Текст книги "Перейти грань"

8

Оуэн Браун встречал Мэтти Хайлана, своего главного работодателя, всего дважды. В обоих случаях его хлопали по плечу, а потом церемонно подхватывали под руку. Он не мог бы сказать, что эти встречи были сердечными. За все время службы он ни разу не получал приглашения в знаменитое «Царство теней» – штаб-квартиру корпорации на Гудзоне. Поэтому он был удивлен, когда однажды утром Росс отправил его туда, чтобы провести оценку нескольких яхт Хайлана. Сам босс, по слухам, находился в Европе, где готовился к одиночным гонкам на парусниках. Бизнес отнюдь не процветал. Хотя рынок стабилизировался, доходы «Алтан Марин» не возросли. Оживление, охватившее другие фирмы, словно обходило ее стороной.

Росс, застенчивый человек, ненамного моложе Брауна, носил очки в стальной оправе. Каждую фразу он произносил с какой-то болезненной гримасой, отчего выглядел еще более неуверенным и старше своих лет.

– Я делаю тебе доброе дело, – говорил ему Росс. – Тебе надо знать тех, кто обретается там.

После поездки на юг настроение Брауна испортилось. Даже во сне он не находил покоя. Сны часто пугали его своей схожестью с явью. Иногда в них мелькали сцены войны. Бывало, что вдруг зазвучавшая музыка или полузабытые поэтические строчки вызывали в нем какие-то причудливые и сентиментальные фантазии, с явной религиозной окраской. И все неизбежно кончалось раздражением, бессонницей и страхом. Его сенсуальная жизнь металась между двумя крайностями – периоды холодности сменялись порывами страстного желания. Вызов в «Царство теней» прерывал один из его лучших дней. Он сочинял рекламный проспект на новую яхту под названием «Сороковка Алтана». Говорили, что она создана на базе той, на которой Хайлан выйдет в море в этом году. Браун сам убедился в ее высоких мореходных качествах и от души превозносил ее в рекламном сочинении.

– Я поеду, – наконец согласился он. – Хотя не думаю, что это доставит мне удовольствие.

По обледеневшим дорогам Браун обогнул хребет Таконик и в Пикскилле пересек реку. Она была свинцово-серой, а деревья на ее крутых берегах все еще стояли по-зимнему голыми. Было слышно, как на плацу в Вест-Пойнте играет военный оркестр. На спуске он увидел «Царство теней», и его поразила громада старой усадьбы. Сам он рос в большом поместье, но все же не в таком замысловатом и грандиозном. Открывшийся вид наполнил его грустью, к которой примешивались надежда и гордость.

В своем кабинете Гарри Торн коротал время за разговором с Ливингстоном. Они ждали Джо Даффи, представителя фирмы по связям с общественностью, работающего в данный момент на Хайлана.

– Мне кажется, я напишу книгу, – говорил Торн.

– О чем? – спросил Ливингстон. – О себе или о Мэтти?

– О Мэтти. Но не о том, что хотелось бы видеть ему, а о том, что такое Мэтью Хайлан на самом деле. Вот это будет вещь, зачитаешься.

Ливингстон тяжело вздохнул.

– Я знаю его с тех времен, когда он под стол пешком ходил, – продолжал Торн. – Я обучил его своей науке. Что же случилось? Он ошарашил меня.

– Всем все понятно, – пытался успокоить его Ливингстон. – Уж поверь мне.

– Проклятая бульварная пресса… – начал Торн и задохнулся от злости.

– Все знают, что это такое – Мэтти, – заверил его Ливингстон. – Они скажут: Гарри любил парнишку.

– Я был дураком.

– Все скажут одно и то же, Гарри. Что ты человек слова. Что твое слово дороже золота.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросил Гарри. – Я думаю, что многие из них предпочли бы, чтобы я выпал из окна сорок четвертого этажа. Как Сэм Спенсер.

Приехал Даффи, краснолицый, с выпирающим животом тип в клетчатом английском спортивном пиджаке, и они с мрачным видом стали слушать его упражнения в жанре оправдательной прозы. Ливингстон как-то сказал Гарри, что Даффи гораздо хитрее, чем представляется. Словесный поток Даффи прервала Джойс Маннинг, которая сообщила, что приехал Оуэн Браун, чтобы взглянуть на яхты.

