Текст книги "Перейти грань"

12

Однажды они отправились в Стонингтон, откуда ходил паром на остров Стидман. День выдался теплый, как и ожидалось, хотя пасмурный и дождливый. Энн пребывала в хорошем расположении духа, в состоянии легкого похмелья. Оуэн ехал молча.

На пароме они сидели над редукторной, с подветренной стороны, укрываясь от моросившего дождя. Был сильный туман, и каждые три минуты паром подавал сигнальный гудок.

Много лет назад, когда мир был другим, они встретились на этом острове. Она – адвокат в парусном лагере, он – инструктор. Это было летом, и паром играл немаловажную роль в их романе. Бывало так, что, только оказавшись на нем, они могли побыть наедине друг с другом. В те летние дни на палубе играл оркестр, и кто хотел, мог потанцевать. Она учила его новомодным танцам. Остальное время, пока паром добирался до берега, они целовались и обнимались, сидя на таком же кормовом редукторе слева по борту.

Сейчас они тоже сидели рядом, но не касаясь друг друга. Она незаметно взглянула на мужа, занятого чтением утренней газеты. Он молчал, не проявляя никаких знаков внимания, и ей казалось, что все эти напоминания о старой любви смущают его. Мелькнула мысль, что вот, прямо на ее глазах, умирает под серым дождем лишенный очарования и таинственности их выдохшийся роман.

Их загородный дом был образчиком эклектики, напоминавшей о викторианской эпохе. Он стоял на обрывистом берегу в окружении низкорослых сосен. Рядом гремели на ветру ажурные решетки старой беседки.

Едва переступив порог, они принялись обживаться. Браун открыл заклеенные на зиму окна на наветренной стороне и развел огонь в камине. Энн открыла воду, включила газ и поставила на плиту кофе.

– О Боже, – вздохнул Оуэн, – в этом доме еще так многое надо приводить в порядок.

– Ради всего святого, Оуэн, оставь это, иначе я начну жалеть, что мы приехали сюда. Ты же собирался поработать с проспектами, не так ли?

– Собирался.

– Ты не можешь заниматься всем сразу. – Она обошла стол, за которым они сидели, и положила руку ему на плечо. – Почему бы тебе не закончить с проспектами и не присоединиться ко мне позже?

Ее прикосновение словно вывело его из оцепенения.

– Хорошая идея. – Он погладил ее руку и начал раскладывать свои бумаги на обеденном столе. Энн надела дождевик и пошла прогуляться к обрыву.

Дождь прекратился, и на смену ему надвигался густой туман. Шагая по песчаной тропинке в зарослях восковницы и диких роз, она не могла видеть ни океана, шумевшего далеко внизу, ни всего того, что было впереди. На затянутом дымкой мысу в полумиле от дома она стала собирать букет из зимних цветов и трав. Ей казалось, что в душе у нее тоже туман. С новой силой нахлынули старые вопросы, от которых раньше удавалось отмахиваться. Что я такое? И что я чувствую?

Смятение в ее душе росло, усиливаемое непривычной обстановкой и странной погодой до головокружения. Она боялась двинуться с места. Но ее пугало другое падение, куда более глубокое и страшное, чем просто с высоты утеса над морем…

Все утро Энн бродила в тумане. Вернувшись в дом, она приготовила несколько тостов и взяла местную газету. В ней сообщалось о предполагаемом отравлении кошек, о фильме, снимавшемся в городе по соседству, и о предлагавшейся поправке к муниципальному закону, регулирующему продажу спиртного. Была также перепечатка статьи об исчезновении Мэтью Хайлана и неминуемом крахе его корпорации. Энн не стала ее читать: За развитием этих событий она следила по публикациям в «Уолл-стрит джорнал» и «Таймс».

Через час, когда она сидела в гостиной, уютно устроившись в кресле, и читала роман «Середина марта», Оуэн встал из-за стола и направился к двери. Она отложила книгу и пошла за ним.

– Оуэн?

Он посмотрел на нее невидящим взглядом и стал надевать свою непромокаемую куртку.

