Текст книги "Перейти грань"

2

В вестибюле отеля играл местный маримба-бэнд, когда Стрикланд спустился туда, чтобы расплатиться со своей бригадой. Братья по фамилии Серрано, работавшие у него операторами, как полагал Стрикланд, получали плату еще и от правительства за то, что докладывали о его деятельности. Братья распрощались с ним с официальной серьезностью. Стрикланд заплатил им в долларах. Направляясь на садовую террасу, он услышал, как один из них передразнивает его заикание. Оборачиваться он не стал.

Перед входом на террасу он задержался на несколько мгновений, чтобы поглядеть, как вечернее солнце скрывается за горами. У бассейна он заметил своего коллегу Бьяджио, который размахивал обеими руками, подзывая его к себе, словно руководил посадкой самолета на авианосец. Он подошел к столику Бьяджио и сел.

– А-а, – пропел он, – Бьяджио. – Ему нравилось произносить эту фамилию.

Его приятель Бьяджио был несколько возбужден. Обычно он пребывал в состоянии апатии, так что казалось, каждый жест ему дается с трудом.

– Я влюблен, – сообщил он Стрикланду.

– Ты н… н… не знаешь, что такое любовь, Бьяджио.

– Ха, – усмехнулся Бьяджио, – это ты не знаешь.

Стрикланд покачал головой, словно пытаясь скрыть отвращение.

– Тебе что, надо вонзать свое жало во все, что бы ни попалось на твоем пути? Ты прямо как ненасытный комар.

Флегматичный швейцарский журналист всем своим видом выражал оскорбленное достоинство.

– Жизнь возрождается на новых основах, – объяснял он Стрикланду. – В воздухе – оживление. Новые начинания. Одно это заставляет сердце размягчаться…

– А сосиску подниматься, – продолжил Стрикланд и поискал взглядом официанта. Ни одного из них поблизости не было. – И кто эта счастливая леди, интересно?

– Да ты знаешь ее, Стрикланд. Ее зовут Шарлотта. Шарлотта… как-то там еще.

– Ну конечно, знаю, – подтвердил Стрикланд. – Шарлотта Как-то там еще. Маленькая венгерочка, промышлявшая в роли домработницы в Штатах.

Бьяджио пожал плечами и мечтательно вздохнул.

– У нее такие чистые глаза.

– Правда? Никогда не замечал. – Стрикланд встал, чтобы пройти к бару за пивом. В баре было кубинское «сервеза», по десять долларов за банку.

– Ты разве не знаешь, – объяснял он Бьяджио, – что чистоглазая Шарлоттка не вылазит из постели госминистра?

– Они друзья, – уверенно произнес Бьяджио.

Стрикланд покатился со смеху. Смех у него был громкий, похожий на автоматные очереди. Стрикланд знал, что раздражает многих, и находил в этом удовольствие.

– Они друзья! – радостно выкрикивал он. – Они друзья!

Бьяджио попытался его урезонить:

– Ты переполнен злобой. Своим темпераментом ты напоминаешь «контрас».

– Они больше не заслуживают моего внимания. – Стрикланд сделался серьезным.

– Нет, ты сродни «контрас».

– Ну уж дудки, – бросил Стрикланд. – Я человек «левых». Подожди, вот выйдет мой фильм, и ты увидишь.

– Он готов?

– Нет, черт возьми. Его еще должны обкорнать. Но я отснял все, что хотел. Так что я «наснимался», как мы говорили во Вьетнаме, по самые уши.

– Стрикланд, – проникновенно произнес Бьяджио, – я вынужден позаимствовать твой джип на завтра. Вместе с твоим шофером. Повезу Шарлотту на фронт.

Стрикланд опять разразился взрывами хохота. Бьяджио поморщился. Маримба-бэнд больше не играл, и вызывающий смех Стрикланда привлекал внимание сидевших за соседними столиками.

– Лично я, – заявил Бьяджио, – не разделяю навязчивого стремления всюду выискивать абсурдность. Поднимать на смех честный импульс, который…

– Не седлай своего конька, Бьяджио. Что ты имел в виду, когда говорил про фронт?

Бьяджио смутился.

– Я собирался… собирался поехать в Ратон. – Увидев, что Стрикланд опять готов покатиться со смеху, он умоляюще поднял руку. – Пожалуйста, только не смейся.