– Это парень с верфи «Алтан», – напомнил Торну Ливингстон. – Будет проводить оценку.

Торн не обратил на сообщение ни малейшего внимания.

– Гонка Мэтти станет важным штрихом вашего общественного имиджа, – втолковывал Даффи. – Ее отмена ничего, кроме неприятностей, не принесет. Я хочу сказать, что вам все равно придется все оплатить. Неужели нельзя ничего поделать с этими лодками?

– А что вам, гуманитарию, вообще известно о парусниках? – поинтересовался Ливингстон.

– Их приводит в движение ветер, – ответил Даффи. – Позвольте мне поговорить с этим парнем.

Выбравшись в приемную, где царствовала Джойс Маннинг, Даффи увидел Брауна, мерявшего шагами коридор.

– Настоящий моряк, вы не находите? – спросил он у секретарши, которая располагала к доверительному общению. – Обветренный, с квадратным подбородком.

– Да, – поддержала она. – Просто прелесть!

Даффи представился Брауну, и вскоре они уже направлялись по лужайке к реке. Браун сообщил, что составляет рекламные проспекты для «Алтан» и снимается в фирменных видеороликах. Полуденное солнце начинало припекать.

– Вам нравится ходить под парусом?

– Пожалуй, больше всего на свете, – признался Браун.

В гулком эллинге Браун показывал Даффи пришвартованные здесь яхты.

– Это ял «Конкордия», – указал он на красивую лодку. – Корпус из красного дерева, построена в конце 30-х годов. Бронзовые фитинги и лебедки. Сконструирована человеком по фамилии Хант. Лучший образец в своем классе.

– Ого! – вырвалось у Даффи. Они двинулись дальше.

– «Тайана тридцать семь», – пояснял Браун. – Построена по чертежам Роберта Перри. Палуба из тика. Конструкция традиционная.

Они осмотрели лодки Райта, яхты Ньюпорта, Дикерсона, Фарра. В конце стояли три лодки, построенные на верфях «Алтан»

– Здесь лодок больше чем на два миллиона долларов, – подытожил Браун и прошел к серийным образцам в конец ряда. – В следующем году мы спускаем на воду новую гоночную яхту «Алтан сорок» Загляденье. Конструкция – изящнее не бывает.

– Я слышал, – откликнулся Даффи. – Та, на которой ваш босс будет участвовать в гонке. – Он окинул Брауна оценивающим взглядом. – Давайте зайдем в кабинет на минутку, Оуэн. Я хочу, чтобы вы встретились кое с кем.

После того как Даффи представил его Торну и Ливингстону, все прошли в кабинет Хайлана. Сюда же была приглашена и Джойс Маннинг.

– Так будет ли продаваться новая лодка Мэтти? – спросил Брауна Ливингстон. – Даже в неблагоприятном году?

– Если ответить одним словом, то да, – сказал Браун. – Сорок футов по корпусу и тридцать шесть по ватерлинии? Мы оценим ее в полторы сотни. Это будет великолепная яхта. Я смогу продать ее, без всяких сомнений.

– Оуэн делает рекламные видео, – информировал их Даффи.

– Мы посмотрим их, – предложил Ливингстон. – Принесите какой-нибудь, – попросил он Джойс.

– Насколько я понимаю, вы учились в Аннаполисе. – У Гарри Торна это не прозвучало вопросом.

– Выпуск шестьдесят восьмого, – ответил Браун.

– Шестьдесят восьмого, – задумчиво повторил Торн – Какие времена. Я тоже служил на флоте. Во время войны на крейсере «Нортгемптон»

– Оуэн – бывалый моряк, – сообщил Даффи. – Ходит под парусом в одиночку, как Хайлан.

– Это верно? – спросил Торн.

В одиночку Браун ходил лишь однажды – от Вест Палм-Бич до Нью-Берна в Северной Каролине.

– Да. – Браун не стал вдаваться в подробности. – Приходилось иногда.

– Чем уж так хороша эта яхта? – поинтересовался Торн.

– Она крепкая, – быстро ответил Браун. – И красивая. – Подумав, он добавил: – Тут есть чем гордиться. Она стоит своих денег. Присутствующие смотрели на него без улыбки.

