Текст книги "Дорога славы"

Роберт Хайнлайн
Дорога славы

Британ (шокированно): Цезарь, это непристойно.

Теодот (возмущенно): Что?

Цезарь (вновь овладевая собой): Прости его, Теодот, он варвар, и полагает, что обычаи его острова суть законы природы.

Джордж Бернард Шоу. Цезарь и Клеопатра, акт II.[1]1
  Перевод М. Богословской и С. Боброва.


[Закрыть]

Глава первая

Я знаю местечко, где нет ни смога, ни демографического взрыва, ни проблемы, где припарковать машину. Ни холодной войны, ни термоядерных бомб, ни рекламных песенок по телевидению… Ни конференций на высшем уровне, ни помощи развивающимся странам, ни налоговых махинаций… да и самого подоходного налога нет. Климат там того сорта, каким славятся Флорида и Калифорния (хотя и без особых на то оснований), пейзажи прекрасны, мужчины гостеприимны и дружелюбны к чужеземцам, а женщины милы и наперебой стремятся доставить вам удовольствие…

И я могу туда вернуться. Точнее сказать, мог бы…

В тот год выборы проходили под аккомпанемент бибиканья орбитальных спутников и с неизменным припевом всех кандидатов: «Все, что ты умеешь, я умею лучше». Мне как раз исполнился двадцать один год, но я все не мог выбрать, против какой партии буду голосовать.

Вместо этого я позвонил на свой призывной участок и сказал, чтобы присылали свою повестку. Честно сказать, я противник призыва на военную службу, по той же простой причине, по которой рак не любит кипяток: может, это и лучший час в его жизни, только вот выбирать-то не ему. Страну свою я люблю. Да, люблю, хотя в мои школьные годы многие говорили, что патриотизм – пережиток прошлого. Но один из моих прадедов погиб при Геттисберге,[2]2
  Город в штате Пенсильвания, где произошло одно из решающих сражений Гражданской войны.


[Закрыть] а отец прошел весь путь от Инчхона,[3]3
  Порт на западном побережье Кореи, куда 15 сентября 1950 года десантировался 10-й американский корпус генерала Олмонда.


[Закрыть] так что идейка эта не по мне. В школе я горячо спорил по этому поводу и, схватив пару по социальным наукам, заткнулся и тихой сапой закончил курс. Но подлаживаться под убеждения учителя, который не в силах отличить пропасть от кротовины, я не стал.

Мы с вами из одного поколения? Если нет, так, может, хоть знаете, почему мы так упорствуем в своих заблуждениях? Или вы уже махнули на нас рукой?

Я мог бы написать об этом целую книгу, да еще какую! Но пока отмечу лишь ключевой факт: потратив годы, пытаясь выбить из мальчишки патриотизм, не ждите, что он заорет «ура!», когда получит повестку с таким вот приглашением: «Здрасте. Настоящим вы в приказном порядке призываетесь на военную службу в Вооруженные Силы Соединенных Штатов…»

И еще болтают о «потерянном поколении»! Читал я эту тягомотину, опубликованную после Первой мировой – Фицджеральда, Хемингуэя и иже с ними – читал и удивлялся их проблемам типа переизбытка метанола в контрабандной выпивке. Они держали за хвост весь мир, так с чего же, спрашивается, брюзжать?

Конечно, впереди у них были Гитлер и Великая депрессия, но они ведь об этом знать не знали! А у нас были Хрущев и водородная бомба, причем со всей своей определенностью.

Потерянным поколением мы, конечно, не были. Все было куда хуже: мы были «поколением благонамеренных». Нет, не битниками. Тех было всего несколько сотен на многие миллионы. Правда, мы изъяснялись на их жаргоне, разбирались в стереосистемах и обсуждали плейбоевский рейтинг джазовых групп так серьезно, будто важнее его ничего не было. Мы чуть не наизусть знали Сэлинджера и Керуака, а иные наши словечки шокировали предков. Какое-то время мы и одевались на манер битников. Но мы никогда не считали, что барабанам бонго и бородам по силам тягаться с банковским счетом. Бунтарей среди нас не было. Мы были законченными приспособленцами. Нашим тайным паролем было: «Не трогайте нас!»