– В Ратоне стоит штаб бригады, – сказал Стрикланд. – Еще там есть армейский аэродром. Если Ратон представляется тебе фронтом, то тогда мне понятно, как тебе удалось пройти через столько войн. За п… полсотни долларов я, пожалуй, дам тебе джип. Правда, вести его тебе придется самому, потому что я уже рассчитал шофера.

Бьяджио шлепнул себя по лбу.

– Ты же знаешь, что я не вожу машину.

– Тогда лети. Или посади за руль Шарлотту. Только напомни ей про мины.

Внимание Стрикланда привлек карман на бледно-желтой рубахе Бьяджио. Ловким стремительным движением он выхватил из него толстую карточку. Швейцарец не успел ничего заметить.

– Коммунистическая партия Италии, – прочел он на карточке. – Полагаю, ты всюду размахиваешь этой бумажкой, когда ходишь по городу.

– А почему бы и нет? – спросил Бьяджио. – Если она моя.

Стрикланд бросил карточку на стол.

– Лучше всего, когда тебя считают масоном, – заметил Бьяджио, пряча карточку. – Масоны всем заправляют в этой революции. Они подлинные руководители.

Когда снова заиграл оркестр, на террасе появилась группа американцев. Их комбинезоны и очки в металлической оправе были как бы знаком интернационализма. Среди них Стрикланд заметил высокую молодую брюнетку с коричневой от загара кожей. На шее у нее был повязан галстук цветов национального молодежного движения. Мужчины проводили ее пристальными взглядами.

– Ты знаешь, кто это такая, Бьяджио? Это запасная куколка Гарсиа-Ленза. Она дублерша Шарлотты.

– Чепуха, – отмахнулся Бьяджио.

– Ты не веришь мне?

– Как всегда, это не больше чем слухи, – надменно произнес Бьяджио и отвел взгляд.

– Мне известны сердечные тайны, Бьяджио. Стрикланд прошел к бару, чтобы взять еще пива. Вернувшись к столику Бьяджио, он обнаружил на своем стуле юную Шарлотту и, игнорируя просительный взгляд Бьяджио, пристроился к ним со своим пивом.

– Это Стрикланд, – коротко бросил Бьяджио своей спутнице. Молодая дама, встречавшая Стрикланда в поле, бросила на него настороженный взгляд. Он ответил ей искренней и обаятельной улыбкой.

– Привет, Шарлотта. А что это у тебя на шее?

У Шарлотты был повязан такой же красно-черный галстук, как у молодой американки, устроившейся через несколько столиков от них. Она залилась очаровательным румянцем, когда Стрикланд демонстрировал галстук Бьяджио.

– Я ношу это, – объяснила она, – из чувства солидарности.

– Из чувства солидарности, – повторил Стрикланд. – А как можно достать? Мне бы тоже хотелось иметь такой. Где ты взяла его?

Его искренний восторг придал ей смелости.

– Я брала интервью у компаньеро Гарсиа Ленза, – произнесла она с едва скрываемой гордостью. – И он дал мне галстук.

– Без дураков? – простодушно спросил Стрикланд. – Эй, ты был прав насчет ее глаз, Бьяджио.

– Нам надо идти, – заторопился Бьяджио. – Будь добр, дай мне ключи от джипа. А также документы на него. – Вынув свой бумажник, он обнаружил, что денег в нем нет, и принялся искать их в потайных карманах.

– Не надо так спешить, – удержал его Стрикланд. – Я слышал, ты была домработницей, Шарлотта. Прежде чем оказалась здесь. Это так?

– Да, – ответила Шарлотта. – В Штатах.

– И каково это было? – спросил ее Стрикланд. Молодая женщина развеселилась.

– Это было в Сэддл-Ривер, в Нью-Джерси, – сказала она. – Они там такие консерваторы, что я их шокировала.

– Да что ты говоришь?

– И Никсон живет там, – сообщила Шарлотта. – Да, в Сэддл-Ривер, вы знаете?

– Нет! – воскликнул Стрикланд. – Неужели? – Он дотронулся до ее руки на столе. – Сидите на месте, ребята. – И, встав из-за стола, отступил на шаг и сделал картинный жест руками. – Не уходите.

– Стрикланд! – завопил вслед ему Бьяджио. – А джип!

