Текст книги "Кот, который ходил сквозь стены"

– И где теперь будем спрашивать? – поинтересовалась Гвен.

– Там же, у той же офисной крысы, только с наличными и при личной встрече. Терминалы – это удобно… но не для взяток размером менее сотни тысяч. Чтобы слегка подмазать, куда практичнее явиться лично и с деньгами. Идешь со мной?

– Думаешь, тебе удастся от меня отделаться? В день нашего бракосочетания? Только попробуй, негодяй ты этакий!

– Может, наденешь что-нибудь на себя?

– Ты стыдишься, как я выгляжу?

– Вовсе нет. Идем.

– Сдаюсь. Погоди секунду, только найду туфли. Ричард, может, по пути заглянем ко мне? Вчера, на балете, я смотрелась очень шикарно, но вряд ли мое платье подходит для визита в учреждение в это время дня. Я хотела бы переодеться.

– Ваше желание – закон. Но у меня возникла вот какая мысль: не хочешь перебраться ко мне?

– А ты этого хочешь?

– Гвен, мой опыт говорит, что супруги могут жить на две кровати, но почти никогда – на две квартиры.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Ага, заметила все-таки. Гвен, у меня есть одна отвратительная привычка, из-за которой со мной тяжело жить. Я пишу.

Моя любимая озадаченно взглянула на меня:

– Ты уже говорил. Но почему «отвратительная»?

– Гм… Гвен, дорогая, я не собираюсь извиняться за свое писательство… как и за свою недостающую ногу… по правде говоря, одно привело к другому. Когда я распрощался с профессией военного, мне нужно было что-то есть. Ничему другому я не учился, а дома вместо меня уже разносил газеты другой парень. Но писательство – законный способ не работать, не занимаясь при этом воровством, к тому же для него не нужны ни талант, ни знания.

Однако оно делает человека малообщительным, поскольку требует одиночества, как мастурбация. Стоит потревожить писателя, когда он пребывает в муках творчества, и он, скорее всего, повернется и прокусит тебе руку до кости… не отдавая себе в этом отчета. Об этом, к своему ужасу, зачастую узнают мужья и жены писателей.

И еще – слушай внимательно, Гвен! – писателя невозможно приручить, привить ему цивилизованные манеры. Или хотя бы вылечить. Если в доме живет больше одного человека, включая писателя, единственное известное науке решение – предоставить пациенту изолированное помещение, где он может находиться в периоды обострения, и подавать ему еду на палке. Потому что если побеспокоить его в такие моменты, он может разразиться рыданиями или прийти в ярость. Порой он вообще никого не слышит, пребывая в таком состоянии, а если потрясти его – укусит. – Я изобразил лучшую из своих улыбок. – Не волнуйся, любовь моя. Прямо сейчас я ничего не пишу и не собираюсь начинать, пока мы не выделим изолированное помещение для моей работы. Здесь слишком мало места, как и у тебя. Гм… пожалуй, еще до того, как мы отправимся в центр, я позвоню в Управление и узнаю, есть ли жилые модули побольше. Нам также понадобятся два терминала.

– Зачем два, дорогой? Я не особо пользуюсь терминалом.

– Но когда пользуешься, он тебе нужен. А если этот терминал работает в режиме текстового редактора, его нельзя использовать для другого – ни газет, ни почты, ни покупок, ни программ, ни личных звонков, вообще ничего. Поверь мне, дорогая, я страдаю этой болезнью уже много лет и знаю, как с ней справляться. Дайте мне комнатку с терминалом, где можно запереться, и я ничем не стану отличаться от обычного здорового мужа, который каждое утро уходит на работу и занимается там всем, что положено делать на работе. Не знаю, правда, чем: я никогда особо не интересовался этим.

– Да, дорогой. Ричард, тебе нравится писать?

– Писать никому не нравится.

– Ясно. В таком случае признаюсь, что не сказала всей правды, заявив, будто вышла за тебя ради твоих денег.

– А я не слишком тебе поверил. Мы квиты.