Мы не выкрикивали наши лозунги, зато следовали им с такой же непосредственностью, с какой утенок, едва вылупившись, лезет в воду. «Не судись с ратушей», «Хватай, пока можно», «Не попадайся». Высокие цели, великие моральные ценности, и все сводились к одному: «Не трогайте нас!» И девиз «Не высовывайся» (вклад моего поколения в компендиум американской мечты) был из той же оперы. Из него следовало, что даже слабак в субботний вечер не останется без подружки. Если никто не высовывается, так и соперничества нет.

Но и у нас были кое-какие стремления. Да, сэр, были! Перехитрить призывную комиссию и выучиться в колледже. Жениться и поскорее завести первого ребенка, чтобы обе семьи помогали, а ты остался студентом, не подлежащим призыву. Потом подыскать работенку, о которой призывная комиссия хорошего мнения – в какой-нибудь ракетной фирме, например. А еще лучше – остаться в аспирантуре, если твоим (или ее) родителям по силам это оплатить, и завести второго ребенка, чтобы тебя уже окончательно вычеркнули из списка призывников. А там и докторская степень подоспеет – пропуск к карьере, приличному жалованию и завидной пенсии.

А при отсутствии беременной жены с богатыми родителями следует оказаться полностью негодным к военной службе. Неплохо как-нибудь повредить барабанную перепонку, но аллергия еще лучше. Один мой сосед страдал от тяжелой астмы, которая чудесным образом прошла, едва ему исполнилось двадцать шесть. Он вовсе не симулировал – у него была аллергия к призывным участкам. А вот еще один способ: убедить армейского психиатра, что ваши мозги более подходят Госдепартаменту, чем армии. Более половины моих сверстников считались негодными к несению воинской службы.

Не мы первые. Есть одна старая картина, там люди едут в санях по зимнему лесу, а за ними гонится волчья стая. Время от времени люди хватают одного из своих и швыряют его волкам. По-моему, воинская повинность, со всякими там альтернативными службами, льготами и пособиями ветеранам, здорово похожа на эту картину: кого-то бросают на съедение, а остальные продолжают слепую гонку за гаражом на три машины, плавательным бассейном, рентой и пенсионным пособием.

Я вовсе не считаю себя лучше прочих; мне тоже по душе гаражи на три машины. Но моим предкам не по силам было содержать меня в колледже. Отчим был уоррент-офицером[4]4
  Воинское звание в США, промежуточное между сержантским или старшинским и офицерским составом.


[Закрыть] в ВВС, и его жалования хватало только на одежку-обувку для собственных детей. Когда его перевели в Германию – как раз перед моим выпускным классом в средней школе – и мне предложили пожить у тетки со стороны отца, нам обоим изрядно полегчало.

В смысле денег мне лучше не стало, поскольку мой дядюшка кроме всего прочего еще и обеспечивал свою первую жену, как полагается по законам Калифорнии, а это немногим лучше положения раба в Алабаме до Гражданской войны. Но мне еще причиталось 35 долларов в месяц как «несовершеннолетнему иждивенцу умершего ветерана». (Не путайте с «сиротой, оказавшимся таковым по причине войны», такому платят куда как больше.) Мама считала, что папу в конце концов доконали ранения, но начальство, ведавшее делами ветеранов, ее убежденности не разделяло, так что я остался лишь «несовершеннолетним иждивенцем».

Ясно, что эти тридцать пять монет не покрывали расходов на мое пропитание. При этом подразумевалось, что я, окончив школу, начну кормить себя сам. Как? Отбывая воинскую повинность, конечно. Но у меня были иные планы – я прилично играл в футбол и закончил последний школьный сезон не только со сломанным носом, но и с рекордом Центральной Долины по выигранным ярдам. Осенью меня приняли в колледж штата, а кроме того я устроился там же прибирать спортзал, что приносило на десять долларов больше, чем иждивенческое пособие. Это не считая чаевых.

