Текст книги "Трусливый ястреб"

– Он говорит, что, когда мы заберемся глубже на север, в зонах высадки будет хватать места на один или два вертолета за раз. Конги выкопают там яму и замаскируют ее кустами. Во время нашей огневой подготовки там спрячется пара человек. Они переждут обстрел и словят нас на подлете, стреляя из пулеметов прямо по кабинам, – тихо объяснил Нэйт.

Казалось, будто он прошел какую-то специальную подготовку, которая позволяла ему мириться с существованием подобных вещей даже без намека на страх. У него даже была книга, поддерживающая все его теории. Он не предложил способов обхода этой ловушки, поэтому я решил высказать свою версию:

– И как нам быть в таком случае? Как обойти ловушку?

– Никак. Разве что глядеть в оба и искать подозрительные кусты в зоне высадки, – ответил он, словно речь шла об очередном ключевом маневре, который нам, сопливым новичкам, предстояло освоить, в то время как опытные бойцы только и делали, что выглядывали подозрительные кусты на подлете.

Я подумал о зонах высадки, пытаясь вспомнить какие-нибудь кусты. Мне вспомнились растерянность, запах пороха, вопли ворчунов, безумие в канале связи. Но кусты? Кусты волновали меня меньше всего. Как вообще можно держать все это в голове? Какой неусвоенный урок окажется для меня смертельным?

– Да уж, за всем не уследишь, – произнес я в надежде, что мои собеседники посоветуют мне расслабиться насчет кустов ввиду готового решения.

– Ага, – согласился Реслер. – Помнишь ту гигантскую растяжку, Боб?

– Да, – я закурил третью пачку. – Расскажи Нэйту.

– Боб летел в другой машине, но мы оба видели ее. Уже собирались приземляться, как пилот боевой вертушки сказал, что видит нечто подозрительное.

– Это было в прошлом месяце? – перебил Нэйт.

– Ага. Когда ты рассказал про кусты, я вспомнил, что в упор не видел, куда указывал тот пилот. Я все понял, только когда он спросил нас, видим ли мы проволоку или тетиву, натянутую поперек зоны высадки. И тут уж я ее увидел.

Луна изредка показывалась между облаками, освещая ухмыляющееся лицо Гэри.

– Парень сказал: «Смотри», и нырнул к поляне, пока мы кружили вокруг. Он пальнул ракетой в самый центр, и взрыв порвал тетиву. Внезапно над поляной просвистела большая палка или жердь, как огромная стрела. Вшшш! Я обалдел!

Мы с Гэри рассмеялись, но Нэйт лишь пыхнул трубкой.

Он неожиданно поднялся, выбил ладонью трубку и запихнул ее в нагрудный карман, оставив чашу торчать снаружи.

– Что ж, парни, вам надо развивать такие же наблюдательные способности, как у этого пилота боевой вертушки, если вы хотите выжить на войне.

С этим бесценным дружеским советом, который вызывал вопросы, он развернулся и ушел.

– Спокойной ночи.

Он растворился в ночи, чтобы наведаться к другим.

Я был занят сбором мусора, оставшегося после ужина, когда Гэри произнес:

– Слушай, не могу понять, чем меня напрягает этот парень. Может, дело в трубке? Мой отец не доверял людям, которые курили трубку.

Дождь шел всю ночь. Мы забились в «Хьюи» вчетвером, пытаясь заснуть. Двери грузового отсека были открыты для вентиляции. Я лежал на животе лицом к открытой двери, используя скатанную полевую рубашку в качестве подушки. Лиз лежал на спине у другой двери, натянув полевую куртку на лицо. Ричер ворочался на натяжной нейлоновой скамье у наших ног. Пулеметчик наполовину сидел, наполовину лежал, прислонившись к стенке кармана за своим пулеметом. Он сильно склонил голову вперед, упираясь подбородком в грудь. Можно было подумать, что Ричеру досталась лучшая постель. Как бы не так. Скамья была предназначена для четырех отдельных комплектов ягодиц, а не одного растянувшегося тела. Алюминиевые перегородки, которые обычно разделяли сидящих людей, упирались в кости любого бедняги, которому приходилось там спать. Но альтернативы не было. Дождь загнал нас внутрь, потому что у нас не было палаток.