– Да, дорогой. Я в состоянии содержать тебя как домашнего питомца. Нет, яхты тебе я, конечно, не куплю, но мы можем вполне комфортно жить в «Золотом правиле» – не самом дешевом месте в Солнечной системе. И писать тебе не придется.

Я одарил ее долгим нежным поцелуем:

– Рад, что я на тебе женился. Но на самом деле я не могу не писать.

– Но тебе же это не нравится, а деньги нам не нужны. Нет, правда, не нужны!

– Спасибо, любовь моя. Но я еще не сказал о другом коварном свойстве писательства. От него невозможно отказаться. Писатели продолжают писать даже после того, как в этом отпадает финансовая необходимость… поскольку, когда пишешь, страдаешь намного меньше, чем когда не пишешь.

– Не понимаю.

– Я тоже не понимал, пока не сделал первого рокового шага – это был всего лишь короткий рассказ, и я искренне полагал, что могу его бросить в любой момент. Не важно, дорогая. Лет через десять поймешь сама. Просто не обращай внимания на мое нытье. Оно ничего не значит – всего лишь болезненная привычка, от которой нельзя избавиться.

– О, Ричард, а если обратиться к психоаналитику?

– Не хочу рисковать. Я знал писателя, который попробовал этот способ. Да, его излечили от писательства, но не от потребности писать. Последний раз, когда я его видел, он сидел на корточках в углу и весь дрожал – считалось, что он находится в спокойном состоянии. Но один лишь вид текстового редактора вызывал у него припадок.

– Э-э-э… Это опять твоя склонность к легкому преувеличению?

– Да что ты, Гвен! Могу сводить тебя к нему – показать его могилу. Не важно, дорогая. Сейчас позвоню в Управление, в отдел размещения.

Я повернулся к терминалу, и в то же мгновение он вспыхнул, словно рождественская елка, издавая тревожный звон. Я нажал клавишу ответа.

– Эймс слушает! У нас пробоина?

Помимо голоса, по экрану побежали буквы, а принтер начал печатать без моей команды – ненавижу, когда он так делает.

– Официальное сообщение для доктора Ричарда Эймса. Ввиду срочной необходимости Управление предлагает незамедлительно освободить занимаемый вами жилой модуль семьсот пятнадцать тысяч триста один по адресу шестьдесят пять-пятнадцать-ноль четыре. Арендная плата будет перечислена на ваш счет вместе с необлагаемым бонусом в размере пятидесяти крон за доставленные неудобства. Распоряжение подписано Артуром Мидлгеффом, заместителем Управляющего по вопросам размещения. Приятного дня!

4

Я продолжаю работать по той же причине, по которой курица продолжает нести яйца.

Генри Луис Менкен[10]10
  Генри Луис Менкен – один из самых влиятельных американских журналистов и критиков начала XX века. На русский язык переводился мало и бессистемно. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть] (1880–1956)

Я вытаращил глаза.

– Ох какие пусечки! Целых пятьдесят крон – ну и ну! Гвен! Теперь можешь выйти за меня замуж ради моих денег!

– Ты в своем уме, дорогой? Вчера ты заплатил больше за бутылку вина. По-моему, это свинство с их стороны. Оскорбление в чистом виде.

– Конечно, дорогая. Им хочется разозлить меня, ну и, конечно, доставить неудобства, связанные с переездом. Но у них ничего не выйдет.

– Ты не будешь переезжать?

– Нет-нет. Тотчас же перееду. Есть разные способы бороться с властями, но отказ переезжать к ним не относится – пока заместитель Управляющего может отключить электричество, вентиляцию, воду и канализацию. Нет, дорогая, они намерены разозлить меня, чтобы я перестал трезво мыслить и начал угрожать им, хотя все угрозы окажутся пустыми. – Я улыбнулся своей любимой. – Так что я не стану злиться и сразу же выеду, покорный, как ягненок… а злость моя останется внутри, невидимая для других, пока она не сможет приносить пользу. К тому же это ничего не меняет, ведь я все равно собирался просить модуль побольше для нас двоих. Хотя бы с одной дополнительной комнатой. Сейчас перезвоню ему – в смысле, уважаемому господину Мидлгеффу.

