Текст книги "Обмен разумов"

Глава 16

Плавной размашистой поступью, скрипя кожаными сапогами, Марвин Флинн шествовал по дощатому тротуару. Веяло слабыми ароматами полыни и чапараля. По сторонам дороги тусклым мексиканским серебром лоснились под луной глинобитные стены. Из ближайшего салуна доносились вычурные аккорды банджо…

Сильно нахмурившись, Марвин застыл как вкопанный. Полынь? Салуны? Как это понимать?

– Что-то не так, незнакомец? – осведомился грубый голос.

Флинн круто обернулся. Из теней возле магазина колониальных товаров появился человек. Это был бродяга – гнусавый, сутулый бездельник в пыльной черной шляпе, комично нахлобученной на грязный лоб.

– Да, кое-что очень даже не так, – ответил Марвин. – Все выглядит как-то странно.

– Напрасны твои тревоги, – уверил его босяк. – Просто ты сменил систему метафорических ассоциаций, и, видит Бог, в этом нет ничего предосудительного. Да ты небось даже рад был отказаться от скучных инсекто-анималистских параллелей.

– Меня эти параллели вполне устраивали, – возразил Марвин. – Я же все-таки на Цельсе-Пять, живу в подземном гнезде.

– И что с того? – спросил зимогор. – Или у тебя совсем нет воображения?

– Воображения у меня прорва, – с достоинством ответил Марвин. – Но разве это имеет значение? Я не ковбой на Земле, я что-то вроде крота или медведки на Цельсе, а значит, и мыслить должен соответствующе.

– Да, с этим ничего не поделаешь, – кивнул скиталец прерий. – Дело в том, что ты перегрузил свои аналитические способности, да так сильно, что сгорели предохранители. И теперь твое восприятие экспериментирует, стремясь привести себя в норму. Такое состояние называется метафорической деформацией.

И тут Марвину вспомнилось, как мистер Блэндерс предупреждал насчет этого феномена. Метафорическая деформация, болезнь межзвездных путешественников, застигла Флинна врасплох. Он понимал, что это не сулит ничего хорошего, но вместо тревоги испытывал лишь легкое удивление. До сих пор его эмоции шли рука об руку с психовосприятием, поскольку невоспринятая перемена есть перемена невосчувствованная.

– И когда же я начну видеть вещи такими, какие они на самом деле?

– А это уже философский вопрос, – сказал перекати-поле. – Рассуждая узко, можно предположить, что этот конкретный синдром исчезнет, если тебе когда-нибудь посчастливится добраться до Земли. Но продолжать странствия – значит усугублять процесс перцептивного отождествления. Правда, можно ожидать спорадических кратковременных ремиссий, не выходящих за пределы твоего первичного ситуативно-перцептивного контекста.

Марвин счел услышанное небезынтересным, но не пугающим. Он подтянул джинсы и сказал:

– Ладно, когда картишки уже на руках, бросить их мужчина не может. И недосуг мне тут торчать и трепаться с тобой, незнакомец. Но все же скажи: ты кто?

– Кто я? – не без самодовольства отозвался бродяга. – Я олицетворенная необходимость. Не будь меня, тебе бы пришлось совершенно самостоятельно вспоминать Теорию Метаморфической Деформации, и вряд ли бы ты справился. Позолоти-ка ручку, касатик.

– А это уже цыганское, – насмешливо сказал Марвин.

– Виноват. – Без малейшего смущения бродяга поправился: – Сигареткой не угостишь?

– Сам крути. – Марвин бросил ему мешочек «Булл Дарем». Понаблюдав чуток за новым знакомым, он сказал: – Ну хорошо, понял я, что ты странный типчик – не то юродивый, не то хитрозадый. Но кем бы ты ни был, чую, застрял я тут с тобой.

– Браво! – со всей серьезностью поздравил его бродяга. – Как обезьяне удается заслужить банан, так и ты заслужил смену контекста.

– Ох уж это менторское чванство, – невозмутимо парировал Марвин. – Что дальше, прохвессор?

– Нам вон туда, – указал бродяга. – В салун с дурной репутацией.

– Ура! – вскричал Марвин и прошел, виляя худыми бедрами, через распашные двери.

