Текст книги "Кот, который ходил сквозь стены"

9

Мерфи был оптимистом.

(Комментарий О’Тула к закону Мерфи[29]29
  Закон Мерфи звучит следующим образом: «Все, что может пойти не так, пойдет не так». Комментарий «Мерфи был оптимистом» принадлежит Леонарду Джеймсу Каллагэну. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть]; цитируется по А. Блоху)

Чтобы добраться до офиса «Бюджет-джетс», пришлось обогнуть снаружи зал ожидания космопорта, войти в него на оси вращения, а там уже двигаться напрямую к двери прокатной конторы. В зале ожидания царила обычная толчея, которая усугублялась присутствием храмовников и их жен. Большинство пристегнулись к настенным опорам, но некоторые парили в невесомости. И еще прокторы – слишком много прокторов.

Видимо, надо пояснить, что зал ожидания, а также кассы, шлюз, ведущий в пассажирский туннель, и прокатные конторы пребывают в состоянии невесомости, не принимая участия в постоянном вращении, которое создает на станции искусственную силу тяжести. Зал ожидания и смежные помещения представляют собой цилиндр, размещенный внутри другого, гораздо большего цилиндра – самой станции. Они словно ось и колесо, которое на оси вращается.

Поэтому на обшивке станции, в том месте, где соприкасаются оба цилиндра, устанавливают вакуумное уплотнение – вероятно, ртутного типа, но я никогда его не видел. Суть в том, что, несмотря на вращение станции, космопорт внутри нее вращаться не должен, поскольку челноку (или лайнеру, или грузовику, или даже «вольво») для стыковки требуется неподвижный причал, пребывающий в невесомости. Причальные гнезда прокатных контор расположены в виде розетки вокруг главного стыковочного узла.

Проплывая через зал ожидания, я избегал людских взглядов, направляясь прямо к цели – двери в переднем углу. За мной неотрывно следовали Гвен и Билл. Повесив сумочку на шею, Гвен одной рукой придерживала клен-бонсай, а другой крепко держалась за мою лодыжку; за ее лодыжку, в свою очередь, держался Билл, буксируя за собой сверток, упакованный в фирменную бумагу «Мэйси» с логотипом компании. Уж не знаю, что было в нее завернуто до того, но теперь она скрывала чемодан Гвен – тот, что поменьше, не для одежды.

Куда мы дели остальной багаж? Следуя первому принципу спасения собственной шкуры, мы от него избавились. Он сразу же выдал бы нас – храмовники, отправляясь на однодневную экскурсию, не таскают с собой кучу поклажи. Чемодан Гвен мы сумели спасти: в обертке от «Мэйси» он мало чем отличался от приобретений, которые явно совершали многие храмовники. Это же касалось и деревца – дурацкая покупка из тех, которые охотно совершают туристы. Но остальной багаж пришлось бросить.

Возможно, когда-нибудь мы получили бы его, если бы нашелся безопасный способ пересылки. Но я заранее списал наше имущество со счетов. Упрекнув меня в недовольном ворчании из-за того, что Гвен слишком потратилась, доктор Шульц помог мне сориентироваться. Я слишком размяк, сидя дома, доктор же вернул меня к реальности, в которой существуют лишь две разновидности людей – быстрые и мертвые.

Пересекая зал ожидания, я вновь остро осознал истинность этого утверждения: позади нас появился главный проктор Франко. Похоже, он не обращал на нас внимания, а я изо всех сил делал вид, что не обращаю внимания на него. Казалось, главный проктор хотел лишь одного: добраться до группы своих подчиненных, охранявших шлюз перед пассажирским туннелем. Он устремился прямо к ним, в то время как я буксировал свое небольшое семейство, двигаясь вдоль леера, который тянулся от входа до нужного мне угла.

Когда мы туда добрались и дверь «Бюджет-джетс» закрылась за нами, я вновь обрел способность дышать, а мой желудок наконец-то вернулся на место.

В офисе «Бюджет-джетс» мы обнаружили местного управляющего, мистера Доквейлера, который сидел, пристегнувшись, за столом, курил сигару и читал лунный выпуск «Ежедневного бюллетеня скачек».

– Прошу прощения, друзья, – сказал он, отрываясь от чтения, – но у меня нет ничего напрокат или на продажу. Даже ведьмовской метлы.