Я снова вызвал справочник, не помня номера отдела по размещению, и нажал клавишу «ввод». На экране появилась надпись:

ТЕРМИНАЛ НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ

Я уставился на него, считая от десяти до одного на санскрите. Уважаемый господин Мидлгефф, или сам Управляющий, или кто-то еще изо всех сил пытался вывести меня из себя, чего я никак не мог допустить. Я старался думать спокойно, не спеша, словно факир, лежащий на доске с гвоздями. Хотя, пожалуй, я с удовольствием представил бы себе поджаренные на обед яйца виновника случившегося, если бы узнал его имя. С соевым соусом? Или в чесночном масле с щепоткой соли?

Размышления на кулинарную тему слегка успокоили меня. Поэтому я нисколько не удивился и не ощутил особой досады, когда надпись «ТЕРМИНАЛ НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ» сменилась другой – «ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЕ И ЗАВИСИМЫЕ ОТ НЕГО СЛУЖБЫ БУДУТ ОТКЛЮЧЕНЫ В 13:00». Затем надпись сменили часы с крупными цифрами «12:31», на моих глазах превратившимися в «12:32».

– Ричард, что они творят, черт побери?

– Полагаю, все еще пытаются вывести меня из себя. Но мы им этого не позволим. Лучше потратим двадцать восемь минут – нет, двадцать семь – на то, чтобы избавиться от накопившегося за пять лет хлама.

– Есть, сэр. Чем могу помочь?

– Умная девочка! Вываливай все из этого шкафчика и большого в спальне на эту кровать. В большом шкафу, на полке, лежит большая дорожная сумка. Пихай все туда, и как можно плотнее. Ничего не сортируй. Возьми халат, в котором завтракала, сделай из него узел и засунь туда все, что не поместится в сумку, а потом завяжи поясом.

– А твои туалетные принадлежности?

– Ах да! В кладовой есть автомат с пластиковыми пакетами, возьми один – просто кинь их туда и сунь пакет в тот же узел. Милая, из тебя получится чудесная жена!

– Ты совершенно прав. У меня долгая практика, дорогой, – из вдов всегда получаются лучшие жены. Рассказать тебе про моих мужей?

– Да, но не сейчас. Прибереги для какого-нибудь долгого вечера, когда у тебя будет болеть голова, а я слишком устану.

Свалив девяносто процентов работы на Гвен, я занялся остальными десятью, самыми трудными, – своими деловыми записями и файлами.

Писатели, как правило, те еще барахольщики, тогда как профессиональные военные учатся путешествовать налегке – опять же, как правило. От подобной двойственности впору было стать шизофреником, если бы не лучшее изобретение для писателей со времен карандаша с резинкой: электронные файлы.

Я пользуюсь мегадисками «Сони», диаметром в два сантиметра и толщиной в три миллиметра, объемом в полмиллиона слов. Информация упакована так плотно, что даже трудно представить. Сев за терминал, я снял протез (или, если угодно, искусственную ногу) и открыл его верх. Затем извлек из селектора терминала все диски памяти, вложил их в цилиндр, являющийся «берцовой костью» протеза, закрыл его и снова надел.

Теперь при мне находились все файлы, необходимые для моего бизнеса, – контракты, деловые письма, копии моих работ, защищенных авторским правом, общая переписка, заметки для будущих рассказов, налоговые выписки и так далее, et cetera, ad nauseam[11]11
  И так далее, до тошноты (лат.).


[Закрыть]. В прежнюю, доэлектронную эпоху эти записи потребовали бы полторы тонны бумаги и полтонны стали для хранилища объемом в несколько кубометров. Теперь же они весили несколько граммов и занимали столько же места, сколько мой средний палец, – двадцать миллионов слов в заархивированных файлах.