Определенной цели у меня не было, но что надо делать, я знал: держаться за подвернувшийся шанс зубами и ногтями и в конце концов получить диплом инженера. Уклоняться от армии и брачных уз. А после выпуска получить работу, дающую отсрочку от призыва. Накопить денег и получить диплом юриста, ибо еще в Хомстеде, штат Флорида, учитель втолковал мне, что хотя инженерам и прилично платят, настоящие деньги и должности идут адвокатам. Проще сказать, я собирался выбиться в люди, сэр! Стать вровень с героями Горацио Алджера. Я был не прочь спрямить этот путь, но в моем колледже юриспруденцию не преподавали.

Под конец моего второго курса к футболу в колледже охладели. Тот сезон мы закончили с исключительным результатом – без единой победы. «Флэш» Гордон,[5]5
  Такое имя носит герой комиксов и телевизионного сериала.


[Закрыть] как меня прозвали журналисты и болельщики, держал первенство как по ярдам, так и по очкам, и все-таки мы с тренером остались не у дел. До конца учебного года я прибирал в спортзале, баловался то баскетболом, то фехтованием, то легкой атлетикой, но шефу, который оплачивал счета команд, баскетболист ростом всего шесть фунтов один дюйм[6]6
  Примерно 185 см.


[Закрыть] был без надобности. Лето я провел, маясь от безделья и пытаясь подыскать себе какое-нибудь дело на месте. Тем же летом мне исполнился двадцать один год, так что пособия я тоже лишился. Вот поэтому стразу после Дня Труда[7]7
  Национальный праздник в США, отмечается в первый понедельник сентября.


[Закрыть] я отошел на заранее подготовленные позиции, то есть позвонил на свой призывной участок.

Я рассчитывал оттрубить годик в авиации, а потом подать документы в Академию ВВС, то есть стать астронавтом и прославиться, если уж не удалось разбогатеть. Но не всем суждено стать астронавтами: ВВС уже выловили свою квоту или что там у них. Я стал пехотинцем, причем так быстро, что едва успел манатки собрать. Тогда я вознамерился стать лучшим секретарем капеллана на всю инфантерию, и настоял, чтобы в моих бумагах среди прочих талантов было отмечено владение пишущей машинкой. Если бы мне позволили выбирать, я бы предпочел отслужить свой срок в Форт-Карсоне, перебеливая черновики и обучаясь где-нибудь заочно.

Но мне не позволили выбирать.

Вам приходилось бывать в Юго-Восточной Азии? Даже Флорида после нее покажется пустой и пустынной. Куда ни ступишь, всюду хлюпает. Лучший транспорт – плавающие танки. В чащах полно кусачих насекомых и стреляющих туземцев. Войной это не считалось, не считалось даже действиями по наведению порядка. Мы там числились военными советниками. Однако «военный советник», дня четыре провалявшийся мертвым в такой жаре, воняет точно так же, как обыкновенный труп в войне настоящей.

Меня вскоре повысили до капрала. Меня повышали семь раз. И все до капрала.

Мой ротный считал, что я неправильно отношусь к делу. Отец мой служил в морской пехоте, отчим – в авиации, пределом же моих стремлений была должность писаря при капеллане где-нибудь в Штатах. Пехота мне не нравилась. Ротному тоже. Он был старшим лейтенантом, в капитаны его все никак не производили, и каждый раз, когда он начинал комплексовать по этому поводу, капрал Гордон терял свои шевроны.

В последний раз я их потерял из-за того, что поделился с ним намерением написать своему конгрессмену, чтобы тот разобрался, почему именно меня, единственного в Юго-Восточной Азии, явно собираются уволить из армии по старости, а не отсылают домой по течении срока. Это его так разозлило, что он, по-быстрому разжаловав меня, повел атаку на джунгли, где и пал смертью героя. А я в этом бою заработал шрам поперек своего сломанного носа. Заработал бы и орден, останься в живых кто-нибудь из свидетелей моего героизма.

Пока я валялся в госпитале, начальство надумало-таки отправить меня домой.

Майор Йэн Хей в своей книге «Война ради окончания всех войн» точно описал структуру армейской бюрократии: на всех фронтах она состоит из Отдела Неурядиц, Отдела Превратностей Шутки и Отдела Феи-Крестной. Большинством дел заправляют первые два, поскольку третий очень мал. Отдел Феи-Крестной состоит из нее одной – пожилой леди, как правило обретающейся в отпуске по болезни.

