуры для организации страховки. В частности, с помощью ледобура можно закрепить веревку так, чтобы в случае срыва страхующий альпинист, контролирующий веревку, мог остановить падение.

Джефф Лоу также работал в компании по производству альпинистского снаряжения, которая занималась разработкой ледовых инструментов. Среди инноваций была модель Lowe Hummingbird. Если раньше альпинисты использовали стандартные ледорубы для работы на вертикальном льду, то Hummingbird – «Колибри» – был меньше размером, вместо клюва имел заостренную полую металлическую трубку диаметром с десятицентовую монету. Трубчатый корпус «Колибри» казался многим альпинистам более надежным.

Инструкторам школы не терпелось получить урок ледолазания и проверить «Колибри» на практике. После обучения намечались хорошие посиделки, и никто из Брюсов не видел минусов в поездке в Прово. Уэс Краузе припарковал свой трейлер-штаб на дороге у нижней точки водопада. Вскоре на место прибыли Скотт, Майкл Эллисон, Рэнди Серф, несколько других альпинистов – и приключение началось.

Летом Брайдал Вейл обрушивается каскадом на десятки метров по стене каньона. Зимой вода превращается в красивую ледовую колонну, сверкающую в лучах солнца и украшенную гигантскими сосульками всевозможных форм и наростами. «Что любопытно, на тот момент по нему еще никто не лазал, – говорит Уэс. – Высота была большая – порядка семи питчей. Для 1970-х это был действительно большой кусок льда и серьезное испытание».

На следующее утро после семинара Джеффа Лоу, Скотт, Рэнди Серф и Уэс отправились совершить первое восхождение на водопаде. Из-за высоты им пришлось разбить подъем на этапы, на питчи, каждый из которых был около тридцати метров. Шли по очереди. Лидеру предстояла наиболее сложная, но и наиболее интересная работа – прокладка маршрута и его обработка с помощью ледобуров. Второй альпинист страховал ведущего. Когда лидер доходил до конца веревки, он закреплялся на льду или скале и страховал идущего следом. Третий альпинист снимал ледобуры по мере подъема.

Рэнди пролез первый отрезок, добрался до небольшого карниза примерно тремя десятками метров выше, закрепился, а затем стал страховать Уэса, пока тот поднимался. Карниз был настолько мал, что на нем едва могли встать два человека, поэтому Рэнди остался на месте, страхуя Уэса, который теперь шел первым. Идея заключалась в том, что, когда Уэс окажется еще на тридцать метров выше, он сделает станцию, а Рэнди будет страховать Скотта по мере подъема последнего от основания водопада до конца первой веревки. Дальше уже Уэс будет страховать каждого из них при прохождении второго отрезка, и так они продолжат процесс смены ведущих на протяжении следующих пяти питчей до верха водопада.

«Поверхность была почти вертикальная, – вспоминает Уэс. – Наличие страховочной веревки было весьма кстати». Скотт устал ждать, когда Уэс пройдет свой участок, и отправился наверх свободным лазанием. Уэс увидел это и подумал, что поступать так не слишком разумно, однако Скотт поднимался по льду уверенно.

Скотт быстро лез, используя два обычных ледоруба. В момент начала очередного движения у него были три точки опоры – две ноги и одна рука или две руки и одна нога – он чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы переместить свободную конечность выше вверх и ударить по льду передними зубьями кошек или ледорубом. Он двигался словно человек-паук: три метра, шесть метров, пятнадцать, тридцать… И вот Скотт уже на карнизе вместе с Рэнди.

«Уэс проходил второй отрезок, – рассказывал Скотт Джинни через несколько дней после восхождения. – Рэнди остался на месте, так что я полез дальше. Стоя на карнизе, мы с Рэнди обсудили, стоит ли ему подниматься дальше без страховки. Решили, что я вряд ли сорвусь».