– Ты закончил? Куда ты идешь? Я думала, что мы побудем вместе.

Он покачал головой.

– Я не закончил. Мне надо прогуляться и подумать.

– Что уж тут думать, когда пишешь подобную чушь. – Она не смогла сдержаться.

– Это моя работа. – В его ответе не чувствовалось никакого раздражения. Но в Энн самой его накопилось больше, чем она подозревала.

– Извини. Мне обидно, что это отнимает у тебя столько времени. Я хотела прогуляться с тобой до темноты.

– Я скоро вернусь. – Он помахал ей рукой. – До темноты.

В гостиной она раскрыла свою портативную «смит-корону» и принялась за статью об их переходе к мысу Соболя. Около трех часов позвонили из штаб-квартиры «Хайлан». С Оуэном хотел говорить Гарри Торн. Энн попросила секретаршу перезвонить позднее.

Темнота наступила, а Браун все еще не вернулся. Походив немного из конца в конец комнаты, она вышла из дома, чтобы принести поленьев для камина. Огонь заполыхал с новой силой. Она еще походила по гостиной, и в конце концов ноги привели ее в подвал, где ржавела старая плита и хранились запасы вина. Выбор пал на «Риойа» 1978 года, скорее всего потому, что в голове мелькнула смутная идея приготовить бифштекс. Вскоре бутылка была откупорена и стакан наполнен. Она устроилась у камина, поставив бутылку поближе к себе. Читать не хотелось. В памяти постоянно возникал паром, и невозможно было не думать о прошлом.

Извечно голубой океан. Погасшее лето, утраченная любовь, ушедшая юность и умолкнувший смех. Земля миновавшего согласия. Она знала: что-то важное было потеряно, но Оуэн, похоже, об этом не подозревает.

– О, проклятье! – вырвалось у нее. – Пропади все пропадом!

Неизбежные слезы. Наполовину опорожненная бутылка у ног. Почувствовав стыд и нелепость своего поведения, она отнесла вино на кухню, хотела было вылить его в раковину, но передумала и поставила бутылку на полку над тостером.

Энн поднялась в спальню для гостей и включила обитавший там черно-белый телевизор. Доктор Ч.Эверетт читал тихую проповедь, из которой она не поняла ни слова. В душе было больше злости, чем беспокойства, пока она сидела на старинной кровати, привалившись спиной к подушкам, прислоненным к латунным прутьям ее спинки. Услышав скрип кухонной двери, она спустилась вниз. Оуэн стоял на кухне и разглядывал туман за окном.

– Почему ты пришел так поздно? Я ведь ждала тебя. – Она не смогла усмирить свой гнев. – Я прождала тебя всю вторую половину дня.

Его взгляд не выражал ничего.

– В чем дело? – допытывалась она. – Что происходит? Что с тобой случилось?

– Извини, – наконец ответил он. Но это было совсем не то, что она хотела услышать.

– Почему тебя не было так долго? – Она не отступалась. – Ведь ты знал, что я жду тебя.

Она взяла со стола полотенце, намочила его и приложила к лицу. Теперь уже не имело значения, что он видит ее плачущей. Когда зазвонил телефон, она демонстративно сложила руки на груди и отвернулась.

– Это тебя. Они уже звонили.

Он смотрел на телефон и чего-то ждал.

– Ради Бога, – не выдержала она, – возьми же наконец трубку.

Она ушла в гостиную, села за машинку и тупо уставилась в текст статьи.

Слова, которые он произносил, было трудно разобрать, но по его голосу она поняла, что он впал в состояние, в котором обычно находился, когда выступал перед публикой как рекламный агент. Разговор продолжался уже несколько минут, и она услышала в его тоне давно забытые нотки едва сдерживаемого возбуждения и таинственности. Они возвращали ее в прошлое – именно таким был его голос в их первые годы, и это почему-то упорно напоминало ей о войне. Когда он появился на пороге гостиной, она шагнула ему навстречу.