Вспомнив, кто я такой – сенатор Ричард Джонсон, представитель невероятно богатого и известного во всей системе синдиката почивающих на лаврах, один из самых могущественных воротил в Гааге, – я позволил сенатору говорить за меня.

– Сынок, я сенатор Джонсон. Насколько мне известно, моя сотрудница забронировала сегодня на мое имя… «кукушку-супер».

– О! Рад познакомиться, сенатор, – он прикрепил зажимом газету к столу и отстегнул ремень. – Да, у меня есть ваша бронь. Но это не «супер», а «вольво».

– Что?! Я же ясно сказал той девушке… Ладно, не важно. Поменяйте, пожалуйста.

– С удовольствием, сэр, но ничего другого нет.

– Жаль. Не будете ли вы так любезны проконсультироваться с вашими конкурентами и найти мне…

– Сенатор, во всем «Золотом правиле» не осталось ни одной машины напрокат. «Моррис-гараж», «Локхид-фольксваген», «Герц», «Интерплэнет» – в течение последнего часа все посылают друг другу запросы. Никаких шансов. Полный ноль. Машин нет.

Пришло время для философского настроения.

– Что ж, придется брать «вольво». Верно, сынок?

Сенатор вновь пришел в легкую ярость, когда от него потребовали оплатить полную стоимость машины – судя по всему, сильно подержанной. Я пожаловался на грязные пепельницы и велел вычистить их пылесосом… но когда терминал за головой Доквейлера перестал твердить про Эймса и Новак, махнул рукой и сказал:

– Проверим массу и доступную дельту-вэ. Я хотел бы стартовать.

Для измерения массы «Бюджет-джетс» использует не центрифугу, а эластичный инерциометр, более новый, быстрый, дешевый и намного более удобный прибор; не знаю, правда, превосходит ли он центрифугу в точности. Доквейлер велел нам забраться в сетку (деревце-бонсай он лишь встряхнул и записал, что его вес равен двум килограммам – похоже на правду), попросил нас крепко обнять пакет от «Мэйси», нажал на кнопку, и эластичное основание затряслось так, что у нас едва не вылетели зубы. Затем он объявил, что наша общая стартовая масса составляет двести тринадцать и шесть десятых килограмма.

Несколько минут спустя мы пристегнулись к сиденьям, и Доквейлер закрыл носовой, а затем внутренний люк причального гнезда. Он не стал спрашивать у нас удостоверений, туристических карточек, паспортов или лицензий пилота космобиля, зато пересчитал те девятнадцать тысяч дважды. Плюс страховка и чаевые.

Я ввел в автопилот «213,6 кг», затем взглянул на приборную панель. Датчик топлива показывал полную заправку, и все идиотские огоньки горели зеленым. Я нажал кнопку «готово» и стал ждать.

– Удачной посадки! – послышался в динамике голос Доквейлера.

– Спасибо.

Пневматика сказала «уффф!», и мы вылетели из гнезда на яркий солнечный свет. Впереди и вокруг нас виднелась внешняя часть космопорта. Я задал разворот на сто восемьдесят градусов, и в моем левом иллюминаторе появилась удаляющаяся станция, а впереди возник приближающийся челнок. Я не обращал на него внимания, это он должен был сторониться меня, ведь я отчаливал. В правом же иллюминаторе возникло самое эффектное зрелище во всей системе – Луна крупным планом, всего в трехстах километрах. Казалось, что до нее рукой подать.

Все складывалось просто великолепно.

Подлые негодяи-убийцы остались позади, и мы стали навеки недосягаемы для непредсказуемого тирана Сетоса. Поначалу жизнь в «Золотом правиле» казалась счастливой, свободной и беззаботной, но теперь я кое-что понял: на шее монарха всегда должна быть затянута петля – это помогает держать голову высоко поднятой.

Я занял кресло пилота, Гвен расположилась на месте второго пилота справа от меня. Взглянув в ее сторону, я вдруг понял, что мой глаз до сих пор прикрыт дурацкой повязкой. Хотя нет, вычеркните «дурацкой», – возможно, она спасла мне жизнь. Я снял повязку и сунул в карман, затем стащил с головы феску и, оглядевшись в поисках подходящего места, запихнул ее под ремень на груди.

