Текст книги "Обмен разумов"

Глава 28

С помощью хитрой уловки Марвин и его единомышленники оторвались от погони и благополучно добрались до окруженного рвом Кастельгатта. Внутри его стен, на огромном ристалище, когда пробьет двенадцать, соберутся участники заговора, чтобы совершить последние приготовления и той же ночью выступить в поход с целью вызволения д’Огюстина из жестокой хватки Блэкамура…

Марвину достались покои в высоком западном крыле. Там он до глубины души потряс пажа, решительно потребовав таз с водой для мытья рук. Это считалось нелепой манерностью в эпоху, когда даже знатнейшие придворные дамы имели обыкновение прятать грязные пятна под надушенными марлевыми повязками. Но Марвин обзавелся привычкой к водным процедурам, пока жил в южном Ремове, среди тескосов, этих жизнерадостных язычников, чьи мыльные фонтаны и скульптуры из губки – диво дивное для столь же самодовольной, сколь и нечистоплотной аристократии севера. Игнорируя насмешки дворян и брюзжание священников, Флинн упрямо доказывал: нет ничего плохого в том, чтобы при случае ополоснуть руки – конечно, при условии, что вода не попадет на другие части тела.

Закончив омовение и облачившись только в полупанталоны из черного атласа, белую кружевную рубашку, кавалерийские сапоги и перчатки с длинными рукавами из эрецийской замши, а из оружия прихватив лишь меч Кёр де Стаббат, на протяжении пятисот лет передававшийся в его роду от отца к сыну, Марвин резко обернулся на тихий звук и схватился за рукоять.

– Ах, сударь, уж не хотите ли вы меня проткнуть своим грозным мечом? – насмешливо осведомилась леди Катарина, ибо это не кто иной, как она, вошла в комнату через облицованный деревом портал и остановилась у порога.

– Видит Бог, ваша милость напугали меня, – сказал Марвин. – Но уж коли речь зашла о протыкании, я готов проделать это в охотку, только не мечом, конечно же, а более подходящим оружием, коим я, по счастью, располагаю.

– Фу, сударь! – хихикнула леди Катарина. – Соблазнять даму насилием?

– Всего лишь насильственным удовольствием, – галантно ответил Марвин.

– Экий бойкий, – ухмыльнулась леди Катарина. – Знаете ли, я давно заметила: чем длиннее и изворотливей у мужчины язык, тем короче и слабей его упомянутое оружие.

– Ваша милость несправедливы ко мне, – упрекнул Марвин. – Осмелюсь утверждать, что мое оружие всегда готово к бою. Оно достаточно острое, чтобы пробить лучшую в мире защиту, и достаточно прочное, чтобы не затупиться от многих ударов. А помимо этих сугубо утилитарных качеств, есть и иные – я обучил его нескольким безотказным фокусам, каковые с превеликим удовольствием возьмусь продемонстрировать вашей милости.

– Соблаговолите держать это оружие в ножнах! – негодующим тоном потребовала дама, но при этом у нее блеснули глаза. – Мне не по нраву такие речи, ибо клинок бахвала всегда тонок, как жесть; он радует блеском око, но слишком податлив на ощупь.

– Молю вас потрогать и лезвие, и острие, – сказал Марвин, – дабы убедиться, что их пригодность не заслуживает ваших насмешек.

Леди Катарина отрицательно покачала очаровательной головкой:

– Нет уж, сударь. Подобная практичность хороша для седобородых философов со слезящимися глазами, а леди лучше полагаться на интуицию.

– Леди, я боготворю вашу интуицию, – ответил на это Марвин.

– Сударь, ну что вы, обладатель сомнительного оружия неизвестной длины и крепости, можете знать о женской интуиции?

– Леди, сердце мне говорит, что ваша интуиция совершенна и безотказна, что у нее изящная форма и тонкий аромат, что…

– Довольно, сударь! – Леди Катарина густо покраснела и принялась неистово обмахиваться японским веером со сценой инаугурации Йидзи.