«Кость», в которой лежали диски, надежно защищала их от кражи, потери и повреждений. Кто стал бы воровать чужой протез? Как может инвалид забыть свою искусственную ногу? Допустим, он снимает ее на ночь, но утром, вставая с постели, первым делом тянется за ней.

Даже грабители не обращают внимания на протезы. Что касается моего, то большинство людей вообще не догадывались о нем. Я расставался с ним лишь однажды – мой коллега (не друг) забрал протез, заперев меня на ночь после того, как мы разошлись во мнениях по одному деловому вопросу. Но я сумел выбраться, прыгая на одной ноге, настучал ему по башке каминной кочергой, взял свою ногу вместе с кое-какими бумагами и ушел. Будни писателя – это, как правило, сидячая работа, но порой жизнь их разнообразит.

Когда часы на терминале показывали 12:54, мы уже почти закончили сборы. Книг – переплетенных и отпечатанных на бумаге – у меня было немного: все необходимые мне данные я добывал из терминала. Гвен сунула книги в узел, сделанный из моего халата.

– Что еще? – спросила она.

– Пожалуй, все. Сейчас осмотрюсь по-быстрому. Если мы что-то упустили, вынесем в коридор, а потом решим, что с этим делать, после того как отключат свет.

– Как насчет этого деревца-бонсай? – поинтересовалась Гвен, глядя на мой сахарный клен, лет восьмидесяти от роду, высотой всего тридцать девять сантиметров.

– Его никак не упакуешь, дорогая. К тому же его нужно поливать несколько раз в день. Самое разумное – оставить его следующему жильцу.

– Хрен тебе, шеф. Понесешь его на руках ко мне, а я поволоку остальной багаж.

Вообще-то, я собирался добавить, что это «самое разумное» мне тоже не по душе.

– Мы что, идем к тебе?

– А куда еще, дорогой? Нам, конечно, нужно жилье побольше, но сейчас сгодится любая крыша над головой. Судя по всему, к вечеру выпадет снег.

– Что ж, значит, так тому и быть! Гвен, напомни, чтобы я сказал тебе, как я рад, что решил жениться на тебе.

– Ничего подобного. Мужчинам это никогда не приходит в голову.

– Серьезно?

– Истинная правда. Но я все равно напомню.

– Напомни. Я рад, что ты решила выйти за меня. И рад, что ты вышла за меня. Обещаешь проследить за тем, чтобы я больше не делал ничего разумного?

Пообещать она не успела – свет дважды мигнул, и у нас внезапно появилась куча дел. Гвен выносила все в коридор, пока я в последний раз лихорадочно озирался вокруг. Свет снова мигнул, я схватил трость и выскочил наружу за мгновение до того, как дверь захлопнулась за мной.

– Ух!

– Спокойно, босс. Дыши медленнее. Сосчитай до десяти и не спеша выдохни, – посоветовала Гвен и похлопала меня по спине.

– Надо было нам поехать на Ниагарский водопад. Я тебе говорил. Говорил.

– Да, Ричард. Бери деревце. При здешней силе тяжести я могу нести и сумку, и узел: сумка в одной руке, узел – в другой. Прямо наверх, в зону невесомости?

– Да, но я понесу сумку и дерево. Трость привяжу к сумке.

– Не строй из себя мачо, Ричард. У нас нет времени.

– «Мачо» звучит унизительно, Гвен. Еще раз так скажешь, и я тебя отшлепаю, а в третий раз поколочу вот этой тростью. Черт побери, я могу быть мачо, когда мне хочется.

– Да, сэр. Я Джейн, ты Тарзан. Возьми дерево. Пожалуйста.

В конце концов, мы пришли к компромиссу. Я нес сумку, опираясь на трость, а Гвен держала узел в одной руке и клен-бонсай в другой. Узел, естественно, перевешивал, и ей приходилось то и дело менять руки. Должен признать, что предложенный Гвен вариант выглядел разумнее – при здешней силе тяжести вес поклажи был не так уж велик, к тому же он постепенно уменьшался по мере подъема к зоне невесомости. Я испытывал легкое чувство стыда… но калеке всегда хочется доказать, особенно женщинам, что он способен на что угодно. Глупо – ведь все понимают, что это не так. Вообще-то, я редко поддаюсь этому искушению.