– Посмотрим, все ли в порядке, – сказал я.

– Не слишком ли поздно, Ричард?

– Я всегда устраиваю проверку после старта, – ответил я. – Вот такой я оптимист. Как там сумочка и пакет от «Мэйси» – хорошо закреплены?

– Пока нет. Если не будешь дергать машину туда-сюда, я сейчас отстегнусь и привяжу их как следует. – Она начала возиться с застежкой.

– Эй! Прежде чем отстегнуться, нужно получить разрешение пилота.

– Я думала, оно у меня есть.

– Теперь есть. Но не повторяй снова той же ошибки. Мистер Кристиан[30]30
  Флетчер Кристиан (1764–1793) – помощник капитана корабля «Баунти», возглавивший мятеж на судне (1789).


[Закрыть], на корабле его величества «Баунти» царит и будет царить дисциплина. Билл! Как ты там?

– Все норм.

– Пристегнулся как следует? Ничего не болтается? Не хочется, чтобы при крутом повороте по кабине стала летать всякая мелочь.

– Он надежно пристегнут, – заверила меня Гвен. – Я проверяла. Он крепко прижимает к животу Древо-сан. Я пообещала, что если он хоть на мгновение отпустит горшок, мы похороним его без лишних церемоний.

– Не уверен, что деревце выдержит перегрузку.

– Я тоже, но его все равно было не упаковать. По крайней мере, оно будет находиться в нужном положении, а я заодно прочту пару заклинаний. Дорогой, что мне делать с париком? Наоми пользуется им для выступлений, и он немало стоит. Она уговорила меня надеть его – полагаю, в качестве последнего убедительного штриха. Это очень мило с ее стороны, но я не знаю, как его уберечь. Он чувствителен к перегрузкам не меньше, чем Древо-сан.

– Не имею ни малейшего понятия: вот мое официальное мнение. Но сомневаюсь, что придется разгонять эту колымагу больше чем до двух g. – Я задумался. – Как насчет бардачка? Вытащи из дозатора все салфетки и напихай вокруг парика. И внутрь тоже. Пойдет?

– Думаю, да. Времени хватает?

– Полно. Я прикинул в офисе мистера Доквейлера: чтобы сесть в порту Гонконга-Лунного, надо начать переход на более низкую орбиту примерно в двадцать один час. У нас куча времени. Так что действуй, пока я сообщу автопилоту о том, что собираюсь делать. Гвен, видишь со своего места показания всех приборов?

– Да, сэр.

– Ладно. Твоя задача – следить за ними и смотреть в иллюминатор по правому борту. Я займусь тягой, позиционированием и этим крошечным компьютером. Кстати, у тебя ведь есть лицензия, верно?

– Сейчас немного поздновато об этом спрашивать. Но пусть душа твоя будет спокойна, дорогой: я водила разный космический хлам, еще когда училась в средней школе.

– Хорошо.

Я не стал просить Гвен, чтобы она показала лицензию, – по ее верному замечанию, было уже слишком поздно.

Еще я запомнил, что на мой вопрос она так и не ответила.

(Если небесная механика вас утомляет – можете снова пропустить.)

Полный оборот вокруг Луны на бреющем полете (допустим, на лунной поверхности есть что сбривать, хоть это и маловероятно) занимает один час сорок восемь минут и несколько секунд. «Золотое правило» находится в трехстах километрах от поверхности, и потому проходит путь больше диаметра Луны (10 919 километров), а именно 12 805 километров. Из-за разницы почти в две тысячи километров его скорость должна быть выше. Верно?

Неверно. Я вас обманул.

Самая странная и сложная, полностью противоречащая здравому смыслу особенность орбитального полета состоит в следующем: чтобы ускориться, нужно замедлиться, а чтобы замедлиться, нужно ускориться.

Прошу прощения, но так уж получается.

Мы находились на той же орбите, что и «Золотое правило», в трехстах километрах над Луной, и парили вместе со станцией, двигаясь со скоростью полтора километра в секунду (в автопилот я ввел 1,5477 км/с: так говорилось в шпаргалке, выданной у Доквейлера). Чтобы опуститься на поверхность, следовало перейти на более низкую (и более быструю) орбиту… а для этого требовалось замедлиться.

