Текст книги "Обмен разумов"

Глава 20

И вот они уже поднимаются по зеркально-гладкому склону огромной горы. Свистит и воет ветер, теребит одежду, кусает застуженные пальцы. Все трудней находить опоры для ног и рук, все опасней на манер гусеницы всползать по предательски хрупкому льду.

Любые неприятности Вальдес претерпевал с невозмутимостью святого.

– Да-а, нам тру…дно, – с ухмылкой пропыхтел он. – Но раз…ве твоя лю…бовь к этой жен…щине не стоит то…го?

– Конечно стоит, – пробормотал Марвин.

Однако его уже одолевали сомнения. Ведь он почти не знал Кэти, даже часа в ее обществе не провел.

Вдруг загрохотало, и лавина – многие тонны белой смерти – сошла в считаных дюймах от изнуренных восходителей. Вальдес умиротворенно улыбнулся, Флинн обеспокоенно нахмурился.

– Преодолев все лишения и тяготы, – с пафосом заговорил Вальдес, – ты поднимешься на вершину успеха; ты обретешь счастье, у которого лицо и тело твоей возлюбленной.

– Ну да, – вздохнул Марвин.

Вокруг кувыркались, взблескивали ледяные копья, срываясь с каменных карнизов. Флинн подумал о Кэти – и поймал себя на том, что не может вспомнить, как она выглядит. Не слишком ли ты перехвалена, любовь с первого взгляда?

И вот перед верхолазами простерлась бездна. Марвин заглянул в нее, окинул взором лежащие дальше ледяные поля и пришел к неутешительному выводу: игра и впрямь не стоит свеч.

– По-моему, – произнес он, – пора идти назад.

Вальдес чуть улыбнулся, задержавшись на самом краю суицидально-крутого ледяного спуска в зимнюю преисподнюю.

– А ведь я знаю, дружище, почему ты так говоришь.

– Да неужели?

– Знаю, знаю. Ясно же: ты не хочешь, чтобы я и дальше рисковал жизнью в твоем безумно-грандиозном предприятии. Ясно и то, что ты намерен продолжать это путешествие в одиночку.

– Ты это всерьез?

– Точно-точно. Слепому видно, что несгибаемая натура не позволит тебе отступиться и ты преодолеешь все препятствия во имя любви. Но при этом твою благородную и высокодуховную психику гложет мысль о том, что лучший товарищ, закадычный друг вынужден сопровождать тебя в отчаянной авантюре.

– Вообще-то, я не уверен… – начал Марвин.

– Зато я уверен, – перебил его Вальдес. – И вот мой ответ на твой невысказанный вопрос: дружба, как и любовь, не знает преград!

– Гм… – сказал Марвин.

– А потому, – продолжал Вальдес, – я тебя не оставлю. Мы продолжим путь вместе и, если понадобится, рука об руку войдем в разверстую пасть погибели ради твоей обожаемой Кэти.

– Это очень любезно с твоей стороны, – проговорил Марвин, озирая высящиеся впереди кручи, – но я едва знаю Кэти и не уверен, что мы достаточно экипированы для похода. Может, лучше все-таки…

– Твоим словам недостает убежденности, мой юный друг, – рассмеялся Вальдес. – Прошу, не беспокойся за меня.

– Вообще-то, я за себя беспокоюсь, – сказал Марвин.

– Не верю! – радостно воскликнул Вальдес. – Жаркая страстность твоей души опровергает расчетливую холодность речей. Вперед, дружище!

Очевидно, частный детектив вознамерился привести Марвина к Кэти даже против его воли. Пожалуй, единственный выход – отключить его внезапным ударом в челюсть и на закорках отнести в цивилизованные края, а заодно и самому спастись.

Марвин осторожно двинулся вперед. Вальдес попятился.