– Они хотят, чтобы я принял участие в одиночной гонке на яхте Хайлана, – сообщил Оуэн.

Она промолчала.

– Что ты думаешь об этом, Энни?

– У тебя нет опыта, – наконец отозвалась она.

– Мне трудно отрицать это, – засмеялся он. В его голосе звучали те же нотки. – Да я и не собираюсь отрицать.

Ее охватила паника.

– Ты никогда не ходил в одиночку!

– Почему же, ходил. К мысу Страха.

– И у тебя были галлюцинации. Ты говорил, что тебе мерещилось всякое.

– Всем мерещится. Это как в лесу.

– Хватит тебе, Оуэн. – Она сказала это так, будто речь шла о каком-то пустяке. – Надо смотреть на вещи реально.

Он неожиданно разозлился.

– Нереально как раз вот это! – выкрикнул он. – Все это! – Он широко развел руки, словно хотел охватить и их двоих, и комнату, где они находились, и даже то, что располагалось за ее пределами.

Страх пронзил ее и разбежался по телу болезненной дрожью.

– Что ты имеешь в виду, Оуэн? Нас? Ты имеешь в виду меня?

– Нет, нет. – Он быстро замотал головой. – Ты неправильно поняла. Все дело во мне. Иногда мне кажется, что я живу какой-то не своей, не той жизнью.

– Не той жизнью, – мрачно повторила она. – Я не понимаю.

– Я хочу сказать, что так и не сделал того, что должен был сделать еще многие годы назад. Где-то не там повернул.

– Хочешь вина? – вдруг спросила она.

Оуэн удивленно посмотрел на нее, улыбнулся и отрицательно покачал головой. Когда Энн направилась в кухню, он последовал за ней.

– Иногда все мои чувства и ощущения представляются мне совершенно чужими. Все мои взлеты и падения словно не имеют ко мне никакого отношения. Это не моя жизнь.

«Не его жизнь? – подумала Энн. – Неужели это так?»

– И вот мне представляется шанс обрести себя. – Он поднял кулаки, словно сжимая воображаемый штурвал. – Преодолеть это.

Энн пила вино и смотрела на его руки. Она не слышала его. От вина становилось немного легче.

– Тебе не дает покоя война, – заключила она.

– Не смеши меня, – потеплевшим, но каким-то покровительственным голосом произнес Оуэн. Она чувствовала, как он удаляется от нее, явно не пуская ее в круг своих желаний, и это приводило ее в ужас.

– Мне не хотелось бы напоминать тебе, Оуэн, но ведь это я вывела тебя в море.

Он подумал, что она шутит.

– Бедная старушка Энни. Ты набралась, да? У тебя немного помутилось в голове.

– Возможно. Но у тебя есть обязанности в этой жизни. – Она тут же осознала всю нелепость этих слов.

– Это как раз путь, чтобы исполнить их.

– Нет, это не тот путь.

– Тот. Это способ возмещения долгов. Хороший и честный.

Она отставила стакан в сторону, подошла и положила голову ему на плечо.

– Ты уверен, Оуэн? Ты действительно уверен?

– Если одним словом, то да. Абсолютно уверен.

В Энн все восстало против его слов, и она отстранилась от мужа.

– Но это нечестно. Это сумасшествие.

– Ты ошибаешься, – возразил он. – Это хороший способ.

– Ты будешь один.

– А почему бы и нет?

– Оуэн, я не хочу, чтобы ты участвовал в этой гонке. У тебя действительно нет опыта. – Но, произнося это, она знала, что он уже все решил для себя и что только ее воля стояла у него на пути. Она была уверена, что смогла бы удержать его, если бы осмелилась. Но не пришлось бы после жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Эти люди Хайлана ничего не понимают в парусном спорте, – все-таки настаивала она, – иначе они бы никогда не предложили это тебе, а нашли кого-нибудь поопытней.

– Ты права, – весело согласился он. – Но они все же предложили это мне. И я пойду.

Вид у нее, вероятно, был совершенно несчастный. Ему стало жаль ее.

