Текст книги "Дорога славы"

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!

ВЫ ЗАМЫШЛЯЕТЕ САМОУБИЙСТВО? ПЕРЕДАЙТЕ МНЕ ПРАВА НА КВАРТИРУ, КОТОРУЮ ВЫ АРЕНДУЕТЕ, И Я СДЕЛАЮ БЕЗЗАБОТНЫМИ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВАШЕЙ ЖИЗНИ. ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК 323, Г.-Т.

Или вот еще:

ДЖЕНТЛЬМЕН-ИНДУС, НЕ ВЕГЕТАРИАНЕЦ, ХОЧЕТ ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ОБРАЗОВАННОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ, АФРИКАНСКОЙ ИЛИ АЗИАТСКОЙ ЛЕДИ, ВЛАДЕЮЩЕЙ СПОРТИВНЫМ АВТОМОБИЛЕМ. ЦЕЛЬ: УЛУЧШЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК 107.

Как, скажите, заниматься этим в спортивной машине?

Одно объявление было весьма грозным:

ГЕРМАФРОДИТЫ ВСЕХ СТРАН, ВОССТАНЬТЕ!

ВАМ НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ, КРОМЕ СВОИХ ЦЕПЕЙ.

ТЕЛ.: Opera 59–09.

Следующее начиналось интригующе: «ВЫ ТРУС?»

Пожалуй, да, если есть выбор. Я стал читать дальше:

ВЫ ТРУС? ТОГДА ЭТО НЕ ДЛЯ ВАС. НАМ СРОЧНО НУЖЕН СМЕЛЬЧАК.

ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ 23–25 ЛЕТ, С АБСОЛЮТНЫМ ЗДОРОВЬЕМ, НЕ МЕНЕЕ 6 ФУТОВ РОСТОМ И ВЕСИТЬ ОКОЛО 190 ФУНТОВ. КАНДИДАТ ДОЛЖЕН СВОБОДНО ГОВОРИТЬ ПО-АНГЛИЙСКИ И НЕМНОГО ПО-ФРАНЦУЗСКИ, ВЛАДЕТЬ ЛЮБЫМ ОРУЖИЕМ, ОБЛАДАТЬ НЕКОТОРЫМ ЗНАНИЕМ ОСНОВ ИНЖЕНЕРНОГО ДЕЛА И МАТЕМАТИКИ, БЫТЬ ГОТОВЫМ К ПУТЕШЕСТВИЯМ. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ТРЕБОВАНИЯ: ХОЛОСТОЙ И БЕЗ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ, БЕЗУКОРИЗНЕННО ХРАБРЫЙ И КРАСИВЫЙ КАК ЛИЦОМ, ТАК И ФИГУРОЙ.

ПОСТОЯННАЯ РАБОТА, ОЧЕНЬ ВЫСОКАЯ ОПЛАТА, НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ, НЕМАЛЫЕ ОПАСНОСТИ. КАНДИДАТАМ ОБРАЩАТЬСЯ ЛИЧНО ПО АДРЕСУ:

№ 17 по улице Данте, Ницца, 2-й этаж, квартира D.

Насчет лица и фигуры я прочитал с изрядным облегчением. На какую-то головокружительную долю секунды мне показалось, что некто с вывихнутым чувством юмора нацелил свою шутку прямо в меня. Некто, кому была ведома моя привычка читать раздел частных объявлений.

Дом этот стоял всего в сотне метров от места, где я сидел. Я прочел объявление еще раз, заплатил по счету, добавив положенные чаевые, сходил к киоску и купил «Стар энд Страйпс», прошелся до офиса «Американ Экспресс», получил деньги, забрал почту и отправился на вокзал. До поезда на Тулон оставалось больше часа, так что я зашел в бар, заказал пиво и раскрыл газету.

Мама жалела о том, что я разминулся с ними в Висбадене. В ее письме подробно говорилось о болезнях детей и высоких ценах на Аляске, а кроме того, сквозило явное сожаление, что пришлось покинуть Германию. Я спрятал письмо в карман и развернул «Стар энд Страйпс».

Вскоре я снова читал: «ВЫ ТРУС?». Словом, то же самое объявление. Я швырнул газету на столик.

