Текст книги "Жизненная Сила. Мастер-ключ"

В следующее мгновение из основания позвоночника вырвался огненный шар и пронесся по позвоночному столбу от копчика через мозг до самого темени. Везде, где прошел этот сгусток энергии, по телу разливалось приятное тепло. За первым огненным шаром последовал и второй. Внутренности начали оттаивать. Каждая отогретая клетка моего организма счастливо завибрировала. Радость постепенно перерастала в неописуемый восторг. В этом состоянии я пробыл очень и очень долго.

Когда моя энергия успокоилась, я снова приступил к практике Бу Цзин Гуань Гун. Стремясь вобрать в себя еще больше негативности, я сосредоточился сильнее прежнего, и зловещая тьма тут же вернулась. Вскоре появилась новая неприятность: зуд. Ощущение было такое, словно комнату заполонила армия муравьев и, как по приказу, двинулась маршем по моей коже. Я быстро провел рукой по лицу и голове – удостовериться, нет ли на ней насекомых. Их не было.

Я позволил зуду проникнуть мне в рот, по горлу спуститься во внутренние органы. Чесотка пробралась в нос и по носовым пазухам – в мозг. Нестерпимо зудела каждая часть моего тела. Покалывание сводило с ума, но я не чесался. Новое испытание оказалось еще более тяжелым, чем холод, я же крепился и стойко сносил эту муку.

Вскоре зуд утих, и из основания позвоночника в мозг взмыл уже знакомый мне огненный шар. Я снова впал в состояние экстаза, однако теперь я ощущал еще более глубокое очищение тела, чувствовал, как меня наполняет еще более чистая энергия.

Пережитое явление повторялось несколько раз, только в каждом случае я подвергался разным энергетическим «пыткам», перед тем как увидеть голубое свечение и испытать блаженство. Следующей напастью была жара. Я думал, что сгорю заживо. Далее я не мог дышать и, казалось, был обречен на смерть от удушья. Я мужественно превозмогал эти страдания, и всякий раз меня ждала награда – еще более яркое голубое сияние и более полное и длительное счастье.

Между тем выкликать мучения становилось все труднее, и спустя какое-то время уже не осталось тьмы, к которой я мог бы воззвать. Я продолжал выполнять Бу Цзин Гуань Гун, но, не находя больше мрака, непоколебимо пребывал в лучах блаженного света. Я терпеливо ожидал новой волны испытаний, но ничего не происходило. Вместо этого случилось нечто совершенно не поддающееся описанию.

Совершенный покой

Я сидел скрестив ноги на подушке и медитировал. Внезапно возникло ощущение, будто я нахожусь в лифте и он возносит меня все выше и выше… Верхнего этажа не существовало, подъем был бесконечным, и чем выше я воспарял, тем ярче становилось окружающее меня сияние. Я чувствовал себя крошечным огоньком, мчащимся навстречу солнцу. Блеск пронизывал все мое существо, и яркость его неуклонно росла. Наконец я окончательно слился с безбрежным океаном ослепительного света – и исчез.

Мой ум отключился. Ничто не касалось моего сознания. Не было больше ни мыслей, ни чувств, ни движений, ни форм, ни звуков, ни текстур, ни желаний, ни страхов, ни противоречий, ни границ… Не было ничего. Абсолютно ничего. Некуда было идти, нечего было делать. Любая деятельность остановилась, осталось лишь это неоформленное сияние, преисполненное собственной полноты и совершенства.

И когда я стал этой огромной, всеохватной открытостью, воцарилась неописуемая тишина, покой, превосходящий все блаженство, весь восторг, что пережил я в своих медитациях. И в этой лучистой безмятежности проявилось лишь одно-единственное благородное качество: совершенный покой.

– Цзихуэй… – встревожил мою умиротворенность какой-то отрывистый звук.

– Цзихуэй… – в непоколебимом спокойствии раздавался чей-то голос.

– Цзихуэй… – звучание обрело смысл. Меня звал учитель.

Я открыл глаза, и посреди ослепительного сияния неожиданно материализовалась каменная комната. Материальная тьма легла поверх духовного света.