Оказавшись в невесомости возле оси, мы двинулись вдоль нее, буксируя за собой багаж: я – сумку, Гвен узел и деревце. Когда мы добрались до ее кольца, она забрала у меня сумку, против чего я не стал возражать. Путешествие заняло менее получаса. Я мог заказать грузовую кабину, но, возможно, ее пришлось бы ждать до сих пор. «Экономящее усилия приспособление» зачастую не экономит ничего. Поставив свою ношу, Гвен обратилась к двери.

Дверь не открылась.

– Госпожа Новак, – послышалось в ответ, – прошу немедленно связаться с отделом по размещению Управления. Ближайший общественный терминал находится на кольце сто пять, радиус сто тридцать пять градусов, сила тяжести шесть десятых, возле транспортера для персонала. Вызов через данный терминал будет для вас бесплатным, за счет «Золотого правила».

Не могу сказать, что я сильно удивился, но признаюсь: разочарование мое не знало границ. Быть бездомным – примерно то же самое, что голодать. Может, даже хуже.

Гвен повела себя так, будто вообще не расслышала зловещего объявления.

– Сядь на сумку, Ричард, – сказала она мне, – и расслабься. Вряд ли это надолго.

Порывшись в сумочке, она достала пилочку для ногтей и кусок проволоки – думаю, это была скрепка для бумаг. Монотонно напевая себе под нос, она начала возиться с дверью. Я помог ей тем, что не давал никаких советов – ни единого слова. Мне было трудно, но я справился. Наконец Гвен перестала напевать и выпрямилась.

– Есть! – объявила она. Дверь широко распахнулась. Гвен подняла с пола мой клен-бонсай – наш клен-бонсай. – Входи, дорогой. Сумку пока поставь на пороге, чтобы дверь не захлопнулась. Внутри темно.

Я последовал за ней. В помещении было темно, светился только экран терминала с надписью:

ОБСЛУЖИВАНИЕ ПРИОСТАНОВЛЕНО

Не обращая на него внимания, Гвен снова полезла в сумочку, достала пальчиковый фонарик, порылась в ящике внутри кладовки, вынула длинную тонкую отвертку, пару пинцетов «Автолок», безымянный – возможно, самодельный – инструмент и пару защитных перчаток, пришедшихся ей впору.

– Ричард, не подержишь фонарик?

Щиток, до которого она хотела добраться, находился высоко над микроволновой плитой. Он был заперт и украшен обычными знаками, запрещающими жильцам не то чтобы прикоснуться – даже косо взглянуть на него, и заклинаниями вроде «Опасно! Не открывать – вызвать ремонтную службу» и т. п. Забравшись наверх, Гвен уселась на плиту и, едва коснувшись щитка, открыла его – видимо, замок вышел из строя еще раньше.

Она принялась копаться в нем, почти беззвучно, если не считать уже знакомого монотонного напева и периодических просьб направить луч фонарика в другое место. В какой-то момент она устроила довольно впечатляющий фейерверк и укоризненно пробормотала: «Фу, нехороший! Нельзя так поступать с Гвен». После этого ее движения стали более плавными. Затем вспыхнул свет, сопровождавшийся обычным для жилых модулей тихим гудением – заработали микродвигатели, система подачи воздуха и так далее.

Гвен закрыла щиток:

– Поможешь мне спуститься, дорогой?

Я опустил ее обеими руками на пол и крепко обнял, за что был награжден поцелуем.

– Спасибо, сэр! – улыбнулась она. – Уже забыла, как это приятно – быть замужем. Нам стоит почаще жениться.

– Что, прямо сейчас?

– Нет. Сейчас – обед. Завтрак был отменным, но сейчас четырнадцать с лишним. Хочешь есть?

– Неплохо бы, – согласился я. – Как насчет сэндвич-бара «Ленивый Джо» на Аппиевой дороге, возле сто пятого кольца? Или ты предпочитаешь высокую кухню?