Было еще три письма. Одно предлагало мне прислать пожертвование на счет атлетической ассоциации моего бывшего колледжа; во втором хотели дать совет, куда мне вложить мои деньги, причем всего за 48 долларов; а третье, в конверте без марки, очевидно, специально принесли для меня в «Американ Экспресс». В нем была вырезка из газеты – объявление, начинавшееся со слов «ВЫ ТРУС?». Объявление было такое же, как и два предыдущих, вот только слова «ОБРАЩАТЬСЯ ЛИЧНО» были подчеркнуты от руки.

Я схватил такси и рванул на улицу Данте. Если действовать быстро, решил я, то хватит времени и с шутником разобраться, и на тулонский поезд поспеть.

В доме № 17 лифта не оказалось, и я помчался наверх. Когда я подошел к квартире D, оттуда навстречу мне вышел молодой человек. Он был шести футов ростом, а лицом и фигурой красив настолько, что вполне мог сойти за гермафродита.

Табличка гласила на английском и французском: «Доктор Бальзамо. Прием по предварительной записи». Имя это мне где-то встречалось, было в нем что-то скандалезное, но я не стал останавливаться и припоминать, а просто толкнул дверь.

Офис был меблирован на тот манер, который предпочитают старые адвокаты и молодые мошенники. За письменным столом сидел похожий на гнома тип с веселой ухмылкой, жесткими взглядом и ободком растрепанных седых волос вокруг розовой лысины. Физиономия у него тоже была розовая, как у младенца. Он глянул на меня и хихикнул:

– Милости просим! Значит, ты и есть герой?

Вдруг он выхватил револьвер в половину собственного роста и весом ему явно не уступающий, – выхватил и наставил на меня. В такое дуло мог бы свободно заехать фольксваген.

– Никакой я не герой, – огрызнулся я. – Я трус. А сюда зашел выяснить, в каком месте вашей шутки нужно смеяться. – Тут я отскочил в сторону, стукнул гнома по запястью, подхватил пушку и вернул хозяину. – Не играйтесь больше с этой штуковиной, а то я вставлю ее туда, откуда у вас ноги растут. Я спешу. Это вы доктор Бальзамо? Вы поместили объявление?

– Ну-ну-ну! – все так же весело сказал он. – Экий ты порывистый. А доктор Бальзамо находится вон там. – Он повел бровями влево, где обреталась стена с двумя дверьми, и тут же нажал кнопку на столе. На всем столе, да и во всей конторе, это был единственный предмет, сработанный после Наполеона. – Заходи, она ждет.

– «Она»? А за какой дверью?

– А-а, Красавица или Тигр? А не все ли равно, если разобраться? Герой не ошибется. А трусу что ни скажи, он поступит наоборот, ибо боится, что я его обману. Alles-y! Vite, vite! Schnell![23]23
  Иди! (фр.) Живо, живо! (итал.) Быстро! (нем.)


[Закрыть] Давай-давай, дружище!

Я фыркнул и рывком открыл правую дверь.

Доктор стояла спиной ко мне возле какого-то странного аппарата у дальней стены. Одета она была в халат с глухим воротом; медики почему-то любят такие. Слева от меня стоял стол для осмотров, справа – современная шведская кушетка. Повсюду были шкафчики из нержавейки, стекла, по стенам – дипломы в рамках. Вся эта комната настолько принадлежала сегодняшнему дню, насколько та – позавчерашнему.

Когда я прикрыл дверь, доктор повернулась, посмотрела на меня и тихо сказала:

– Я очень рада, что ты пришел. – Потом улыбнулась и шепнула: – Ты очень красив!

И как-то сама собой очутилась в моих объятьях.

Глава четвертая

Примерно через минуту, сорок секунд и несколько веков доктор Бальзамо, она же Елена Прекрасная, на дюйм отвела свои губы от моих и сказала:

– Отпусти меня, пожалуйста. А потом разденься и ляг вот на этот стол.

Я чувствовал себя так, будто проспал девять часов, принял сильный душ и три глотка ледяного аквавита на пустой желудок. Все, чего хотелось ей, хотелось и мне, но положение обязывало ответить поостроумнее.

– А для чё? – спросил я.

– Ну пожалуйста. Ты тот, кто мне нужен, но тебя все равно надо обследовать.

– Ну-у… ладно. Доктору, конечно, виднее, – сказал я и начал расстегивать рубашку. – А ты и вправду доктор? Врач, я имею в виду?

– Да. Помимо всего прочего.

Я скинул ботинки.

– Но зачем меня обследовать?

– Всего лишь на предмет ведьминых меток. Я, конечно, знаю, что не найду ни одной. Но я должна выяснить и кое-что еще. Для твоей же безопасности.