На самом же деле все было еще сложнее. Посадка в безвоздушном пространстве подразумевает спуск на самую низкую (и самую быструю) орбиту. Но скорость нужно сбросить, чтобы коснуться поверхности с нулевой относительной скоростью. Нужно уменьшать ее так, чтобы опуститься на планету вертикально, без толчка (или с едва заметным толчком) и без скольжения (или с едва заметным скольжением). Это называют «синергической орбитой»: даже написать эти два слова не так-то легко, а рассчитать орбиту еще труднее.

И тем не менее это вполне реально. У Армстронга и Олдрина получилось с первого раза (второго шанса не было!) Но несмотря на тщательные математические расчеты, оказалось, что на их пути находится чертовски огромная скала. Лишь благодаря виртуозным действиям и нескольким литрам лишнего топлива им удалось сесть целыми и невредимыми. (Без этих излишков топлива освоение космоса, возможно, затормозилось бы лет на пятьдесят или около того. Мы недостаточно чтим наших первопроходцев.)

А вот другой способ посадки: зависнуть прямо над нужным местом и падать как камень, тормозя двигателем с точностью жонглера, ловящего яйца на тарелку.

Есть, однако, маленькая сложность: повороты под прямым углом противоречат всем принципам пилотирования. «Дельта-вэ» позорно тратится впустую – скорее всего, на корабле для этого не хватит топлива. («Дельта-вэ» на жаргоне пилотов означает «изменение скорости», поскольку в уравнениях греческая буква «дельта» обозначает относительное изменение, а латинская буква «вэ» – скорость. Не стоит также забывать, что скорость включает в себя и направление, и поэтому космический корабль не способен развернуться на сто восемьдесят градусов.)

Я стал заносить в маленький автопилот «вольво» программу того, что напоминало синергическую посадку Армстронга и Олдрина, только в упрощенном варианте. В основном все свелось к тому, что я попросил компьютер автопилота вызвать из долговременной памяти обобщенную программу посадки с окололунной орбиты, он послушно согласился, заявив, что знает, как это делается, и мне осталось лишь ввести данные для конкретной посадки, используя шпаргалку от «Бюджет-джетс».

Покончив с этим, я велел автопилоту проверить введенные данные. Тот с неохотой признал, что получил все необходимое для посадки в Гонконге-Лунном в двадцать два часа семнадцать минут и сорок восемь и три десятых секунды.

Часы компьютера показывали 19:57. Всего двадцать часов назад незнакомец, называвший себя Энрико Шульцем, сел без приглашения за мой столик в «Конце радуги», а пять минут спустя его застрелили. С тех пор мы с Гвен успели пожениться, лишиться жилья, «усыновить» бесполезного иждивенца и, заполучив обвинение в убийстве, бежать, чтобы спасти наши жизни. Весьма насыщенный день – а ведь он еще не закончился.

Я слишком долго прожил в тишине и покое. Ничто не делает жизнь настолько пикантной, как бегство ради спасения своей шкуры.

– Второй пилот!

– Второй пилот слушает!

– До чего же здорово! Спасибо, что вышла за меня замуж.

– Принято, дорогой мой капитан! Взаимно!

Да, это был день везения, чего уж тут сомневаться! Счастливое стечение обстоятельств спасло нам жизнь. В это мгновение Франко наверняка проверял каждого, кто садился на двадцатичасовой челнок, ожидая, когда зарегистрируются доктор Эймс и госпожа Новак, – а мы уже вышли через боковую дверь. Но даже после этого госпожа Удача продолжала раздавать награды.

Каким образом? С орбиты «Золотого правила» проще всего было сесть на Луну, опустившись на линии раздела дня и ночи, – при минимальном потреблении топлива и минимальной «дельта-вэ». Почему? Мы уже находились на этой линии, летя от полюса к полюсу, с юга на север и с севера на юг, и садиться проще всего было прямо на ней, не меняя курса.

Для посадки в направлении восток-запад потребовалось бы сбросить скорость, затем еще больше увеличить «дельту-вэ», совершая дурацкий поворот под прямым углом и наконец начать программирование посадки. Возможно, банковский счет и выдержал бы подобное расточительство, но не космобиль: вполне можно оказаться без топлива, когда под вами будет только вакуум и куча камней внизу. Не слишком привлекательно.