– Я надеюсь убедить тебя, – как можно спокойнее произнес он. – Если мне это не удастся, то я не пойду.

– Нет. Так нечестно.

– Почему? – засмеялся он.

– Потому что ты убежден и убедишь меня.

– Совершенно верно! – радостно воскликнул он. – Я верующий.

У нее слегка заплетались ноги, когда они вместе поднимались наверх. Он уложил ее в постель и выключил свет.

– Не могу представить себе, как все это будет, – не успокаивалась она.

– Для тебя или для меня?

– Для нас обоих.

– В худшем случае, – заметил он, – как на войне.

– Мы были молодыми во время войны.

– Мы и сейчас молодые, Энни.

Она покачала головой.

– Знаешь, какое это может иметь значение? – Он был явно воодушевлен. – Это сделает нам имя, Энни. Мы можем стать чем-то совершенно иным, чем то, что мы сейчас.

– А что плохого в том, какие мы сейчас?

– Ты шутишь? – встрепенулся он. – Неужели тебя устраивает существующее положение вещей?

– Нет, не устраивает.

– Ну вот, – в его голосе звучало недоверие, – наконец-то я заставил тебя признаться.

– Я хочу сказать, что меня не устраивает, что ты недоволен. А вообще я не знаю, что и сказать. Ну вдруг ты погибнешь там?

– С таким настроением нельзя жить.

Она не нашла, что ответить, и, перевернувшись на живот, положила голову на руки, пытаясь унять охватившую ее дрожь.

– Помнишь? – спросил он. – Помнишь, как все было?

Энни попыталась вспомнить, какой ей представлялась жизнь во время войны. То, что возникало в памяти из того времени, казалось ей искаженным и даже безнравственным. Те трудности и лишения, которые они тогда испытывали вместе с постоянным чувством тревоги, частично стерлись из памяти, а то, что от них осталось, давно вошло в плоть и кровь и стало частью их самих. И сейчас, как ни странно, ей вспоминался берег в Паттайа; коктейли «май тай» в Халекулани; ночь, полная любви, в военно-морском отеле «Вайкики бич». А на рассвете его шепот: «Как быстро проходит ночь с любимой». Они были совсем молодыми. Ей припомнилась прелесть юности с ее ощущением собственного всесилия, гордым приятием чести, долга и риска. Наперекор всему они утверждали жизнь каждым ударом своего сердца.

В глубине сознания, затуманенного алкоголем, она понимала его тоску по жизни и юности. «Ради этого, – думала она, – он способен на многое такое, чего люди, подобные ее отцу, никогда не смогут понять». Она всегда считала, что у него немало скрытых достоинств. Какая-то частичка ее всегда будет оставаться его тайной поклонницей. Этим вечером она увидела на его лице надежду, которая делала его прекрасным. И ей тоже захотелось быть верующей.

13

Спустя неделю неуклюжий и краснолицый журналист Даффи, специалист по формированию общественного мнения, прибыл к ним в дом над Зундом. Энн удивилась, увидев перед собой человека столь заурядной внешности. Устроившись на диване с чашкой кофе, он принялся философствовать.

– Везет некоторым, – рассуждал он. – Они могут позволить себе оказаться в центре внимания, не прилагая для этого никаких усилий.

Оуэн и Энн переглянулись. Даффи обращался к Энн так, как будто они были давними коллегами. Он разглагольствовал об Оуэне, словно того здесь не было вовсе.

– Смотрю я на Оуэна и думаю: ну прямо Линдберг! Доходит, что я имею в виду?

Энн усмехнулась. Сравнение несколько смутило ее. В кругах, где она воспитывалась, это был кумир. Энн Морроу Линдберг, любимый автор ее матери.

Даффи несколько приуныл.

– Вы не находите?

Оуэн что-то тихо пробормотал. Даффи продолжал настаивать:

– Вы понимаете, о чем я говорю? Обаятельный, но серьезный. Серьезный, но простой. Доходит?