Находясь же по месту службы, она порой откладывает свое вязание, тыкает наугад пальцем в список военнослужащих, проходящих через ее ведомство, и делает для него что-нибудь хорошее. Я уже рассказал, как меня брали в оборот Отдел Неурядиц и Отдел Превратностей; на этот же раз рядовой 1-го класса Гордон удостоился внимания Отдела Феи-Крестной.

Дальше дела пошли так: узнав, что меня отправят домой, как только заживет физиономия (маленький загорелый братишка не имел привычки стерилизовать свой боло), я попросил отправить меня в Висбаден, где жила моя семья, а не в Калифорнию, откуда призывался. Я не сержусь на маленького загорелого братишку: он вовсе не собирался укладывать меня в госпиталь. Я бы туда и не попал, если бы он не увлекся умерщвлением ротного, а вплотную занялся бы мною. Я тоже не простерилизовал свой штык-нож, но пожаловаться на это он не успел – просто выдохнул и опал, как проколотая надувная игрушка. Я был ему даже благодарен: с его подачи я выпростался из армии, да не просто так, а с грандиозной идеей в багаже.

Внес свою лепту и мой лечащий врач, который сказал мне: «Ты скоро поправишься, сынок. Но шрам у тебя останется на всю жизнь, как у гейдельбергского бурша».

Тут-то я и призадумался… Без диплома хорошую работу найти невозможно, как невозможно стать штукатуром, не будучи сыном или племянником кого-нибудь из их профсоюза. Но ведь и дипломы бывают разные. Сэр Исаак Ньютон с дипломом такого провинциального колледжа, как мой, был бы на побегушках у какого-нибудь Криворукого Джо… если бы у Джо был диплом европейского университета.

Почему бы не Гейдельберг? Я намеревался выдоить мое солдатское пособие до самого конца. Кстати, то же самое было у меня на уме, когда я поторопился позвонить на призывной участок.

Мама писала, что жить в Германии куда дешевле, чем в Америке. Значит, не исключено, что пособия мне хватит до самой докторской степени. Герр доктор Гордон мит шрамы по всей дас морде, да еще из самого Гейдельберга! За такое любая ракетная компания выложит три лишних тысчонки в год.

Черт побери, я бы подрался пару раз на студенческих дуэлях и прибавил бы к своему красавчику настоящие гейдельбергские шрамы. Фехтование мне нравилось еще с тех пор, когда я кантовался в спортзале, хотя в колледже оно котировалось невысоко. Я слышал, что некоторые терпеть не могут ножей, сабель, штыков и вообще всего острого; у психиатров даже словечко для них есть: аихмофобы. Есть болваны, которые гоняют на сотне миль в час по пятидесятимильным дорогам, а увидев лезвие, готовы в обморок упасть.

У меня таких проблем не было, потому я и жив остался, и в капралы много раз производился. «Военному советнику» не след бояться ножей, штыков и прочего; он должен ловко с ними управляться. Я не боялся режущего и колющего, поскольку был уверен, что успею обойтись с любым врагом так, как он собирался обойтись со мной. Так всегда и выходило, за исключением того случая, когда мне вздумалось погеройствовать. Но эта моя ошибка оказалась не фатальной. Если бы я попытался удрать, загорелый братишка перерубил бы мне позвоночник. Но я попер прямо на него и пустил ему потроха, а он, не успев толком замахнуться, только полоснул меня тесаком по физиономии. Он испустил дух, а я остался с пренеприятной раной, в которую инфекция заползла куда как раньше, чем прилетели наши вертолеты. Никакой особой боли я не чувствовал. Просто закружилась голова, и я сел в грязь, а когда очнулся – мне уже вливали плазму.

Теперь мне не терпелось попробовать дуэль по-гейдельбергски. Корпус, руки и шею там обкладывают чем-нибудь мягким, а глаза, нос и уши защищает стальная маска – это совсем не то, что встретить в джунглях практикующего марксиста. Мне раз попала в руки штуковина, какой фехтуют в Гейдельберге – легкая прямая сабля, острая вдоль всего клинка с одной стороны да и с другой заточенная на несколько дюймов… но с тупым концом! Игрушка, способная лишь наносить косметические шрамы, от которых балдеют девчонки.