Я не мог уснуть. Воздух был тяжелым и сырым. Дождь не охлаждал его, а лишь насыщал влагой. Изредка на пол срывались капли воды, разбиваясь у моего лица и брызгая прямо на нос. Я передвинулся к открытой двери в надежде, что дождь отпугнет комаров. Средство от комаров, которым со мной поделился Ричер, работало только первые несколько минут, а затем теряло свой эффект.

– Эй, Ричер, – зашептал я. – Не спишь?

– Уфф, угу, – его угрюмый голос отчетливо передавал всю муку, которую он испытывал на скамейке.

– Можно еще твоего средства от комаров?

– Уфф, угу, – он сел в лунном свете, достал пластиковую бутылку из нагрудного кармана, протянул мне и со вздохом улегся обратно.

Средства еле хватило. Я выдавил несколько капель на ладони и потер их друг об друга. Протер лицо. Если комары не будут липнуть к лицу, я смогу поспать. Я размазал остатки средства по волосам и рукам и глянул на Лиза. Он лежал, накрывшись курткой, и спал. В облачном лунном свете я посмотрел на часы: два ночи. Я поднес бутылку к Ричеру. Он молча поднялся и забрал ее.

Стоило мне улечься обратно, как вдали послышалась стрельба. Она продолжалась всего минуту, затем все стихло. Возможно, какой-нибудь ворчун перенервничал. А может, это начало атаки. Я представил, как расположение нашей роты выглядело с воздуха. Тридцать два черных силуэта вертолетов на светлом фоне земли. Ворчуны располагались по периметру лагеря, одни прятались в походных палатках, пытаясь заснуть, другие пялились в серую листву и бодрствовали. Представляя себе эту картину, я не мог решить, что хуже – волна бегущих в атаку вьетконговцев или минометный обстрел.

Комар укусил меня в шею и вернул обратно на промозглый алюминиевый пол. Черт бы побрал эти злобные мелкие комариные мозги! Я решил подумать о том, как я ненавижу комаров, в надежде, что мысли начнут источать ненависть и отвращение, которые отпугнут весь гнус. Некоторое время я думал о том, как буду пытать комаров, отрывать им крылья, расплющивать головы, выдергивать ноги, и они перестали кусать меня! Правда, они улетели прочь. Может, я сделал великое открытие? Нам больше не придется принимать таблетки против малярии? Сильная ненависть отгоняет комаров? А что будет, когда я засну? Они вернутся? Конечно. И с подкреплением. Что нам надо сделать, размышлял я, так это созвать собрание, митинг и сосредоточиться на ненависти к комарам всем вместе одновременно. Мы могли бы согнать их в одну огромную стаю, стаю перепуганного гнуса. Я представил, как тянусь к этой стае, хватаю целую горсть комаров и сжимаю кулак. Их крики ужаса и мольбы о пощаде заставили меня улыбнуться. Я потянулся еще за одной горстью.

Меня разбудил запах кофе. Лиз уже встал. Я поднялся и огляделся. Ричера не было. На часах было пять тридцать. Я поморгал с минуту, пока мозг пытался присоединиться к пробуждению организма. Лицо чесалось. Руки чесались. Комары победили.

Лиз сидел на корточках со своей стороны «Хьюи» и кипятил воду. Поверх его головы мне было видно, как лагерь приходит в движение. Маленькие оранжевые язычки пламени заплясали, и серые тени начали двигаться по унылой камуфляжной раскраске вертолетов в утренней дымке.

Я вывалился из своей двери, обогнул вертолет по пути к Лизу, и через несколько минут у меня уже закипал собственный кофе. К семи ноль-ноль мы все позавтракали, выпили кофе, выкурили по сигарете, провели осмотр вертолетов и были готовы убираться к чертовой матери из лагеря. Три часа спустя экипажи все еще болтались возле своих «Хьюи», дремали или осоловело пялились в никуда, как я.

Фэррис и Шейкер собрали нас на брифинг.

Боевые действия в Долине Счастья прекратились. Вьетконговцы ускользнули прочь под покровом ночи. Пулеметы пятидесятого калибра тоже замолчали. Возможно, их уничтожили, хотя на земле не осталось никаких следов, по словам ворчунов. Все действия были отложены до лучших времен.