И Скотт полез дальше без страховки. Однако в какой-то момент он с размаху ударил очередной раз ледорубом по льду и с удивлением почувствовал, что инструмент стал подозрительно легким. У ледоруба обломился клюв, и Скотт застрял на ледяном столбе на высоте десятиэтажного дома без страховки и лишь с одним рабочим ледорубом. Он не мог сдвинуться никуда – ни вверх, ни вниз, ни в сторону. Все, что оставалось, – ждать помощи.

Рэнди добрался до Скотта и дал ему запасной ледоруб – «Колибри». В ретроспективе с незнакомым инструментом нужно было осторожно спуститься назад, на карниз, подождать, пока Рэнди закончит лезть, а затем привязаться и восходить на страховке. Вместо этого Скотт продолжил подниматься к Уэсу, будучи по-прежнему не привязанным. «Я мало лазил с “Колибри”, – сказал он позже. – Это хороший инструмент, но требует практики». Он вогнал ледоруб в лед, перенес вес на рукоятку и с удивлением увидел, как «Колибри» подался вниз. В следующее мгновение Скотт почувствовал, что летит.

«Внезапно последовал срыв, – вспоминает Уэс. – Секунда, и Скотт исчез из виду!» Рэнди попытался дотянуться до Скотта, когда тот пролетал мимо, и даже схватил его за одежду, но не смог удержать. Скотт ударился о ледяной выступ ниже, прокатился по нему и пропал.

«Я не мог сразу же отправиться к нему, – вспоминает Рэнди. – Уэс был тридцатью метрами выше. Пришлось дождаться его, а потом уже спускаться самому, это заняло сколько-то времени».

«Когда мы добрались до подножия ледопада, Скотта там не было! – вспоминает Уэс. – Мы стали осматриваться и увидели его далеко внизу, в камнях. Лед на дне намерз под углом. Скотт упал не на горизонтальную, а на наклонную поверхность, скатился по ней, и дальше его отбросило вниз, на скалы. Это было просто невероятно».

«Это был долгий полет, и я сначала подумал, что Скотт погиб, – вспоминает Рэнди. – Однако когда наклонная плоскость перенаправляет, то есть в какой-то степени гасит силу удара, шансы выжить увеличиваются».

Скотт был в сознании, и, хотя на теле было множество синяков и ссадин и у него болела грудь, казалось, он избежал серьезных травм. Рэнди и Уэс помогли ему добраться до дороги, а затем повезли в больницу скорой помощи в Прово. Именно тогда они заметили дыру в одной из толстых тканевых гетр, которые Скотт надевал на лодыжки, чтобы снег и лед не попадали в ботинки.

«Мы подумали: что же это такое?» – вспоминает Уэс. Они с Рэнди стянули гетру и увидели, что отверстие есть и сбоку ботинка. Сняв ботинок, увидели дыру в носке. Когда сняли носок, то поняли, что дыра сквозная. «В падении его крутило и вертело, а он пытался дотянуться до льда и воткнуть ледоруб в склон, чтобы остановить падение, – сказал Уэс. – И одним из таких ударов он пробил себе ботинок и ногу между костью лодыжки и ахиллесовым сухожилием. Он даже не знал, что сделал это».

По сути, Скотт воткнул себе полую трубку в ногу, взяв, таким образом, своего рода образец тканей. «То, что мы достали из этого ледоруба, напоминало фрагмент тоненькой колбаски, – говорит Рэнди. – Это было просто чудо, что он попал просто в мясо, а не, например, в кость».

Новость о срыве Скотта распространилась быстро, и на следующий день к водопаду съехались все, кто занимался ледолазанием и был неподалеку, чтобы сделать первовосхождение. «Мы все тогда поднялись – три связки по два человека в каждой, – сказал Уэс. – Было весело».

Для Скотта, однако, все оказалось не так весело, потому что его семью о случившемся известили врачи. «Очевидно, родные считают, что я твердо решил покончить с собой, и хотят знать, сколько это все будет продолжаться, – писал Скотт Джинни. – Меня это очень отрезвило. До этого случая я действительно не задумывался о таких вещах. Моя сестра сказала, что, когда домой позвонили из больницы, все просто разрыдались. Тяжело это слышать, потому что, опять же, я никогда не думал, что чувствуют на этот счет близкие. Но теперь думаю как следует. Я почти не боюсь смерти, но приходится принимать в расчет чувства родных».