Конечно, чтобы спасти наши шкуры, я был готов сесть на Луне где угодно… но одной из наград от госпожи Удачи стала также посадка в подходящем месте (Гонконг-Лунный) как раз во время рассвета: мы провели бы на орбите всего час в ожидании, когда можно будет дать автопилоту команду на снижение. Чего еще я мог пожелать?

Мы парили над задницей Луны, рифленой, как задница аллигатора. Пилоты-любители не садятся на обратной стороне Луны по двум причинам: 1) горы – по сравнению с ними Альпы могут показаться канзасскими прериями; 2) поселения – там нет ни одного, достойного упоминания. О недостойных упоминания говорить не будем, чтобы не злить их обитателей.

Через сорок минут мы должны были оказаться над Гонконгом-Лунным, как раз в тот момент, когда до него доберется рассвет. До этого времени я мог запросить разрешение на посадку и доверить последнюю, самую сложную ее часть, центру управления полетами (ЦУП), а потом два часа кружить над Луной, постепенно снижаясь. После этого надо было отдаться на волю ЦУПа Гонконга-Лунного, но я пообещал себе оставить ручное управление и отработать посадку самостоятельно, для тренировки. Сколько лет прошло с тех пор, как я в последний раз совершал посадку в безвоздушном пространстве? Кажется, на Каллисто? В каком году? Слишком уж давно!

В 20:12 мы пролетели над северным полюсом Луны, полюбовавшись земным восходом – картина захватывающая, даже если ты видел ее не раз. Мать-Земля пребывала в половинной фазе (поскольку сами мы находились на лунной линии раздела дня и ночи), и ее освещенная половина располагалась слева от нас. Прошло всего несколько дней после летнего солнцестояния, и северная полярная шапка ослепительно сверкала в лучах солнца. Такой же яркой выглядела и Северная Америка, покрытая густыми облаками, кроме части западного побережья Мексики.

Внезапно я понял, что затаил дыхание, а Гвен сжимает мою руку. Я едва не забыл связаться с ЦУПом Гонконга-Лунного.

– «Вольво» Би-Джей-семнадцать вызывает ЦУП Гонконга-Лунного. Слышите меня?

– Би-Джей-семнадцать, подтверждаю. Продолжайте.

– Запрашиваю разрешение на посадку приблизительно в двадцать два семнадцать сорок восемь. Запрашиваю управление с поверхности с возможностью переключения на ручное. Вылетел с «Золотого правила», нахожусь на его орбите, примерно в шести километрах к западу от него. Прием.

– «Вольво» Би-Джей-семнадцать, разрешаю посадку в Гонконге-Лунном приблизительно в двадцать два семнадцать сорок восемь. Переключитесь на тринадцатый спутниковый канал не позднее двадцати одного сорока девяти и будьте готовы передать управление нам. Предупреждение: вы должны запустить стандартную программу спуска с орбиты в двадцать один ноль шесть девятнадцать и выполнять ее в точности. При отклонении более трех процентов по вектору или четырех километров по высоте возможен отказ в приеме управления. ЦУП Гонконга-Лунного, конец связи.

– Принято, – ответил я. – Спорим, ты не догадался, что говоришь с Капитаном Полночь[31]31
  Капитан Полночь (англ. Captain Midnight) – позывной авиатора Джима Олбрайта, героя комиксов, телесериалов и радиопостановок. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть], самым крутым пилотом в Солнечной системе, – добавил я, предварительно отключив микрофон.

Видимо, мне лишь показалось, что я отключил его, – в ответ донеслось:

– А с вами говорит капитан Геморрой, самый мерзкий диспетчер лунной службы управления полетами. Купите мне литр «Гленливета», когда я вас посажу. Если, конечно, вообще посажу.

Я проверил выключатель микрофона – похоже, все было в порядке – и решил не подтверждать прием. Известно, что телепатия лучше всего работает в вакууме… но ведь простой парень как-то должен защищаться от суперменов.

(Например, держать язык за зубами, когда это необходимо.)