– «Ленивый Джо» вполне сойдет – я не настолько привередлива, дорогой. Но не стоит выходить наружу: что, если мы не попадем обратно?

– Почему? Ты так легко разобралась с дверным замком.

– Ричард, во второй раз все может оказаться сложнее. Сейчас они просто не заметили, что блокировка не сработала. Но когда заметят, могут приварить к ней стальную плиту. Впрочем, это вряд ли понадобится – я вовсе не против переселения, как и ты. Давай пообедаем, а потом я соберу вещи. Что приготовить?

Выяснилось, что Гвен прихватила из моей кладовой кое-какие деликатесы – замороженные или в стерильной упаковке. Я люблю держать про запас необычную провизию: вдруг посреди ночи, пока ты корпишь над рассказом, тебе зверски захочется съесть мороженого с моллюсками? Заранее никогда не знаешь. Имеет смысл держать нужные ингредиенты под рукой, иначе может возникнуть искушение бросить работу и нарушить свое уединение, чтобы поискать их, а это грозит банкротством.

Гвен соорудила шведский стол из своих и моих – вернее, наших – припасов, и мы пообедали, обсуждая за едой наш следующий ход… ход, без которого было не обойтись. Я сказал, что намерен позвонить уважаемому господину Мидлгеффу, как только мы завершим трапезу. Гвен задумчиво посмотрела на меня.

– Давай я сперва соберусь.

– Как хочешь. Но почему?

– Ричард, мы стали прокаженными, это же очевидно. Думаю, это как-то связано с убийством Шульца, но точно сказать нельзя. В любом случае, когда мы высунем отсюда нос, лучше, чтобы мои вещи были уже собраны, как и твои. Может быть, мы уже не вернемся сюда. – Она кивнула в сторону светящегося терминала, на котором все еще светилось сообщение: «ОБСЛУЖИВАНИЕ ПРИОСТАНОВЛЕНО». – Чтобы он снова заработал, недостаточно подкрутить пару соленоидов, ведь сам компьютер стоит в другом месте. Отсюда мы не сможем бросить вызов Мидлгеффу. А значит, нужно покончить со всеми делами, прежде чем выйти за дверь.

– Пока ты собираешься, я могу выскочить наружу и позвонить ему.

– Только через мой труп.

– Что? Гвен, будь благоразумна.

– Я такая благоразумная, что дальше некуда. Колин Ричард, ты мой новоиспеченный муж, и я рассчитываю, что тебя хватит на многие годы. Поэтому, пока наши проблемы не закончились, я не выпущу тебя из виду. Ты можешь исчезнуть, как Шульц. Любимый, если они решат тебя застрелить, им придется сперва застрелить меня. – Я попытался урезонить Гвен, но она закрыла уши ладонями. – Не собираюсь с тобой спорить. Я тебя не слышу, я тебя не слышу! – Она убрала ладони. – Помоги мне собрать вещи, пожалуйста.

– Да, дорогая.

Гвен собралась быстрее, чем это сделал я у себя в модуле, хотя я помогал ей в основном тем, что не путался у нее под ногами. Я не слишком привык жить с женщинами. Военная служба не благоприятствует домашней жизни, и я стремился избежать женитьбы, не считая краткосрочных контактов с подругами-амазонками, автоматически прекращавшихся с получением приказа о переводе в другое место. Когда я выбился в старшие офицеры, у меня парочку раз – а может, и шесть – были женщины-ординарцы, но я не думаю, что наши отношения походили на брак, принятый у гражданских.

Суть в том, что я написал множество романтических историй под сотней с лишним женских псевдонимов, но мало что знаю о женщинах. Когда я только учился литературному надувательству, я сказал об этом редактору, который покупал у меня рассказы о грехе, страданиях и покаянии. Редактор, Ивлин Фингерхат, был мрачным мужчиной средних лет с лысиной, нервным тиком и неизменной сигарой в зубах.