– Вы знаете, – объяснил общий интерес Ливингстон, – мистер Хайлан намерен в одиночку обойти вокруг света на прототипе этой яхты.

– Почему бы нет? – нисколько не удивился Браун. Когда Браун ушел, Торн, Ливингстон и Даффи вышли прогуляться вдоль реки. Покрытая гравием дорожка вела через старый яблоневый сад. На деревьях уже набухали почки. Собирался дождь.

– Я никогда не бывал здесь раньше, – сказал Торн. – Тут все дышит покоем.

– Как всюду у Мэтти, – откликнулся Даффи.

– Как всюду у Мэтти, – повторил Торн. – Так значит, здесь нам не должно думаться о грозных обвинениях и предстоящих повестках. Для этого больше подходит бетонный двор Форт-Ли.

– Бог с вами, босс.

– А как насчет нашего молодого друга? – спросил Торн.

– Он не так уж молод, – уточнил Даффи. – У него за плечами Вьетнам.

Торн кивнул.

– Если мы профукаем «Алтан Марин», – заметил он, – надо будет подыскать ему место.

– Ты уже положил на него глаз, – усмехнулся Ливингстон. – Вечно ты влюбляешься с первого взгляда.

– Такой уж я есть. – Гарри пожал плечами. – На дворе почти что весна, а я романтик.

Браун был уже на полпути к своему офису, как вдруг, повинуясь внезапному порыву, свернул на шоссе и поехал домой, чтобы переодеться. Энн была в городе. Стоя под душем, он вспоминал дни, проведенные в море между Флоридой и мысом Страха, и видел перед собой фантастические картины одиночных плаваний. Тот его длительный переход в одиночестве по голубой воде был для него настоящей радостью, несмотря на морскую болезнь и галлюцинации.

Переодевшись, он позвонил в ремонтный док «Алтан» на северном побережье острова Статен в Нью-Брайтоне, где стояла его собственная яхта. К телефону подошел плотник, польский эмигрант, нанятый компанией на работу прошлым летом.

– Это Браун из рекламного отдела «Алтан», – сказал ему Браун. – Не могли бы вы спустить на воду «Парсифаль-II»? Я хочу выйти в море.

Поляк, если Браун его правильно понял, заверил, что все будет сделано. Через несколько минут Браун уже был в пути.

Около четырех он добрался до дока в Нью-Брайтоне. Припарковав машину возле цепного ограждения, он пошел к конторе. По пути увидел одного из поляков, приколачивавшего лист жести на крыше сарая. В конторе сидел дюжий рыжеволосый мужик, в котором он признал одного из старейших работников фирмы.

– Я хочу выйти на своей яхте в море, – объяснил Браун. – Я звонил несколько часов назад.

– Мне ничего не известно об этом, – ответил здоровяк, – Мы закрываемся. – Он говорил с ярко выраженным восточным акцентом, за которым угадывался сварливый характер.

– Послушайте, мне нужно всего лишь поставить паруса. От вас требуется только выдать мне парусные кисы.

Из сарая появился и вошел в контору болезненного вида человек с вытянутым лицом и длинным тонким носом.

– Сезон еще не открылся, парень.

«У этих двоих, – подумал Браун, – на лбу написано: «Ничего нельзя поделать». В последнее время подобное отношение ко всему распространилось буквально везде, отравляя жизнь и подтачивая страну, словно метастазы».

– Послушайте, – он решил не отступать. – Я позвонил сегодня после полудня и попросил вас спустить мою лодку на воду. Мне сказали, что все будет сделано.

– А я вам говорю, – взвился рыжеволосый, – что мы закрываемся.

И тут через раскрытую дверь конторы он увидел свой катамаран. Он стоял на подъемнике в конце дока. Мачта и такелаж на нем были установлены.

– Вот те раз! – воскликнул он. – Вон она, эта чертова лодка. Парусные кисы я могу взять и сам. Как насчет того, чтобы помочь мне с подъемником?

Парочка смотрела на него с откровенным недоброжелательством. Тут он понял, что говорит с ними в повышенном тоне. Браун считал себя исключительно, даже слишком вежливым человеком. Но в сегодняшнем мире не выживешь с хорошими манерами. Взглянув на мужчин, он понял, что они вот-вот взорвутся от распиравшей их злости.