В салуне на него накинулась особа женского пола, вцепилась в руку. С улыбкой нарумяненного барельефа уставилась в глаза.

– Пойдем, малыш, со мной наверх, – взмолилась эта кошмарная ведьма. – Всласть повеселимся, вдоволь развлечемся!

– Забавно отметить, – сказал бродяга, – что этой маской даму наделил Обычай. Тех, кто торгует удовольствием, он обязывает изображать веселье. И это жесткое требование, друзья мои, не распространяется на другие профессии. К примеру, жене рыбака дозволено ненавидеть селедку, овощевод может иметь аллергию к репе, а мальчишке-газетчику простительно невежество. Даже святым мученикам не обязательно блаженствовать под пытками. И только скромные продавцы наслаждений вынуждены, подобно Танталу, вечно ждать недосягаемого пиршества.

– Дружок-то твой, гляжу, шутник изрядный, – отреагировала мегера. – Но ты, малыш, мне больше по вкусу, я от тебя вся таю.

На шее у фурии висело ожерелье: миниатюрный череп, пианино, стрела, детский башмачок, желтый зуб.

– Что это? – поинтересовался Марвин.

– Символы.

– Символы чего?

– Идем наверх, сладенький, там узнаешь.

– Таким образом, – назидательно продолжал бродяга, – мы имеем подлинное, неопосредованное противоборство с пробужденной женской природой, перед которой наши мужские фантазии – не более чем детские игры.

– Ну давай же! – восклицала гарпия, и ее дряблая туша корчилась в вожделении, еще более жутком оттого, что оно было притворным. – Поднимемся наверх и ляжем в постельку! – вопила она, тесня Марвина грудями, размером и упругостью схожими с пустыми переметными сумками монгольского воина. – Я тебе такое покажу! – орало это чудище, обхватывая бедра Марвина своей ножищей – тяжелой, бледной, грязной, варикозной. – Мою любовь, детка, – провыла ведьма, – ты до самой смерти не забудешь. – И прижалась к нему причинным местом, твердым, как лоб тираннозавра.

– Я… это… страшно благодарен, – промямлил Марвин, – но сейчас, по-моему, не самое подходящее время…

– Ласки моей не желаешь? – изумилась гарпия.

– Ну, если честно, не могу сказать, что желаю.

Бабища уперла кулаки-кувалды в бедра-барабаны:

– Ну вот, дожилась! – Впрочем, дьяволица сразу смягчилась. – Не чурайся сладостных фимиамов лупанара Венеры! Превозмоги, сударь, недостойное мужчины малодушие! Давай же, милорд! Труба зовет – пора в седло запрыгивать и гнать во весь опор!

– Пожалуй, воздержусь, – натянуто рассмеялся Марвин.

Лапища величиной с чилийское пончо – и примерно такой же формы – схватила его за горло.

– Нет, ты не воздержишься, паршивое, трусливое, самозацикленное, нарциссичное ничтожество! Ты все сделаешь так, как надо! Не то, клянусь Аресом, я сломаю твою хилую трахею, как шею куренка в Михайлов день!

Явно назревала трагедия, поскольку похоть сделала женщину глухой к голосу здравомыслия, в то время как Марвиново прославленное копье скукожилось до размеров горошины. (Так слепая природа, защитив Флинна от одной угрозы, взялась провоцировать другую.)

Но тут бродяга, подчиняясь диктату пусть не пристрастия своего, но разума, выхватил из-за револьверного пояса веер, жеманно порхнул к разъяренной бесовке и хлопнул ее по носорожьему плечу.

– Не смей его обижать! – приказал бродяга тонюсеньким контральто.

– Вот-вот! – вторил ему Марвин хоть и не в лад, но без промедления. – Скажи ей, чтобы прекратила меня лапать! Ну что это такое, в самом-то деле: из дому ввечеру не выйти без того, чтобы влипнуть в какой-нибудь скверный инцидент…

– Не плачь! Ради бога, не плачь! – осадил его бродяга. – Знаешь же: я не выношу твоих слез.

– Я не плачу, – всхлипнул Марвин. – Просто она мне рубашку испортила. Твой подарок!

– Куплю тебе другую, – пообещал бродяга. – Но мне не пережить очередной сцены!