– Не пытайся что-нибудь узнавать о бабах, – буркнул он. – Только хуже себе сделаешь.

– Но ведь рассказы должны выглядеть правдиво, – возразил я.

– Они и есть правдивые. Каждый сопровождается клятвенным заверением: «Основано на реальных фактах». – Он ткнул пальцем в принесенную мной рукопись. – Ты прикрепил к ней листок с надписью «Факт». Значит, это неправда? Ты не хочешь, чтобы тебе заплатили?

Конечно, я хотел, чтобы мне заплатили. Лучшим образцом прозы для меня является простая изящная фраза: «На ваш счет поступило…»

– Собственно, с этим рассказом проблем нет, – поспешно ответил я. – С той женщиной я не знаком, но мне рассказывала о ней мать – они вместе учились в школе. Девушка действительно вышла замуж за младшего брата собственной матери. Она была уже беременна, когда выяснилась правда… и перед ней возникла чудовищная дилемма, которую я и описал: либо совершить грех аборта, либо родить ребенка, у которого из-за кровосмешения, возможно, будет две головы и не будет подбородка. Все это факты, Ивлин, но я слегка их приукрасил. Оказалось, что Бет-Лу не была кровной родственницей своего дяди, как я написал, но и ребенок был не от мужа. Это я опустил.

– Тогда переделай все заново и оставь это, а то, другое, убери. И не забудь поменять имена и место действия – мне не нужны жалобы.

Чуть позже я так и сделал, продав Фингерхату и эту версию. Но он так никогда и не узнал, что все это вовсе не случилось со школьной подругой моей матери, а было содрано из книги, взятой у моей тети Эбби, – либретто «Кольца Нибелунгов» Рихарда Вагнера. Ему надо было заняться только музыкой и найти себе кого-нибудь вроде Уильяма Гилберта[12]12
  Уильям Гилберт (1836–1911) – британский драматург, либреттист, поэт и иллюстратор.


[Закрыть], чтобы тот писал для него либретто. Писателем Вагнер был просто ужасным.

Однако его нелепые сюжеты отлично годились на роль «реальных историй из жизни» – немного смягчить тональность, убрать жесткие моменты и, естественно, поменять имена героев и названия мест. Я вовсе не воровал сюжеты, или почти не воровал. Все они находятся в общественном достоянии, срок действия авторских прав истек, а самое главное, эти сюжеты Вагнер сам у кого-то стащил.

Я мог неплохо жить, обходясь одними вагнеровскими сюжетами, но они мне наскучили. Когда Фингерхат ушел на пенсию, купил ранчо и стал разводить индеек, я оставил «истории из жизни» и начал писать рассказы о войне, что оказалось несколько сложнее. Какое-то время я жил почти впроголодь. Все-таки в военном деле я немного разбираюсь, а от этого, по словам Фингерхата, может быть только хуже.

Вскоре я научился скрывать собственные познания, не давая им вмешиваться в сюжет. Но с «историями из жизни» у меня таких проблем не возникало, поскольку ни Фингерхат, ни я, ни Вагнер ничего, совсем ничего не знали о женщинах.

И особенно – о Гвен. Отчего-то я был убежден, что женщинам для путешествия требуется не меньше семи вьючных мулов. Или их эквивалент в виде больших чемоданов. И конечно, что женщины – по своей природе существа неорганизованные. Так я считал.

Гвен уложилась в один большой чемодан – меньше, чем мой вещевой мешок, – с аккуратно сложенной одеждой, и второй, полегче, с… в общем, не с одеждой. С другими вещами. Выстроив в ряд наши пожитки – сумку, узел, большой чемодан, чемодан поменьше, ее сумочку, мою трость, деревце-бонсай, – она задумчиво посмотрела на них.

– Сейчас придумаю, как все это дотащить, – сказала она.

– Не понимаю как. У нас всего четыре руки, – возразил я. – Закажу лучше грузовую кабину.

– Как хочешь, Ричард.

– Сейчас. – Я повернулся к терминалу… и замер. – Гм…

Гвен не сводила взгляда с нашего маленького клена.