– Что-нибудь не так? – спросил кто-то третий, Повернувшись, Браун увидел в дверях плотного мужчину с суровыми чертами лица. Его седые волосы слегка вились, подбородок покрывала темная щетина. Он был в пальто из верблюжьей шерсти и в твидовой шотландской шляпе. Браун уже где-то видел его, но не мог припомнить где именно.

– Может быть, вы сможете помочь мне? – обратился он к вошедшему.

Браун поймал себя на том, что заговорил безапелляционным тоном своего отца.

– Господин Браун, не так ли? – Мужчина шагнул вперед и протянул руку. – Я Пат Фэй. Мы встречались в Ньюпорт-Бич в прошлом году.

– Верно, – подтвердил Браун со смущенной улыбкой, хотя так и не вспомнил его. – Понимаете, я прошу, чтобы мне помогли спустить яхту. Но, похоже, наступает конец рабочего времени.

Мужчина смотрел на него с улыбкой, не лишенной дружеского расположения.

– Да?

– Я хотел вывести ее на час или около того, чтобы проверить исправность.

– Тогда вам придется на ночь пришвартовать ее у причала.

– Ничего, я замкну ее, – сказал ему Браун и заметил, как Фэй переглянулся с одним из мастеров.

– О'кей. Вы, ребята, идите домой, я сам помогу ему.

– Если вы остаетесь, – откликнулся тот, что с восточным акцентом, – тогда и мы не пойдем.

Фэй снял шляпу и пальто и положил их на стол.

– Мне очень жаль, что я причиняю вам беспокойство. Я думал, что яхта будет на воде к моему приезду. – Брауну почудилось что-то зловещее в поведении Фэя.

– Никаких проблем, – с живостью в голосе отозвался Фэй и повернулся к плотникам. – Это господин Браун, ребята. Один из наших торговых агентов. – Браун не стал поправлять его. Затем Фэй представил плотников. Одного звали Кроуфорд, другого Фанелли. Браун кивнул, не поднимая глаз. Терпеливое участие Фэя начинало действовать ему на нервы.

– Мы знаем его, – заметил Кроуфорд. – Он держит здесь свою лодку.

– Правильно, – присоединил свой голос Фанелли.

– Видите, господин Браун, – заключил Фэй, – они знают вас.

Они с Фэем пошли в док. Кроуфорд и Фанелли потащились за ними. Вечерний воздух был наэлектризован всеобщим раздражением.

Когда катамаран оказался на воде, Кроуфорд отпер сарай и впустил Брауна за парусами.

– Вам, наверное, невдомек, кто такой Фэй, – сказал Кроуфорд, когда Браун доставал из рундука паруса. – Всего лишь главный конструктор этой фирмы.

В этот момент Браун вспомнил наконец свою встречу с Фэем в Калифорнии. Тогда тот был отставным флотским офицером, пришедшим на работу в «Алтан».

– Тем более признателен ему за помощь, – сказал он Кроуфорду. – И вам тоже.

Все трое стояли вокруг, пока он готовился к выходу. Они смотрели, как он подхватил мотор и поднимал его на кронштейны. От этих усилий он лишился дыхания и вспотел, а когда забрался на яхту, то увидел, что Фэй разделся и стоит в одной рубашке, а по ней расплывается огромное масляное пятно.

– Проверьте свои ходовые огни, – крикнул ему Фэй. Фанелли отвязал кормовой линь и с отвращением швырнул его в воду.

– Еще раз спасибо! – крикнул Браун.

После нескольких рывков мотор завелся, и, развернув яхту, он направил ее в сумеречные тени бухты Аппер. «Наконец-то я в море, хоть и со свернутыми парусами», – подумал Браун. И тут же посмеялся над абсурдностью своего импульсивного поступка. Сопротивление мастера только подстегнуло его желание и заставило добиваться своего. Не будь его, он наверняка бы передумал. Теперь же он удалялся от острова Статен, не имея абсолютно никакой конкретной цели.

Какое-то время он шел на огни Манхэттена, огибая риф Роббенса и оставляя маяк Кэти по левому борту. Огни города напомнили ему о лете после первого года учебы. Их корабль вошел на парах в бухту и бросил якорь на Гудзоне. Оказавшись в городе, курсанты встретили менее радушный прием, чем ожидали. Тем летом он влюбился в Энн.