За этим диалогом шлюха следила с отвисшей от изумления челюстью, и Марвин воспользовался ее замешательством, чтобы вытащить из инструментального ящика гвоздодер, в надежде освободиться от стальной хватки толстых побагровевших пальцев. Это удалось, и мужчины, не теряя ни мгновения, шмыгнули за дверь, юркнули за угол, огромными прыжками пересекли улицу и предались бегу с препятствиями в направлении спасительной околицы.

Глава 17

Как только непосредственная угроза миновала, Марвин пришел в себя. Морок метафорической деформации на миг рассеялся, и наш герой получил перцептуально-экспириентальную ремиссию. Со всей беспощадной ясностью он осознал, что «бродяга прерий» на самом деле огромный жук-паразит, принадлежащий к виду S Cthulu. Жука ктулу ни с кем не спутаешь, у него вторичный слюнной проток расположен чуть ниже и левей субэзофагеального ганглия.

Эти насекомые питаются чужими эмоциями, поскольку их собственные давно атрофировались. Обычно они хоронятся в тенях или ночной мгле, ждут, когда в пределах досягаемости членистой верхней челюсти появится беззаботный цельсианин. Именно это случилось с Марвином.

Как только наш герой осознал происшедшее, он обрушил на ктулу такой мощный заряд ярости, что жук, жертва собственных сверхчутких эмоциональных рецепторов, без чувств рухнул посреди дороги. Марвин же, удовлетворенный результатом, поправил на себе золотисто-бронзовый панцирь, встопорщил усики и пошел дальше.

Флинн достиг моста, пересекавшего огромную реку песка. И там, стоя на среднем пролете, он смотрел вниз, на черный поток, неудержимо бегущий вдаль, к неведомому песчаному морю. Зрелище до того загипнотизировало его, что кольцо в носу, этот роковой хронометр, тикало втрое быстрей, чем билось сердце.

И вот о чем он думал.

Мосты – это вместилища взаимоисключающих идей. Их горизонтальное простирание говорит о нашей способности достичь чего-то запредельного, а вертикальная крутизна напоминает о неизбежности фиаско, о неминуемости гибели. Мы рвемся вперед, сметая преграды, но под ногами у нас разверста первобытная бездна. Мы строим, конструируем, производим, но смерть – верховный зодчий, она не зиждет вершин, с которыми не соседствуют пропасти.

О цельсиане, прокладывайте ваши добротные мосты через тысячи рек, связывайте ими разные формы рельефа. Но грош цена этим трудам, ибо земля под ногами терпелива, она молча ждет своего часа. Есть у вас, цельсиане, дорога, но она наверняка приведет к печальному концу. Великомудры вы, цельсиане, а самый важный урок так и не усвоили: сердце создано для того, чтобы принять удар копья, все же прочее – побочные эффекты.

Вот такие мысли рождались у Марвина, стоявшего на мосту. И объяла его страсть душевная, желание покончить с желанием, отречься от удовольствий и страданий, избыть суетную тягу к удачам и неудачам, отвлечься от псевдопроблем и заняться главным делом всей жизни, коим является смерть.

Он медленно взобрался на парапет и застыл над извилистыми песчаными струями. И вдруг краем глаза увидел, как от пилона отделилась тень, осторожно приблизилась к парапету, выпрямилась, балансируя над бездной, и опасно наклонилась вперед…

– Стой! Прекрати! – вскричал Марвин.

У него самого вмиг пропала суицидальная тяга. Ее вытеснил страх за живое существо, которому угрожала гибель.

Тень ахнула и опрокинулась, сорвалась в разверстую бездну. Но Марвин успел подскочить и поймать за лодыжку.

Получившийся при этом рычаг едва не перебросил его самого через ограждение. Но Флинн успел принять меры: вдавил присоски в пористый камень тротуара, как можно шире раскинул нижние конечности, двумя верхними обвил фонарный столб и оставшимися двумя руками усилил хватку на ноге самоубийцы.

Несколько мгновений равновесие оставалось неустойчивым, но затем сила спасателя одержала верх над весом спасаемого. Очень медленно и осторожно Марвин тянул к себе; смещал захват от нижнего членика ноги к тибии; не смел даже дух перевести, пока суицидник не оказался в безопасности, то есть на полотне моста.