– Э ми то фо, – поприветствовал меня Сяо Яо.

Я обнаружил себя на матрасе, на полу возле меня сидел мастер. Прошло еще немало времени, прежде чем я заговорил.

– Сифу… – прошептал я чуть слышно.

– Я не отходил от тебя последние восемь дней.

– Восемь дней?

– Я застал тебя лежащим без чувств. Я позвал тебя, но ты не отозвался. Я проверил, дышишь ли ты, и не ощутил дыхания. Я попытался нащупать твой пульс и не почувствовал пульса. Я поднял тебя и уложил на кровать.

– Я не дышал? И не было пульса?

– Это состояние называется сяо сы эр да хо – «малая смерть, большая жизнь».

– Я был мертв?

– И да, и нет. Это была управляемая смерть. Я был с тобою и следил, чтобы ты не ушел навечно.

– А свет был таким прекрасным…

– Мы, буддисты, называем его Кун – Пустотой. У даосов он именуется Уцзи – Извечной Бесконечностью. Эта реальность присутствует всегда и везде, но открывается лишь тогда, когда душа достигает очищения и прекращается умственная активность. Именно это состояние постиг Будда, медитируя под деревом бодхи. Это и есть нирвана.

– …и таким спокойным…

– Такова твоя истинная сущность. Совершенство – вот кто ты есть на самом деле.

– Я ощущаю себя как-то по-другому, не так, как раньше.

– Ты освободился от большей части своей кармы.

– У вас усталый голос, сифу.

– В состоянии «малой смерти» поток ци может остановиться. Поэтому крайне важно, чтобы рядом был опытный мастер. Я днем и ночью следил за тем, чтобы твои энергетические меридианы не ослабли. Но не беспокойся за меня, я быстро восполняю запас ци, – заверил меня учитель.

Некоторое время мы сидели в молчании. Комната излучала ауру чистой любви и сочувствия. Учитель удалился, я же остался лежать на койке. И хотя помещение было погружено во тьму, я повсюду видел блеск внутреннего света – как с открытыми глазами, так и с закрытыми. Ясное белое сияние наполняло темные покои. Я не мог различить очертания своего узилища физическим зрением, но отчетливо чувствовал расположение стен и даже мебели.

Казалось, каменная комната висит в сияющей пустоте, подобно призрачному видению. Всеобъемлющая безмятежность все не покидала меня, только теперь она пронизывала стены, мое тело и даже мои мысли. Ограниченный мир форм рождался в неоформленной бесконечности, и даже заключенный в тесную и темную камеру, я испытывал чувство абсолютной свободы.

Хотелось пить. Встав с места, я почувствовал, что мое тело наполнено силой, как никогда прежде. Нижний Даньтянь, раскаленный, как печь, был переполнен ци. От переизбытка энергии мне захотелось скакать по комнате, и я прыжками добрался до кувшина. Глоток воды вызвал буквально взрыв чувственного наслаждения. Волны безмерной силы прокатились по моим рукам и ногам и я ни с того ни с сего принялся кататься по полу, но тут же вскочил на ноги, промчался по своим покоям и, отскочив от дальней стены, хлопнул ладонями по потолку. Я бросался из стороны в сторону, словно резиновый мяч. Взметнув ноги вверх, я прошелся на двух пальцах. Тело мое было легким, как перышко, но заключало в себе мощь тигра. Эти спонтанные, порывистые движения продолжались не один час.

На следующий день я поделился ощущениями с учителем.

– Сифу, у меня новое, необычное чувство.

– Что ты чувствуешь?

– Мои пальцы гудят от наполняющей их энергии. Мой уровень ци чрезвычайно высокий. Когда я складываю руки в молитве, у меня над головой как будто образуется энергетическое облако, и из пальцев в него, словно молнии, выстреливают разряды энергии.

– Маленькая смерть пробудила твою внутреннюю силу, Цзихуэй. Ты приобрел способность источать ту электрическую ци, которую я вливал в тебя. Но надо быть очень осторожным с этой энергией. Ее могущество огромно. Ее ценность безмерна. Ею нельзя злоупотреблять, особенно сейчас, пока ты еще молод. Чтобы овладеть этой силой, требуется время. Я буду обучать тебя. А ты экспериментируй на себе и обещай, что не применишь ее ни на ком другом в ближайшие десять лет.