Заслышав гул работающего дизеля, он обернулся и увидел, что на добрых десяти узлах сзади на него надвигается лихтер. Судно заложило вираж и прошло мимо по правому борту. Бородач в рубке удивленно посмотрел на него. Браун усмехнулся, представил, какое, должно быть, странное зрелище он являет собой для проходящих судов. Бабочка в луже солярки, экологический бандит в лодке с биологическими минами. Он помахал шкиперу, и тот, высунув руку из иллюминатора рубки, сделал ему условный знак – оберег от дурного глаза.

Посередине бухты он развернулся кормой к огням и к статуе Свободы. Прижимаясь к набережной Байонн, обогнул конический буй и прошел под освещенным свесом нормы громадного контейнеровоза, стоявшего на якоре. Три филиппинца из команды курили, свесившись над поручнями, и молча смотрели на него. Он резким движением крутанул штурвал и направился в Килл Ван Кулл. Впереди, по фарватеру, держал путь буксир «Моран», направляясь налегке в Порт-Ньюарк. Браун пристроился вслед за ним и, когда тот вильнул в бухту Ньюарк, прибавил скорости и устремился к проливу Артур Килл, который притягивал его своими огнями. Проходя мимо острова Пролл, он увидел, как в воздух взмыла ночная цапля и поплыла над нефтехранилищем на побережье Джерси.

Беззвездная ночь лишь слегка подсвечивалась огнями порта. Поверхность воды пестрела отблесками его красных и белых фонарей. Из Фреш Киллз тянуло зловонием свалки. Улыбнувшись, Браун нырнул в салон и поставил кассету в магнитофон. В душном ночном воздухе зазвучал голос Расса Коламбо: «Я не смог сомкнуть глаз прошлой ночью». С орущим на полную мощность магнитофоном он медленно прошел мимо острова Мидоу. На побережье Джерси его прожектор выхватил из тьмы крысу, бегущую вдоль мазутной кромки воды. Затем еще одну. Он поежился от задувшего с наступлением темноты холодного ветра.

Впереди были огни моста, протянувшегося через Килл. Когда впереди показались чернеющие в ночи очертания свалки брошенных судов на берегу острова Статен, он повернул к нему и заглушил мотор.

В тихой заводи Килла, окруженные со всех сторон фонарями, словно детские игрушки на тюремном дворе, были рассыпаны деревянные буксиры и паромы. Некоторые лежали полузатонувшими и увязшими в иле, их трубы и паровые машины ржавели рядом на мелководье. Другие были свалены друг на друга громадными кучами, высившимися над водой. Браун знал это место. Это была собственность его тестя Джека Кэмбла. Деревянные суденышки, которые гнили здесь, залитые светом прожекторов и окруженные забором из колючей проволоки под током, когда-то усердно, как хорошие рабочие лошадки, трудились в этой гавани.

Тесть Брауна, закончивший когда-то Йельский университет, возглавлял группы портовых головорезов – выходцев из Ирландии и Ньюфаундленда. Каждая группа еще с прошлого века контролировала определенные части портового бассейна. Обогатившись на контрабандных перевозках и торговле спиртным, а также нажившись на доставке оружия во время двух мировых войн, семейство Кэмблов скупило огромное количество недвижимости и прибрежных участков земли по всей бухте.

Левый поплавок «Парсифаля» зацепил лист корпуса развалившегося буксира. Раздался пронзительный скрежет фибергласа по металлу, заглушивший мелодичное пение Расса Коламбо. Борт буксира высоко выступал над водой, и Браун смог ступить на него.

Он обнес линем кнехт на полубаке буксира и закрепился. По корпусу, покрытому хлопьями ржавчины, добрался до рубки и присел, чтобы осмотреться. Где-то на берегу залаяла собака.

Наваленные слева от него корпуса судов отбрасывали причудливые тени. Напряженные прогибы и кривизна их форм в сочетании с полнейшим спокойствием морской глади наводили на мысль о какой-то внезапно настигшей их чудовищной катастрофе. На другой стороне Килла в темноту уходили шарообразные емкости для горючего, подстанции и линии электропередачи. «Кладбище отслуживших кораблей» – так было обозначено это место на картах.