К этому моменту у Марвина успели начисто выветриться самогубительные желания. Он шагнул вперед, схватил спасенного за плечи, яростно встряхнул.

– Дурак! Болван! Идиот! – прокричал Марвин. – Как же можно быть таким трусом? Только кретин или безумец выберет этот способ ухода из жизни. Да неужто в тебе нет ни капли мужества, чертов ты…

Он не закончил ругательства. Несостоявшийся самоубийца глядел на него и дрожал, пряча глаза. И только сейчас Марвин понял, что спас женщину.

Глава 18

Позже, в отдельной кабинке ресторана у моста, Марвин попросил прощения за грубые слова, конечно же вызванные шоком, а не антипатией. Но женщина деликатным пощелкиванием когтя дала понять, что извинения излишни.

– Боюсь, ваш анализ верен, – сказала она. – Я и есть идиотка или сумасшедшая, а может, и то и другое. Зря вы меня удержали.

Марвин оценил внешность собеседницы. Миниатюрная, едва ему по грудной отдел, но сложена безупречно. Милая цилиндричность средней части туловища; гордо вынесенная чуть вперед и чарующе отклоненная на пять градусов от вертикали голова. Лицо восхищает и изящной выпуклостью лба, и угловатостью длинного подбородка, и всеми прочими чертами. Княжеского покроя атласный кушак скромно прикрывает два яйцеклада, оставляя на виду соблазнительно лоснящуюся зеленую кожу между ними. Ноги – все до одной – увиты оранжевыми лентами, но так, чтобы не прятать гибкие суставы.

И пусть она потенциальная самоубийца, но другой такой красавицы на Цельсе Марвин еще не встречал. У него пересохло в горле и вскачь пустился пульс. Наш герой поймал себя на том, что неотрывно смотрит на белый атлас, прячущий и одновременно выставляющий напоказ круто скошенные яйцеклады. Марвин отвел взгляд, но тот сразу же зацепился за длинную членистую конечность и был пленен этим чудом чувственности. Флинн спохватился и, залившись краской, заставил себя смотреть на элегантный складчатый шрам на лбу собеседницы. А она как будто не замечала липкого мужского внимания. Без малейшего смущения красавица произнесла:

– Пожалуй, нам следует познакомиться, раз уж так сложились обстоятельства.

Оба от души посмеялись над шуткой.

– Меня зовут Марвин Флинн.

– А я Фтистия Хельд, – сказала молодая женщина.

– Буду звать вас Кэти, если не возражаете.

Они снова рассмеялись, а затем Кэти спохватилась:

– Ой, как время-то летит! Мне пора. Позвольте еще разок поблагодарить вас за спасение.

– Ну что ж… – вздохнул Марвин, вставая. – Скажите, когда я снова смогу вас увидеть?

– Никогда, – ответила она тихо.

– Но как же так?! – воскликнул Марвин. – Я наконец-то встретил вас – и потерять не согласен!

Кэти печально покачала головой:

– Обещайте хоть изредка вспоминать обо мне.

– Давайте не будем прощаться! – взмолился Марвин.

– Ничего, вы справитесь, – пообещала она без жестокости.

– И навсегда перестану улыбаться.

– Какая-нибудь женщина заменит вам меня.

– Вы искушение![12]12
  Из песни «Temptations», впервые прозвучавшей в кинофильме «По дороге в Голливуд» (1933) в исполнении Бинга Кросби.


[Закрыть] – в гневе воскликнул Флинн.

– Мы с вами – два корабля, что встретились в пути и скрылись, перекликнувшись, во мраке[13]13
  Из стихотворения Г. Лонгфелло «Элизабет. Рассказ богослова».


[Закрыть], – возразила Кэти.

– Ужель не встретимся мы больше?[14]14
  Название терцета из «Волшебной флейты» В. Моцарта.


[Закрыть]

– Только время скажет[15]15
  «Time Alone Will Tell» – блюз из репертуара Эллы Фицджеральд.


[Закрыть].

– Моя молитва – о том, чтобы еще побыть с тобой[16]16
  Из композиции Гленна Миллера «My Prayer».


[Закрыть].

– На восток от Солнца, на запад от Луны[17]17
  Так называется песня из репертуара Эллы Фицджеральд и знаменитый сборник сказок, составленный норвежскими фольклористами Петером Кристеном Асбьернсеном и Йоргеном Му.