Стол был холодный. И почему эти штуковины ничем не обшивают?

– Твоя фамилия Бальзамо?

– Одна из… – рассеянно сказала она, прикасаясь ко мне то тут, то там. – Точнее сказать, это родовое имя.

– Постой-ка!.. Граф Калиостро?!

– Это один из моих дядей. Да, он пользовался этим именем, хотя прав на него имел не больше, чем на имя Бальзамо. Дядя Жозеф был человеком малоприятным и не шибко жаловал правду. – Она притронулась к старому шраму. – Аппендикс удален?

– Да.

– Вот и хорошо. А теперь покажи мне зубы.

Я широко раскрыл рот. Физиономия у меня, может быть, и неважнецкая, но зубы я мог бы сдавать для рекламы «Пепсодента».

– Следы фтора, – кивнула она. – Хорошо. Теперь мне надо взять у тебя кровь.

Она могла бы укусить меня в сонную артерию – я не стал бы возражать. И не очень бы удивился. Но она сделала это самым обычным способом, взяв десять кубиков из вены на левом локтевом сгибе. Пробу она поместила в тот самый хитрый аппарат у стены. Он заурчал и заворчал, а она вернулась ко мне.

– Слушай, Принцесса… – начал я.

– Я не принцесса.

– Ну… я же не знаю твоего имени, а ты намекнула, что фамилия твоя не совсем Бальзамо. Не Доком же тебя называть.

Само собой, называть ее Доком я не хотел – ее, красивейшую из всех женщин, каких я когда-либо видел или мог представить… тем более, после поцелуя, который стер в моей памяти следы всех других поцелуев. Нет уж!

Она призадумалась.

– У меня много имен. Как бы ты хотел звать меня?

– Одно из них, случайно, не Елена?

Она улыбнулась, словно солнышко выглянуло, и я выяснил, что на щеках у нее ямочки, которые делают ее похожей на шестнадцатилетнюю девчонку на первом своем балу.

– Ты мастер на комплименты. Нет, она мне даже не родственница. Это было много, много лет назад. – Лицо ее приняло задумчивое выражение. – Хотелось бы тебе называть меня Иштар?[24]24
  Богиня ассиро-вавилонского пантеона. Она же Астарта.


[Закрыть]

– Это одно из твоих имен?

– Оно очень похоже на одно из них… со скидкой на разницу в написании и произношении. Не менее соответствуют Эстер, Астер или даже Эстрельита.

– Астер, – повторил я – Стар.[25]25
  Звезда (англ.).


[Закрыть] Счастливая Звезда!

– Я надеюсь стать твоей счастливой звездой, – сказала она искренне. – Если ты захочешь. А как называть тебя?

Теперь задумался я. Уж само собой, я не собирался смешить людей и представляться Флэшем Гордоном. Армейское прозвище, которое держалось за мной дольше всего, абсолютно не годилось для ушей леди, и все же я предпочел бы его тому, что значилось у меня в метрическом свидетельстве. Мой родитель гордился кое-кем из своих предков, но разве это оправдывает имя, которым он облагодетельствовал сынишку – Сирил Пол? Из-за него я научился драться куда раньше, чем читать.

Самым приемлемым мне показалось прозвище, которое я получил в госпитале.

– О, Скар[26]26
  Шрам (англ.).


[Закрыть] вполне подойдет.

– Оскар, – повторила она, углубив и протянув «о» и сделав ударение на обоих слогах. – Благородное имя. Как раз для героя. Оскар. – Она перекатывала имя во рту, словно леденец.

– Нет-нет! Не Оскар, а Скар! Вот из-за этой метки.

– Я буду звать тебя Оскар, – твердо сказала она. – Оскар и Астер, Шрам и Звезда. – Она легонько прикоснулась к шраму. – Тебе не нравится этот признак героя? Может, стоит его удалить?

– Что? О нет, я к нему привык. Узнаю по нему кое-кого в зеркале.

– Хорошо. Мне он нравится, он был на тебе, когда мы встретились впервые. Но если передумаешь, дай мне знать.

Прибор у стены ухнул, потом чавкнул. Стар повернулась, вытянула из него длинную полоску, рассмотрела ее и тихонько присвистнула.

– Это не займет много времени, – бодро сказала она и подкатила аппарат к столу. – Не двигайся, пока Протектор будет подключен к тебе. Не делай совсем никаких движений и дыши неглубоко.