Через неделю после их свадьбы Энн шутки ради привезла его сюда.

– Вот, что достанется мне в наследство, – объявила она. – Это наше семейное богатство.

– Что ж, – подхватил он. – Это следует запечатлеть.

Они сфотографировали тогда ее брата Айдана в его гоночной лодке среди корпусов брошенных кораблей. Браун удивлялся тому, как прочно засел тот день в его памяти. Смешно, что он вновь оказался здесь. Кассета с Коламбо закончилась. На топкую заводь стали накатывать мазутные волны прилива.

В памяти возникали обрывки истории, связанной с этим местом. Тысячи иммигрантов нашли свою смерть здесь, в лачугах, зимой, вдали от родных мест. Здесь царили одиночество, насилие и тяжкий труд. Брауну показалось, что в очертаниях кораблей проглядывало что-то знакомое. Но что? Он не мог осознать. Сторожевой пес на берегу все лаял, и казалось, что этот лай он будет слышать всегда.

9

Когда и через несколько недель от Хайлана не поступило никаких известий, Стрикланд задумался. Других заказов у него не было, и Он коротал время за монтажем своей центральноамериканской хроники.

Однажды они с Херси двенадцать часов подряд соединяли фрагменты с волонтерами-интернационалистами, отправившимся на юг помогать революционерам. Из всех интернационалистов Стрикланду особенно полюбились двое.

Один – выходец из Оклахомы – высоченного роста кладбищенский священник методистской церкви, с гнусавым голосом и прыгающим кадыком. В фаворитках у него была Шарлотта – веснушчатая, с выступающими вперед зубами. Та самая, подружка Бьяджио, когда-то служившая домработницей в Сэддл-Ривер. Рот Шарлотты был постоянно растянут в широкой улыбке, а голова качалась из стороны в сторону, когда она говорила перед камерой. Чтобы различать фрагменты, они с Херси некоторым интернационалистам присвоили клички. Этого оклахомца прозвали «Гомером», а Шарлотта у них проходила как «Дочь полка», сокращенно «ДП». Она была настолько активной и глупой, что Стрикланд едва сдерживался, чтобы не перемежать ее оживленную болтовню видами трупов, раненых и покалеченных попугаев. Херси передразнивал ее на ломаном немецком:

– На взводе! Я есть на взводе! Она есть на взводе! Мы есть на взводе!

– Насчет Сэддл-Ривер все правильно, – подтвердил Стрикланд. – Эта мелкая потаскушка пропустила через себя всю сандинистскую армию. Она свихнулась на футболках. У нее их не меньше пятисот. И на каждой свой лозунг. И каждая выдана за отдельный акт ее ударного труда.

– Вы есть на взводе! – выкрикнул Херси. Он скалил зубы в безумной усмешке, таращил глаза и мотал головой из стороны в сторону. В конце концов Стрикланду пришлось отправить его домой.

Позднее он позвонил Памеле, и она вскоре заявилась с пакетом салата из корейского ресторана на углу. Они принялись обсуждать проект Хайлана.

– Могу поклясться, – Стрикланд говорил вполне серьезно, – что все это сплошная фальшивка, инсценировка специально для Хайлана.

Памела ела капусту руками и смеялась.

– Ты противный, Стрикланд. Как ты можешь так думать. Я хочу сказать, что эти люди такие чистые!

– Да-а?

– Да, мне приходилось плавать, и я знаю все о яхтсменах.

На следующий день Стрикланда пригласила к себе Фрея Блюм – его компаньонка и менеджер. Ее офис располагался на четвертом этаже здания «Брилл», в пяти минутах ходьбы от его студии.

Когда он появился в кабинете, Фрея, высокая симпатичная женщина на несколько лет старше него, вышла из-за стола и поцеловала его. Ее пепельные волосы были коротко подстрижены и уложены в модную прическу. Он глядел на нее с одобрением.

– Ты, как всегда, прекрасна. Фрея приложила руку к сердцу.

– Неужели? Ты мне льстишь. Как это мило с твоей стороны. – Она явно кокетничала.

Много лет назад они были любовниками. Практически все привлекательные женщины, которых знал Стрикланд, побывали в его постели.