– Гм… – повторил я. – Гвен, придется тебе смириться. Я добегу до ближайшей будки с терминалом и тут же вернусь.

– Нет, Ричард.

– Но почему? Я только…

– Нет, Ричард.

– И что ты предлагаешь? – спросил я, испустив тяжкий вздох.

– Ричард, я готова на все, но только если мы не станем разлучаться. Оставим вещи внутри и будем надеяться, что снова попадем туда. Либо выставим все за дверь и пойдем заказывать грузовую кабину. И звонить мистеру Мидлгеффу.

– А когда вернемся, тут ничего не останется. Или в этих краях не водятся двуногие крысы?

Это был всего лишь сарказм – на любой орбитальной станции есть невидимые обитатели, которые не могут себе позволить оставаться в космосе, но и не хотят, чтобы их вернули на Землю. Подозреваю, что в «Золотом правиле» тех, кого удается поймать, просто вышвыривают за борт… хотя до меня доходили и более мрачные слухи, из-за которых я перестал употреблять свиной фарш в любом виде.

– Есть и третий вариант, который позволит нам добраться до той будки. Дальше все равно не уйти, пока отдел по размещению не выделит новое жилье. Узнав наш новый адрес, мы сможем вызвать кабину и дождаться ее. До будки недалеко. Раньше ты говорил, что можешь нести и свою сумку, и узел, привязав трость к сумке. Расстояние небольшое, так что я не против. Я понесу свои чемоданы, по одному в каждой руке, а сумочку повешу на плечо. Остается деревце. Ричард, ты видел в «Нэшнл джиогрэфик» фотографии туземок, которые носят тюки на голове?

Не дожидаясь моего ответа, она подняла горшок с деревцем, поставила его на макушку, убрала руки, улыбнулась мне, а затем, держась прямо, согнула колени и подняла оба чемодана.

Пройдясь от стены до стены, она повернулась ко мне. Я зааплодировал.

– Спасибо, сэр. Еще кое-что: в коридорах бывает людно. Если меня толкнут, я сделаю так. – Гвен пошатнулась, словно от толчка, выронила оба чемодана, поймала падающее деревце, вновь поставила его на макушку и подхватила багаж. – Примерно так.

– А я брошу свои сумки, схвачу трость и как следует поколочу его, того придурка, который тебя толкнул. Не насмерть, просто в назидание. Если, конечно, это совершеннолетний мужчина, – добавил я. – Если нет, наказание будет соответствовать полу и возрасту.

– Не сомневаюсь, дорогой. Но если честно, вряд ли меня станут толкать, ведь ты будешь прокладывать мне путь. Ладно?

– Ладно. Но тебе не мешало бы раздеться до пояса.

– Что, серьезно?

– На фото в «Нэшнл джиогрэфик» женщины всегда обнажены по пояс. Поэтому их туда и ставят.

– Хорошо, как скажешь. Правда, у меня не слишком подходящая фигура.

– Хватит нарываться на комплименты, обезьянка. Все у тебя как надо и где надо. Но ты и впрямь чересчур хороша для простого народа, так что рубашку оставь.

– Мне все равно. Если ты и в самом деле так считаешь…

– Что-то ты слишком сговорчива. Поступай как хочешь, но я тебя совсем не принуждаю, слышишь, совсем. Неужели все женщины – эксгибиционистки?

– Да.

Дискуссию завершил звонок в дверь. Гвен удивленно посмотрела на меня.

– Дай мне, – сказал я и, шагнув к двери, коснулся кнопки включения микрофона. – Да?

– Сообщение от Управляющего!

Убрав палец с кнопки, я взглянул на Гвен.

– Открыть?

– Думаю, придется.

Я нажал на кнопку открывания двери, и та распахнулась. Вошел мужчина в форме проктора. Дверь закрылась за ним. Он протянул мне планшетку с листом бумаги.

– Распишитесь здесь, сенатор. – Он забрал листок. – Вы ведь сенатор из «Стандард ойл»?