Я разжился картой и был приятно удивлен: Гейдельберг оказался в какой-то паре шагов от Висбадена. Вот я и попросил отправить меня в Висбаден.

Врач сказал: «Ты, сынок, большой оптимист», но бумагу подмахнул. Сержант же медслужбы, заведующий документацией, сказал: «Даже не надейся, солдат». Не хочу обвинять его во мздоимстве, скажу лишь, что потребную резолюцию с полагающимися штампами я все-таки получил. Вся моя палата сошлась во мнении, что я псих, если всерьез полагаю, что Дядя Сэм устаивает халявные кругосветные круизы для рядовых 1-го класса.

Но меня вынесло так далеко за горизонт, что и до Хобокена,[8]8
  Порт на Атлантическом побережье США.


[Закрыть] и до Сан-Франциско было одинаково далеко, а вот Висбаден – куда ближе. Но по политическим соображениям требовалось отправлять демобилизованных непременно через Тихий океан. Военная политика похожа на раковую опухоль: никто не знает, откуда она берется, но наплевать на нее нельзя.

И тут Фея-Крестная очнулась на мгновение и коснулась меня волшебной палочкой.

Я уже собрался взойти на борт лохани под названием «Генерал Джонс», что шла в Манилу, Тайпей, Иокогаму, Перл-Харбор и Сиэтл, когда пришла депеша, разрешающая любой мой каприз и еще немножко. Предписано было отправить меня в европейский военный резерв США (Гейдельберг, Германия) посредством попутного военного транспорта для демобилизации по моей просьбе, смотри примечание такое-то. Неиспользованные увольнения могут быть использованы или оплачены, смотри приложение этакое. Означенному лицу также разрешалось возвращение во Внутреннюю зону (то есть в Штаты) в течение 12-и месяцев бесплатно. Точка. Печать.

Сержант бумажных дел вызвал меня, показал предписание и искренне улыбнулся.

– А вот попутного-то транспорта и нет, солдат. Так что волоки свою задницу на «Генерала Джонса». Поплывешь в Сиэтл, как и было сказано.

Я понял, в чем дело: единственное за долгое-долгое время судно ушло на запад, в Сингапур, 36 часов назад. Я глядел на бумагу и думал о кипящем масле, а еще о том, не придержал ли сержант ее ровно настолько, чтобы я наверняка опоздал ею воспользоваться.

Я помотал головой.

– Попробую догнать «Генерала Смита» в Сингапуре. Будьте человеком, сержант, оформите мне приказик на него.

– Твой приказик уже оформлен на «Джонса». Плыви в Сиэтл.

– Черт возьми, – задумчиво пробормотал я, – похоже, пора идти за утешением к капеллану.

Я быстренько смылся, но пошел не к капеллану, а на летное поле. Потребовалось пять минут, чтобы выяснить, что ни один американский самолет, гражданский или военный, в Сингапур в ближайшее время не собирается.

Зато вечером в Сингапур летел австралийский военный транспортник. Австралийцы не считались даже «военными советниками», но часто торчали неподалеку в качестве «военных наблюдателей». Я отыскал командира экипажа, лейтенанта ВВС, и обрисовал ему свою проблему. Он широко улыбнулся и сказал:

– Еще для одного всегда найдется местечко. Шасси уберем, наверное, сразу же после чая, если, конечно, старушка оторвется от земли.

Я знал наверняка, что оторвется. Это был «скайтрейн», то есть С-47; весь в заплатах. Одному Богу ведомо, сколько миллионов миль он налетал. До Сингапура он дотянет даже на одном моторе, если его хорошенько попросить. Я понял, что удача меня не оставила, едва увидел на летном поле эту конструкцию из маскировочной пленки на клею. Четырьмя часами позже я забрался в утробу «скайтрейна», и шасси было убрано.