– Все подписано, – сообщила Фрея. – Хайлан, очевидно, со своей лодкой где-то в Финляндии. Ты можешь отправиться туда?

– О Господи, – вздохнул Стрикланд. – Так неожиданно. Я уж думал, что они забыли об этом.

Фрея пожала плечами.

– Так вот, они не забыли. Бывал в Финляндии?

– Никогда.

– Прелестная страна. Леса и небо, озера и море.

– Я еще должен взглянуть на этого парня, Фрея. Он не хочет уделить мне ни секунды своего времени.

Она положила перед ним контракт.

– Ты получил больше. Ты получил его подпись.

Стрикланд взглянул на последнюю страницу. Там, под именем Мэтью Хайлана, было действительно что-то нацарапано.

– Я еще даже не закончил монтировать свою никарагуанскую вещь.

– Ты лентяй, – заявила Фрея.

– Думаешь?

– Да. Очень талантливый, но и очень ленивый. – Она окинула его нежным взглядом.

– У меня два вопроса, – начал сдаваться Стрикланд. – Первый: как насчет денег? И второй: будут ли они принимать окончательный вариант?

– Мы должны представить смету. Тут не возникнет никаких проблем, мне удалось разведать, что до миллиона они возражать не будут.

– А если им не понравится то, что они увидят?

– Они не платят тебе гонорар. Поэтому не вправе давить.

– Это оговорено в контракте?

– Нет, но он составлен именно в таком духе.

– О… о… очень великодушно. – Стрикланд вдруг начал заикаться. – Очень беспечно. Но если они все-таки не будут удовлетворены?

– Ты хочешь сказать, если Хайлан и его компания окажутся ослами? – Фрея засмеялась.

– Да. Что-то в этом роде.

– Но Хайлану ты нравишься. Ему понравилась «Изнанка жизни», а от «LZ[4]4
  Landing zone – район высадки (десанта) (англ.). – Прим. ред.


[Закрыть] Браво» он просто в восторге.

Фильм «LZ Браво» Стрикланд снимал во Вьетнаме. Во время съемок у него были неприятности, и, несмотря на то, что именно в этой работе было несколько его лучших находок, он не любил вспоминать о фильме. Он подошел к окну и стал наблюдать за утренним движением на Бродвее. Там внизу тот тип, которому он отдал все свои латиноамериканские монеты, пытался выпросить милостыню у грека, продававшего хот-доги. Торговец оскалился. Мимо них прошли две сестры милосердия в вязаных свитерах и сари.

– Убедиться в этом я смогу, только когда встречусь с этим парнем. – Он обернулся к Фрее. – Съемку на море будет делать сам Хайлан. И тут уж никуда не денешься. Придется полностью положиться на него.

– С этим будет полный порядок, – заверила Фрея.

– Да, – согласился Стрикланд. – Если он тот, за кого я его принимаю, то все должно быть в порядке.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Думаю, что ты можешь рассчитывать на него. Я встречалась с ним Он молодой и шустрый.

– Слышал, – отозвался Стрикланд. – Тщеславный и много о себе мнящий Мне нравятся такие.

Фрея осуждающе покачала головой, но взгляд ее был полон нежности.

– Для меня важны и те, кто сидит на берегу, – добавил он, – Пресмыкающиеся из штаб-квартиры.

– Он не стесняется, этот парень. – Фрея имела в виду Стрикланда. – Ты не делаешь секретов из своих планов.

– Какие там еще секреты! – махнул рукой Стрикланд.

Вечером он достал свой «олимпус» и отправился с Памелой в город. Они начали с выпивки в «Львиной голове», а затем продолжили у «Франса». Лучшие дни этого клуба близ Хьюстон-стрит в нижнем Ист-Сайде миновали, теперь за вход в него брали всего семь долларов, но Памела потянула Стрикланда именно сюда, потому что здесь можно было купить кокаин по оптовой цене. Он согласился, поскольку вход вместе с кокаином обходился здесь дешевле, чем просто обед в одном из фешенебельных французских ресторанов, которые обожала Памела.

Они спустились в подвал, где рядом с танцевальной площадкой был небольшой бар.

Памела отоварилась у лохматого бармена, выходца с Мартиники, и ее потянуло танцевать.

– Иди и танцуй. – Стрикланд подтолкнул ее к площадке. – Там ты обойдешься без меня.