[Закрыть]. – С этими словами она круто развернулась и выскочила за дверь.

Проводив ее взглядом, Марвин пересел к барной стойке.

– Одну – за мою крошку, другую – на дорожку[18]18
  «One for My Baby (and One More for the Road)» – песня из репертуара Фрэнка Синатры.


[Закрыть], – заказал он.

– Женщины двуличны[19]19
  Из «Blues in the Night» Фрэнка Синатры.


[Закрыть], – сочувственно прокомментировал бармен, наливая выпивку.

– Я схожу по ней с ума, мне тоскливо без ее блюзов, – пожаловался Марвин.

– Парню нужна девушка[20]20
  «A Fellow Needs a Girl» – песня из репертуара Фрэнка Синатры.


[Закрыть], – кивнул бармен.

Марвин выпил и протянул стакан:

– Розовый коктейль для голубой леди[21]21
  «A Pink Cocktail for a Blue Lady» – композиция Гленна Миллера.


[Закрыть].

– Возможно, она утомлена[22]22
  Из песни Отиса Реддинга «Try a Little Tenderness».


[Закрыть], – предположил бармен.

– Даже не знаю, за что я ее так люблю, – сообщил Марвин. – Но знаю, по крайней мере, почему не светит в небе солнце. И нет мне в одиночестве покоя, бередит она мне душу, словно теньканье пианино в соседней квартире. Как бы ни относилась она ко мне сейчас, я всегда буду рядом. Может, это просто одна из тех вещей[23]23
  «It Was Just One of Those Things» – песня Фрэнка Синатры.


[Закрыть], но я вспомню апрель[24]24
  «I’ll Remember April» – композиция Эррола Гарнера.


[Закрыть], и ее, и как вечерний бриз ласкал деревья[25]25
  Из композиции Сары Воан «Tenderly».


[Закрыть], но не для меня, и…

Неизвестно, сколь долго причитал бы еще Марвин, если бы не раздался шепот, чей источник находился на уровне его ребер и двумя футами левее:

– Эй, мистер…

Марвин обернулся и увидел на соседнем высоком табурете маленького, толстого, небрежно одетого цельсианина.

– Чего надо? – хмуро спросил Флинн.

– Ты небось хочешь снова увидеть эту мучачу, такую красивую?

– Да, хочу. Но чем ты можешь…

– Частный сыщик, розыск пропавших людей, результат гарантирован, иначе аванс возвращается до последнего цента.

– Что у тебя за акцент? – поинтересовался Марвин.

– Ламбробийский, – ответил детектив. – Меня зовут Хуан Вальдес, я с юга, из страны вечной фиесты, решил попытать счастья в большом городе на норте[26]26
  Norte (исп.) – север.


[Закрыть].

– Песчаная спина, – проворчал бармен.

– Как-как ты меня назвал? – с подозрительной невозмутимостью осведомился малорослый ламбробиец.

– Я тебя, паршивая песчаная спина, назвал паршивой песчаной спиной[27]27
  Аналогия с «мокрой спиной» (wetback) – унизительным прозвищем нелегального иммигранта в США. Поначалу так называли мексиканцев, переплывших пограничную реку Рио-Гранде.


[Закрыть], – прорычал бармен.

– Так я и думал, – сказал Вальдес.

Он выхватил из-за камербанда длинный обоюдоострый нож, и бармен мгновенно скончался от точного удара в сердце.

– Сеньор, я, вообще-то, человек незлой, – обратился частный сыщик к Марвину. – Меня не очень-то легко вывести из себя. Если на то пошло, в моей родной деревне Монтана-Верде-де-лос-Трес-Пикос я прослыл совершенно безобидным. Я был крестьянином – выращивал бутоны пейотля на высоких горах Ламбробии, под сенью дерева, которое у нас зовется сомбреро, и не чаял себе иной судьбы, потому что такого пейотля и таких бутонов нет больше нигде в мире.

– Что ж, могу тебя понять, – сказал Марвин.