– Обещаю.

Через три дня Сяо Яо объявил:

– Прошло восемьдесят дней, завершен второй этап Бигуань. Теперь нужно готовиться к возвращению в материальный мир. С завтрашнего дня начинается заключительная стадия практики.

На следующий день мастер принес мне чашу рисовой похлебки, подслащенной медом. Я прикоснулся к еде языком, и меня захлестнуло волной чувственного удовольствия. Все лишь пару капель я смаковал несколько часов. Стоило мне сделать еще глоток, и я закричал от распирающего меня счастья. Так я ел свою порцию на протяжении всего дня.

Каждый день Сяо Яо приносил мне пищу. Похлебка становилась все гуще, пока не превратилась в кашу. Потом как-то раз учитель вручил мне персик. Вкус плода буквально свел меня с ума. В течение последующей недели я получал огурцы, затем листья салата, китайскую капусту – и наконец, тушеные зеленые овощи с имбирем!

Всякий раз мастер возжигал на одну благовонную палочку больше, чтобы мои глаза постепенно привыкали к свету. Мне нравилось вглядываться в тлеющие янтарные угольки. Кроме того, сифу стал дольше оставаться со мной в темной комнате. Периодически он совершал со мной разные энергетические манипуляции, но в основном мы просто беседовали о разных пустяках. Мы оба были счастливы.

Заключительные три дня практики Бигуань Сяо Яо кормил меня приготовленным на пару сладким картофелем, который я с наслаждением уплетал. И вот наконец учитель явился с керосиновой лампой. Он поставил светильник на стол и протянул мне персик.

– Это последний день в темной комнате. Съешь персик и помедитируй, а я приду через пару часов.

Вернулся мастер с еще одной лампой.

– Задание выполнено, – сказал он, передавая мне лампу, и добавил: – На этот раз мы поднимемся вместе.

Я оглядел напоследок свою комнату и, затворив за собой дверь, пошел вслед за учителем по ступеням. Первое, что я услышал, когда мы вышли на поверхность, было пение монахов в храме. Они возглашали «Великую мантру сострадания». Звезды блистали в безоблачном ночном небе. Войдя в храм, мы сели у ног Золотого Будды и присоединились к их молитве. Потом я проследовал за учителем в его келью и улегся на кушетку. Через несколько минут я уже спал крепким сном.

Искатель истины

Когда я проснулся, солнце уже встало, и комната была залита светом. Просачиваясь через маленькое окно, сияние не ослепляло, но оттого не переставало поражать своим великолепием. Словно за время моего подземного заключения кто-то подновил краски мира. Тусклая келья – и та казалась необыкновенно яркой.

Койка учителя уже пустовала, и меня охватило желание отправиться на прогулку. Свежий воздух был пропитан терпкими запахами лета, и я с наслаждением вдыхал смесь ароматов. Голова закружилась от восторга, стоило мне увидеть крохотный цветок. Его нежное благоухание тронуло мое сердце. Я шел все дальше, прикасаясь к стволу каждого дерева, что встречал на пути.

Наклонившись, я зачерпнул пригоршню почвы и сжал ее в ладонях. По земле сновали рабочие муравьи. Я благословил их. Меня овевал легкий ласкающий ветерок. Я залюбовался небом. Внешний мир был неописуемо прекрасен, великолепие природы ошеломляло, и у меня вырвался крик восторга. И когда небеса отозвались мне эхом, я преисполнился чувством глубочайшей любви ко всему сущему, а сердце мое разлетелось на бесчисленные осколки благодарности. Затем поток энергии пронизал мое существо, и я носился то вверх, то вниз по крутым горным тропам да по берегам бурлящих ручьев до завтрака.