Стрикланд подошел к столу, за которым расположилась группа американцев, и обратился к темноволосой девице с красной повязкой.

– Извините меня, пожалуйста, – мягко проговорил он, склоняясь над ней. – Позвольте мне представить вас одной п… посетительнице.

Заметив его дефект речи, женщина прониклась сочувствием. Стрикланд растянул свою улыбку настолько, чтобы ослепить ею всех сидящих за столом молодых американцев.

– Я знаю, кто вы, – насмешливо произнесла молодая женщина, – но не думаю, чтобы вы знали меня.

Вставая из-за стола, чтобы последовать за ним, она сообщила, что ее зовут Рейчел Миллер.

– А-а, – воскликнул он. – Ракель!

– Не Ракель, – поправила она, – а Рейчел.

Хотя вокруг столика было только три стула, Стрикланд настоял, чтобы она села, сам же, стоя перед молодыми женщинами, переводил взгляд с одной на другую.

– Шарлотта, познакомься, это Рейчел. Рейчел, Шарлотта.

Увидев на Шарлотте ее знак отличия, Рейчел, несмотря на свой загар, заметно побледнела. Шарлотта продолжала пребывать в веселом расположении духа.

– А это Бьяджио. – Стрикланд указывал на своего друга. – Ветеран вьетнамской войны. Французский ли он шпион, швейцарский жулик или итальянский коммунист – этого никто не знает.

– Не поняла? – Рейчел насторожилась.

– Мы с Бьяджио изучаем молодежное движение под покровительством министра Гарсиа Ленза, – объяснил Стрикланд. – Берем интервью у иностранных членов этого движения. Почетных членов, таких, как вы. Нас интересует, есть ли что-то общее в их опыте.

Шарлотта старалась сохранить добродушное выражение на лице, но оно слегка вытянулось, а глаза смотрели непонимающе. Рейчел же уставилась на Стрикланда с холодной яростью.

– Что это за песня? – беззаботно спросил ни о чем не подозревающий Бьяджио, заслышав далекое пение, доносившееся откуда-то с улицы.

– Это революционная песня, – пояснил Стрикланд. – Она называется «Безупречный учитель все может».

Губы Шарлотты двигались в беззвучном переводе.

– Мне любопытно, – продолжал Стрикланд, – по какому принципу набираются в это движение иностранцы, подобные вам. Вы читаете его труды? Он показывал вам шалаш, в котором он якобы живет?

– До чего вы хотите докопаться? – спросила Рейчел. Шарлотта, похоже, впала в сон, не закрывая глаз.

– До самой сути, – пояснил Стрикланд, – когда становится видна разница между тем, что люди говорят и что они делают.

Бьяджио пожал плечами и покачал головой, словно беседовал с самим собой.

– Может быть, нам не следует судить столь сурово, – заметил Стрикланд. – Мужик почти семьдесят лет был святошей. Теперь он наверстывает упущенное.

– Отчего это вы такой смелый? – в упор спросила его Рейчел. – Кого на самом деле вы представляете здесь?

– Какая вам разница? – в свою очередь поинтересовался Стрикланд. – Вы же всего лишь туристка. – И, повернувшись к Бьяджио, добавил: – В следующем году старый котяра будет выдавать им майки. Что будет написано на этих майках, Бьяджио?

– «Но пасаран!» – предположил Бьяджио и захихикал. Рейчел вобрала побольше воздуха, медленно встала и ретировалась к своему столику. Стрикланд сел на ее место.

– Какого дьявола, – ровным тоном проговорил он и бросил Бьяджио ключи от джипа. – Развлекайтесь. – Затем наклонился вперед и заговорил с Шарлоттой так громко, словно у нее были проблемы со слухом: – И ты тоже, либхен. Но смотри, веди машину осторожно.

– Ты плохой элемент, Стрикланд, – сказал Бьяджио, когда ключи перекочевали в его карман. – Троцкист и кальвинист.

– Гуд бай, Бьяджио. – Он опять повысил голос. – Чао, Шарлотта! Не наскочи с моим приятелем на какую-нибудь мину.

– Хорошо, – упавшим голосом ответила Шарлотта.

– Забудь о нем, – втолковывал Бьяджио, уводя ее с террасы. – Он не сможет причинить тебе вреда.