Нам с Лизом и еще семи экипажам предстояло провести целый день, занимаясь перевозкой задниц-и-хлама (людей и оборудования) между подразделениями. Остальных отправили домой, копать траншеи и выкорчевывать пеньки.

Как по мне, это были хорошие новости. Я надеялся, что вьетконговцы продолжат двигаться в том же направлении. И я готов был заниматься чем угодно, только не уничтожением пеньков необъятных размеров.

Когда мы закончили развозить припасы по разведгруппам, на улице стемнело настолько, что пришлось включить посадочные огни. Я парил над неровной территорией третьего ряда, выискивая пустое место для стоянки. Я миновал несколько мест с номерами других рот. Теперь в начале каждого стояночного места лежала перфорированная стальная плита с нарисованным номером подразделения. Когда я наконец отыскал пустое место с нашим номером, оказалось, что мы на полмили улетели от территории роты.

По пути к стоянке Лиз вызвал оперативный штаб, и за нами выслали небольшой грузовик. Мы вернулись самыми последними, как сообщил водитель.

Солнце давно уже село, но на западе до сих пор оставался легкий румянец. Холодный свет фонарей отражался в дорожной слякоти. Мы вчетвером сидели под брезентом, натянутым над кузовом грузовика, наблюдая за исчезающими из вида «Хьюи», пока машина буксовала по грязи.

Когда грузовик остановился перед штабной палаткой, мы вылезли наружу и попрощались с Ричером и пулеметчиком, которым предстояло тащить два вертолетных пулемета обратно в оружейную палатку. Мы с Лизом направились к палатке, чтобы отдать лист бортового журнала, на котором красовалось двенадцать записей в столбик. Штабные офицеры использовали этот лист для учета летных часов пилотов, членов экипажа и самих машин.

– А вот и наши опоздавшие, – капитан Оуэнс изобразил фальшивую радость.

– Мы не опоздали, – возразил Лиз. – Просто задание затянулось.

– Шучу, Рон, – ответил Оуэнс без улыбки.

Лиз протянул офицеру наш исписанный путевой лист.

– Я просто сильно устал.

– Горячий паек – вот что нам сейчас нужно, – добавил я.

– Эмм, – протянул Оуэнс. – Столовая закрылась час назад. – Он выглядел смущенным.

– Повар отложил для нас что-нибудь? – спросил Лиз.

– Надо спросить у него, – произнес Оуэнс, запинаясь.

Он забыл попросить повара отложить нам еды, но ему и в голову не пришло извиниться. Мы рассвирепели. Ладно бы он признал ошибку, но нет, пытался отвертеться. В подразделении пилотов штурмовой авиации Оуэнс и его дружок, мистер Уайт, были единственными пилотами, не принимающими участия в боевых вылетах.

На следующее утро мы столкнулись с крайне угнетающим примером отвратительной работы системы сбора разведданных. Мы с Лизом шли последним вертолетом в строю из шестнадцати «сликов». Весь батальон загрузили пехотинцами и подняли в воздух, им предстояло окружить отряд вьетконговцев, которые, по сведениям нашей разведки, направлялись через Долину Счастья в долину Бонг Сон ближе к берегу.

Миновав перевал, мы свернули в сторону северной части долины. Пройдя двадцать миль, три роты «сликов» разделились, чтобы приземлиться на разных участках вокруг цели. Наше сопровождение в виде боевых вертолетов также разбилось для прикрытия на три группы.

Пока строй снижался для захода на посадку, я смотрел вперед, выискивая зону высадки. Никаких деревьев или холмов на этот раз: голая земля, высохшие рисовые поля, песчаная равнина с клочками травы. Сложно было поверить в то, что отряд вьетконговцев мог скрываться в таком месте.

Головные машины подлетели ближе, и пулеметчики открыли огонь через двери. Их трассеры впустую били по земле.

На высоте в сотню футов, примерно в одной миле от одиноко стоящего дерева я заметил две фигуры, которые мчались к дереву по песку. Более тридцати пулеметов пытались попасть по ним.