Даффи. ушел, прихватив с собой их семейный альбом с фотографиями, чтобы полистать для вдохновения.

– О Боже, – выдохнул Браун, когда тот удалился, – какой круглый идиот!

– Тебе не кажется, что там все такие?

– Напомни мне, чтобы я позвонил завтра Торну. Им придется прислать ко мне кого-нибудь другого.

На следующий день Оуэн забыл о своем намерении позвонить Торну, а Энн не стала напоминать ему. По ней, так мог сойти и Даффи.

В следующую пятницу саутчестерский яхт-клуб устраивал коктейль, на котором прессе должны были представить участников гонки. За час до его начала у Браунов появился Даффи в клетчатой кепке из твида.

– Спаси, Боже, всех живущих здесь! – завопил он и проскользнул внутрь. Энн приготовила кофе. Публицист сидел за кухонным столом и сыпал сахар в чашку. Лицо его горело нездоровым румянцем.

– Вам будут задавать кучу вопросов о Хайлане, – предупредил он Брауна. – Переадресуйте их мне. И тогда мы, возможно, справимся с этим. – Затем он переключился на Энн: – Вам знакомы остальные парни?

Она поняла, что Даффи спрашивает ее о трех других участниках, которых клубу удалось привлечь к гонке, – Деннисе, Керуае и Фоулере.

– Я знакома со всеми. Оуэн знает Фоулера. Он брокер из Виргинии-Бич.

– Да, я хорошо знаю его. Он последний из устричных пиратов.

– Правда? – недоверчиво воскликнул Даффи.

Браун допил кофе.

– Правда. Пора отправляться.

По дороге Даффи потчевал их бородатыми историями из старых газет. День стоял пасмурный и теплый, поверхность Зунда отливала сероватой голубизной. На другом берегу висело размытое зарево.

Даффи еще сообщил, что он работал когда-то в «Нью-Йорк джорнэл американ», приказавшем долго жить; что у него имелась жена, страдающая какой-то хронической болезнью; что на прошлой неделе он возил ее в поместье Боскобель на Гудзоне и прогулка удалась на славу. На середине каменной лестницы, ведущей к центральному входу в клуб, он обернулся и с трудом перевел дыхание:

– Вам двоим надо держаться вместе. Мы хотим, чтобы Энн попала на фотографии.

Саутчестерский клуб занимал огромный деревянный особняк в стиле поздней английской готики, стоявший на отвесном берегу в окружении древних и потрепанных ветром кленов. В окнах горели свечи.

Войдя, они обнаружили настоящее столпотворение. Бары были заполнены, воздух пропитался запахами виски, парфюмерии и кожи. Оуэн и Энн последовали за Даффи через кубковый зал, до отказа забитый гостями. В дверях клубной библиотеки стоял высокий мужчина с серебристой шкиперской бородкой и, похоже, ждал их появления. Даффи попытался представить их, но бородач не обратил на него внимания.

– Браун, не так ли? – спросил он у Оуэна. – Я капитан Риггз-Бауэн, секретарь клуба.

Браун пожал протянутую руку. Появился пожилой человек в синем блейзере, который был представлен как мистер Уитни, командор клуба. Репортеры начали забрасывать Брауна вопросами, но тут вмешался Даффи.

– Если у вас есть вопросы по поводу господина Мэтью Хайлана, – прокричал он что было мочи, – позвольте мне ответить на них. Господин Браун не располагает интересующей вас информацией.

Около двух десятков репортеров устремились за ним в соседний зал. Риггз-Бауэн, насторожившийся при появлении Энн, провел Браунов в глубину библиотеки, где их ждали трое других участников гонки. Они сидели, лениво развалясь в капитанских креслах вокруг дубового стола, на котором стояла огромная ваза с нарциссами. При появлении Браунов все встали.

Ян Деннис, краснолицый застенчивый австралиец, приехал в Штаты рекламировать книгу с описаниями своих приключений во время шестидесятисемидневного дрейфа на резиновом плотике. Правда, об этом произведении никто не слышал от него ни слова.