Стрикланд повернулся и смотрел на Рейчел, сидевшую через несколько столиков от него. Галстук она сняла, вид у нее был заплаканный. Молча уставившись в стол, она больше не принимала участия в беседе. Через какое-то время она встала и направилась в вестибюль. Стрикланд перехватил ее уже там.

– Что еще? – спросила она его.

– Я хочу, чтобы вы пошли со мной.

– Вы, наверное, спятили, – отрезала она.

– Вполне возможно.

Не двигаясь с места, она прошипела:

– Оставьте меня в покое.

– Пойдем со мной!

Она уставилась на него.

– Пойдем, – повторил он и засмеялся. – Не раздумывай, а делай, что тебе говорят. Пошли!

Она часто заморгала и, похоже, готова была последовать за ним.

– Зачем вы так поступили со мной только что, господин Стрикланд?

– Потому что Гарсиа Ленз лицемер. Вот почему.

– Нет, – сказала она. – Я вам не верю.

– Да неужели? – спросил он. – А чему же тут не верить?

– Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое!

Когда она попыталась пройти, он загородил ей дорогу.

– Я буду кричать!

– Над тобой лишь посмеются, – сказал он.

– Проклятый ублюдок, – не сдержалась она. – Я все о вас знаю.

– Что это значит, Рейчел?

– Мне известно о том, что произошло во Вьетнаме. Есть репортеры, которые были там вместе с вами.

Он усмехнулся, но от нее не ускользнула мелькнувшая на его лице тень.

– Всем известно, что там вытворяли солдаты.

– Если бы ты на самом деле знала хотя бы половину, – вздохнул Стрикланд, – то давно бы уже лишилась сна.

– Вот уж чего не хватало. Меня этим больше не испугаешь.

– Гарсиа Ленз не запомнит даже твоего имени, Рейчел. Мне известно, кто ты, и я догадываюсь, чем ты здесь занимаешься.

Глаза у Рейчел заблестели, она попыталась что-то сказать, но сорвалась и прижалась лицом к рельефной поверхности стены.

– Откуда вы можете знать обо мне? – спросила она.

– Это моя профессия. Быть проницательным. Понимаешь?

– Я не знаю, что я понимаю, – ответила Рейчел.

– Я расскажу тебе обо всем этом, – пообещал Стрикланд. – Мою версию.

– Вашу версию? – нетерпеливо спросила она упавшим тоном. – Вашу версию чего?

– Окружающего мира, – ответил он. – И того, что в нем происходит. Вы можете потратить так всю жизнь, наблюдая революции. Вы должны понимать, как надо правильно смотреть на них.

Импресарио, полицейские осведомители и миссионеры вытянули в их стороны носы, когда они проходили по вестибюлю.

– С тех пор как я попала сюда, я все время взвинчена, – пожаловалась Рейчел. – Какое-то время я даже была больна.

– Эй, – воскликнул Стрикланд, – я тоже. Больна? Ну, скажу я вам!

Когда он вел ее через вестибюль, настроение у него упало.

Он нажал кнопку, чтобы вызвать лифт, и увидел, что Рейчел хмуро взглянула на него и сделала шаг назад. Ему захотелось приободрить ее.

– Откуда ты, Рейчел?

Она молча посмотрела на него и покачала головой.

– Я хотел сказать, что примерно представляю, откуда ты, – поспешил заверить он ее. – Ты училась в какой-то частной школе. Вероятно, ездила в молодежные лагеря. Пикники с экзотическими яствами из разных стран.

Рейчел поднесла два пальца к брови, как будто у нее болела голова.

– Народные танцы, – фантазировал Стрикланд, – межрасовые спевки. Я… прав?

Рейчел прислонилась спиной к стене за лифтами и стала медленно сползать вниз.

– Эй, – сказал ей Стрикланд, – сохраняй спокойствие.

– Мне надо идти, – ответила она. – Я должна постирать свои прогулочные шорты. Гуд бай.

Она сидела на полу возле гигантского алоэ, между двумя дверями лифтов. Лифтами могли управлять сами пассажиры, но в каждом из них ездил лифтер. Стрикланд слышал, что все они служили информаторами при прежнем режиме и при нынешних властях занимались тем же самым. Один из них в свое время получил от Стрикланда щедрые чаевые и сейчас был рад видеть своего благодетеля. Двери лифта были раскрыты, но Стрикланд не стал входить. Лифтер выглянул и обнаружил на полу Рейчел. Его вопросительный взгляд перебежал на Стрикланда.