Этим вечером выступала довольно приличная группа из Лос-Анджелеса «Малонаселенный Вавилон», которая вернула сюда часть бывших завсегдатаев «Франс» Памела исполняла свой сольный танец, и Стрикланд достал камеру. Он для того и пришел сюда, чтобы посмотреть на танцующую Памелу. После нескольких мелодий она ретировалась в туалет, чтобы вскоре появиться оттуда заново родившейся на свет. Теперь у нее появился партнер – корреспондент мелкого французского журнала с плешью на макушке, но с волосами до плеч. Впрочем, она почти не обращала на него внимания.

Стрикланд не мог отвести глаз от Памелы, когда она вновь оказалась на площадке. Танцевала она великолепно, с грациозностью дикого животного и в слегка эксцентричной манере. Партнеру-французу было далеко до нее. Танец превращал падшую и униженную в процветающую звезду из мира куртизанок. Все беды и обиды остались позади, хотя было видно, что силы уже начинали покидать ее.

Прихлебывая пиво, Стрикланд наблюдал за Памелой. На ее вытянутом и заостренном лице с огромными зелеными глазами все явственнее проступало выражение обреченности. И страха. Страха перед неизвестностью, усмешкой сумасшедшего, неожиданным одиночеством. Настороженный взгляд выдавал в ней натуру слабую, надломленную и несчастную. В одинаковой степени она могла быть и величайшей преступницей, и жертвой величайшего преступления. Заглядывая в будущее, Стрикланд представлял себе кровавое убийство, вырывающееся из окон пламя, Тауэр…

«Малонаселенный Вавилон» продолжал усердствовать. Танцоры заламывали руки и извивались, как могли. Это был канун уик-энда, и на площадке толпилось довольно много народу: несколько негров, знающих толк в танцах; несколько похожих на Херси студентов и группа белых – выходцев из Англии, явно пребывающих «на дне». Эти выставляли в танце свою похоть и порочность. Стрикланд отметил, что они почему-то всегда были лучшими танцорами на площадках. Отблески света плясали на их угловатых лицах.

Улучив момент, Стрикланд щелкнул камерой. Как и другие белые в этом заведении, Памела считала, что ее уловки никому не заметны. «Но я-то вижу», – думал Стрикланд. И он действительно видел, но находил в этом мало утешения для себя.

«Что из того, – спрашивал он себя, вглядываясь в лица через объектив, – что я вижу и понимаю так много? Что моя камера никогда не лжет? Если я такой проницательный, то почему я не становлюсь богаче, талантливее, мудрее?»

Мало что было ему неведомо о роде человеческом, его болячках и жалких помыслах. Но он не умел и не хотел наслаждаться этим. «Надо уметь получать удовольствие от своего понимания, – думал он. – А без этого твое понимание превращается в твою же пытку».

Происходившее во «Франс» этой ночью напоминало светопреставление, разыгранное дьяволом на обломках людских судеб. Он вскинул камеру и снова поймал объективом танцующих. «Ужасное приспособление, – крутилось в мозгу, – оно никогда не лжет».

И тут вдруг кто-то вырвал камеру из его рук. Повернувшись, он увидел перед собой костлявого вышибалу с обритой наголо головой. В ухе у него болталась серьга.

– Мы не собираемся никого предупреждать, – объяснил громила.

– Не прикасайся своими грязными пальцами к линзам, – предупредил Стрикланд.

К вышибале поспешил присоединиться лохматый бармен.

– Никаких снимков здесь, сеньор.

Стрикланд отступил назад и выставил вперед раскрытые ладони, словно находился под прицелом пистолета. Эту позу он принимал в любом уголке земли, когда ему что-то угрожало.

Из-за плеча вышибалы он увидел, как к ним бросилась хозяйка клуба Билли Байлисс. Билли была небольшого роста, а цвет ее лица напоминал лимонную норку – результат неумеренного употребления грима. Одетая в красный охотничий жилет и длинную узкую юбку, она приближалась мелкими злыми шажками.

– Ой! – закричала Билли, тяжело дыша и хлопая опухшими глазами. В своей суетливости она была похожа на толстую наставницу, вырядившуюся для участия в скучной комедии на школьной сцене. Левая рука у нее была на перевязи.