Оба умолкли. Разговор шел на Придворном Языке Любви, в котором символическим фигурам речи отведена важнейшая роль. Самые воспитанные и целомудренные дамы не считали такие намеки нарушением этикета, ибо эпоха, в которой они жили, была эпохой дерзких.

Внезапно на обоих участников диалога пала тень серьезности.

Марвин хмурился, перебирая стальные серые пуговицы на белой кружевной сорочке. Леди Катарина тоже казалась озабоченной. Она была одета в платье «голубиный тюльпан», с юбкой клиньями, с алыми прорезями, с модным глубоким декольте, открывающим крепкое розовое брюшко. На ногах – бальные сандалии из дамаскета цвета слоновой кости. Волосы, уложенные в высокую прическу над яшмовой ратуэллой, украшены венком из весенних сниппиний. Марвин отродясь не видел такой красоты.

– Не пора ли нам прекратить эту глупую пикировку? – тихо спросил Марвин. – Не пора ли дать слово нашим сердцам, вместо того чтобы упражняться в бессердечном остроумии?

– Я не смею, – прошептала леди Катарина.

– Но ведь вы Кэти, та самая Кэти, которая любила меня в другом времени и месте, – с горечью проговорил Марвин, – и которая теперь играет со мной, как с едва знакомым ухажером.

– Нельзя говорить о том, что было когда-то, – испуганным шепотом предостерегла Кэти.

– Но вы же меня любили! – пылко воскликнул Марвин. – Попробуйте это отрицать – и сами себе не поверите!

– Да. – Ее голос дрогнул. – Когда-то я вас любила.

– А сейчас?

– Увы…

– Но объясните же почему!

– Нет-нет, я не могу.

– Как вам угодно. Выбор – раб сердца.

– Мне не хочется, чтобы вы в это верили, – мягко произнесла она.

– Вам не хочется? Значит, это правда, что желание – мать намерения? – Лицо Марвина стало суровым, даже жестоким. – Даже мудрейшие из мудрых не могут отрицать, что и в наипрочнейших семьях Любовь неразрывно связана со своей единокровной сестрой Безразличием, а Верность – рабыня злой мачехи Боли.

– Так вот какого мнения вы обо мне?! – слабо воскликнула Катарина.

– Но вы же не оставили мне выбора, леди. – В голосе Марвина зазвенела бронза. – И потому корабль моей страсти, покинутый вами в море памяти, был унесен с верного курса переменчивым ветром равнодушия, а теперь безжалостные волны людских событий гонят его к скалистому брегу страдания.

– Ах, как бы мне хотелось, чтобы это было не так, – сказала Катарина, и Марвин взволновался, услышав нежность в голосе той, кого он считал безвозвратно потерянной.

– Кэти…

– Нет, это невозможно! – вскричала она и отпрянула в страхе; бушевавшая в ней страсть заставляла вздыматься и опадать красочный верх и брюшко. – Вы же не знаете, в какой ужасной ситуации я оказалась!

– Так объясните! – потребовал Марвин.

И тотчас резко повернулся, хватаясь за меч. Потому что массивная дубовая дверь бесшумно отворилась и в проеме, небрежно опершись о косяк, застыл со сложенными на груди руками мужчина. Тонкие губы на бородатом лице чуть растянулись в улыбке.

– Клянусь честью! Мы ничего не делали! – лепетала Катарина, прижимая руку к трепещущему брюшку.

– Сударь, что вам угодно? – запальчиво спросил Марвин. – Извольте назвать ваше имя и причину столь бесцеремонного вторжения!

– И то и другое вы сейчас же узнаете, – ответил незнакомец, и в его шипящем голосе Марвин уловил угрожающую нотку. – Для того-то я и пришел в эти покои, чтобы воспользоваться законной привилегией и должным образом представиться юному другу моей жены. Меня зовут лорд Блэкамур.

– Жены? – растерянно переспросил Марвин.

– Эта дама, – заявил Блэкамур, – имеющая сомнительную привычку скрывать свою фамилию и титул, не кто иной, как благороднейшая Катарина д’Огюстин Блэкамур, обожаемая супруга вашего покорного слуги.