Патрик Керуай, добродушный школьный наставник из Бретона, тоже пописывал книги, причем самолично, наполняя их мистическими образами, рожденными, видимо, во время длительного пребывания в море.

Третий, виргинец Престон Фоулер, имел репутацию темной личности. От его фальшивой улыбки пробирала дрожь.

– Как идет бизнес? – спросил он Брауна.

– С большим напрягом, – ответил Браун. – Если говорить о рынке.

– И куда же подевался ваш босс? – не отставал Фоулер. – Дает о себе знать?

– Нет.

– Я не знал, что вы одиночник, мой мальчик, – заявил Фоулер и подмигнул Энн. У него была бульдожья физиономия с приплюснутым и вздернутым носом. – Когда же это вы научились?

– Я хожу в одиночку уже многие годы, – заверил его Браун.

– Вот уж чего не знал! – удивился Фоулер.

– Вот так-то, – бросил в его сторону Браун. – Пара походов к Бермудам. И к Азорам. Пара трансатлантических переходов. – В этот момент Энн пнула его по лодыжке.

Фоулер засмеялся.

– Прятали свой товар под прилавком, да, Оуэн? А еще считаетесь торговцем.

– В торговле крутишься, Престон, – не смутился Браун. – Под парусом отдыхаешь.

Риггз-Бауэн стал выпроваживать их в кубковый зал, где их должны были фотографировать для прессы. По дороге Энн стиснула его руку.

– Как ты мог нести такое? – возмущенно прошептала она. – Я никогда не слышала, чтобы ты говорил неправду.

– Я сам не понимаю, как это вышло. Но в тот момент мне захотелось сказать именно так.

Она с тревогой посмотрела вокруг.

– Боже милостивый, неужели и дальше все будет так?

– Думаю, именно так и будет.

14

Стрикланд настороженно продвигался в толпе загулявших морских волков, заранее заготовив улыбку для каждого из них. Собираясь сюда, он не нашел ничего лучшего, как замаскироваться под яхтсмена, надев голубую штормовку и высокие ботинки. Но оказалось, что большинство прибывших на коктейль предпочли темные костюмы.

Внимание Стрикланда привлекли юноши и девицы с роскошным загаром и в смокингах. Они, как видно, выполняли на этом сборе роль обслуги. Все как один источали здоровье и процветание, выделяясь округлостью щек и белизной зубов. Эти клубные дети произвели на него сильное впечатление. Он не мог отвести глаз от их безмятежных лиц, которые были для него словно открывавшейся другой планетой.

Посреди библиотеки три бородатых парня в полосатом джерси наигрывали джиги и матросские танцы на банджо и боцманских свистках. Стрикланд устремился в бар, где блондинка кинулась к нему, чтобы принять заказ.

– Вы занимаетесь парусным спортом? – спросил он у девушки, пока та готовила ему водку с содовой. У нее были большие добродушные карие глаза.

– Да, я преподаю в парусной школе во время летних каникул. – Она изобразила на лице подобие улыбки. – Но сегодня все мы заняты обслуживанием.

– Вы еще с… слишком…

Она вежливо ждала, когда он справится с заиканием.

– Вы еще слишком молоды, чтобы смешивать напитки, – выдавил он.

В ее глазах мелькнул испуг.

– Я шучу, – успокоил он девушку.

Пока Стрикланд расправлялся со своей порцией водки, к стойке подошел высокий мужчина приятной наружности в костюме от «Брукс бразерз». Его тонное, почти юношеское лицо являло контраст с преждевременно поседевшими волосами. Глаза светились мягким светом. Он заказал вино и кока-колу.

– Эй, мистер Браун, – весело прощебетала юная барменша, – кока для вас?

Мужчина лишь слегка улыбнулся. Еще одна девица в смокинге, как две капли воды похожая на хозяйку бара, подскочила к стойке, чтобы взглянуть на Брауна.

– Вы готовитесь к гонке? – полюбопытствовала девица.

– Вы правы, – подтвердил Браун.