После нескольких недель восстановления в Ландере Скотт отправился в национальный парк Зайон в поисках весеннего тепла и вертикальных скал, на которых можно было бы вновь удовлетворить потребность в лазании. «Погода днем идеальная, можно снимать рубашки, – писал он из Зайона чуть более месяца спустя после несчастного случая на водопаде. – Я был в восторге, что оказался здесь. Прошел пару хороших маршрутов, а потом сильно повредил лодыжку».

После этого Скотт неделю держался подальше от скал в надежде, что нога заживет, но затем полез снова, сорвался с двенадцатиметровой высоты, правда, будучи на нижней страховке, и снова травмировал уже поврежденную ногу. «Хотел бы сказать, что учусь на собственном опыте, – написал он Джинни, – но это не будет похоже на правду, не так ли?»

Скотт смирился с тем, что присоединился к зрителям, сидевшим в кемпинге и наблюдавшим, как другие совершают восхождения. Среди зрителей была девушка по имени Стейси Эллисон, приехавшая в Зайон из Орегона вместе с подругой Эвелин Лис. «Я никогда раньше не была в альпинистском лагере и не знала, что это такое, – вспоминала Стейси. – Скотт пробил себе ногу ледорубом, не мог лазать, не мог ничего вообще делать. Но он сказал: “Девочки, давайте я научу вас”. Он отвел нас к скале и рассказал, что к чему».

Скотт подсказывал, объяснял и поддерживал, пока девушки делали первые неуверенные шаги по вертикали. Он помог им понять, как искать зацепы, как отталкиваться от скалы, как правильно распределять вес. Он поощрял их комбинировать новые движения, чтобы сразу в лазании были ритм и скорость. «Скотт не жалел ни времени, ни знаний, – говорит Стейси. – Он хотел помочь, хотел, чтобы мы научились и хорошо провели время. Он жил в этом мире и хотел, чтобы мы поднялись на несколько вершин и тоже почувствовали его, чтобы мы тоже могли стать его частью. Вот что это было».

Другие тоже заметили это в Скотте – способность учить. Лен Пальяро, у которого Скотт был инструктором нескольких курсов школы, вспоминал: «Скотт здорово умел обучать. Вначале новички лазали по скалам босиком в манере “следуй за лидером”. То есть Скотт сначала говорил не о веревках, или узлах, или снаряжении, а именно о лазании, и у него была потрясающая способность учить этому». Скотт сам часто готов бы идти на большой риск, но при этом мог быть очень суров с теми, за кого брал ответственность, особенно если эти люди по своей глупости попадали в опасные ситуации.

«Год или два спустя в Зайоне Скотт проложил новый короткий маршрут где-то в пару питчей, – вспоминает Стейси. – Мы с Эвелин решили пройти его. У Скотта была репутация человека, который шел напролом и не всегда был очень осторожен. На этом маршруте был участок длиной около десяти метров, на котором не имелось никакой страховки, подниматься тут оказалось тяжело, но мы с Эв справились и добрались до вершины».

Если бы девочки сорвались, то как минимум получили бы серьезные травмы. Встретив позже Скотта, они с гордостью рассказали ему о восхождении. Он спросил, кто шел первым на труднопроходимом, открытом участке. Стейси сказала, что лидировала она и шла без страховки. «Он так разозлился, – вспоминает Стейси. – Он был просто в ярости, что я пролезла маршрут и не обезопасила его. Он буквально набросился на меня, и я едва не расплакалась. “Никогда больше так не делай!” – сказал он. Но мне было интересно, как он сам это воспринимал. Для него в порядке вещей было рисковать, но он тренировал нас с самого начала и поэтому чувствовал ответственность».