Она присоединила ко мне с полдюжины трубок – они присасывались там, куда она их прикладывала, а себе на голову надела нечто, которое я поначалу принял за стетоскоп. Правда, когда она приладила его, он закрыл ей глаза.

– Ты и внутри симпатичный, Оскар. Нет, разговаривать не надо.

Она не снимала руки с моего предплечья, а я лежал и ждал. Минут через пять она подняла голову и освободила меня от проводов и шлангов.

– Все, – весело сказала она. – Больше у тебя не будет никаких насморков, мой герой, да и дизентерия, которую ты подцепил в джунглях, перестанет тебя беспокоить. А сейчас пройдем в другую комнату.

Я соскочил со стола и потянулся за одеждой, но Стар сказала:

– Там, куда мы отправимся, она не понадобится. Там ты получишь и экипировку, и оружие.

Я замер с ботинками в одной руке и трусами в другой.

– Стар…

– Да, Оскар?

– Что все это значит? Это ты поместила объявление? Оно предназначалось именно мне? Ты на самом деле хотела для чего-то меня нанять?

Она глубоко вздохнула и спокойно, с расстановкой ответила:

– Объявление дала я. Оно предназначалось для тебя и только для тебя. Да, предстоит тяжелая работа… надо будет защищать меня. Нас ждет много приключений… большое богатство… и еще больше опасностей. Я очень боюсь, что ни один из нас не доживет до конца всего этого. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Ну… что скажешь?

Я спросил себя, уж не в психушку ли я угодил. Вслух я ничего такого говорить не стал, поскольку Стар наверняка была не из пациенток такого заведения.

А мне больше всего на свете хотелось быть поближе к ней.

– Принцесса… – ответил я. – Считай, что заполучила меня со всеми потрохами.

Она вздохнула с явным облегчением.

– Тогда идем скорее. Время не ждет.

Она провела меня в дверь за шведской кушеткой, на ходу расстегивая пуговицы на халате и молнию на юбке и не особо заботясь, куда падает одежда. Почти мгновенно она оказалась в том виде, в каком я впервые увидел ее.

В этой комнате окон не было, стены были темные, неизвестно откуда падал не шибко яркий свет. Там рядком стояли две низкие кушетки, обе черные и чем-то похожие на гробы. Никакой другой мебели не было. Как только дверь позади нас закрылась, я осознал, что в комнате этой тихо как в могиле – стены не пропускали ни звука.

Кушетки стояли в центре круга, который был частью большого чертежа, сделанного то ли мелом, то ли белой краской. Когда мы вступили в его пределы, Стар повернулась, присела на корточки и провела еще одну линию. Даже в такой позе – на корточках, с грудью, едва не касающейся пола, – она была прекрасна.

– Что это такое? – спросил я.

– Программа, которая отправит нас туда, куда нам нужно.

– Больше похоже на пентаграмму.

Она пожала плечами.

– Похоже. Это Пятиугольник Могущества. План-схема нашего пути, если угодно. Но, мой Герой, я не могу сейчас объяснять – времени нет. Ложись скорее.

Повинуясь ее жесту, я опустился на правую кушетку, но угомониться все не мог.

– Стар, ты ведьма?

– Если тебе так угодно. А теперь помолчи, пожалуйста. – Она легла и протянула мне ладонь. – Возьми меня за руку, милорд, без этого ничего не выйдет.

Ладонь у нее была мягкой, теплой и очень сильной. Вскоре свет стал краснеть, а потом и вовсе померк. Я уснул.

Глава пятая

Я проснулся от птичьего щебета.

Рука Стар все еще была в моей. Я повернул голову и увидел ее улыбку.

– Доброе утро, милорд.

– Доброе утро, Принцесса.

Я огляделся. Мы лежали на тех же черных кушетках, только вот стояли они теперь под пологом неба, в траве, на опушке рощи, рядом с нежно журчащим ручьем – словом, в таком прекрасном месте, что казалось, будто его листик к листику собрали терпеливые японские садовники. Теплый солнечный свет плескался в листьях и играл зайчиками на золоченом теле Стар. Я глянул на солнце, потом снова на нее.

– Разве сейчас утро?

Когда мы засыпали, было около полудня или чуть позже и солнцу, по моему разумению, было время садиться, а не вставать…

– Да, здесь утро.

Тут мой внутренний компас закружился, как волчок, и я почувствовал легкую дурноту. Оказалось, что потеря ориентации – ощущение весьма неприятное.