С этими словами Блэкамур сорвал с головы шляпу и отвесил глубокий поклон, после чего вернулся в самодовольную позу.

Марвин взглянул на Кэти, и слезы в ее глазах, содрогания ее брюшка подтвердили истинность услышанного. Кэти, любимая Кэти – жена Блэкамура, самого заклятого врага приверженцев д’Огюстина, ее родного отца!

Однако некогда разбираться с диковинными вычурами человеческих чувств. Разобраться сейчас надо с Блэкамуром, загадочным образом пробравшимся в замок своих противников и не выказывающим ни малейшей нервозности в ситуации, которую нельзя назвать иначе как смертельно опасной.

Из этого неизбежно следует, что ситуация вовсе не такова, как видится Марвину, и что нити судьбы сплелись в непостижимый клубок.

Блэкамур в Кастельгатте? Марвин прикинул, чем это чревато, и похолодел от ужаса, как будто мимо пролетел, задев его черным крылом, ангел смерти.

Да, в эту комнату и впрямь проникла погибель. Вот только по чью душу она явилась?

Марвин боялся самого худшего. Но он собрал всю волю в кулак, превратил лицо в обсидиановую маску и бесстрашно взглянул в глаза мужу своей возлюбленной и пленителю ее отца.

Глава 29

Милорд Лэмпри ди Блэкамур молчал, застыв в непринужденной позе. При росте выше среднего он был худой как щепка, что подчеркивалось узкой, коротко подстриженной черной бородкой, длинными бакенбардами и прической «ежик» с челкой, которой было позволено ниспадать на чело смоляными змейками кудрей. Однако телесная худоба не вязалась с шириной плеч и мощной рукой фехтовальщика, что высовывалась из-под полуплаща. Он носил самые модные, самые франтовские пуанты и шоссы со вставками из македийского ажура, поддерживаемые лишь тремя рядами серебряной креповой тесьмы. Холодную красоту его лица портил только рубчатый шрам, протянувшийся от правого виска до левого угла рта; лорд нарочно красил его в кричаще-багровый цвет, что придавало зловещей абсурдности его сардоническим чертам.

– Мне кажется, – с манерной растяжкой заговорил Блэкамур, – что мы слишком уж долго разыгрываем этот фарс. Пора наступить развязке.

– Готов ли милорд начать третий акт? – с ледяной вежливостью осведомился Марвин.

– Каждый актер должен сказать свою реплику.

Блэкамур небрежно щелкнул пальцами, и в комнату вошли милорд Инглнук с месье Жюлем под конвоем взвода тюрингийских солдат с постными лицами, облаченных в неброские жилеты из буйволиной кожи, с киркомечами на изготовку.

– Что за нелепая буффонада? – осведомился Марвин.

– Объясни ему… братец, – ухмыльнулся Блэкамур.

– Да, это так, – заговорил мертвенно-бледный лорд Инглнук. – Мы с Блэкамуром единоутробные братья, наша мать – маркизита Розеата Тимонская, дочь курфюрста Брандейского и свояченица Силверблейна Меча-Бастарда, отца Эрикмаута Красная Рука. Ее первый муж, маркел Марке, приходился мне отцом, а после его безвременной кончины она вышла за Хантфорда, незаконнорожденного сына короля Клеве и претендента на феод Элеактик.

– Старомодные представления о чести заставили его прислушаться к моим доводам, и в итоге он получил предложение, от которого не смог отказаться, – с усмешкой пояснил Блэкамур.

– Весьма странная ситуация, – задумчиво произнес Марвин, – когда человека бесчестит его честь.

Инглнук опустил голову и ничего не сказал.

– Что же до вас, миледи, – обратился Марвин к Катарине, – то я, хоть убейте, не возьму в толк, как вы могли выйти замуж за человека, пленившего вашего отца.