Встретившись с Сяо Яо в трапезной, я утратил дар речи. В присутствии мастера мое сердце превращалось в океан любви. Ел я, как всегда, молча. Монастырская пища была простой и пресной, но первый обед за пределами темной комнаты показался мне безумным кулинарным приключением. Восприятие усилилось во сто крат, и я даже мог по вкусу отличить одно зернышко риса от другого. За едой я закрыл глаза и снова погрузился в чистое белое сияние. Я был так счастлив, что остался бы в храме Цзюи до конца своих дней. Но летние каникулы клонились к исходу.

Мастер был очень загружен работой, и общались мы почти исключительно на наших утренних занятиях у «радужного дерева». Но вечером последнего дня перед моим отъездом он выделил немного времени на серьезный разговор.

– Завтра ты возвращаешься в фаньши – светский мир. Мирская жизнь не похожа на монастырскую. Жизнь монахов проста и спокойна. Здесь мы знаем все наперед, и ничто не удивляет нас. Жизнь вне храма намного труднее. Множество соблазнов и развлечений тянут человека в разные стороны. Обязательства и обязанности склоняют то к одному, то к другому. Нужна огромная твердость характера, чтобы вести духовную жизнь в светском мире. Как говорится, малый мудрец обитает в горах, а большой – в городе.

Учитель поглядел на меня с искренним сочувствием:

– Стремись делать добро.

– Да, сифу, – ответил я.

– Этим летом в тебе пробудились необычайные способности, Цзихуэй, но ты пока только в начале пути целителя. За небом есть еще одно небо. Всегда есть чему учиться. Не воображай, что ты особенный или лучше других. При всех твоих способностях, ты всего лишь обыкновенный человек. Держи свое сердце открытым. Будь милосердным. Будь скромным. Цзе цзяо цзе цзао (избегай высокомерия, нетерпимости и грубости). Относись с добротой и любовью ко всем без исключения.

– Да, сифу.

– Как вернешься, сконцентрируйся на учебе. Следующие два года будут непростыми. Ты должен приложить все силы, чтобы поступить в хороший университет. Лишь малый процент выпускников проходит по конкурсу, но я уверен: если ты посвятишь себя подготовке, то все получится.

– Я буду учиться прилежно, сифу.

– Университетское образование и практика цигун откроют перед тобой многие двери, и ты оставишь свой след в мире. Твой жизненный путь светел. Но к чему бы ты ни пришел, помни: ты сю дао чжэ – искатель истины.

На следующее утро мы в последний раз поупражнялись у «радужного дерева», помолились в главном храме и позавтракали. Затем я собрал рюкзак и двинулся в путь. Учитель проводил меня до ворот.

– Да благословит тебя Будда, Цзихуэй.

По ногам пробежал холодок. Мне не хотелось расставаться с мастером.

– Ну ладно, ступай. До свидания. Увидимся на зимних каникулах.

– До свидания, сифу, – тепло попрощался я. И двинулся прочь.

Пока я спускался к подножию горы, ко мне вернулось веселое расположение духа, и я запел. По дороге мне встретились двое горцев-плотников. Каждый нес на плечах по две деревянные двери – они шли на рынок продавать свой товар. Остаток пути мы преодолели вместе и простились на автобусной остановке. Далее я ехал сначала на автобусе, затем поездом.

За окном вагона замелькали автомобили, дома и фабрики: я прибыл в родной Сянтань. Сойдя на вокзале, я зашагал к дому. Родители радостно приветствовали меня, мама приготовила великолепный ужин с моими любимыми блюдами. Мы немного побеседовали, затем я отправился в свою комнату. Там я лег на кровать и уставился в потолок. В уме у меня крутились те нехитрые размышления, которым обычно предаются подростки перед началом учебного года. Но вскоре мысли испарились, потолок пропал и я растворился в сияющем покое.

Глава 4
Университетские дни

Как я стал Робертом Пэном

Начался новый учебный год. Я сосредоточился на занятиях и окончил предпоследний класс школы с отличными оценками. Кроме того, я упорно тренировался и под конец стал победителем региональных соревнований по барьерному бегу. И каждый раз, когда я писал контрольную работу или участвовал в состязаниях, я чувствовал рядом с собой присутствие Сяо Яо. Любой мой успех был для меня отчасти и его заслугой. На зимних каникулах я отправился в храм Цзюи для дальнейшего духовного становления и постижения искусства врачевания.