– Подозреваю, что зашел слишком далеко, – объяснил Стрикланд служащему, хотя ни один из них не признавался в своем знании английского. – Мне кажется, я упустил свой шанс.

Он вошел в лифт. В сущности, это был последний день его пребывания в стране. Он должен был возвращаться в Нью-Йорк, чтобы начать работу над фильмом о миллионере, участвующем в парусных гонках.

– Andale[2]2
  Иди туда (исп.). – Прим. ред.


[Закрыть], – сказал он служителю. – Arriba[3]3
  Наверх (исп.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Это было почти все, что он знал по-испански. Когда вестибюль с молчаливыми взглядами остался за закрытыми дверями, он почувствовал большое облегчение.

На полпути к этажу Стрикланда лифтер обернулся и заулыбался. Но, увидев перед собой мрачное и озабоченное лицо пассажира, тут же посерьезнел.

– Я работаю в службе правды, – поведал Стрикланд старику, – что не приветствуется нигде. Понимаешь, о чем я говорю?

Видя, что настроение у его пассажира улучшается, лифтер улыбнулся и наклонил голову. Стрикланд вложил в его руку десятидолларовую купюру.

– Нет, ты не понимаешь, – сказал он.

3

Под едва забрезжившим небом, глубоко вдыхая кисловатый йодистый морской воздух и высоко вздымая бедра, Браун отрабатывал дистанцию вдоль побережья. Он бежал с трехдюймовыми тяжестями на запястьях, разминая и разрабатывая бугры мышц на плечах и разгоняя кровь в затекших ногах. В трех милях по берегу на огромной трубе электростанции вспыхивал красный огонь маяка. Фонари над цепным забором по периметру электростанции обозначали половину его пути. Подставляя лицо ветру, он пытался заставить свои мысли работать в унисон с ритмом дыхания.

Больше всего в жизни он сожалел о том, что оставил флот, сознавая, однако, что это всего лишь необходимая расплата за его рациональное решение, не более чем ностальгия или своего рода роскошь, как и всякое другое сожаление. Там он не стал бы богатым. Браун повернул голову, чтобы ощутить на лице свежее дуновение бриза, и, поймав взглядом четкое очертание Лонг-Айленда, ускорил бег. Свет фонарей впереди померк, а затем вспыхнул вновь, когда в лучах восходящего солнца промелькнула туча.

Продолжая бег, Браун почувствовал в груди переполняющее его ожидание чего-то. Оно больше не умещалось в нем и, выплеснувшись наружу, заполнило новый день от моря до небес. Оказавшись возле электростанции, он побежал вдоль ее забора. Его грубые квадраты и уродливые металлоконструкции за ним создавали ощущение несвободы и вызывали ярость. Он развернулся и побежал назад.

«Чего ты ждешь?» – шептал он, выбиваясь из сил на мягком песке и безуспешно стараясь убежать от поселившегося в нем ожидания.

В замусоренном тупике, которым заканчивалась его улица, он перешел на шаг и попытался утихомирить свои мысли. Прошло какое-то время, и испытанные им терзания стали представляться иллюзорными. «Бег способствует игре воображения, тем более что наступило очередное воскресенье», – решил он и трусцой направился к табачному киоску за газетой. С газетой под мышкой он поспешил домой, приветствуя по пути редких прохожих, каждый из которых задерживал шаг, чтобы посмотреть ему вслед. Дом все еще был погружен в сон. Бросив «Санди таймс» на кухонный стол, он подошел к лестнице и прокричал наверх, где спали его жена и дочь: – Вставайте, люди! Оладьи!

Замесил тесто, покрошил туда несколько яблок, купленных у Гранни Смита.

– Просыпайтесь, просыпайтесь! – кричал он. Когда никто так и не появился, он взбежал по лестнице к комнате дочери и постучал в дверь. В школе у Мэгги был длинный уик-энд, но ему не удавалось пока провести с ней даже несколько часов.

– Мэг! Вставай, руки поднимай! Труба зовет, мой юный друг!