– Нет-нет, приятель! – вскричал он. – Беззаветная любовь снова высвечивает твои побуждения. Вырубить меня хочешь, я угадал? А потом, обеспечив мне безопасность, уют и провиант, пуститься дальше в белые дебри. Но я на это не согласен. Мы пойдем вместе, компадре.

И Вальдес, взвалив на плечи всю их кладь, двинулся вниз по крутому склону. Марвину ничего не оставалось, как последовать.

Не будем утомлять читателя отчетом о многотрудном переходе через горы Муреску, скажем лишь, что мучений влюбленному Марвину и его верному спутнику хватило с избытком. Также не будем описывать подробно досаждавшие путешественникам диковинные галлюцинации и охватившее Вальдеса временное безумие, когда он возомнил себя птицей, способной перелететь через тысячефутовое ущелье. Никому, кроме специалистов, не интересен и психологический процесс, который вел Марвина от раздумий о его собственных лишениях к раздумьям об искомой юной даме, от легкой симпатии к всепоглощающей любовной страсти.

Достаточно сказать, что все это было и что путешествие через горы заняло уйму дней и сопровождалось уймой эмоций. Но однажды оно все-таки закончилось.

Взойдя на последний гребень, Марвин вместо ледяных полей увидел купающиеся в летнем солнце зеленые пастбища и покатые лесистые холмы, а еще деревушку, угнездившуюся в излучине небыстрой речки.

– Это… она? – спросил Флинн.

– Да, сынок, – тихо ответил Вальдес. – Это деревня Монтана-Верде-де-лос-Трес-Пикос в провинции Аделанте страны Ламбробия, в долине Голубой Луны.

Марвин поблагодарил своего пожилого гуру (а как еще назвать роль, сыгранную этим наивным и безгрешным поводырем?) и начал спуск к Месту Нахождения, где ему предстояло дождаться Кэти.

Глава 21

Монтана-Верде-де-лос-Трес-Пикос! Вот она, среди хрустальных озер и высоких гор, простодушная, добросердечная, занимается неспешным крестьянским трудом под изогнувшими лебединые шеи пальмами. И в полночь, и в полдень с зубчатых стен старого замка слетает жалобный перезвон гитар. Каштановокожие девы ухаживают за пыльными виноградными лозами под присмотром усатых касиков, чье волосатое запястье сонной змеей обвил кнут. И вот на этот очаровательно-ностальгический островок минувшей эпохи ступила нога Марвина Флинна, ведомого верным Вальдесом.

Сразу за деревней на пологом склоне приютилась посада, гостиница. Туда-то и увлек Вальдес Марвина.

– Ты правда думаешь, что лучше ждать тут?

– Нет, я так не думаю, – с мудрой улыбкой ответил поводырь. – Но если мы предпочтем гостиницу пыльной деревенской площади, то не позволим себя обмануть так называемому оптимуму. Вдобавок здесь гораздо удобнее.

Марвин почтил превосходный ум усатого товарища поклоном и пошел устраиваться в посаде. Он расположился за столиком на веранде – это место позволяло видеть весь двор и дорогу за ним. Подкрепившись бутылочкой вина, Марвин приступил, как того требовала Теория Обнаружения, к выполнению своей специфической задачи, то бишь к ожиданию.

Через час он углядел крошечное черное пятнышко, медленно движущееся по белой сияющей глади дороги. Приблизившись, пятнышко обернулось мужчиной далеко не первой молодости, согбенным под тяжестью громоздкого цилиндрического предмета. И вот наконец мужчина поднял изнуренное лицо и посмотрел прямо в глаза Марвину.

– Дядя Макс! – воскликнул тот.

– Ну, здравствуй, Марвин, – отозвался дядя Макс. – Может, предложишь стаканчик вина? Уж больно дорога пыльная.

Марвин наполнил стакан, сильно подозревая свои чувства в лжесвидетельстве, ведь дядя Макс необъяснимо исчез еще десять лет назад. Когда его видели в последний раз, он играл на поле Фэрхейвенского гольф-клуба.