Выпускной год был, по сути, повторением предыдущего. Я хорошо учился, снова победил на региональных соревнованиях, а в дни каникул все так же навещал своего мастера. В лето после окончания школы в монастырь я не поехал, а остался дома и стал готовиться к предстоящим испытаниям. В июле сдал государственные экзамены, после чего подал заявления в несколько университетов.

В середине августа я получил письмо от приемной комиссии университета Чжуннань, что в Чанша, столице провинции Хунань, извещавшее меня о зачислении.

Я тут же написал учителю:

Дорогой сифу!

Хорошие новости! Меня приняли в университет Чжуннань в городе Чанша на факультет иностранных языков. Моей специальностью будет «американская и английская литература».

Цзихуэй

В день регистрации я в сопровождении отца прибыл в город Чанша, расположенный в часе езды на автобусе от Сянтаня. Нам объяснили, как пройти в отведенную мне комнату в общежитии. Там стояли три двухъярусные кровати.

Я выбрал верхнее место в дальнем углу – там, как мне представлялось, я смогу чувствовать себя чуть более уединенно. Вдоль стен между кроватей выстроились шесть небольших парт из твердого дерева. Пока я распаковывал чемодан, отец постелил мне постель и повесил москитную сетку.

– Учись хорошо, Цзихуэй, и возвращайся, как только соскучишься по маминой стряпне, – ласково произнес он, перед тем как уйти.

Мои соседи по комнате приехали из самых разных уголков Китая. Мы говорили по-китайски каждый со своим акцентом, но всех нас объединяла любовь к английскому языку – предмету нашей специализации. Мы вместе пообедали и стали готовиться к завтрашнему первому занятию.

Все занятия по английскому проходили на факультете иностранных языков, в белом трехэтажном здании, что возвышалось на небольшом холме в тихом местечке университетского городка.

– Доброе утро и добро пожаловать! – поприветствовал нас в первый день преподаватель. – Меня зовут профессор Чжоу. Поскольку ваша специальность – английский язык, я не буду просить вас представиться китайскими именами, но сразу же дам первое домашнее задание. Каждый из вас к следующему утру должен подобрать себе английское имя. Подумайте хорошенько, потому что эти имена вы будете носить на протяжении следующих четырех лет.

Я был настолько очарован первым учебным днем, что совсем забыл об этом задании. И на следующем занятии, когда профессор Чжоу начал спрашивать у студентов их английские имена, меня прошиб холодный пот. Меня он вызвал третьим.

– А вас как зовут? – осведомился он, указывая на меня.

– Роберт, – имя вырвалось само собой.

Так я и стал Робертом.

Мой распорядок дня сложился довольно быстро. После занятий я обедал с приятелями, возвращался в свою комнату немного вздремнуть, после чего шел в укромный парк за нашим факультетом иностранных языков и занимался цигун. Там был участок, поросший высокой травой, где обычно скрывались влюбленные, чтобы провести несколько часов в уединении. Тогда, в начале восьмидесятых, китайское общество было еще очень консервативным – даже держаться за руки на людях считалось неприличным.

Здесь я находил неприметный уголок и медитировал, а неподалеку сидели парочки, скрытые от посторонних глаз деревьями и кустами.

Вскоре после начала семестра руководитель легкоатлетической сборной университета тренер Чэнь узнал о том, что на первый курс зачислен двукратный чемпион Сянтаня по барьерному бегу. Он направил одного из членов команды поприветствовать меня.

Постучав, спортсмен вошел в комнату и объявил:

– Я ищу Пэн Цзихуэя.

– Привет! – отозвался я. – Что случилось?

Он был выше меня на голову.

– Ты не шутишь?

– Нет, а что такое?

– Неважно. Наверное, это просто совпадение. Я ищу чемпиона Сянтаня по барьерному бегу по фамилии Пэн.

– Ну, так это я и есть.

– Но это же невозможно, – настаивал посетитель, – ты слишком мал ростом для этого вида спорта.