– Но тем не менее, – продолжал посуровевший Вальдес, – когда я слышу брань из уст эксплуататора дель норте, когда он косвенным образом оскорбляет тех, кто родил и вскормил меня, – поверьте, сеньор, в такой момент багровая пелена застит мне взор, клинок сам прыгает в ладонь и оттуда без задержки устремляется в сердце негодяя, предавшего бедняцких детей.

– С кем не бывает, – посочувствовал Марвин.

– Но не сомневайтесь, – попросил Вальдес, – острое чувство собственного достоинства не мешает мне оставаться по-детски наивным, отзывчивым и покладистым.

– Да я и сам уже заметил, – сказал Марвин.

– Вот и отлично. Перейдем к делу. Вы же хотите нанять меня для поиска девицы? El buen pano en el arca se vende, verdad?[28]28
  Хороший товар сам себя хвалит, правда же? (исп.)


[Закрыть]

– Si, hombre[29]29
  Да, приятель (исп.).


[Закрыть], – рассмеялся Марвин.

И два товарища рука об руку зашагали под ночным небом, в котором звезды блистали, как наконечники копий несметного войска.

Глава 19

За порогом ресторана Вальдес запрокинул к небесам усатое коричневое лицо и нашел созвездие Завистника, которое в северных широтах безошибочно указывало на северо-северо-восток. Он взял это направление за исходное и учел дополнительные факторы, такие как дующий в щеку ветер (западный, пять миль в час) и мох на деревьях (растет на северной стороне дерева листопадус со скоростью один миллиметр в день). Не осталась забытой и западная погрешность (один фут на милю из-за сноса), и погрешность южная (пять дюймов на сто ярдов из-за совокупного эффекта тропизма). Когда же все параметры были определены, Вальдес двинулся в юго-юго-западном направлении.

Марвин пошел следом. Через час они оказались за городом, на колючей стерне. Спустя еще час исчезли последние признаки цивилизации. Кругом дикая земля, усыпанная кусками гранита и маслянистого полевого шпата.

Вальдес шагал как заведенный, не выказывая намерения остановиться, и в Марвине зашевелилось сомнение.

– Может, скажешь наконец, куда мы идем? – не выдержал он.

– Туда, где найдем твою Кэти. – На добродушном лице, покрытом густым загаром сьерры, белоснежно блеснули зубы.

– Она что, живет так далеко от города?

– Понятия не имею, где она живет, – пожал плечами Вальдес.

– Ты шутишь?!

– Нет, я не шучу.

Марвин остановился:

– Но ты же сказал, что знаешь!

– Не говорил и даже не намекал. – Вальдес наморщил смуглый лоб. – Я сказал, что помогу тебе ее найти.

– Но если ты не знаешь, где она живет, как…

– Это не имеет ни малейшего значения, – перебил Вальдес, воздев жесткий бурый палец. – Мы не ставили себе задачу выяснить, где живет Кэти. Наша цель ясна и проста: найти Кэти. По крайней мере, так я это понимаю.

– Да-да, конечно, – кивнул Марвин. – Но если мы идем не туда, где она находится, то куда же мы идем?

– Туда, где она окажется, – невозмутимо ответил Вальдес.

– А-а… – протянул Марвин.

За царством дивно-грандиозных минеральных образований их ждали кустистые отроги, усталыми моржами лежащие вокруг лоснящегося синего кита – величавого горного кряжа. Миновал еще час, и Марвин вновь забеспокоился. Но на сей раз свою тревогу он выразил иносказательно, надеясь хитростью вытянуть из спутника правду.

– Давно ты знаешь Кэти? – спросил Флинн.

– Не имел удовольствия с ней познакомиться.

– Это что же получается, ты впервые ее увидел в ресторане рядом со мной?

– К сожалению, я и там ее не видел, так как во время вашего разговора находился в туалете: у меня шел почечный камень по мочеточнику. Может, и заметил ее мельком, когда она уже направлялась к выходу, но, скорее всего, это красная вращающаяся дверь создала доплеровский эффект.

– Стало быть, тебе о Кэти не известно ровным счетом ничего?

– Мне известно лишь то немногое, что я услышал от тебя. А это, если называть вещи своими именами, практически ничего.

– И как же ты можешь привести меня туда, где она будет находиться? – спросил Марвин.

– Это же элементарно, – сказал Вальдес. – Потрать минутку на рефлексию, и суть дела станет совершенно прозрачной.