– Что с тобой произошло? – спросил Марвин.

– На двенадцатой лунке провалился в хроноскладку, – ответил дядя. – Марвин, если вернешься когда-нибудь домой, поставь в известность правление клуба. Я не записной жалобщик, но считаю, что комитет по озеленению должен знать о проблеме. Неплохо бы оградить опасное место заборчиком или чем-нибудь еще… Пойми, я не о себе пекусь. Если в складку попадет ребенок, представляешь, какой будет скандал?

– Обязательно передам, – пообещал Марвин. – Ну а сейчас-то, дядя, куда ты путь держишь?

– У меня свидание в Самарре[30]30
  Отсылка к древней ближневосточной притче, известной в пересказе С. Моэма.


[Закрыть], – ответил дядя Макс. – Спасибо за вино, мой мальчик. Береги себя. Да, кстати, ты в курсе, что у тебя щелкает кольцо в носу?

– Да, – ответил Марвин. – Это мина.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал Макс. – Прощай, Марвин.

И дядя поплелся дальше по дороге. За его спиной качалась сумка для клюшек, а «двойка» служила ему посохом. Марвин вернулся к ожиданию.

Через полчаса Флинн увидел новый силуэт. По дороге быстро шла женщина.

Охваченный сладостным предвкушением встречи, он привстал… и снова обмяк на стуле. Нет, это не Кэти. Всего лишь его мать.

– Далековато от дома ты забралась, мама, – тихо сказал он.

– Знаю, Марвин. Видишь ли, какая незадача: меня пленили торговцы белыми рабами.

– О господи! Как тебя угораздило?

– Все просто, – ответила мать. – В Рождество я с корзиной подарков пошла в гости к бедной семье, что живет в переулке Карманников, да угодила в полицейскую облаву, ну и еще много всякого случилось, и меня чем-то опоили, и вот просыпаюсь я в Буэнос-Айресе, в роскошном гостиничном номере, а рядом стоит мужчина, ухмыляется этак зловеще и спрашивает на ломаном английском, не желаю ли я поразвлечься. А когда я отвечаю «нет», он наклоняется ко мне и заключает в объятия – понятно, что с развратными намерениями.

– Боже! А ты?

– А я, – ответила мать, – на свое счастье, вспомнила приемчик, о котором рассказывала миссис Джасперсон. Известно ли тебе, что человека можно убить, если хорошенько стукнуть ему снизу в нос? Представь, у меня получилось. Не скажу, что я в восторге от содеянного, хотя тогда мне это казалось хорошей идеей. Потом я мыкалась на улицах Буэнос-Айреса, попадала из одной передряги в другую и наконец оказалась здесь.

– Не желаешь ли вина? – спросил Марвин.

– Ты такой заботливый, – похвалила мать. – Но я не могу задерживаться.

– Куда же ты идешь?

– В Гавану, – ответила мать. – С посланием к Гарсиа[31]31
  «Послание к Гарсиа» – знаменитая статья Элберта Хаббарда (1899).


[Закрыть]. Марвин, у тебя насморк?

– Нет. А что, голос чудной? Так это из-за мины в носу.

– Береги себя, Марвин, – сказала мать и поспешила дальше.

Шло время. Марвин поужинал в портико[32]32
  Портико (исп. portico) – веранда, крыльцо.


[Закрыть], выпив бутылку «Сангре де хомбре» 1936 года, и перебрался в густую тень беленого палладия. Солнце уже касалось золотым ореолом горных вершин. На дороге появился силуэт спешащего мимо гостиницы человека…

– Папа! – воскликнул Марвин.

– Доброе утро, Марвин. – Отец был удивлен, но сумел это скрыть. – Не могу не отметить, что ты оказываешься в самых неожиданных местах.

– Про тебя я бы сказал то же самое.