Поставив таймер на двадцать один час, я направил машину вертикально вниз и в течение последующего часа наслаждался полетом, держась за руки с новоиспеченной женой. Впереди под нами проплывали невероятные, трагически пустынные лунные горы, выше и острее Гималаев. Тишину нарушали только тихое жужжание компьютера, вздохи воздухоочистителя – и постоянное надоедливое шмыганье Билла. Я отключился от всех посторонних шумов, отдавшись чувствам, которые переполняли мою душу. Ни у Гвен, ни у меня не возникало желания говорить. Счастливая интерлюдия, мирная, словно ручей у старой мельницы[32]32
  «Down by the Old Mill Stream» («По ручью у старой мельницы») – популярная в первой половине XX в. лирическая песня Т. Тэйлора. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть].

– Ричард! Проснись!

– А? Я вовсе не спал.

– Спал, дорогой. Уже двадцать один час.

Гм… и правда. Двадцать один час одна минута. Что случилось с таймером? Впрочем, не важно – у меня было пять минут и ноль секунд на проверку того, вовремя ли стартовала программа спуска. Я нажал кнопку вращения, и аппарат встал горизонтально, брюхом вниз: так проще всего снижаться, хотя можно делать это на спине и даже на боку. В любом случае сопло должно быть направлено против движения, чтобы уменьшить скорость при запуске посадочной программы – с точки зрения пилота, космобиль движется задом, словно птица филлилу[33]33
  Птица филлилу – персонаж фольклора североамериканских лесорубов, летает хвостом вперед.


[Закрыть]. (Но мне больше по душе естественный вид горизонта, поэтому я предпочитаю снижаться «на брюхе», задом наперед.)

Почувствовав, что «вольво» поворачивается, я спросил компьютер, готов ли он запустить программу посадки, используя стандартный код из списка, выгравированного на его корпусе.

Ответа не последовало. Пустой экран. Ни звука.

Я неодобрительно отозвался о его предках.

– Ты нажал кнопку «пуск»? – спросила Гвен.

– Само собой!

Я снова надавил на нее. Экран загорелся, и раздался звук такой громкий, что у меня заболели зубы.

– Как правильно пишется «комфорт»? Умные граждане Луны, страдающие от переработок, перенапряжения и стресса, знают, что правильное название К-О-М-Ф-И-С – «Комфис»! Специалисты рекомендуют «Комфис» тем, кто страдает от повышенной кислотности желудка, изжоги, язвы, спазма кишечника и просто от болей в животе. «Комфис»! Он способен на большее! Производитель – фирма «Тигровый бальзам», Гонконг-Лунный: создатель лекарств, на которые можно положиться! К-О-М-Ф-И-С! Он способен на большее! Спрашивайте у своего врача.

Послышалось визгливое пение, превозносящее прелести «Комфиса».

– Этот чертов ящик не выключается!

– Стукни по нему!

– Гм?

– Стукни по нему, Ричард.

Никакой логики я в этом не видел, но выплеснуть эмоции хотелось, и я с размаху шлепнул по корпусу компьютера. Проклятая железка продолжала извергать бессмыслицу, рекламируя пищевую соду по безумной цене.

– Дорогой, нужно бить сильнее. Электроны – робкая мелюзга, но бывают упертыми. Они должны знать, кто тут главный. Дай-ка я попробую.

Гвен врезала по компьютеру так, что его корпус, казалось, сейчас треснет. На экране тут же появился текст:

«Готов к снижению. Начало отсчета: 21:06:17,0»

Часы компьютера показывали 21:05:42,7.

Я едва-едва успел посмотреть на радар-высотомер (показывавший ровно 298 километров над поверхностью) и на допплеровский счетчик: стало ясно, что мы ориентированы вдоль линии нашего движения – вполне приемлемо для ЦУП… хотя не знаю, что я смог бы сделать за десять с небольшим секунд. Для управления пространственным положением в «вольво» используются не спаренные сопла, а гироскопы: они дешевле двенадцати маленьких двигателей и множества сопутствующей техники, но и работают медленнее.

А потом часы неожиданно показали «время ноль»: двигатель заработал, вдавив нас в сиденья, и на экране появилась программа включений:

21:06:17,0 – 19,0 секунды

21:06:36,0

Двигатель послушно отключился через девятнадцать секунд, даже не закашлявшись.

– Вот видишь? – сказала Гвен. – Нужно просто обращаться с ним жестче.

– Я не верю в анимизм.

– Не веришь? Как же ты обходишься с… извини, дорогой, не важно. Гвен сама обо всем позаботится.