Скотт продолжал расширять границы своих возможностей. «В ту первую весну в Зайоне Скотт вел себя очень смело, – вспоминает альпинист Рэнди Атон, который познакомился со Скоттом в том же кемпинге, где и Стейси. – Я встретил Скотта вскоре после его срыва на водопаде. Когда он разгибал поврежденную ногу, было заметно, что лодыжка его как-то странно смещается».

Несмотря на это, Скотт чувствовал себя достаточно здоровым для восхождения. Рэнди страховал снизу, а Скотт полез вверх по весьма непростой трещине, сорвался и пролетел около шести метров. Этот рывок оторвал Рэнди от земли, и они оба повисли в воздухе, глядя друг на друга.

– Классно поймал, – сказал Скотт.

«Так я узнал, что значит лазать со Скоттом Фишером, – сказал Рэнди, – и подумал, кто, черт возьми, этот парень и действительно ли я хочу идти с ним в одной связке?»

Уэс Краузе, Рэнди Серф и Майкл Эллисон тоже приехали в Зайон, и где-то с месяц занимались лазанием, положив начало традиции, когда Брюсы мигрировали на пустынный Юго-Запад каждую весну после окончания зимних курсов школы и до начала летних занятий. Иногда они приезжали сюда еще на месяц в осенний период, снимая дом в Роквилле недалеко от входа в национальный парк. «Мы вставали утром и бежали на теннисные корты, – вспоминает Рэнди Атон. – Играли в теннис, трусцой возвращались, завтракали, а потом отправлялись на восхождение». Говоря о падениях, которые все же неотъемлемая часть лазания, Рэнди добавил: «Скотт в те дни, вероятно, провел времени в воздухе больше, чем многие пилоты авиакомпаний».

«Скотт был сильным, и потому шел на риск, – считает Рэнди Серф. – В Зайоне есть маршрут, называющийся “Трещина Фишера”. Его сложность примерно 5,10. У нас не было современного снаряжения и защиты, которые могли бы помочь в прохождении такой трещины. Примерно в двадцати пяти метрах над землей есть место, где можно встать и закрепить веревку».

То есть лидеру требовалось пролезть по трещине эти двадцать пять метров без страховки, полностью полагаясь на свои силы на вертикальной стене. Достигнув первого подходящего места, скалолаз мог организовать самостраховку и дальше страховать товарищей. Иными словами, ведущий в случае срыва рисковал погибнуть. «Я бы не полез там первым, – говорит Рэнди Серф. – Уэс не полез бы. Майкл тоже. Мы все спокойно пошли бы вторыми, но лидировать – нет. При этом маршрут не был технически сложным для нас, не был выше наших возможностей, просто лидеру требовалось пролезть эти двадцать пять метров без веревки. Единственный, кто был готов пойти на это, – Скотт. И он сразу отправился наверх».

Скотт рисковал, как никто из его напарников, но, предпринимая такие шаги, он делал так, что и они могли пойти дальше. Это было не просто ожидание, пока Скотт преодолеет первым самые сложные маршруты. Сам акт делания того, что другие не могли себе представить, приводил к тому, что невозможное оказывалось возможным.

Однако гравитация действует всегда. Продолжи Скотт играть на грани дозволенного, природа довольно быстро победила бы. Однажды получилось бы так, что земное притяжение не оставило бы второго шанса. Но, к счастью, Скотту пришлось столкнуться с другой силой природы в образе ветерана Outward Bound Дона Петерсона. Петцольдт нанял Дона для продвинутого курса скалолазания для инструкторов школы. Скотту и его молодым напарникам Петерсон казался стариком. «Дон очень яркая личность, очень интересный человек, – вспоминает Рэнди Атон. – Он носил очки, которые сидели на носу кривовато, и имел очень большой словарный запас. Возможно, у него была докторская степень по философии».