Отец нахмурился, поправил галстук и взял портфель в другую руку.

– Сынок, в том, что я здесь, нет ничего странного. Обычно домой со станции меня отвозит твоя мать, но сегодня она что-то задерживается, вот я и решил пойти пешком. А раз уж пешком, то почему бы не срезать путь через поле для гольфа?

– Понятно, – сказал Марвин.

– Но к сожалению, – продолжал отец, – короткий маршрут оказался не так уж и короток. По этой сельской местности я шагаю уже час, если не больше.

– Папа, – сказал Марвин, – не знаю, как ты это воспримешь, но факт в том, что мы с тобой не на Земле.

– Не вижу ничего смешного, – строго ответил отец. – Я и сам уже понял, что сбился с пути: в штате Нью-Йорк едва ли можно найти такую архитектуру. И тем не менее я убежден: если и дальше идти этой дорогой, то ярдов через сто, а может, чуть дальше будет Аннандейл-авеню, которая приведет меня к перекрестку Мейпл-стрит и Спрюс-лейн. А уж оттуда до дома рукой подать.

– Пожалуй, ты прав. – В спорах с отцом Марвин никогда не одерживал верх.

– Мне надо идти, – сказал отец. – Кстати, Марвин, ты в курсе, что у тебя в носу… скажем так, посторонний предмет?

– Да, папа, – ответил Марвин. – Это взрывное устройство.

Отец хмуро посмотрел на сына, сокрушенно покачал головой и пошел дальше.

– Не понимаю, – сказал позже Марвин Вальдесу, – почему все эти люди меня находят? Это вовсе не кажется естественным.

– Да, это неестественно, – подтвердил Вальдес. – Но это и неизбежно, что гораздо важнее.

– Пусть неизбежно, – сказал Марвин, – но еще и абсолютно невероятно.

– Правильно, – согласился Вальдес. – Однако мы предпочитаем называть данное явление вынужденной вероятностью. Это, так сказать, недетерминированный сопутствующий эффект Теории Обнаружения.

– Боюсь, я не вполне понимаю, – сказал Марвин.

– Все достаточно просто. Теория Обнаружения – чистая теория. На бумаге она работает безупречно и не имеет умозрительных опровержений. Но чистая теория – это идеал, а когда мы пытаемся применить идеал на практике, возникают сложности, из которых главная – феномен неопределенности. Проще всего объяснить это так: существование теории влияет на ее работу. Видишь ли, теория не может учитывать воздействие собственного существования на себя. В идеале Теория Обнаружения эффективна во вселенной, где Теории Обнаружения нет. На практике же – и в этом наша проблема – в мире, где должна работать Теория Обнаружения, существует Теория Обнаружения. Это так называемое отзеркаливание, или дубликация эффекта. По мнению некоторых мыслителей, весьма вероятна и крайне опасна бесконечная дубликация, при которой Теория под воздействием Теории бесконечно преобразуется и достигает наконец энтропийного состояния, когда все вероятности равноценны. Этот аргумент, известный под названием «софизм фон Грюмана», наглядно показывает, насколько неразумно прямые последствия события увязывать с его причиной. Теперь понятно?

– Кажется, да, – сказал Марвин. – Но нельзя ли объяснить, как именно существование Теории влияет на Теорию?

– Так ведь я уже объяснил, – сказал Вальдис. – Первичное, оно же «естественное», воздействие Теории Обнаружения на Теорию Обнаружения, безусловно, усиливает значение лямбды-хи.

– Гм… – протянул Марвин.

– Лямбда-хи – это не что иное, как символическое представление обратной зависимости всех возможных поисков от всех возможных находок. Когда лямбда-хи растет благодаря неопределимости или иным факторам, вероятность неудачного исхода поиска быстро снижается почти до нуля, в то время как вероятность успеха взлетает к единице. Это так называемый Фактор Стремления к Полновариантности.