Капитан Полночь не ответил. Не могу сказать, что у меня так уж испортилось настроение, но, черт побери, анимизм – чистой воды суеверие. (Если только речь не идет об оружии.)

Я переключился на тринадцатый канал. Близился момент пятого включения, и я уже готовился передать управление ЦУПу Гонконга-Лунного (капитану Геморрою), когда у нашего драгоценного электронного идиота сдохло ОЗУ – оперативное запоминающее устройство, где хранилась программа посадки. Таблица включений на экране потускнела, дрогнула, сжалась в точку и исчезла. Я лихорадочно нажал кнопку сброса, но ничего не произошло.

Капитан Полночь, конечно, знал, что нужно делать:

– Гвен! – закричал я. – Комп потерял программу!

Гвен замахнулась и стукнула по его корпусу. График включений вернулся – сдохшее ОЗУ, как и лопнувший мыльный пузырь, восстановлению не подлежит, – но компьютер все-таки перезагрузился, и в верхнем левом углу экрана возник вопросительно мигающий курсор.

– Когда следующее включение, дорогой? – спросила Гвен. – И сколько оно продолжается?

– В двадцать один сорок семь семнадцать. Кажется, одиннадцать секунд. Почти наверняка одиннадцать.

– Подтверждаю обе цифры. Введи их вручную, а потом попроси компьютер заново вычислить потерянные данные.

– Сейчас. – Я ввел данные включения. – После этого я готов передать управление Гонконгу.

– Если так, самое страшное позади, дорогой: одно ручное включение, и нами займется ЦУП. Но для надежности все-таки пересчитаем.

Ее тон был куда более оптимистичным, чем мое настроение. Я никак не мог вспомнить, при каком направлении и на какой высоте нас должен перехватить ЦУП. Но времени на беспокойство не оставалось – нужно было задать параметры включения двигателя. Я ввел данные:

21:47:17,0 – 11,0 секунды

21:47:28,0

Я отсчитывал секунды, глядя на часы. Ровно через семнадцать секунд после 21:47 я вдавил кнопку пуска. Запустился двигатель, то ли от нажатия кнопки, то ли по команде компьютера. Ровно через одиннадцать секунд я отпустил кнопку.

Двигатель продолжал работать.

«…бегай кругами, погромче крик!»

«Бегай кругами и громче кричи!» Я пошевелил кнопку пуска – нет, ее не заело. Я стукнул по корпусу. Рев двигателя не смолкал, нас все сильнее вдавливало в сиденья.

Гвен протянула руку и отключила питание компьютера. Двигатель внезапно затих.

Я попытался унять дрожь.

– Спасибо, второй пилот.

– Да, сэр.

Взглянув в иллюминатор, я решил, что поверхность Луны чуть ближе, чем хотелось бы, и проверил показания радара-высотомера. Девяносто с чем-то – третья цифра постоянно менялась.

– Гвен, мне кажется, мы летим не в Гонконг-Лунный.

– И мне тоже.

– Теперь проблема в том, чтобы посадить эту колымагу, не разбив ее.

– Согласна, сэр.

– Так где же мы? Хотя бы приблизительно. Чудес я не жду.

Впереди – вернее, позади, поскольку мы все еще тормозили, – простиралась такая же неровная и каменистая местность, как и на обратной стороне Луны. Совсем неподходящая для аварийной посадки.

– Может, развернемся? – предложила Гвен. – Если увидим «Золотое правило», поймем хоть что-нибудь.

– Ладно. Посмотрим, реагирует ли машина. – Взявшись за ручку позиционирования, я задал разворот на сто восемьдесят градусов, в ходе которого космобиль вновь перевернулся вверх ногами. Поверхность заметно приблизилась. Слева и справа тянулась линия горизонта, но небо находилось «внизу», что слегка раздражало… Так или иначе, мне всего лишь хотелось взглянуть на свой бывший дом, станцию «Золотое правило». – Видишь станцию?

– Нет, Ричард.

– Она должна быть где-то над горизонтом. Ничего удивительного: в последний раз она находилась довольно далеко, а последнее включение было неудачным – слишком долгим. Так где же мы?

– Когда мы пролетали над тем большим кратером… Аристотеля?

– Не Платона?

