Текст книги "Маски иллюминатов"

Эйнштейн начал раскуривать трубку.

– Джим, – сказал он, попыхивая дымом, – вы уже достаточно долго ходите вокруг да около. Что вы хотите нам сказать?

– Я хочу сказать, что «Облака без воды» написаны очень толковым каббалистом. И что преподобный Вири очень неплохо разбирался в Каббале, хотя и старался произвести на сэра Джона совершенно противоположное впечатление. Он знал, что 26 подвесок на Ордене Подвязки имеют каббалистический смысл, и не отставал от вас, сэр Джон, до тех пор, пока вы не вспомнили, что 26 – это Йод Хе Вау Хе, Священное Непроизносимое Имя Бога.

Джойс минуту помолчал, затем продолжил.

– Я не знаю, как Вири убил всех своих близких и почему он это сделал – никто в здравом уме не в состоянии понять, что творится в голове у религиозного фанатика, – но я абсолютно уверен, что настоящий убийца – он. Вся эта история с книгой, которая сводит людей с ума, вымышлена от начала и до конца, и, если вы помните, я уже объяснял, почему он позаимствовал ее у Ричарда Чамберса. Я вспоминаю еще одного горбуна, потерявшего рассудок из-за религиозного фанатизма и похоти, – Святого Павла. Ему принадлежат слова, которые отлично подходят к Вири: «Я делаю не то, что хочу, а то, что ненавижу».

В течение нескольких секунд Бэбкок, казалось, боролся с противоречивыми чувствами.

– Вы меня почти убедили, но ваша теория все же не объясняет некоторые моменты…

Внезапно зазвенел дверной колокольчик. Все настороженно посмотрели в коридор.

– Да, непростую вы нам рассказали историю, сэр Джон, – произнес Эйнштейн. – Джойс нашел ключи к загадкам, над которыми я до сих пор безуспешно ломал голову. Теперь я могу объяснить вам все и поставить в этом деле точку раз и навсегда.

В дверном проеме показалась Милева Эйнштейн, в руках у нее был какой-то предмет, завернутый в коричневую бумагу.

– Альберт, – сказала она. – Какой-то мальчишка только что принес тебе вот это.

Мужчины обменялись взглядами. Эйнштейн осторожно поднялся и подошел к Милеве.

– Нельзя сказать, что это для нас большая неожиданность, – заметил он, беря в руки посылку.

Милева вышла. Джойс и Бэбкок вытянули шеи, напряженно рассматривая предмет, который Эйнштейн нес к столу.

– Неужели это… – прошептал Бэбкок.

– Вот именно, – весело сказал Эйнштейн. – Последний штрих великого мастера. Здесь указан обратный адрес: «Великобритания, Лондон, Джермин-стрит, 93, М.М.М.», хотя марки нет и совершенно очевидно, что эта посылка отправлена не по почте.

– Он начал срывать бумагу.

– Нет, ради всего святого! – воскликнул Бэбкок. – Не делайте этого! Неужели вы так уверены в своей теории, что готовы подвергнуть себя огромному риску?

– О, я не испытываю ни малейшего страха, – спокойно сказал Эйнштейн, высвобождая из вороха оберточной бумаги какую-то книгу. Взглянув на обложку, он начал смеяться, сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее, пока на глазах у него не выступили слезы.

Неужели это тот самый безумный смех? Нет. Эйнштейн в конце концов взял себя в руки и повернул книгу обложкой к Джойсу и Бэбкоку – так, чтобы и они могли прочитать заголовок.

– Вот она, джентльмены, – сказал он. – Ужаснее не придумаешь…

Надпись на книге гласила: «Детские стишки Матушки-Гусыни».

– Есть и «ма», и «гу», и «ки», – медленно произнес Джойс.

– Все сходится.

– Выходит, Кроули не шутил, и в этих стишках на самом деле зашифрованы все магические секреты! – воскликнул Бэбкок.

– Да нет, шутил, – сказал Эйнштейн. – И в этом как раз вся соль его шутки.

Он сел на место, вытирая слезы и все еще широко улыбаясь.

– Ну просто божественная комедия какая-то, – еле выговорил Джойс, давясь от смеха. – Сейчас мы все окажемся в дантовом чистилище.

– Вы хотите сказать, что все это время меня попросту дурачили? – обиженно спросил Бэбкок, которому было совсем не до смеха.

– И да, и нет, – ответил Эйнштейн.

– Очередной парадокс! – негодующе воскликнул Бэбкок. – Послушайте, в вашей теории есть хотя бы одно категорическое «нет» или безоговорочное «да»?

Джойс, все еще смеясь, негромко пропел:

 
Парадокс, парадокс,
Хитроумный парадокс…
 

– Черт возьми! – не выдержал Бэбкок. – Могу я наконец узнать, над чем вы смеетесь?

Эйнштейн кивнул.