Другие полагали, что Дон – дипломированный инженер, а может, и вовсе не было у него никакой степени, однако вокруг Петерсона было достаточно таинственности, и никто не мог пробить эту завесу. Но что все они точно знали, – десятилетием ранее Дон лазил в Йосемити с самыми известными скалолазами той эпохи и вместе с легендарным скалолазом Ройалом Роббинсом[19]19
   Ройал Роббинс (1935–2017) – пионер американского скалолазания. В 1957 году с двумя напарниками прошел первый маршрут по Хаф-Доум, положив начало «Большим стенам» (Big Wall) – классу альпинистских восхождений, целью которых является подъем на вершину по вертикальной стене большой протяженности – скальной, ледовой или комбинированной. Это восхождения высочайшей технической сложности.


[Закрыть] совершил восьмидневное первопрохождение маршрута на Хаф-Доум[20]20
  Хаф-Доум (англ. Half Dome), или Полукупол, – гранитный монолит, символ Йосемитского национального парка, один из крупнейших по величине монолитов Северной Америки высотой 1450 метров.


[Закрыть]. Брюсы также знали, что Дон Петерсон – очень честолюбивый спортсмен, стремившийся к победе во всем, от велосипедных гонок до альпинизма. Он разработал жесточайший режим тренировок и тренировался так усердно, что порой к концу занятий его тошнило в туалете или он терял сознание в душе. Брюсы сразу поняли, что Петерсон великолепный скалолаз – такого уровня мастерства никому из них ранее видеть не доводилось.

«Дон не терпел дураков, – вспоминает Рэнди Серф. – Если он считал, что ты делаешь что-то неподобающее, он не молчал. Если он видел, что твой стиль плох, то не стеснялся говорить об этом прямо». И Петерсону было что сказать Скотту Фишеру. Для Дона вершиной мастерства было контролируемое, максимально безопасное лазание. «Он был одним из первых профессионалов, говоривших о таком подходе, – говорит Рэнди Атон. – То есть, например, если выбрал место, куда поставить ногу, ты ставишь ее туда, и она оттуда не должна никуда деться. Сам Дон был хорош в этом».

Готовность Скотта выкладываться до отказа, доходя до грани, когда уже невозможно контролировать происходящее, не соответствовала представлениям Петерсона, а манера Скотта порою рисковать, находя почти невозможные зацепы, оскорбляла чувство прекрасного. Дон мог своим осуждением вывести из себя любого, но к концу курса они со Скоттом прониклись взаимным уважением настолько, что договорились о поездке в Альпы в конце лета. Скотт и так был в хорошей форме, но Дон настаивал на ее улучшении, и в течение нескольких недель, предшествовавших отъезду в Европу, Скотт каждый день бегал на длинные дистанции и тренировался так интенсивно, что умудрился и себя довести до тошноты.

Однако все это оказалось едва ли не напрасным, так как в Шамони во французских Альпах на три недели установилась плохая погода. Когда наконец небо очистилось, Дон и Скотт осуществили длинное, сложное восхождение по северной стене Гранд-Жорасс, а также взошли на Монблан. «Чувствую, у меня получается все лучше, – писал Скотт в письме Джинни, но он уже хотел вернуться. – Восхождения с Доном тяжело даются, потому что он считает, что он очень хорош. Это действительно так, но мне не нравится такой подход».

Ко времени возвращения из Европы, Скотт перенял подход Дона – лазать спокойно, с грацией и силой. Новой мантрой Скотта стал «идеальный контроль», и он надеялся, что это выведет его на новый уровень.

Не исключено, что движением вперед в его случае был не только и не столько идеальный контроль на восхождении, но скорее негативный опыт, получаемый при каждом срыве, при каждом падении. Скотт проваливался в тридцатиметровую трещину, падал с сорокаметровой высоты со скалы, десятки раз срывался на скалах Зайона, Йосемити и каньона Синкс. Именно Скотт пролетел много метров с замерзшего водопада и обошелся лишь пробитой ногой. Конечно, было чертовски больно падать, и, разумеется, Скотт вряд ли специально хотел этого. Узнав об очередном падении, его друзья беспокоились, а члены семьи вообще с ума сходили. Но каковы границы? Где та грань, зайдя за которую, уже не вернешься? Скотт все больше верил в то, что если приложить все силы и идеально контролировать ситуацию, то границы начнут отодвигаться все дальше. А может, их вообще не существует.