Парень, очевидно, передал наш разговор тренеру Чэню, и тот пригласил меня к себе. Когда он увидел меня, его реакция была точно такой же.

– Не обижайтесь, но как-то плохо верится, что вы тот, за кого себя выдаете, – сказал он, нахмурив брови. – Есть только один способ разобраться: я хочу увидеть, как вы бежите.

Мы пошли на беговую дорожку, где тренировалось несколько участников сборной. Я пробежал с ними наперегонки, перепрыгивая через барьеры, и в результате пришел к финишу третьим, опередив того высокого парня, что приходил за мной в общежитие.

– Невероятно! – воскликнул тренер Чэнь, протягивая мне руку. – Цзихуэй, добро пожаловать в команду!

Несмотря на то что я близко сошелся с членами легкоатлетической сборной и проводил большую часть свободного времени с однокурсниками, мне все же удалось сохранять свои занятия цигун в тайне на протяжении всего первого года обучения – с одним лишь исключением. Как-то раз я возвращался из укромного парка после очередного занятия и мне на глаза попался лежащий на дороге кирпич. Меня распирала энергия ци, а вокруг вроде никого не было, и, не удержавшись, я поднял кирпич и разломил его пополам, словно это был кусок соевого творога.

– Занимаетесь цигун? – раздался у меня за спиной чей-то голос.

Обернувшись, я узнал доктора Чжу, одного из преподавателей медицинского факультета. Как реагировать, я не знал.

– Э-э-э… – замялся я.

– Отвечайте, молодой человек.

– Ну, я немножко учился.

– Что ж, это замечательно, – и, видя мой испуг, он добавил: – Не беспокойтесь, я сам большой поклонник цигун. Я убежден, что западному здравоохранению есть чему поучиться у традиционной китайской медицины. Вы и целительством владеете?

– Кое-что умею, – несмотря на воодушевление доктора, я сохранял осторожность.

– Замечательно! Вы должны непременно заглянуть ко мне, мне хочется узнать побольше о ваших занятиях. Не волнуйтесь, я никому не расскажу о том, что видел. Вы же знаете, далеко не все разделяют мое высокое мнение об этих практиках.

– Да, знаю.

Хотя в то время в нашу повседневную жизнь постепенно входило все больше свобод, общество все еще было проникнуто атмосферой нетерпимости, установившейся в эпоху «культурной революции». Я боялся, что стану изгоем, а то и вовсе буду отчислен из университета, и поэтому очень старался, чтобы о моей практике никто не узнал.

К счастью, доктор Чжу сдержал слово, и мы стали друзьями. Но несмотря на все усилия сохранить занятия в тайне, на последнем курсе весть о моих способностях к врачеванию все-таки разлетелась по университету, когда, столкнувшись с нравственной дилеммой, я был вынужден раскрыть свой секрет тренеру Чэню. Звездой нашей легкоатлетической команды был энергичный спринтер Чэн Фэн. Ему, одаренному атлету, уже прочили прекрасное будущее, как вдруг в разгар осеннего семестра у него началось воспаление в большом пальце ноги. Поначалу он не обратил на это внимания и продолжал участвовать в соревнованиях, однако состояние ухудшалось. Палец почернел, из него сочилась мерзко пахнувшая жидкость. Когда боль стала невыносимой, Чэн Фэн обратился в медпункт. Выданные врачом антибиотики не помогли. И тогда спортсмен в сопровождении тренера Чэня поехал в больницу, чтобы проконсультироваться со специалистом.

– Есть опасность заражения крови, – заявил доктор. – Я настоятельно рекомендую ампутировать палец.

Чэн Фэн был в отчаянии и чуть не плакал, когда тренер делился новостью с командой.

– Может быть, я смогу помочь, – сказал я тренеру с глазу на глаз.

– Как?

– Я немного владею цигун.

«Современный человек» с «научным мировоззрением», наш тренер относился к традиционным способам врачевания без особого почтения. В других обстоятельствах Чэнь поднял бы меня на смех, однако в ту минуту в нем заговорил прагматик:

– Ладно, все равно терять нечего.