– Извините, – сказал он. – Я бы с удовольствием объяснил вам все, но мне кажется, что если я сделаю это сейчас, вы никогда мне этого не простите. А что думаете вы, Джим?

– Я думаю, – сказал Джойс, – что этот сценарий продуман настолько хорошо, что никакие ваши объяснения не смогут его разрушить. В нужный момент дверной звонок прозвенит снова, и Автор собственной персоной возвестит развязку, которую планировал с самого начала.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Эйнштейн. – Что ж,

– обратился он к Бэбкоку, – в таком случае я расскажу вам столько, сколько успею…

– Когда звонок прозвенит второй раз, – с шутливой торжественностью произнес Джойс, – каждый из нас превратится в тыкву.

– Надеюсь, я все же успею закончить свое объяснение прежде, чем это произойдет, – сказал Эйнштейн.

– Начинайте же! – нетерпеливо сказал Бэбкок. Эйнштейн немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Начну с основ, то есть, применительно к современной философской мысли, с Дэвида Юма. Размышляя о чудесах, Юм объясняет, что такое необходимое и достаточное доказательство реальности чуда. По его утверждению, чудо неоспоримо только в том случае, если любое другое объяснение более невероятно, чем само это чудо. Назовем это «бритвой Юма», по аналогии с «бритвой Оккама». Например, если я сейчас скажу, что моя дорогая жена Милли летает по кухне в метре от пола, вы поверите мне только в том случае, если вероятность того, что я, Альберт Эйнштейн, могу солгать, окажется меньше вероятности того, что Милева может летать. Я дорожу своей репутацией честного человека, но не думаю, что вы будете долго колебаться, решая, что более невероятно – а) то, что Милли в самом деле летает по кухне, словно ведьма, или б) то, что я вам солгал. Несомненно, всегда легче поверить в то, что человек, каким бы честным он ни был, лжет, чем в то, что кто-то из его близких летает.

Эта идея продиктована обыкновенным здравым смыслом, как и все остальные идеи Юма. Мы никогда не верим рассказам о необычных событиях, если был только один очевидец. Если очевидцев было несколько, мы начинаем слегка сомневаться, но даже в этом случае пытаемся убедить себя в том, что эти люди договорились между собой, или были мертвецки пьяны, или видели галлюцинации.

А теперь давайте применим «бритву Юма» к чудесному появлению дохлой кошки на алтаре. С чьих слов мы знаем об этом происшествии? Только со слов преподобного Вири. И о том, что миссис Вири нашла следы осквернения церкви, мы тоже знаем не от нее самой, а от преподобного Вири.

Опираясь на логику Дэвида Юма и здравый смысл, давайте спросим себя, что более невероятно: то, что таинственные сатанисты могут проходить сквозь стены, или то, что странный старик вроде Вири может говорить неправду? Ответ очевиден: первое более невероятно, второе менее невероятно. Естественно, мы выбираем менее невероятную теорию: Вири солгал.

– А как же быть с загадочными самоубийствами? – спросил сэр Джон. – Одно дело – неподтвержденные свидетельства Вири, и совсем другое – заметка, опубликованная в газете…

– Да, – согласился Эйнштейн. – Есть еще некая газетная заметка, или нам кажется, что она есть. Скажите, откуда она появилась?

– Из инвернесского «Экспресса», – ответил Бэбкок.

– Не совсем, – сказал Эйнштейн. – Она появилась из кармана мистера Джорджа Сесила Джоунза. Только с его слов вы знаете, что эта заметка была вырезана из инвернесского «Экспресса». Кстати, когда Джоунз отправил своего секретаря купить газету, тот принес только один экземпляр. И действительно, зачем ему две одинаковых газеты? Вы положили к себе в карман вырезку, которую дал вам Джоунз, а на следующее утро увидели, что Вири читает ту же самую статью. Откуда взялась вторая газета? Вот то Чудесное Умножение, о котором я говорил. Объяснить его невозможно, то есть кто-то опять солгал. Почти все персонажи в этой истории каким-то образом связаны с издательским делом. Преподобный Вири и «Общество распространения религиозной истины» издали «Облака без воды» и, возможно, немало других, не менее занятных, книг. Джоунз и его братья по ордену издавали учебники для учеников «Золотой Зари». Кроули, как мы знаем, самостоятельно печатал свои книги. Любому из этой загадочной троицы не составило бы особого труда подделать газетную вырезку.

– О Боже! – потрясенно воскликнул Бэбкок. – Но я своими ушами слышал, как Вири говорил по телефону с инспектором Макинтошем из инвернесской полиции… То есть… Ну и глупец же я!