– Это крайне противоречивая и очень скверная история, – печально ответила Кэти. – Он добивался меня угрозами и безразличием; он давил на меня зловещей силой, которая есть только у него и которой никто не может противостоять. Паче того, он применил дьявольские снадобья, и двусмысленные слова, и искусные дурманящие пассы. Он помрачил мой рассудок и возбудил во мне неестественную страсть; я впадала в экстаз от прикосновений к его ненавистному телу, к этим мерзким губам. А поскольку в ту пору я отвергала помощь религии, как я могла отличить правду от морока, как я могла устоять?! Но это, конечно же, не служит мне оправданием.

У Марвина осталась последняя надежда, и он обратился к тому, кто ее олицетворял.

– Месье Жюль! – воскликнул Флинн. – Возложите длань на меч, и мы прорубим себе стезю к свободе!

Блэкамур сухо рассмеялся:

– Думаете, он на это пойдет? Ну, допустим. Но дельце, на которое вы его подбиваете, не проще пареной репы, уж поверьте.

Марвин впился взглядом в лицо друга и увидел стыд, что ранит глубже, чем сталь, и отравляет опасней, чем яд.

– Это правда, – молвил месье Жюль, стараясь сдерживать голос. – Я не в силах вам помочь, хотя из-за вашей беды у меня разрывается сердце.

– Что за дьявольскими чарами опутал вас Блэкамур?! – вскричал Марвин.

– К сожалению, мой добрый друг, – ответил несчастный Жюль, – это не чары, а всего лишь доводы, но они столь убедительны, столь логичны, что устоять перед ними невозможно. Это блистательное по замыслу и исполнению предприятие; в сравнении с ним самые грандиозные планы менее великих людей – всего лишь детские игры в песочнице… Известно ли вам, что я состою в тайной организации, в ордене Серых Рыцарей Святого Нисхождения?

– Нет, я не знал об этом, – сказал Марвин. – Зато я знаю, что Серые Рыцари – друзья просвещения и поборники добродетели и что они рьяно противодействуют оппозиции королю, к каковой принадлежит д’Огюстин.

– Вы правы, вы совершенно правы, – пролепетал месье Жюль, и болезненную красоту его черт исказило страдание. – Я верил в дело Серых Рыцарей! Но в последний день прошлой недели узнал, что наш Великий магистр Гельвеций скоропостижно скончался…

– От порции стали в печенку, – уточнил Блэкамур.

– …и теперь я обязан подчиняться новому Великому магистру, подчиняться так же слепо и безоглядно, ибо клятву свою мы принесли не человеку, но ордену…

– И кто же этот магистр? – спросил Марвин.

– Не кто иной, как я! – воскликнул Блэкамур.

Только теперь Марвин заметил на его пальце массивный перстень со знакомой печаткой.

– Вот так все и вышло. – У Блэкамура скривилась в циничной ухмылке левая сторона рта. – Я унаследовал старинный орден – это орудие мне по руке, оно прекрасно послужит моим целям. Да-да, я теперь Великий магистр, единственный арбитр во всем, что касается управления и принятия решений! Никому не подотчетный, кроме самого ада, и не внемлющий ничьим голосам, кроме того, что звучит из глубочайших недр моей души!

Надо отдать Блэкамуру должное, было в его облике и речи некоторое величие в тот момент. Лорд, при всей его жестокости и подлости, реакционности и самовлюбленности, любви к роскоши и равнодушии к чужим судьбам, был сильной личностью. И Марвин признал это, пусть и с неохотой, после чего, сурово сжав губы, повернулся к своему противнику.

– Итак, – заговорил Блэкмур, – главные герои теперь на сцене, и лишь одного действующего лица недостает, чтобы привести нашу драму к развязке. Оно здесь, последнее действующее лицо, за кулисами, смотрит, оставаясь невидимым; оно следит за развертыванием сюжета; оно ждет лишь условного знака, чтобы выйти к нам и обрести свой краткий миг славы. Но чу! Оно идет!