Когда мы приблизились настолько, что я мог разглядеть песок, разлетавшийся у них под ногами, один из бегущих уронил свою винтовку и развернулся, чтобы подобрать ее. Он лихорадочно озирался. Небо наполнилось трассерами, летящими в его сторону. Едва он дотянулся до винтовки, песок под его ногами вскипел, и он в рое пуль полетел вниз. Должно быть, умер еще до того, как коснулся земли.

Его до смерти перепуганный товарищ продолжал бежать. Пока мы летели за ним, к общему стрекоту подключилось еще больше пулеметов. Я с изумлением наблюдал, как вокруг бегуна бурлит песок.

– Сдавайся! – заорал я. – Сдавайся, тупой ублюдок!

Поняв, что ему не дотянуть до дерева, он нырнул в единственное доступное укрытие – небольшую песчаную яму. Бортовые пулеметчики из всех окружающих машин вспахивали землю вокруг него, но Лиз не разрешал нашим стрелкам открывать огонь. Гребаный тупоголовый гук, самый храбрый человек, которого я когда-либо видел, лежал с винтовкой в руках и целился в весь наш воздушно-десантный батальон, не замечая вспышек вокруг себя. Возможно, даже сделал пару выстрелов перед тем, как его разорвало на куски.

Результат всего вылета? Пара вьетконговцев. Такое ощущение, что группа разведки изучала карты вверх ногами. Коннорс предположил, что разведчики черпали свои сведения из контрабандных китайских печений с предсказаниями.

В письме к Пейшнс от 15 октября я рассказал о том, как Нэйта подбили во второй раз. Они с Кайзером летели вдоль Трассы-19, занимаясь развозкой задниц-и-хлама, как вдруг случайная пуля, попавшая в двигатель, двинула их к земле. Райкер с Готлером сразу проследовали за ними и подобрали их у трассы. Перед тем как вылететь обратно, они сняли с подбитого «Хьюи» радиостанции и пулеметы, чтобы не дать вьетконговцам пополнить растущую коллекцию американского снаряжения. Нэйт гордо пыхтел трубкой, рассказывая про свое приключение. Ему снова удалось обмануть смерть. Все сошлись в одном: история могла закончиться плачевно, если бы не вторая машина, шедшая позади. Я решил держаться как можно выше даже в безопасных зонах.

Я также упомянул (или горько поплакался) о том, что меня выкинули из запланированного отпуска в Сайгон. План был прост: когда вертолеты нуждались в дополнительном обслуживании, пилотам выпадал шанс заглянуть в Сайгон хотя бы на денек. Перегоняя вертолеты по очереди на большую техническую авиабазу Тон Сон Нхут в Сайгоне, каждый пилот в определенный момент имел возможность съездить в город. Эти поездки длились от одного до трех дней.

Мое имя внесли в списки участников следующей поездки. Однодневный отпуск. На радостях я успел за несколько часов собрать вещи, заставить Марстона подровнять мой ежик и собрать список покупок со всех желающих из палатки. Я был счастлив убраться прочь из Кавалерии, хотя бы на день.

Но план изменился. Поездку продлили до трех дней. Кто-то посчитал, что новоиспеченный уорент-офицер не заслуживает подарка в виде трехдневного отпуска, поэтому управлять вертолетом поставили двух капитанов. Фэррис был крайне недоволен внезапной сменой экипажа. Вероятно, к этому решению был причастен Уильямс, командир, которого я впечатлил своей стрельбой по приборной доске вертолета.

Пока два капитана поднимались в небо, я схватился за топор и присоединился к рабочей бригаде в зоне «Гольф». Мое мнение о командире нашей роты сильно ухудшилось.

* * *

17 октября Уильямс допустил меня до правого кресла. Допуск к правому креслу означал, что я набрался достаточно опыта в полетах на «Хьюи» и воздушно-десантных операциях, чтобы стать командиром экипажа. Без пяти минут старый вояка. Остаток дня я не обращал внимания на грязь и пыль, вкалывая на участке роты.

Пришло время очередной поездки в отпуск в Сайгон, и на этот раз отправили нас с Райкером. Трехдневная поездка.