На следующее утро я доложился о прибытии на борту военно-транспортного судна США «Генерал Смит». Был я мокрый, как цуцик: «Гордости Тасмании» пришлось лететь сквозь грозу, а главный недостаток «скайтрейнов» в том, что они далеко не герметичны и протекают. Но что такое чистый дождичек после грязищи джунглей? Корабль собирался отчалить ближе к вечеру, что немало меня порадовало.

Сингапур сильно походит на Гонконг, только плоский, как сковородка, так что одного дня вполне хватит, чтобы его осмотреть. Я выпил в «Раффлзе», потом в «Адельфи», попал под дождь в Международном парке развлечений, прошелся по Аллее Менял, держа одну руку в кармане с деньгами, а другую – в кармане с документами, и купил билет Ирландского тотализатора.

Я не охотник до азартных игр, если мы согласимся отнести покер в разряд чистого искусства. Просто я должен был положить хоть что-то на алтарь Фортуны в благодарность за длинную полосу везения. Если бы она вздумала ответить 140 тысячами американских долларов, я бы их не отверг. А если нет… Что ж, номинальная стоимость билета – всего один фунт, то есть 2,80 американских доллара. Я заплатил девять сингапурских долларов, что равнялось трем американским. Невелика роскошь для человека, который недавно выиграл бесплатное кругосветное путешествие, не говоря уже о том, что он выбрался из джунглей целым и невредимым.

Другие свои доллары я сохранил, быстро слиняв с Аллеи Менял, где на меня насела еще пара дюжин ходячих банков, горящих желанием продать мне свои билеты за сингапурские доллары, любую другую валюту или хоть в обмен на мою шляпу.

Я подозвал такси и велел водителю ехать в порт. Это была славная победа духа над плотью, потому что я уже подумывал, не стоит ли мне снять стресс от длительного воздержания. Старый добрый Гордон Шрам-на-роже слишком долго играл роль добродетельного скаута, а Сингапур – одна из семи Столиц Греха, где к вашим услугам все, что заблагорассудится.

Я не хочу сказать, что хранил верность Девушке с Соседнего Двора. Та юная леди, которая в последнюю ночь на гражданке просветила меня в вопросах Плоти и Греха, разлюбила меня, когда я кантовался в учебке. Да и я был ей благодарен, но не боле того. Она вскоре вышла замуж, сейчас у нее двое детей, и оба не мои.

Истинная причина моего воздержания крылась в антропологии. У этих загорелых братишек, с которыми и против которых я воевал, были загорелые сестренки, большинство из которых можно было заполучить за небольшую сумму, а прочих – pour l'amour ou pour le sport.[9]9
  Полюбовно или развлечения ради (фр.).


[Закрыть]

В течение долгого времени они были единственным блюдом в тамошнем меню.

Медсестры предназначались для офицерского состава, а на специалисток из вспомогательной службы – певичек и танцовщиц, которых изредка присылали из Штатов, – даже офицерам разрешалось только смотреть.

Что до загорелых сестренок, то я чуждался их вовсе не из-за цвета кожи. Я и сам был загорелым, если не считать розового шрама. Я их не употреблял потому, что они такие маленькие. Я весил 190 фунтов (сплошные мускулы без капли жира) и никак не мог убедить себя, что женщина ростом в 4 фута 10 дюймов,[10]10
  Около полутора метров.


[Закрыть] весящая неполных 90 фунтов и лет двенадцати на вид может быть взрослой и вполне отвечать за себя. Для меня это походило на легальное изнасилование малолетки, а результатом была психическая импотенция.

А Сингапур походил на место, где можно найти достаточно крупную девочку. Но, вырвавшись из Аллеи Менял, я вдруг невзлюбил всех людей, как больших, так и маленьких, и счел за благо отправиться на корабль, что, наверное, спасло меня от сифилиса, триппера, мягкого шанкра, проказы, чесотки и лишая. Похоже, это было самое мудрое мое решение с тех пор, как я в четырнадцать лет уклонился от схватки с аллигатором средних размеров.