– Да-а? – удивленно протянула девица. – Тем хуже для вас.

Нахальство подруги сильно развеселило барменшу. Обе захохотали. Браун взглянул на них с грустной улыбкой и пошел в зал, унося свои напитки. Девица выкрикнула ему вдогонку:

– Эй, мистер Браун! Вы счастливчик! – но ее слышали только Стрикланд да подружка.

– Понравился? – спросил Стрикланд.

– Угу. – Барменша кокетливо вздернула плечико, и обе девицы захихикали. Затем ее подружка вернулась в зал, и Стрикланд спросил:

– Думаете, он победит?

– Без всяких сомнений.

– Почему?

– Ну, – она продолжала кокетничать, – хотя бы потому, что он нравится мне.

– Потому что он счастливчик?

– Вот именно, – подтвердила она.

– Вы хотите сказать, – уточнил Стрикланд, – что находите его привлекательным?

Улыбка сбежала с лица девушки.

– Как бы вы посмотрели на то, чтобы сняться в фильме? – переменил тему Стрикланд. – В фильме об этой гонке.

Она посмотрела на него с грустью и не ответила.

– Как вас зовут?

Девица сглотнула и под его пристальным взглядом продекламировала свое имя:

– Кэрол Кассиди.

– Готовьтесь, Кэрол Кассиди, – возвестил Стрикланд. – Этим летом будут съемки, так что я еще вернусь и мы поговорим более обстоятельно, о'кей?

Девушка кивнула.

– А теперь скажите мне, кто здесь командует всем этим?

– Капитан Риггз-Бауэн, как мне кажется.

– И который из них он?

К стойке подошел репортер с пластиковой карточкой прессы на шнурке вокруг шеи. Кэрол Кассиди принялась выполнять заказ репортера, одновременно обводя взглядом зал.

– Я не вижу его. Но вы его узнаете. Он англичанин и весь такой видный.

Бродя по залу, Стрикланд пожалел, что не взял с собой камеру. Теперь придется запечатлевать дух этого места внутренним зрением и постараться удержать его там. Хотя наверняка таких сцен еще предстоит немало.

Яхтсмены-одиночки собрались в центре кубкового зала. Вокруг них суетились фоторепортеры. Среди всеобщего гомона Стрикланд уловил хорошо отработанные, четкие британские интонации. Вскоре этот голос вывел его на человека, который, по его предположению, был капитаном Риггз-Бауэном. Он беседовал с двумя очаровательными дамами. Стрикланд остановился рядом и ждал, пока дамы ретируются.

– Извините меня, капитан.

Риггз-Бауэн обратил к нему свой надменный взор. Светло-голубые глаза по форме напоминали устриц. Темные круги под ними делали его похожим на великомученика. «Надо будет как-нибудь снять его для фильма», – подумал Стрикланд.

– Кто п… победит?

– Будет гонка, увидим.

– У кого больше шансов?

Риггз-Бауэн обшарил Стрикланда глазами в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь установить его личность. Таких опознавательных знаков на Стрикланде не было.

– Пресса?

– Средства массовой информации. Если точнее. Так как?

– Трудно сказать. Даже невозможно, – уточнил Риггз-Бауэн.

– Все одинаково хороши?

– Не обязательно. Они не наши питомцы, знаете ли.

Если у них есть спонсоры, они получают право участвовать.

– Как насчет Брауна? Что вы думаете о нем?

– Прекрасный парень. Насколько мне известно. Стрикланд посмотрел на позирующих яхтсменов.

– А кто те двое с ним?

– Его жена, – ответил Риггз-Бауэн, – и его пресс-агент.

– Неужели?

Риггз-Бауэн вернулся к привычному покровительственному тону.

– В том, что у них свои пресс-агенты, нет ничего необычного, знаете ли. Иногда у них бывают даже литературные агенты. Так сегодня обстоят дела.

– У него миловидная жена, – заметил Стрикланд. – И глаза, как у поэта.

Зрачки капитана слегка сузились, и он одарил собеседника едва заметной улыбкой.