Вместо того чтобы лететь напрямую двести пятьдесят миль над территорией вьетконговцев на неисправном «Хьюи», мы сперва отправились в Куинён и повернули там на юг, намереваясь пробраться вдоль берега к Вунг Тау. Оттуда до крупного города было всего двадцать миль.

Мы шли на высоте пять тысяч футов, где был прохладный воздух и куда уже не долетали пули, – идеальный двухчасовой полет. Мы оба предвкушали прогулку по Сайгону, все-таки простым парням иногда улыбается удача. Бортмеханик и пулеметчик тоже были счастливы. Мы перебрасывались шутками по внутренней связи и обсуждали, чем займемся в городе. В такие моменты даже Кавалерия переставала напрягать.

Пока мы шли на малой высоте над городом по направлению к Тон Сон Нхут, Сайгон казался морем жестяных крыш, простирающихся на мили вперед. Пока мы парили в ста футах над их лачугами и садами, люди снизу махали нам руками.

– Видишь? – спросил я. – Видишь, это нам машут!

– И что? – отозвался Райкер.

– Они явно рады нас видеть. Они наверняка слышали о том, как мы лезем из кожи вон, подставляя задницы под огонь. Эти счастливые и благодарные люди окажут нам теплый прием, когда мы приземлимся.

– Уж наверняка, – закивал Райкер.

Мы оставили «Хьюи» на технической базе, прыгнули в такси и стали вожделенно разглядывать пейзажи по пути в город. Водитель явно раньше летал в рядах камикадзе. Его техника обгона была проста: он ложился грудью на гудок, скакал из полосы в полосу и шел до последнего. Кодекс камикадзе не позволял отступать ни при каких обстоятельствах.

Нас поселили в гостиничном номере с облупленной краской на стенах, без окон, зато с унитазом в душевой. По сравнению с запрелыми палатками и земляными полами нашего лагеря все выглядело просто роскошно.

Мы приняли душ и облачились в мятую гражданскую одежду. Никакой формы вне службы! У меня была пара коричневых хлопковых брюк и зеленая клетчатая рубаха. Свободная мятая белая футболка подчеркивала веснушки Лена, как и всю его нескладную фигуру. Впервые за два месяца мы надели хоть что-то кроме полевой формы. Да и увидели тоже.

– Осмотримся? – предложил я.

– Пойдем.

Я открыл дверь ровно в тот момент, когда мимо проходил молодой второй лейтенант. Он остановился, молча прислонился к дверному косяку и заглянул внутрь.

– Так себе номерок, – сказал он.

– Тебе не нравится гостиница? – спросил я.

– Не, я не о том, – улыбнулся он. – Я живу здесь. Просто ни разу не видел этот номер. Он довольно паршивый.

– Лично меня устраивает, – вступился Райкер.

– Для перепихона на ночь сойдет, ну или для рядовых. Но обычно я такие местечки стараюсь не покупать.

– Покупать? – переспросил я.

– Ага. Я покупаю и сдаю в аренду гостиницы и квартиры для армии. Я офицер по недвижимости.

– Офицер по недвижимости?! – я был поражен.

– Ну, – подтвердил он. – Кто-то же должен этим заниматься… Парни, вы же из Кавалерии?

Я подумал, что он заметил нашивки с лошадьми на нашей форме, пока мы заселялись.

– Да, как ты угадал? – спросил Райкер.

– Подглядел на стойке, – он ухмыльнулся. – Сдается мне, у вас там в горах жаркая обстановочка. Мы только и слышим здесь о Кавалерии. У нас здесь скучно. Никаких боев.

На нем была накрахмаленная форма для джунглей, на ногах красовались начищенные сапоги. Из-за нехватки ни того ни другого у нас не было. Мои армейские сапоги начали гнить прямо на ногах, поэтому я искал себе новую пару.

– Ты сможешь купить форму и сапоги в Сайгоне? – спросил я.

– Купить? – он удивленно посмотрел на меня. – Думаю, да. Но мне мои выдали. Вам разве не выдали форму для джунглей в Кавалерии?

Он помолчал.

– Спускайтесь-ка в мой номер, я вам покажу кое-что. Вы же все равно собирались выходить?