– Правильно ли я понял, – сказал Марвин, – что воздействие Теории Обнаружения на Теорию Обнаружения имеет следствием Фактор Стремления к Полновариантности, благодаря чему любые поиски заканчиваются успешно?

– Абсолютно правильно, – подтвердил Вальдес. – Твоя формулировка элегантна, пусть и излишне строга. Все возможные поиски со временем дадут желаемый результат – при условии, что в течение этого срока будет действовать Фактор Стремления к Полновариантности.

– И это значит, – сказал Марвин, – что Теория гарантирует мне встречу с Кэти?

– Да, – твердо пообещал Вальдес. – Ты не можешь не найти Кэти. Более того, ты найдешь любого, кого захочешь. Единственное ограничение – ФСП, Фактор Стремления к Полновариантности.

– То есть? – насторожился Марвин.

– Как я уже сказал, поиск будет успешен при условии, что он уложится в срок действия ФСП. Но срок действия ФСП варьируется в диапазоне от шести целых трех десятых микросекунды до тысячи пяти целых тридцати четырех тысяч пятисот сорока трех стотысячных года.

– А в моем случае какой у ФСП срок? – спросил Марвин.

– Всем хочется знать ответ на этот вопрос, – добродушно рассмеялся Вальдес.

– То есть ты сказать не можешь?

– Друг мой, только на то, чтобы узнать о существовании Фактора Стремления к Полновариантности, человечеству понадобилось несколько веков. Будь он не столь вариабелен, возможно, нам бы удавалось находить численное выражение для каждого возможного случая. Но увы, ФСП совершенно неуловим. Между прочим, расчеты его вероятностей – совершенно новая область математики, в которой никто не рискнет назвать себя экспертом.

– Этого-то я и боялся, – вздохнул Марвин.

– Наука – суровый надзиратель, – кивнул Вальдес, но затем, ободряюще подмигнув, добавил: – Но и самому суровому надзирателю за всем не уследить.

– Хочешь сказать, что решение существует? – воспрянул Марвин.

– К сожалению, нелегальное, – ответил Вальдес. – Теоретики Обнаружения называют его контрабандным. Это, так сказать, утилитарное применение формулы, имеющее статистически высокую корреляцию с требуемыми решениями. Но контрабандное решение, как и сама Теория, не имеет рациональной основы, а значит, и доказательства своей состоятельности.

– Если оно все-таки работает, давай попробуем! – предложил Марвин.

– Я бы не советовал, – сказал Вальдес. – Так как питаю неприязнь к иррациональным формулам, сколь бы хорошие результаты они ни давали. Ведь эти результаты подталкивают к пугающему выводу, что высшая математическая логика целиком и полностью зиждется на низменной абсурдности.

– Я настаиваю! – воскликнул Марвин. – В конце концов, это я веду поиск – значит мне и решать.

– В математическом плане тут нет никакой связи, – возразил Вальдес. – Но чувствую, ты не оставишь меня в покое, пока я не уступлю. – Грустно вздохнув, Вальдес вынул из своего ребосо[33]33
  Ребосо – традиционная мексиканская одежда универсального назначения, нечто среднее между шарфом и шалью.


[Закрыть] лист бумаги с огрызком карандаша и спросил: – Сколько у тебя в кармане монет?

Марвин сосчитал и ответил:

– Восемь.

Вальдес записал эту цифру, поинтересовался датой Марвинова рождения, номером социального страхования, размером обуви и ростом в сантиметрах. Затем попросил назвать наугад число между единицей и четырнадцатью. Добавил к этому несколько собственных чисел, после чего пару минут считал и бегло записывал.

– Ну как? – спросил Марвин.

– Прошу учесть: результат всего лишь статистически вероятен, – ответил Вальдес. – Никаких иных обоснований.

Марвин кивнул, и Вальдес добавил:

– В твоем конкретном случае срок действия Фактора Стремления к Полновариантности заканчивается ровно через минуту сорок восемь секунд плюс-минус пять мини-микросекунд.