Я по-английски сказал водителю, какой мне нужен причал, повторил ту же фразу на кантонском диалекте – я ее специально заучил, – хотя, возможно, и не совсем внятно: китайский язык очень сложен, а в школе нам давали лишь понемногу немецкого и французского. Кроме того, я показал водителю план города, где нужный причал был помечен крестиком, а его название – напечатано по-английски и нарисовано по-китайски. Такой план давали всем, кто сходил на берег. В Азии любой шофер такси знает английский настолько, чтобы отвезти вас в район красных фонарей или на улицу дешевых магазинов. Но вот разыскать причал оказывается выше его возможностей.

Мой «шеф» выслушал меня, посмотрел на карту и сказал: «Ясно, приятель. Моя усекла». Потом он рванул с места, обогнул угол на визжащих шинах, и понесся, разгоняя руганью рикш, носильщиков, детей и собак. Я расслабился, решив, что мне попался такой понятливый – один на тысячу – таксист.

Но вскоре я вздрогнул и заорал, чтобы он остановился. Тут я должен кое-что объяснить: у меня омнидромия, заблудиться я просто не могу. Может, это сродни экстрасенсорному восприятию, мама же говорила, что у ее сыночка развита «шишка направления». Как хотите называйте, но до меня только в шесть или семь лет дошло, что на свете много людей, способных заблудиться. Я же всегда знаю, в какой стороне север, знаю направление на место, куда я направляюсь, ощущаю расстояние до него. Я могу вернуться напрямую или кружным путем, могу в темноте, могу в джунглях. Именно поэтому меня столько раз повышали до капрала и доверяли сержантскую должность. Патрули, которые я вел, всегда возвращались, кроме убитых, естественно. И это нравилось городским мальчикам, оказавшимся в джунглях.

А заорал я потому, что шофер свернул направо, когда должен был свернуть налево, и явно намеревался выйти на собственный след. Он же только газу прибавил.

Я завопил снова, но он больше не понимал по-английски. Когда через несколько миль ему пришлось-таки остановиться из-за дорожной пробки, я вылез из машины. Он тоже выскочил и стал вопить на кантонском, показывая на счетчик. Нас тут же окружили китайцы, подбавившие шуму, а их малышня принялась дергать меня за штанины. Я стоял, засунув обе руки в карманы, пока, к великой радости своей, не заметил полицейского. Я заорал, и он повернулся в нашу сторону.

Помахивая здоровенной дубинкой, он пробрался ко мне сквозь толпу. По виду он был индусом.

– Вы говорите по-английски? – спросил я его.

– Само собой. И по-американски тоже.

Я объяснил ему ситуацию, показал план и сказал, что шофер посадил меня на выходе из Аллеи Менял и погнал по кругу.

Фараон кивнул и заговорил с шофером на каком-то третьем языке, вроде бы малайском. А потом сказал мне:

– Он не знает английского. Он так понял, что вам надо в Джохор.

Мост на Джохор находился, что называется, на другом конце Сингапура.

– Черта с два он не знает… – буркнул я.

Полицейский пожал плечами:

– Вы его наняли и должны заплатить по счетчику. Потом я втолкую ему, куда вам надо и снова договорюсь об оплате.

– Да лучше к черту в ад, чем снова с ним!

– Как вам будет угодно, тем более что отсюда совсем недалеко. Но вам лучше побыстрее заплатить, а то счетчик тикает.

Бывают случаи, когда человек должен отстаивать свои права, а то ему будет противно смотреть на себя в зеркало во время бритья. Но я уже побрился и мог заплатить восемнадцать с половиной сингапурских долларов за то, что потерял целый час и оказался на несколько миль дальше от порта, чем раньше. Шофер потребовал еще и чаевые, но фараон быстро заткнул ему глотку и позвал меня с собой.

Я держался за деньги и документы обеими руками, а заодно и за билет тотализатора, так что сперли у меня только ручку, сигареты, носовой платок и ронсоновскую зажигалку. Почувствовав ласковые пальчики близ ремешка часов, я поспешил воспользоваться предложением фараона, который заверил меня, что его кузен, человек исключительной честности, отвезет меня к пристани быстро и много не запросит.

Кузен его, как оказалось, медленно ехал следом за нами. Короче говоря, через полчаса я был уже на борту «Генерала Смита». Никогда мне не забыть Сингапур, один из самых поучительных городов.