В его номере мы увидели двенадцать комплектов формы для джунглей, которые были аккуратно развешаны на одинаковом расстоянии друг от друга по стойке для одежды, аккуратнее, чем в шкафу курсанта офицерского училища. Под комплектами формы на полу стояли две пары сапог для джунглей.

– Вам все это выдали? – я не скрывал своих чувств.

– Конечно. Насколько я знаю, нам досталось больше, чем надо. Не пойму, почему вам ничего не выдали в Кавалерии. Уверен, скоро все получите, – он улыбнулся, но никто из нас не улыбнулся в ответ. – Ладно, а что скажете про этот номер, он же лучше вашего? В вашем унитаз или очко?

– В душевой комнате стоит унитаз, – ответил я.

– Уже хоть что-то. Ненавижу сидеть над очком. А вы? – спросил он.

Мне не приходилось пользоваться очком, поэтому я не мог ему ответить.

– Ну, – начал я. – Мы привыкли к сортирам снаружи.

– Ага, – перебил меня Райкер. – Срем в распиленные пятидесятипятигаллоновые бочки. Когда они переполняются, поливаем дерьмо керосином и сжигаем. Пахнет отвратно.

– Мать твою, – он был впечатлен. – Да вы, парни, и вправду не пальцем деланные. Я вам жутко завидую. Самый центр событий! Не сидите сложа руки, – он остановился. – Впрочем, – продолжил он, – кому-то же нужно торчать здесь и заниматься хренью.

– Советую этим уродам прекращать посылать нас в Сайгон! – воскликнул Лен, когда мы вышли из гостиницы. – Если они не прекратят, то слухи про гребаную выдуманную нехватку формы сыграют с кретинами злую шутку!

– Согласен! – поддержал я. – Начнется общий бунт, и все дезертируют.

Я засмеялся.

– Я сам готов. Черт возьми, я дезертирую прямо сейчас, чтобы избавить себя от необходимости возвращаться в лагерь и устраивать бунт.

– Я тоже готов! – орал Райкер. – Я дезертир!

Мы расхохотались. Вьетнамцы обходили нас по тротуару и нервно улыбались, я уверен, что в их представлении мы были двумя пьяными, близкими к белой горячке американцами. Счастье вскружило нам голову, и мы поспешили к стоянке велорикш на перекрестке, распевая во все горло: «Мы дезертиры, мы дезертиры, мы дезертиры…», до тех пор пока нас не впустили на заднее сиденье одного из этих такси на педальной тяге.

Лен протянул водителю клочок бумаги с названием гостиницы, где располагался дом офицеров. Насколько я помню, это было в гостинице «Международная». Молодой водитель велорикши взглянул на бумажку и кивнул.

Он без устали крутил педали, не касаясь задницей сиденья.

– А он в хорошей форме, – отметил я. – Наверное, по ночам за Вьетконг воюет.

Синий автобус ВВС США проплыл мимо. Перед каждым окном у него были установлены защитные сетки.

– Да, гранату внутрь им не закинешь, – произнес Райкер.

Внезапно я осознал, что на заднее сиденье нашего такси можно было с легкостью закинуть сколько угодно гранат. Эта мысль заставила меня напрячься. Слишком много врагов вокруг. Я уже собрался линять из этого Восточного Экспресса, как вьетконговец-водитель с улыбкой повернулся к нам. Мы остановились. Должно быть, он прочитал мои мысли.

– Да ва но хай, – или что-то вроде того произнес он.

Я перевел эту фразу как «вот и все, джай, твоя умирать!». На самом деле он сказал, что мы прибыли. Мы с Леном вылезли наружу и расплатились с ним. Он взял деньги и покатил прочь – не иначе как за боеприпасами.

Мы миновали караул военной полиции Армии Республики Вьетнам у входных дверей. Поднявшись на неторопливом эскалаторе наверх, оказались под темнеющим небом на открытой террасе, на самой крыше гостиницы. Часть гостиницы служила казармой для американских офицеров, которые дислоцировались в городе, а садик на крыше относился к их клубу. Великолепный ночной Сайгон раскинулся за низким парапетом.

За четвертак в баре наливали все, что попросишь. Гражданские и служивые сновали вокруг откуда-то взявшихся белых дамочек. Они много пили и громко разговаривали. Их голоса меня сильно напрягали. Как они только не думают о том, что такая безалаберность может спровоцировать вражеский огонь?