Я никак не мог засечь, где тут север.

Почти тут же все вернулось на круги своя. Север был в той стороне, откуда текла река, так что солнце и вправду поднималось. Было, наверное, часов девять, и солнце обреталось в северной части неба. Все стало ясно: мы оказались в Южном полушарии.

Куда уж проще – кольнуть лопуху под видом обследования какой-нибудь наркотик, погрузить его в «Боинг-707» и отвезти в Новую Зеландию, дозаправляя в воздухе дурью. И разбудить, когда понадобится.

Ничего такого я не сказал, да и подумал-то мельком. А поразмышлять стоило.

Стар села.

– Есть хочешь?

Я тут же ощутил, что омлета, съеденного несколько – сколько именно? – часов назад, для такого большого мальчика маловато. Я тоже сел и погрузил ноги в траву.

– Лошадь съесть готов.

Стар широко улыбнулась.

– Боюсь, что мясная лавка Анонимного Общества Гиппофагов сейчас закрыта. А не угодно ли форели? Нам все равно надо подождать немного, так что можем заодно и поесть. Не волнуйся, это место защищено.

– Защищено?

– Я имею в виду, безопасно.

– Ясно. А как тут насчет удилища и крючков?

– Я все тебе покажу.

Показала она мне не рыбацкое снаряжение, а способ ловить форель голыми руками. Это я и без нее знал. Стараясь двигаться как можно тише, мы вошли в чудесный прохладный ручей и выбрали место под нависшей скалой. Рыбы любят собираться в тени и молча размышлять – этакий форелий эквивалент клуба джентльменов. Главный принцип ловли форели руками: войти к рыбе в доверие и тут же им злоупотребить. Через пару минут я ухватил одну – фунта на два или три – и выбросил на берег. Стар поймала почти такую же.

– Сколько ты сможешь съесть? – спросила она.

– Выбирайся на берег и обсохни, – ответил я. – А я поймаю еще одну.

– Лучше две или три. С нами будет Руфо.

Она тихонько вышла на берег.

– Кто?

– Твой слуга.

Я не стал переспрашивать. Как и Черная Королева, я был готов до завтрака поверить в семь чудес, так что продолжил ловить завтрак. Поймав еще пару, я решил, что хватит, поскольку последняя форелина оказалась самой большой из всех, какие я видел. Мне показалось, что рыбы здесь в очередь становятся, чтобы их поймали.

Тем временем Стар уже развела костер и принялась чистить рыбу острым камнем. Я не удивился: каждая девчонка-скаут и каждая ведьма должны уметь развести огонь без спичек. Я и сам мог бы добыть огонь, потерев одну деревяшку о другую, если бы мне дали несколько часов и гарантию успеха. Походя я заметил, что черные кушетки куда-то исчезли, но горевать по ним не стал. Я принял у Стар эстафету, то есть принялся потрошить форель.

Стар отошла ненадолго и вернулась с фруктами, похожими на яблоки, но темно-лиловыми, и изрядным количеством молодых грибов. Добычу она принесла на широченном, почти как у банана, листе.

У меня даже слюнки потекли.

– Эх, если бы у нас еще и соль была!

– Я достану. Боюсь только, в ней будет порядочно песку.

Стар приготовила форель двумя способами: поджарила на вертеле, то есть на рогульке, и испекла с грибами на том самом плоском камне, где раньше развела костер: отгребла в сторону угли и положила рыбу и гарнир – они тут же заскворчали. Способ простой, а результат – на редкость вкусный.

Тонкие травинки оказались местным луком и чесноком, а крохотные листочки клевера вкусом походили на щавель. Со всем этим, да еще с солью (крупной и с песком, которую, возможно, недавно лизали животные, хотя на это мне было плевать), форель была вкуснее всего, что я ел когда-либо. Само собой, на впечатление в немалой степени повлияли погода, обстановка и компания.

Я пытался измыслить какой-нибудь высокопоэтичный оборот, чтобы спросить: «Как насчет того, чтобы нам с тобой провести здесь ближайшие десять тысяч лет? В законном браке или во грехе. Кстати, ты не замужем?» Но тут нас прервали. Это было тем более досадно, что я наконец изобрел несколько абсолютно новых словесных воплощений для самого древнего и самого простого предложения в мире.