Чэн Фэн тоже согласился на лечение. Я снял с его ноги повязку. Палец выглядел ужасно.

В течение пятнадцати минут я направлял в пораженное место поток белой ци. На следующий день Чэн Фэн выглядел уже не таким бледным. Палец перестал гноиться. Через два дня я повторил процедуру в присутствии тренера. Спустя еще день палец порозовел.

– На вид намного, намного лучше, – изумленно сказал руководитель команды.

– И уже не так больно, – добавил Чэн Фэн.

После третьего сеанса я ощутил, что порочная энергия ци нейтрализована. Неделю спустя палец полностью зажил. И тогда по университету пошел слух о моих целительных способностях, однако вопреки ожиданию я не стал изгоем – напротив, люди проявляли интерес и искреннее желание узнать больше о практике цигун.

Когда семестр окончился, я вернулся домой, где пробыл несколько дней, а затем, как всегда в пору зимних каникул, отправился в храм Цзюи и прибыл туда холодным днем первой недели января 1985. Подъем на гору, на которой находился монастырь, был нелегким: у подножия тропу развезло, а выше – сковало льдом. Деревья стояли голые, порывистый ветер пронизывал до костей. Достигнув обители, я сразу направился в келью Сяо Яо.

– Здравствуйте, сифу, – поприветствовал я учителя, протягивая ему сумку с сушеными сливами.

Он встретил меня ласковой улыбкой:

– Да благословит тебя Будда.

Я сообщил ему новости моей учебы и заодно рассказал о Чэн Фэне.

– Ты правильно поступил, – сказал мастер, насыпая мне в ладонь семечек подсолнуха, смешанных с арахисом и финиками. – На-ка, перекуси.

Остаток дня и почти все время каникул учитель провел вместе со мной, что было для него нехарактерно. По утрам мы упражнялись у «радужного дерева», затем повторяли все, чему сифу когда-либо меня обучал. Он не передавал мне никаких новых практик, что также меня удивило. Вечерами мы подолгу беседовали, вспоминая былое и обсуждая личные дела. Сяо Яо относился ко мне скорее как любящий отец, чем как наставник.

Нередко учитель приносил мне целые груды продуктов из тех, что паломники жертвовали монастырю.

– Ешь, ешь, – настаивал он.

На исходе дня накануне моего отъезда мастер предложил:

– Пойдем поупражняемся у «радужного дерева».

Никогда прежде мы не практиковались там в вечернее время. Когда мы подошли к дереву, солнце уже заходило. Закончив занятие, к монастырю мы брели уже в темноте. Затем мы помолились в главном зале храма и удалились в келью учителя. Он был на редкость молчалив.

– В этом году, Цзихуэй, в твоей жизни произойдут большие перемены. Но ничто не должно отвлекать тебя от учебы. Не переставай заниматься цигун и учиться. Будь сильным, – Сяо Яо глядел на меня с любовью и нежностью.

Мы легли рано и встали еще до рассвета. В утреннем холоде сходили на кухню, где мастер завернул три теплые булки и аккуратно уложил мне в ранец. Затем бок о бок проследовали к главным воротам.

– До свидания, сифу.

Было очень холодно.

– До свидания, Цзихуэй.

Во время весеннего семестра как-то раз в перерыве между лекциями я заглянул в свой почтовый ящик и обнаружил в нем телеграмму. Развернув ее, я прочел короткое сообщение: «Сифу преставился».

Подписи не было, но обратный адрес был в уезде Шапин, на территории которого находился монастырь. Раздался звонок: вот-вот должна была начаться лекция. Словно в тумане я покорно вернулся на свое место и уже не слышал ни единого слова, сказанного преподавателем. Когда занятие окончилось, я, все еще ошеломленный, направился в кабинет заведующего учебной частью.

– Прошу разрешить мне покинуть университетский городок.

– Зачем? – спросил заведующий.

– У меня умер дядя.

– Дядя? Мы отпускаем студентов только в случае смерти члена семьи.

– Мы были очень близки.

Думая, как поступить, он оценивающе меня разглядывал.

– Он был для меня как отец, – добавил я с грустью.