Когда по моим венам побежал бурбон, я начал проще относиться к окружающей обстановке. Опьянев, расслабившись и проголодавшись, мы с Райкером уселись за столик с видом на город. Мы заказали стейк с кровью и печеный картофель со сметаной, к ним шла огромная порция салата из свежего хрустящего латука и сочных помидоров, которые словно были выращены на ферме рядом с моим родным городом во Флориде.

События оставшейся части вечера потерялись в памяти. Я знаю, что мы оба сильно напились. По правде говоря, я напился в разы сильнее, потому что Райкер как минимум помнил путь до гостиницы.

Вскочив рано утром на следующий день, мы отправились в гарнизонный магазин на военно-морской базе, чтобы закупить всякого барахла по просьбам парней из лагеря. Для воинов Сайгона сделали полноценный универмаг. Товар там был качественней и дешевле, чем во многих спецмагазинах Америки, – фотоаппараты «Никон» за сто пятьдесят баксов. Катушечный магнитофон «Робертс» за сто двадцать баксов. Там были шмотки, инструменты, консервы, книги и даже упаковки женских прокладок.

Райкер предложил вечером снова отправиться в тот ресторан, где мне так понравилось вчера.

– Вчера? – я не понимал, о чем он говорит.

– Ну да. Помнишь, сколько улиток ты сожрал?

– Да я никогда и не ел улиток, – заявил я.

Но в голове просыпались смутные воспоминания.

– Может быть, только вчера вечером ты съел около тридцати. А еще там девчонка, которая тебя любит.

– Девчонка? Слушай, Лен, я вполне женатый человек.

– Да я тоже, – он ухмыльнулся. – Но у меня встает, даже когда я далеко от дома. Тем более не обязательно трахать всех подряд, ты же сам знаешь. С девчонками бывает приятно посидеть, поболтать ради разнообразия.

После ужина тем вечером меня сильно скрутило. К полуночи я уже не отрывался от унитаза. Лен отвез меня в военно-морской госпиталь, где мне диагностировали дизентерию. Оставшиеся сутки своего отпуска я провел, валяясь в постели.

На следующее утро я уселся в «Хьюи» в крайне скверном состоянии. Я летел в качестве пассажира на переднем сиденье, и пока Лен управлял вертолетом, я с нарастающей тоской провожал взглядом жестяные крыши, постепенно переходящие в рисовые поля и джунгли, по мере того как мы приближались к высокогорью и лагерю Кавалерии.

22 октября один общественно-политический журнал опубликовал исключительно оптимистическую заглавную статью о том, как обстоят дела во Вьетнаме. Журнал вышел в тот момент, когда мы с Леном были в Сайгоне. Его прочли абсолютно все. В статье, написанной для нас и для всех американцев, кратко описывались успехи нашей армии во Вьетнаме. Три месяца назад Вьетконг готовился к решающему удару, а Южный Вьетнам готовился сдаваться.

Но теперь Южный Вьетнам, опьяненный ощущением собственного достоинства и могущества, излучал уверенность – невероятные перемены в сравнении с прошлым летом. Причина этого удивительного поворота событий заключалась в одной из самых быстрых и крупных боевых экспансий за всю историю военных столкновений. Я снова прочитал о том, как мы вырубали кусты и пеньки одними мачете, чтобы наши вертолеты не поднимали пыль на взлетно-посадочной площадке. Дабы у нас не возникло ощущения, что нас готовят к трудоустройству в департамент парков Южного Вьетнама, в статье рассказывалось о том, как мы сражаемся за Долину Счастья в количестве двух тысяч пятисот человек.

Статья заканчивалась шпилькой в сторону коммунистов, сделавших Южный Вьетнам первой фишкой домино в цепочке под названием Юго-Восточная Азия. Теперь, по мнению авторов, у коммунистов должны были возникнуть сомнения. Соединенные Штаты приняли вызов, поэтому не только Южный Вьетнам, но и все страны Юго-Восточной Азии будут постепенно усиливаться благодаря наращиванию количества знаменитых американских технологий, средств и солдат. Даже заурядный процесс высадки пехотинцев в Куинёне был описан в статье как наплыв брутальных и бесстрашных новобранцев, высыпавших на берег из целой флотилии транспортных судов.