Марвин потратил несколько минуток, но суть дела на его рефлексию отвечала непрошибаемой рефракцией.

– Давай рассуждать логически, – предложил Вальдес. – Какая у меня задача? Найти Кэти. Что мне известно о Кэти? Ничего.

– Не очень-то многообещающе звучит, – сказал Марвин.

– Но это только половина проблемы. Итак, мы установили, что я ничего не знаю о Кэти. Следующий вопрос: что я знаю о поисках?

– Чего-чего? – переспросил Марвин.

– Так уж вышло, что о поисках я знаю все! – торжественно заявил Вальдес, сопроводив слова широким жестом терракотовых рук. – Так уж вышло, что я специалист по Теории Обнаружения!

– Чего-чего? – повторил Марвин.

– Теории Обнаружения, – ответил Вальдес чуть менее торжественно.

– Я понял. – На Марвина услышанное не произвело впечатления. – Что ж… это здорово, и я уверен, теория очень даже неплоха. Но если ты ничего не знаешь о Кэти, то какой от этой твоей теории может быть прок?

Вальдес вздохнул тяжело, но без досады и тронул усы красновато-коричневыми пальцами.

– Приятель, если бы ты имел исчерпывающую информацию о Кэти, если бы знал, с кем она дружит, какие у нее привычки, симпатии, антипатии, желания, надежды, фобии, мечты, намерения и тому подобное, – неужели у тебя был бы шанс ее найти?

– Безусловно, – ответил Марвин.

– Притом что ты не владеешь Теорией Обнаружения?

– Да.

– Ладно, – сказал Вальдес, – давай эту же логику применим к противоположной ситуации. Я владею Теорией Обнаружения, изучил ее досконально, а следовательно, мне ничего не нужно знать о Кэти.

– И ты уверен, что это работает? – спросил Марвин.

– А как же иначе? Уравнение есть уравнение. Решать его с другого конца, может, и дольше, но на результат это не влияет. Да если на то пошло, отсутствие сведений о Кэти нам только на руку. Конкретные сведения порой вредят четкому функционированию Теории. В нашей же ситуации этот негативный фактор исключен.

Они упорно продвигались вперед по набирающему крутизну горному склону, борясь с порывами злобно свистящего ветра. Под ногами уже похрустывал иней. Вальдес делился своими познаниями в Теории Обнаружения, приводил типичные случаи: Гектор пытается найти Лисандра, Адам разыскивает Еву, Галахад охотится за Святым Граалем, Фреду С. Доббсу подавай сокровища Сьерра-Мадре, Эдвин Арлингтон Робинсон ищет просторечного самовыражения в типично американском антураже, Гордон Слай расследует дело Наяды Маккарти, энергия не обходится без энтропии, куда Инь, туда и Ян…

– Из этой конкретики, – заключил Вальдес, – мы можем вывести главную формулу Обнаружения и ее наиболее важные подформулы.

Марвин был слишком подавлен, чтобы как-то прокомментировать услышанное. До него внезапно дошло, что в этой стылой безводной пустыне можно протянуть ноги.

– И вот что любопытно, – продолжал Вальдес. – Теория Обнаружения сразу же навязывает нам постулат: ничто не может потеряться идеально, то есть окончательно. Сам посуди: чтобы чему-то пропасть, необходимо иметь место, где оно сможет пропасть. Но найти такое место невозможно, поскольку простая множественность не подразумевает качественной дифференциации. В контексте Теории Обнаружения это означает, что любое место похоже на все остальные места. Следовательно, мы можем заменить концепцию Потери концепцией Неопределенного Местонахождения, каковая, конечно же, доступна логико-математическому анализу.

– Но ведь Кэти на самом деле не потерялась, – возразил Марвин. – Получается, на самом деле мы не можем ее найти.

– Формула по своей сути верна, – сказал Вальдес. – Но в идеальном виде, разумеется, она малоприменима в нашей ситуации. Для достижения наилучшего результата мы должны усовершенствовать Теорию Обнаружения. А конкретно необходимо изменить полярность у ее главного постулата и пересмотреть базовые концепции Потери и Обнаружения.

– Все это очень сложно, – пожаловался Марвин.