Тот самый старый плешивый гном, который недавно стращал меня своей несусветной пушкой, вдруг возник позади меня и с ходу принялся ругаться. Я сразу понял, что это ругань, хотя язык был мне незнаком. Стар повернула голову, негромко сказала что-то укоризненное на том же языке, потом подвинулась и предложила гному форель. Он взял рыбину и отъел от нее изрядную часть, прежде чем сказал по-нашему:

– В следующий раз ни гроша ему не заплачу. Клянусь!

– Не надо было мухлевать, Руфо. Попробуй-ка грибы. Где наш багаж? Я хочу одеться.

– Вон там, – махнул рукой Руфо и снова принялся за рыбу.

Он являл собой веский довод в пользу того мнения, что некоторым людям ношение одежды следует вменить в обязанность. Он был сплошь розовый и пузат со всех сторон. Однако мускулатура у него была развита на диво хорошо. Знай я это раньше, я бы отбирал у него пушку с большей осторожностью. «Если он захочет побороться со мной по-индейски, – подумал я, – придется применять какой-нибудь грязный приемчик». Он глянул на меня поверх полутора фунтов форели и спросил:

– А милорд не желает одеться?

– Что? Можешь сперва доесть. И откуда взялся этот «милорд»? В прошлую нашу встречу ты, помнится, сунул мне в нос револьвер.

– Извините, милорд. Но так велела сделать Госпожа… а когда она велит, приходится подчиняться. Поймите меня правильно.

– Мне это как раз подходит. Кто-то же должен командовать! А меня лучше зови Оскаром.

Руфо глянул на Стар, и та кивнула. Он оскалился.

– О'кей, Оскар. Больше ко мне претензий нет?

– Ни малейших.

Он отложил рыбу, вытер руку о бедро и протянул мне.

– Здорово! Значит, вы будете рубить, а я добивать.

Мы пожали друг другу руки, причем каждый попытался раздавить другому костяшки пальцев. Кажется, я все-таки пересилил, но мне показалось, что Руфо когда-то был молотобойцем.

Лицо Стар выразило явное удовольствие, на щеках снова показались ямочки. Она удобно улеглась у костра, и стала похожа на гамадриаду во время обеденного перерыва. Вдруг она подалась вперед и положила свою изящную, но сильную руку поверх наших.

– Мои верные друзья, – сказала она серьезно и искренне. – Мои храбрые мальчики… Руфо, все будет хорошо.

– У вас было Виденье? – спросил он с интересом.

– Нет, просто предчувствие. Но я совершенно успокоилась.

– Мы не можем верить предчувствиям, – угрюмо буркнул Руфо, – пока не разделаемся с Игли.

– С Игли разделается Оскар, – сказала Стар и одним грациозным движением поднялась на ноги. – Дожевывай рыбу и начинай распаковываться. Мне нужна одежда. – Она как-то сразу переменилась, и теперь выглядела озабоченной.

У Стар было не меньше обличий, чем у целого взвода Женской вспомогательной службы. И это отнюдь не фигуральное выражение. В ней заключались все прочие женщины: от Евы, выбирающей из двух фиговых листиков лучший, до нашей современницы, мечтающей, чтобы ее запустили в модный магазин голышом, но с чековой книжкой. Когда я встретил ее впервые, мне показалось, что она интересуется модами не больше, чем я. Правда, у меня для этого просто не было возможности. Неряшливость моего поколению была для меня божьим даром, точнее сказать, для моего кошелька – ведь обыкновенные джинсы были нормой, а мешковатый свитер не первой свежести считался модным.

При нашей второй встрече она была одета, но в лабораторном халате и строгой юбке она выглядела одновременно и профессионалом и добрым другом. А сегодня, то есть этим утром, в ней, что называется, вскипали пузырьки. Она была в таком восторге, когда ловила форель, что едва не визжала. Потом она уподобилась девчонке-скауту, с сажей на щеках и волосами, заправленными за уши, подальше от огня.

Теперь она предстала женщиной всех времен и народов, которой не терпелось покопаться в нарядах. По-моему, одевать Стар было столь же полезным занятием, как раскрашивать королевские регалии масляной краской, но следовало признать, что уж если мы не собираемся играть здесь в Тарзана и Джейн до тех пор, пока смерть не разлучит нас, то какая-то одежда, хотя бы для защиты ее безукоризненной кожи от царапин, все-таки нужна.

Багаж Руфо оказался маленьким черным ящичком, похожим на футляр портативной пишущей машинки. Он раскрыл его. И снова раскрыл.