В статье не говорилось ни слова о нашей эффективности. При всей маневренности войск ситуацией заправляли вьетконговцы. Мы сражались по их правилам.

Общий тон статьи создавал впечатление, от которого было сложно избавиться. Даже я начал верить в то, что проблемы были только у Кавалерии, что в целом наши дела шли в гору.

Примерно в одно время с выходом этой статьи, 19 октября началась осада небольшого лагеря Плейме, который находился в шестидесяти милях к западу от нас, в долине Йа-Дранг. В тот момент атака казалась чем-то незначительным, однако впоследствии ей суждено было стать событием, которое привело к одному из самых масштабных сражений между Кавалерией и Армией Северного Вьетнама.

Джон Холл проводил большинство своих вечеров, напиваясь с Джимом Стортером. Но, в отличие от Джима, Джона никогда не видели отсыпающимся от похмелья в шкафчиках для одежды или картонных коробках в палатке-кладовой. Они пили по разным причинам. Стортер искал утешение на дне стакана, потому что его жена трахалась в Штатах со всеми подряд, пока он уворачивался от пуль вьетконговцев. Проблемы Джона находились во Вьетнаме. Он полагал, что Кавалерия испытывала его судьбу на прочность, пытаясь доказать эффективность воздушно-десантных маневров. После нескольких первых вылетов он решил, что если его не убьют вьетконговцы, то это обязательно сделает Кавалерия.

– Нам нельзя садиться в горячих зонах, Мэйсон.

Как-то вечером Джон уселся рядом с моей койкой, прислонившись спиной к палаточной стойке.

– В Одиннадцатой воздушно-десантной нас учили перевозить пехоту и припасы из одной безопасной зоны в другую. А сейчас мы садимся в таком пекле, что можно подумать, будто мы летаем в бронированных крепостях или типа того. Черт, да у нас даже бронежилетов нет!

– Как же нам избежать опасных зон высадки? – спросил я.

– Надо высаживать пехоту рядом с боем, а не в самой его середине. От этого страдаем не только мы, но и сами пехотинцы.

– Похоже, вьетконговцы всегда знают, где мы будем высаживаться, – возразил я. – Ты видел эти огромные палки в последней зоне высадки?

Недавно мы приземлились в зоне, утыканной сотнями десятифутовых жердей. За день до высадки эта поляна была пустой.

– Откуда нам знать, что они не просекут наше решение приземлиться подальше?

Джон глотнул скотча из фляги и протянул ее мне. Я отказался.

– Смотри, вьетконговцы сидят в точке «икс». Пока они там, они знают, что американцы могут приземлиться рядом с ними в любую минуту. Командир вьетконговцев, находясь в точке «икс», посылает часть своих ребят следить за всеми ближайшими полянами, которые, по его мнению, годятся нам для высадки. Он даже может начать сражение, чтобы затянуть нас в ловушку. Это хорошая стратегия. Если мы атакуем его, у него появляется шанс выпрыгнуть из засады в тот момент, когда мы наиболее уязвимы – когда мы в вертушках.

– Допустим, – сказал я. – Но, как я уже говорил, если он точно знает, где мы будем садиться, как это было вчера, мы всегда будем приземляться в опасных зонах, пока не раскроем источник их информации.

– Шпионы?

– Стопудово, – ответил я. – Попробуй, спроси удостоверение Хорошего Парня из Южного Вьетнама у любого из наших веселых переводчиков, которые вечно крутятся под ногами. Смотри, нам приходится координировать все действия с вьетнамцами. То есть все сведения переводятся и передаются дальше гукам. Ну и где, по-твоему, утечка? В Пентагоне?

Джон опрокинул еще один колпачок виски.

– Безнадега. Если мы при всей своей крутизне не можем выбрать зону высадки втайне от вьетконговцев, то зачем тогда это все? Нам нужно давить, захватывать территории и удерживать их. На хер эти постоянные высадки в мелких зонах, – он резко поднялся. – На хер! – его лицо выражало злость и разочарование.