– Сложность тут скорее кажущаяся, чем реальная, – уверил его Вальдес. – Решение проблемы зависит от ее анализа. Мы исходим из предположения, что Марвин ищет Кэти. Это вполне однозначно описывает ситуацию, я прав?

– Думаю, да, – осторожно ответил Марвин.

– Ну а коли так, что подразумевает формула?

– Формула подразумевает… Формула подразумевает, что я ищу Кэти.

Вальдес раздраженно покачал орехового цвета головой:

– Смотри глубже, мой нетерпеливый юный друг. Дело не в конкретной личности. Формула определяет процесс твоего поиска, а следовательно, подразумевает пассивность ситуации «Кэти находится неизвестно где». Но это не может соответствовать действительности. Пассивность для Кэти недосягаема в силу того, что кто-то всегда кого-то ищет, тут не бывает исключений. Мы должны принять, что Кэти (кто-то) ищет тебя, ведь приняли же мы, что ты ищешь ее (кого-то). Итак, мы получили первую производную: Марвин ищет Кэти, которая ищет Марвина.

– Ты всерьез думаешь, что она меня ищет?

– Разумеется, ищет, даже если не знает об этом. Она же все-таки самостоятельная личность, ее нельзя расценивать как объект, просто как нечто потерянное. Мы должны уважать ее автономность и отдавать себе отчет в том, что если ты ее разыскиваешь, то и она равным образом разыскивает тебя.

– Никогда об этом не думал, – сказал Марвин.

– Все достаточно просто, если понимаешь Теорию. А теперь, чтобы обеспечить успех, нам нужно выбрать оптимальную процедуру Обнаружения. Очевидно же: пока вы оба в активном поиске, ваши шансы найти друг друга весьма малы. Представь, как два человека ищут друг друга в заполненных людьми проходах огромного универмага. А теперь вообрази совсем иную ситуацию: один вооружен совершенной стратегией поиска, а другой стоит на месте и ждет, когда его найдут. Математическое обоснование покажется тебе сложноватым, так что лучше поверь на слово. Лучший способ для тебя (для нее) найти ее (тебя) – это кто-то ищет, а кто-то позволяет себя отыскать. Конечно же, в пластах народной мудрости можно найти достаточно подтверждений тому.

– И что же нам предпринять?

– Я же только что сказал! – рассердился Вальдес. – Один ищет, другой ждет. Контролировать действия Кэти мы не можем, а значит, вынуждены предположить, что она, подчиняясь инстинктам, разыскивает тебя. Поэтому ты должен усмирить собственные инстинкты и дать ей возможность тебя найти.

– То есть мне нужно просто ждать?

– Вот именно.

– И ты взаправду веришь, что она меня разыщет?

– Голову даю на отсечение.

– Гм… ладно. Но в таком случае куда мы идем?

– Туда, где ты будешь ждать. В Теории это называется Местом Нахождения.

Увидев на лице Марвина недоумение, Вальдес объяснил:

– Математически все места потенциально равны, в том смысле, что имеют одинаковые шансы на удачное завершение проводимого Кэти поиска. Следовательно, мы можем выбрать Место Нахождения наугад.

– И что же за место ты выбрал? – поинтересовался Марвин.

– Поскольку разницы нет никакой, – ответил Вальдес, – я предпочел деревню Монтана-Верде-де-лос-Трес-Пикос в провинции Аделанте государства Ламбробия.

– Твою родную деревню?

– Вообще-то, да. – Вальдеса слегка удивила и порадовала догадливость собеседника. – Наверное, потому-то она и пришла сразу мне на ум.

– А далеко отсюда до Ламбробии?

– Расстояние приличное, – признал Вальдес, – но время зря не пропадет, ведь я научу тебя логике, а еще нашим народным песням.

– Это нечестно, – пробормотал Марвин.

– Друг мой, – сказал Вальдес, – когда соглашаешься принять помощь, готовься к тому, что полученное будет отличаться от ожидаемого. Да, у меня имеются человеческие недостатки, я никогда этого не скрывал. Но попрекать ими – верх неблагодарности.

И Марвину пришлось довольствоваться тем, что дают, ведь он в одиночку наверняка заблудился бы на обратном пути. Флинн и Вальдес пошли дальше, и народных песен они спели уйму, а что до логики, то для нее в горах было слишком холодно.