– Ну, так и быть, – заведующий выписал мне разрешение. – Держите, но вы должны вернуться через неделю.

Я побежал в свою комнату, собрал кое-какие вещи и помчался на вокзал. Я не озаботился посмотреть расписание, и мне пришлось ждать поезда восемь часов и еще восемь – автобуса. Я отказывался верить печальному известию и надеялся увидеть учителя, как и прежде, хлопочущего в монастыре.

До храма Цзюи я добрался только к вечеру следующего дня. Меня проводили в келью Лю Бо. Настоятель явно не ожидал меня увидеть.

– Входи, – сказал он.

– Это правда?

– Откуда ты узнал?

Я протянул старику телеграмму. Он рассмотрел ее и сказал:

– Ее посылали не мы, но, кажется, я знаю кто. Должно быть, это Нюацзы, один из старших учеников сифу. Он был здесь несколько дней назад.

Нюацзы был очень беден, а телеграммы оплачивались пословно. Видимо, поэтому он и не подписал сообщение.

– Мы говорили с Сяо Яо две недели назад, и он признался, что намерен в скором времени «уйти». Мастер не болел – просто, как он сказал, пришла пора. Ему ведь было девяносто пять лет, хоть он на них и не выглядел. Он просил не сообщать тебе о его смерти, пока ты не приедешь следующим летом. Сифу не хотел, чтобы ты прерывал учебу.

Я слушал Лю Бо в молчании.

– В тот день он долго говорил о тебе, – добавил настоятель. – Сян ни лэй (он очень скучал по тебе).

Мои глаза наполнились слезами.

– На следующее утро один из молодых монахов вошел в его келью. Твой учитель сидел на кровати… как будто погруженный в глубокую медитацию. Да благословит его Будда. Мы еще не похоронили его. Ты хочешь видеть мастера?

– Да.

Тело Сяо Яо в ожидании погребения покоилось внутри большого глиняного кувшина в открытом зале, именуемом Дворцом Души. В вышине мерцали звезды. У стены стояла статуя Будды, повсюду колыхались красные и желтые ленты, испещренные словами молитв. К небу поднимался дым благовоний. Я приподнял деревянную крышку сосуда – внутри в позе лотоса с закрытыми глазами сидел учитель. Он улыбался. Его кожа выглядела здоровой, запах тления совсем не чувствовался. Мастер был как живой, и на мгновение мне показалось, что он вот-вот откроет глаза.

Я опустился на колени перед кувшином и коснулся лбом пола.

– Сифу, и лу хао цзоу (учитель, я желаю вам счастливого пути), – проговорил я.

Поклонившись, я тридцать шесть раз прочитал ритуальную молитву, а потом долго сидел возле кувшина в молчании. Было еще темно, когда я вернулся в келью, где жил сифу, и только тогда я разрыдался, и плакал, пока мое изможденное тело не исчерпало способность выносить эту скорбь. Затем я провалился в сладкую дрему с множеством светлых сновидений, в которых являлся Сяо Яо и утешал меня.

Проснувшись, я снова пошел во Дворец Души. Там я поклонился еще тридцать шесть раз. Затем ко мне присоединились все монахи монастыря, и мы пропели Великую мантру сострадания. Все утро я провел у тела учителя и до вечера ходил туда и обратно от «радужного дерева» до Дворца Души. На следующее утро я сообщил Лю Бо, что возвращаюсь в университет. Я в последний раз простился с любимым мастером и покинул храм Цзюи.

Лишь на обратном пути в Чанша я по-настоящему осознал всю тяжесть утраты. Я привык следовать указаниям и советам Сяо Яо. И хотя мне был всего двадцать один год, я понял, что отныне мне предстоит прислушиваться лишь к своему внутреннему голосу и быть самому себе учителем.

Позже в том же году ушла из жизни моя мать, а вскоре после этого умер дедушка. Прошел почти год с момента таинственного предупреждения наставника о грядущих трудностях. Я старался быть сильным, но, несмотря на это, мой энтузиазм заметно снизился и на протяжении выпускного курса учился я спустя рукава.