– Нет, сэр. Платон, по всей видимости, западнее нашей траектории, и все еще в тени. Возможно, это незнакомый мне лунный цирк… но, судя по довольно ровной площадке к югу от нас, мне кажется, что это Аристотель.

– Гвен, не важно, Платон или Аристотель: я попробую посадить наш тарантас на ту ровную площадку. Довольно ровную. Или у тебя есть идея получше?

– Нет, сэр. Мы падаем. Если мы разгонимся, чтобы выйти на круговую орбиту на этой высоте, нам может не хватить топлива для посадки. Мне так кажется.

Я посмотрел на датчик топлива – из-за последнего ошибочного включения немалая часть доступной «дельты-вэ» пропала впустую. Пространства для маневра не оставалось.

– Похоже, ты права. Будем садиться. Посмотрим, сумеет ли наш дружок рассчитать параболическую траекторию спуска для этой высоты. Я намерен полностью сбросить скорость и дать ему свободно падать, как только мы окажемся над ровной площадкой. Что скажешь?

– Гм… надеюсь, нам хватит топлива.

– Я тоже. Гвен?

– Да, сэр?

– До чего же мне было здорово с тобой, милая!

– О да, Ричард!

– Эм… кажись, я больше не могу… – сдавленно проговорил Билл.

Я разворачивал машину, вновь переводя ее в позицию для торможения.

– Тихо, Билл, сейчас не до тебя!

Высотомер показывал восемьдесят с небольшим – сколько времени займет падение с восьмидесяти километров при ускорении в одну шестую g? А если снова включить компьютер автопилота и спросить его? Или посчитать в уме? Вдруг компьютер опять запустит двигатель, если подать на него питание?

Лучше не рисковать. Что даст приблизительный расчет падения по прямой? Так, посмотрим… расстояние равно половине ускорения, умноженного на квадрат времени, все это в сантиметрах и секундах. Значит, восемьдесят километров – это будет… гм… восемьдесят тысяч… нет, восемьсот… нет, восемь миллионов сантиметров.

Одна шестая g… нет, половина от ста шестидесяти и двух тысячных. Переносим в другую часть и берем квадратный корень…

Сто секунд?

– Гвен, сколько осталось до столкновения?

– Около семнадцати минут. Я округлила в уме.

Быстро пошевелив мозгами в очередной раз, я понял, что с учетом направленного вперед вектора скорости мой «приблизительный расчет» и близко не лежал с реальностью.

– Что-то около того. Наблюдай за допплером – я слегка сброшу скорость. Только проследи, чтобы я не уменьшил ее до нуля: может, придется кружить над поверхностью.

– Есть, шкипер!

Я включил питание компьютера, двигатель тут же заработал. Через пять секунд я отключил питание. Двигатель всхлипнул и смолк.

– Чертовски сложный способ управляться с дроссельной заслонкой, – мрачно проговорил я. – Гвен?

– Ползем еле-еле. Можно развернуться, чтобы посмотреть, куда мы летим?

– Конечно.

– Сенатор…

– Билл, заткнись! – Я снова развернулся на сто восемьдесят градусов. – Видишь впереди красивую ровную лужайку?

– С виду она ровная, Ричард, но мы в семидесяти километрах от нее. Что, если спуститься пониже, прежде чем полностью сбросить скорость? Чтобы видеть скалы?

– Разумно. Пониже… а насколько?

– Гм… как насчет одного километра?

– Достаточно низко, чтобы услышать шорох крыльев ангела смерти. Сколько секунд до столкновения? Я имею в виду, при высоте в один километр?

– Гм… квадратный корень из тысячи двухсот с небольшим. Будем считать, тридцать пять секунд.

– Ладно. Продолжай следить за высотой и местностью. Примерно на двух километрах я начну сбрасывать скорость. Должно остаться время, чтобы развернуться еще на девяносто градусов, хвостом вниз. Гвен, не надо было сегодня вылезать из постели.

– Я пыталась сказать об этом, сэр. Но я в вас верю.

– Что значит вера без дел?[34]34
  Аллюзия на библейскую цитату «Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его?» (Иак. 2: 14).


[Закрыть] Жаль, что я не в Падуке[35]35
  Падука – город в штате Кентукки, известный, в числе прочего, сражением во время Гражданской войны.


[Закрыть]. Время?

– Примерно шесть минут.