Марвину это показалось несправедливым, он уже был готов бурно запротестовать и осведомиться, почему Вальдес не произвел столь важные расчеты раньше. Но тут он глянул на дорогу – белую светящуюся полосу в густой синеве сумерек. И увидел фигурку, медленно приближающуюся к посаде.

– Кэти! – воскликнул он.

Да, это была Кэти.

– Поиск завершен за сорок три секунды до прекращения срока действия Фактора Стремления к Полновариантности, – отметил Вальдес. – Еще одно экспериментальное подтверждение состоятельности Теории Обнаружения.

Но Марвин его не слышал. Он со всех ног кинулся к дороге и заключил в объятия свою утраченную и вновь обретенную возлюбленную. А старина Вальдес, хитроумный друг и малословный спутник в великом походе, скупо улыбнулся своим мыслям и заказал еще бутылку вина.

Глава 22

И вот наконец они вместе – звездами предначертанная, планетами зачарованная, непостижимой алхимией приведенная в Место Нахождения очаровательная Кэти и Марвин со счастливой улыбкой на исхудавшем загорелом лице, Марвин, с юношеской дерзостью и самоуверенностью нырнувший, как в омут, в древнюю и многосложную Вселенную. Кэти моложе его годами, зато куда старше интуитивной женской мудростью, доставшейся ей от рождения. Милая Кэти, чьи прелестные темные глаза как будто полны задумчивой грусти… Не мелькнула ли в них тень сожаления о том, что Марвин, охваченный почти всепоглощающим желанием беречь и лелеять эту деву, кажущуюся столь хрупкой, не подозревает, что у нее есть тайна, которую она не может раскрыть, в то время как сам он никаких секретов за душой не имеет?

Их счастье не было безоблачным – в носу у Марвина сидела мина, неумолимо отсчитывая секунды его жизни, сухими щелчками метронома аккомпанируя танцу любви. Но это чувство обреченности побудило столь разные судьбы сплестись теснее и наполнило взаимоотношения нежностью и смыслом.

Он сотворил для нее водопады из утренней росы, смастерил ожерелье, набрав на берегах лугового ручья разноцветные окатыши – красивее, чем изумруд, меланхоличнее, чем жемчуг. Она же поймала его в сеть из своих шелковых волос, увлекла в безмолвную пучину вод, в забвение. Он ей явил окоченевшие звезды и расплавленное солнце; она ему подарила длинные сплетенные тени и шорох черного бархата. Он тянулся к ней и касался мхов, трав, вековых деревьев и радужных скал; а ее пальцы, устремляясь ввысь, поглаживали древние планеты и впитывали серебристый лунный свет, улавливали проблески комет и вопли распадающихся звезд.

В своих играх они старели и умирали, и делалось это ради счастливого возрождения. Они распарывали время бритвой любви и сшивали наново – чтобы было дольше, медленней, лучше. Они делали удивительные игрушки из гор и равнин, из озер и долов. Их души лоснились, как мех у холеных животных.

Охваченные страстью, они забыли обо всем вокруг, кроме своей любви. Но не все вокруг было им радо. Гнилые пни, одинокие орлы, стоячие бочаги люто завидовали их блаженству. И многие потребности в переменах не реагировали на их клятвенные заверения, будучи равнодушны к намерениям людей и желая продолжать свою деятельность по разрушению Вселенной. Определенные выводы, противясь новизне, поспешили прибегнуть к древним инструкциям, записанным на костях, напечатанным на кровяных тельцах, вытатуированным изнутри на коже. Это была адская машина, которая не могла не взорваться; это была тайна, которая ждала своего разоблачения.

Из страха родилось знание. И печаль.

Однажды утром Марвин проснулся и не увидел Кэти. Как будто и не было никогда этой женщины в его жизни.