В коридоре загремели тяжелые шаги. Присутствующие ждали, слушали, тревожно переминались. Медленно отворилась дверь…

И вошел человек с маской на лице, от макушки и до пят укутанный в черное; на плече он нес громадный двусторонний топор. Вот он застыл в проеме, будто сомневаясь, что ему здесь обрадуются…

– Добро пожаловать, палач, – протяжно рек Блэкамур. – Итак, все в сборе, и да разыграется финальная сцена сего фарса. Стражники, действуйте!

Солдаты двинулись вперед, грозно подняв киркомечи. Они схватили Марвина, повалили его на колени, наклонили ему голову, обнажив шею.

– Палач! – гаркнул Блэкамур. – Исполни свой долг!

Палач приблизился к Марвину, проверил пальцем остроту обоих лезвий. Занес орудие казни над головой жертвы, застыл в этой позе, а в следующий миг…

Закричала Кэти.

И бросилась к зловещей фигуре в маске, вцепилась в нее, отклонила тяжелый топор, и тот с грохотом высек из гранитного пола рой искр. Разгневанный палач оттолкнул девушку, но ее пальцы успели смять черный шелк.

Палач взревел от ужаса, ощутив, что его лицо больше не закрыто, и поспешил спрятать его в ладонях. Но все остальные участники разыгравшейся в подземных покоях драмы успели его разглядеть.

Не сразу Марвин смог поверить свидетельству своих чувств. Ибо лишившееся маски лицо показалось ему смутно знакомым. Где и когда он лицезрел эти обводы щек и лба, чуть скошенные карие глаза, твердый подбородок?

И тут он вспомнил: давным-давно все это представало перед ним в зеркале.

Палач носит лицо Марвина Флинна!

– Зе Краггаш! – сказал Марвин.

– К вашим услугам.

Похититель чужого тела издевательски поклонился и обратил к Марвину его собственное лицо.

Глава 30

Немую сцену нарушил лорд Блэкамур. Он сдернул с головы шляпу и парик, расслабил ворот и пробежался по шее ловкими пальцами, расстегнув невидимые застежки. А затем одним-единственным движением сорвал плотно прилегавшую маску.

– Детектив Эрдорф! – ахнул Марвин.

– Да, это я, – подтвердил марсианский сыщик. – Не обижайтесь, Марвин, что пришлось подвергнуть вас таким испытаниям. Просто не было лучшей возможности быстро довести расследование до успешного конца. Мы с коллегами решили…

– С коллегами? – перебил его Марвин.

– Виноват, забыл познакомить вас с ними, – лукаво ухмыльнулся детектив Эрдорф. – Марвин, позвольте представить вам лейтенанта Ори и сержанта Фрэффа.

Полицейские, изображавшие лорда Инглнука и месье Жюля, сбросили маскарадные костюмы и остались в мундирах Северо-Западной Галактической Межзвездной констебулярии. Дружески улыбаясь, они пожали Марвину руку.

– А эти джентльмены, – указал Эрдорф на тюрингийских гвардейцев, – тоже оказали нам значительную помощь.

Гвардейцы сняли неброские жилеты из буйволиной кожи, под которыми носили оранжевую форму дорожной полиции Кассем-Сити.

Марвин повернулся к Кэти. Она уже успела приколоть к корсажу красно-синий значок специального агента Межпланетной ассоциации по надзору.

– Кажется… я понимаю, – пробормотал Марвин.

– Это и впрямь достаточно просто, – сказал детектив Эрдорф. – В следствии по вашему делу, как и в предыдущих случаях, мне оказывали содействие различные правоохранительные органы. Нам трижды удалось независимо друг от друга приблизиться вплотную к преступнику, но всякий раз он ускользал. Это могло бы продолжаться бесконечно, если бы мы не придумали наконец надежный план. Расчет был точен: сумей Краггаш вас уничтожить, он бы предъявил права на ваше тело, не опасаясь встречного иска. А пока вы живы, вы не оставите попыток найти похитителя. Вот и было решено вовлечь вас в операцию. Мы надеялись, что Краггаш узнает об этом и не упустит возможности избавиться от помехи, а следовательно, угодит в расставленную ловушку. Все остальное вы уже знаете.