И так раз за разом…

Руфо раскладывал эту чертову штуковину до тех пор, пока она не стала размером с товарный вагон, битком набитый всякой всячиной. Поскольку меня, едва я научился говорить, прозвали «Правдивый Джеймс» и поскольку именно мне двадцать второго февраля – единственному изо всей школы – ежегодно вручали Томагавк Честного Индейца, можете считать, что у меня случилась галлюцинация, вызванная то ли гипнозом, то ли наркотиком.

Лично я ни в чем не уверен. Любой, кто изучал математику, знает, что внутреннее теоретически не обязательно должно быть меньше наружного, а любой, кому выпало сомнительное удовольствие наблюдать, как толстуха натягивает или снимает узковатый для нее корсет, знает, что это верно и практически. Складничок Руфо просто развивал этот принцип.

Сперва он вытащил большой сундук тикового дерева. Стар откинула крышку и принялась вытягивать один за другим разнообразные воздушные одеяния.

– Оскар, что ты думаешь об этом? – Она прижимала к себе длинное зеленое платье, а подол набросила на бедро, чтобы он лучше смотрелся. – Нравится?

Само собой, мне понравилось. Если это был оригинал – а я почему-то знал наверняка, что Стар подделку в руки не возьмет, – не стоило и гадать, сколько оно стоит.

– Жутко симпатичное платьице, – категорично заявил я. – Но… Послушай, мы ведь собираемся путешествовать?

– Да, и очень скоро.

– Я что-то не вижу здесь ни одного такси. Порвать его не боишься?

– Оно не рвется. Вообще-то я не собиралась его надевать, просто захотелось показать его тебе. Разве не прелесть? Хочешь, изображу манекенщицу? Руфо, дай-ка мне сандалии на высоких каблуках с изумрудами.

Руфо ответил что-то на том же языке, на котором ругался, когда прибыл сюда.

Стар пожала плечами и сказала:

– Не нервничай, Руфо. Игли подождет. Все равно мы не доберемся к нему раньше завтрашнего утра, милорду Оскару нужно еще выучить язык…

С видимым сожалением она вернула зеленую роскошь в сундук.

– А вот тут одна забавная маленькая штучка, – продолжала она, вытаскивая следующую одежку. – Просто забавная, она только на это и годится.

Я сразу понял почему. Это была, в основном, юбка, дополненная небольшим корсажем, который все поддерживал, ничего не скрывая – стиль, излюбленный на древнем Крите, как я слышал, и до сих пор популярный в «Оверсиз уикли», «Плейбое» и многих ночных клубах. Такой наряд способен превратить сухофрукты в яблочки наливные. Не то чтобы Стар в этом нуждалась…

Руфо тронул меня за плечо.

– Босс? Хотите посмотреть арсенал и выбрать то, что вам подойдет?

– Руфо, – с упреком сказала Стар, – надо наслаждаться жизнью, а не торопить ее.

– У нас будет куда больше времени насладиться жизнью, если Оскар выберет то, чем он лучше всего владеет.

– Оружие понадобится ему только после того, как мы разберемся с Игли.

Впрочем, Стар не стала настаивать на показе всех остальных нарядов. Мне было чертовски приятно смотреть на нее, но и оружие проверить следовало, тем более что в моей новой работе без него, похоже, было не обойтись.

Пока я любовался демонстрацией мод, Руфо разложил свою коллекцию – помесь магазина армейских излишков и музея. Тут были шпаги, сабли, пистолеты, копье длиною верных двадцать футов, огнемет, две базуки, между которыми лежал автомат Томпсона, а еще – медные кастеты, мачете, гранаты, луки со стрелами, мизерикордии…

– Я не вижу здесь пращи, – сказал я прокурорским тоном.

Руфо ответил с не без самодовольства:

– Какой тип вы предпочитаете, Оскар? С рукояткой или традиционную?

– Извини, что затеял этот разговор. Я из любого типа даже в пол не попаду.

Взяв «Томми-ган», я удостоверился, что он не заряжен, и принялся разбирать.

Он выглядел совершенно новым, но видно было, что его пристреляли. Точность попадания у «Томми» не выше, чем у бейсбольной биты, да и дальность действия ненамного больше. Но есть у него и достоинства: если попадешь из него в человека, он упадет и больше не встанет. «Томми» не громоздок, не слишком тяжел, скорострельность приличная. Это оружие для засад и боя на дистанции вытянутой руки.