Не услышав ответа, он приготовился вновь атаковать дверь. Но истошный визг дочери заставил его руку замереть в воздухе.

– К чертовой матери! – кричала она. – Убирайся отсюда! Оставь меня в покое!

– Послушай… – начал было Браун. Он был удивлен и обижен. Слова давались ему с трудом. – Слушай, Мэгги.

– Оставь меня! – девчонка была почти в истерике. – Оставь! Меня! В покое! Оставь меня в дерьмовом покое!

Ей было хорошо известно, что Браун не выносил, когда она употребляет такие слова.

– Открой дверь, Маргарет, – потребовал он и попытался сделать это сам, но дверь была заперта изнутри. Он дергал ручку, возмущаясь абсурдностью своего положения и вполне сознавая ее.

– Не разговаривай со мной на таком языке! – Гнев малолетней дочери ожесточил его. Он сжал губы в отчаянии.

Мэгги перешла на жалобное завывание:

– Пожалуйста! Уходи, пожалуйста.

– Нет, я не уйду. И разговаривать с дверью я тоже не буду.

Дверь большой спальни отворилась, и в холл вышла Энн в накинутом на плечи шерстяном халате.

– Оуэн, оставь ее. – Она подошла и взяла его за руку, все еще храня в себе нежность их прошлой ночи. – У Мэгги своего рода социальный кризис. Мне кажется, у нее неприятности из-за мальчиков. – Удерживая руки Оуэна в своих, она увела его от комнаты Мэгги.

– Мне жаль, – сказал Браун. – Но это не оправдание. Ты слышала, как она говорила?

– Пожалуйста, оставь ее, Оуэн. Я уверена, что она извинится. У бедняжки сейчас такое состояние.

– Бог с ней, – пробормотал он. – Я просто не знал, что она научилась таким словам.

– О, они все ими владеют. Она прибегает к ним, чтобы вырасти в твоих глазах.

Браун покорно шел за женой.

– Послушай, прими-ка душ, – предложила Энн. – Я приготовлю оладьи, а ты остынь под душем. Нельзя, чтобы у тебя было испорчено утро.

Браун врачевал под душем свои пострадавшие представления о пристойности и старался унять беспокойство по поводу своей единственной дочери, чье пребывание в джунглях молодой Америки наполняло его ужасом. «Сейчас трудно воспитывать детей, – думал он, – почти так же трудно, как это было в конце шестидесятых и все семидесятые годы». Браун возлагал на дочь большие надежды, и Мэгги росла исключительно послушным и воспитанным ребенком, гораздо больше настроенным на родителей, чем на своих сверстников. Все это, похоже, начало меняться, и женская гимназия в Новой Англии, куда они определили ее за огромную плату, ничего не могла поделать с этим. Это была гимназия, где училась ее мать, но Браун отпускал туда дочь с большой неохотой. Теперь ему начинало казаться, что там подобрались девочки непристойного поведения, от которых просто хотели избавиться родители. Наркотики там были более распространены, чем в бесплатных школах. Он старался не думать об этом. Для него была невыносимой мысль о страданиях дочери, находящейся на таком этапе своей жизни, когда у человека еще недостаточно ума, чтобы оградить себя от них.

Браун и Энн ели оладьи одни. Мэгги так и не вышла из своей комнаты.

– Мне следовало бы покатать ее на яхте, – предположил Браун.

– Но ведь лодка у тебя на Статене.

– Что ж, мы могли бы поехать туда.

– Вряд ли тебе хочется заниматься этим сегодня.

Браун не был настроен на морскую прогулку под парусом. Но ему не давало покоя чувство вины перед дочерью за то, что ее отдали в интернат и оставили там без родительской заботы.

– Сейчас у меня действительно нет настроения. Мне надо было взять ее в осенний поход.

– Ты думаешь? – не согласилась Энн. – Мне кажется, что у нее другое на уме.

Делать Брауну в этот день было нечего. Энн отправилась работать к себе в кабинет, который он оборудовал для нее. Она заканчивала статью в морской журнал. Мэгги тайком выбралась из комнаты и скрылась из дома. Сразу после полудня Браун надел плащ и собрался отправиться в офис. Проходя мимо, постучал к Энн.

– Тебе следовало бы сходить этим утром в церковь, – сказал он жене, – и молить Бога не понижать курс акций.

Они вместе посмеялись.