Повернувшись к разоблаченному лжепалачу, детектив Эрдорф спросил:

– Зе Краггаш, вы можете что-нибудь добавить?

Вор с лицом Марвина грациозно прислонился к стене, сложил руки на груди и застыл в позе абсолютной невозмутимости.

– Да, позволю себе парочку комментариев, – сказал Краггаш. – Во-первых, позвольте заметить, что ваш убогий план был шит белыми нитками. Я сразу заподозрил неладное, но, поскольку все-таки оставался мизерный шанс, что это не мистификация, я решил принять участие в игре. Поэтому сейчас нисколько не удивлен тем, что игра сложилась не в мою пользу.

– Любопытная логика, – сказал Эрдорф.

Краггаш пожал плечами:

– Во-вторых, хочу уверить вас, что не испытываю ни малейшего раскаяния по поводу совершенного мною так называемого преступления. Кто не способен удерживать под контролем собственное тело, вполне заслуживает того, чтобы его лишиться. На моем долгом и богатом событиями веку я имел уйму возможностей убедиться, что человек с легкостью отдаст свое тело первому же прохвосту, который об этом попросит, а разум – первому же деспоту, который потребует подчинения. Вместо того чтобы дорожить своими естественными правами на разум и тело, абсолютное большинство людей предпочитает избавляться от этих обременительных символов свободы.

– Классическая апология преступления, – заметил детектив Эрдорф.

– Преступлением вы называете то, что совершается одиночкой, – возразил Краггаш. – А то, что совершается многими, вы называете законом. Лично я не вижу разницы, а потому отказываюсь жить по вашим правилам.

– Похоже, вы готовы хоть до скончания века стоять тут и жонглировать словами, – сказал сыщик, – но мне так развлекаться недосуг. Приберегите свои аргументы для тюремного капеллана, Краггаш. Я вас арестую за нелегальный Обмен Разумов, попытку убийства и мошенничество в крупном размере. Таким образом я раскрою сто пятьдесят девятое дело и разорву цепь неудач.

– Да неужели? – спросил Краггаш ледяным тоном. – С чего вы взяли, что это будет настолько просто? Почему не учли, что у лисицы может быть запасная нора?

– Взять его! – рявкнул Эрдорф.

К Краггашу устремились четверо полицейских. Но как ни быстро они двигались, преступник их опередил: он вскинул руки и описал ими в воздухе круг.

И этот круг вспыхнул!

Краггаш просунул в него ногу, и та исчезла.

– Если понадоблюсь, – проговорил он издевательским тоном, – вы знаете, где меня искать.

Когда полицейские были уже совсем рядом, от Краггаша оставалась только голова. Она подмигнула Марвину, а затем тоже скрылась в огненном кольце.

– За мной! – воскликнул Марвин. – Догоним его!

Он повернулся к Эрдорфу и с изумлением увидел, как тот побледнел и сник. Детектив признал свое поражение.

– Почему мы медлим?

– Бесполезно, – ответил Эрдорф. – Я-то думал, что предусмотрел все уловки до единой… но он меня перехитрил. Этот тип – сущий маньяк.

– Что же нам делать? – спросил Марвин.

– Тут уже ничего не сделаешь, – вздохнул Эрдорф. – Он сбежал в Кривомир, а я провалил сто пятьдесят девятое дело.

– Но что мешает нам последовать за ним? – спросил Марвин, направляясь к огненному кольцу.

– Нет! – отрезал Эрдорф. – Ни в коем случае! Вы не понимаете… В Кривомире можно найти только смерть или безумие… или и то и другое. Шансы пройти через него настолько малы…

– У меня точно такие же шансы, как у Краггаша! – отчеканил Марвин и вошел в круг.

– Подождите! – закричал вдогонку Эрдорф. – Вы же ничего не знаете о Кривомире! У Краггаша нет вообще никаких шансов!

Но его последних слов Марвин не услышал, поскольку уже исчез в огненном кольце, спеша попасть на таинственные неизученные просторы Кривомира.