Но мне больше нравится что-нибудь со штыком на конце – на тот случай, если партнер будет настаивать на более близком знакомстве. А еще мне нравится, когда из этого чего-то можно точно прицелиться – это когда недружелюбие проявляется издали. Поэтому я положил «Томми» и поднял «Спрингфилд». Сработан он был в рок-айлендском арсенале, что явствовало из серийного номера, но все равно это был «Спрингфилд». Отношение к нему у меня такое же, как и к «скайтрейну»: некоторые механизмы так совершенны, что их даже улучшить нельзя. Лучше сконструировать что-нибудь новое.

Я открыл затвор, ногтем большого пальца поскреб патронник, посмотрел в дуло. Ствол был чистый, нарезь свежая, на мушке – крошечная «фирменная» звездочка. Превосходное оружие!

– Руфо, по какой местности мы пойдем? По такой же вот?

– Сегодня – да. Но… – он с виноватым видом взял у меня винтовку, – здесь запрещено пользоваться огнестрельным оружием. Сабли, ножи, стрелы – словом, все, что режет, колет и калечит с помощью вашей мускульной силы – ради бога. Но никаких ружей.

– А кто это их тут запретил?

Руфо дернул плечом.

– Спросите лучше у Госпожи.

– Но зачем же их тащить, если нельзя использовать? Да и патронов я что-то не вижу.

– Патронов уйма. Попозже, когда мы окажемся в… в другом месте, можно будет воспользоваться и огнестрельным оружием. Если доживем. Я просто показал вам, что у нас есть. Что вам нравится из разрешенного оружия? Вы из лука хорошо стреляете?

– Еще не знаю. Покажи, как это делают.

Он хотел что-то сказать, но лишь пожал плечами. Потом взял один из луков, надел на левую руку перчатку и выбрал стрелу.

– Вон в то дерево, – сказал он, – с белым камнем у корней я постараюсь попасть на высоте человеческого сердца.

Руфо поднял лук, натянул тетиву и выпустил стрелу – все это одним плавным движением. Стрела вонзилась в ствол на высоте четырех футов.

– Хотите попробовать так же? – осклабился он.

Я промолчал, зная наверняка, что не попаду, разве что случайно. В детские годы у меня был лук, подарили на день рождения. В цель я из него попадал лишь изредка, да и стрелы вскоре все растерял. И все-таки я принял игру: осмотрел все луки и выбрал самый большой и тяжелый.

Руфо дипломатично покашлял.

– Если мне позволено будет сказать, этот туговат для первого раза.

Я подергал тетиву.

– Найди мне крагу.

Крага пришлась впору, как будто на меня была пошита. А может, и была. Я выбрал стрелу под стать луку, едва на нее взглянув, – все они казались мне одинаковыми. У меня не было никаких шансов попасть в это чертово дерево: оно стояло в полусотне ярдов, а толщиной было не больше фута. Я собирался прицелиться выше по стволу и надеялся лишь на то, что тяжелый лук обеспечит потребную настильность. Но мне очень хотелось натянуть лук и выпустить стрелу одним движением, как Руфо. Хотелось хотя бы выглядеть, как Робин Гуд, если уж стрелять не умею.

Но когда я поднял лук и натянул, почувствовав всю его мощь, во мне поднялась волна ликования – игрушка была по мне! Точнее сказать, мы подходили друг другу.

Я выпустил стрелу, не особенно целясь.

И она впилась в дерево на расстоянии ладони от стрелы Руфо.

– Отличный выстрел! – подала голос Стар.

Какое-то время Руфо смотрел на дерево и хлопал веками, а потом укоризненно глянул на Стар. Она ответила взглядом, полным высокомерия.

– Я тут не при чем, – заявила она. – Да и не стала бы я делать ничего такого, ты сам знаешь. Это было честное состязание… и вы оказались достойны друг друга.

Руфо задумчиво посмотрел на меня.

– Хм-м… Милорд не будет возражать против небольшого пари? Ставку можете назначить сами. Бьюсь об заклад, что повторить такой выстрел вы не сможете!

– Не буду я с тобой спорить, – ответил я. – Я новичок и знаю это.

Однако я тут же взял другую стрелу и наложил на тетиву. Мне нравился лук, нравилось, как тетива звенькает о кожу краги; хотелось еще раз ощутить себя с ним одним целым.

Я отпустил тетиву.

Третья стрела воткнулась между двумя первыми, чуть ближе к стреле Руфо.

– Приличный лук, – объявил я. – Беру его. Принеси колчан и стрелы.