– Наконец-то, – сказал Эйнштейн. – Теперь вы все понимаете, не так ли? Вы слышали, как Вири говорил с кем-то в Инвернессе, позвонив по какому-то инвернесскому номеру, и вы предположили, что он разговаривает с инспектором полиции. Опять-таки, что кажется вам более невероятным: то, что произошла серия самоубийств, спровоцированных, – при этих словах он улыбнулся, – Матушкой-Гусыней, или то, что у Вири в Инвернессе был сообщник, с которым они инсценировали этот телефонный разговор? Ответ очевиден и в этом случае: версия с сообщником гораздо менее невероятна.

– Все это звучит весьма убедительно, – сказал Бэбкок. – Но мне все же трудно поверить в то, что Джоунз, Вири и Кроули действовали сообща.

– Мне тоже было трудно в это поверить, – сказал Эйнштейн, – пока вы не пересказали мне ваш с Джоунзом телефонный разговор, который состоялся в то утро, когда к вам приехал Вири. Меня поразили слова Джоунза: «Будьте осторожны, сэр Джон. Не забывайте о том, что горб Вири очень бросается в глаза». Откуда Джоунзу было знать, что Вири – горбун, если они никогда не встречались? Сначала я подумал, что вы могли сказать об этом Джоунзу в самом начале разговора, но потом вспомнил ваши слова о том, что Вири все время был рядом с вами. Вы, конечно же, слишком хорошо воспитаны для того, чтобы сказать в трубку «Да, кстати, он – горбун», когда этот горбун стоит прямо перед вами. Но тогда как, черт возьми, Джоунз об этом узнал? Это я назвал Случайной Телепатией. Лично я в нее не верю.

– Остается только одно правдоподобное объяснение: Джоунз и Вири с самого начала были сообщниками. Вири рассказывает вам, сначала в письмах, а потом и лично, несколько душераздирающих историй, которые должны напугать вас до чертиков, а Джоунз подсовывает вам фальшивую газетную вырезку, которая должна сделать россказни Вири более убедительными.

Эйнштейн на минуту прервался, чтобы раскурить трубку, затем продолжил:

– Если предположить, что Джоунз и Вири были сообщниками, в этом запутанном деле сразу же проясняются некоторые темные места. Я допускаю, что иногда число совпадений может расти с поразительной скоростью – особенно в системе отсчета человека, который настроен на их восприятие и считает их оккультными сигналами или предзнаменованиями. Однако в вашем рассказе, сэр Джон, совпадений чересчур много. Взять хотя бы то пугающее постоянство, с которым образы и ситуации из ваших снов и астральных видений – кстати, я считаю эти видения разновидностью снов, снами за несколько секунд до пробуждения, – проявлялись в вашей реальной жизни начиная с того момента, как вы впервые узнали о существовании Вири. И я спрашиваю себя: почему так много совпадений?

– На этот вопрос есть только один ответ, – сказал Эйнштейн. – Кроме вас, только один человек имел доступ к вашему «магическому дневнику». Только один человек читал его каждый месяц, якобы для того, чтобы руководить вашим духовным развитием. Только один человек мог помочь Вири вызвать у вас ощущение, что ваши кошмары становятся реальностью. И этот человек – Джордж Сесил Джоунз.

– Боже милостивый! – снова воскликнул Бэбкок.

– Вернемся к газетной вырезке, – продолжал Эйнштейн. – Если бы ее не было, у вас могли возникнуть сомнения в истинности этой истории, которая была известна вам только со слов Вири и очень напоминала классический роман ужасов. Таким образом, фальшивая вырезка была элементом хорошо продуманного плана, как и разговор с инспектором Макинтошем.

– Но, – возразил Бэбкок, – какими бы разумными ни были ваши доводы, мне все равно трудно поверить в то, что христианский священник, даже с раздвоением личности, мог помогать такому исчадию ада, как Кроули.

Эйнштейн усмехнулся.

– Давайте немного поразмышляем. Джойс предположил, что Артура Агнуса Вири никогда не существовало, и «Облака без воды» от начала и до конца написаны Чарльзом Вири. Что, если мы вывернем эту мысль наизнанку и предположим, что никогда не существовало Чарльза Вири, и «Облака без воды» написаны Артуром Ангусом Вири?

– Но ведь я своими глазами видел Чарльза Вири! – воскликнул Бэбкок.

– Если быть до конца точным, – сказал Эйнштейн. – вы переписывались и общались лично с человеком, который утверждал, что его зовут Чарльз Вири. Он был горбуном, а этот физический недостаток так сильно бросается в глаза, что практически целиком завладевает вашим вниманием при общении. Мало кто после разговора с горбуном может точно описать его внешность, так как горб производит очень сильное впечатление и мешает запомнить менее значительные детали – черты лица, рост, цвет волос. Тем не менее, вы запомнили одну очень интересную подробность и не раз о ней говорили. Я имею в виду необычайную бледность мнимого Вири. Помнится, вы сказали, что Вири был бледен, словно актер, загримированный для роли покойника. Вот это меня и удивило: Слишком Четкий Образ. Я еще подумал: хм, если бы я надел накладной горб и должным образом загримировался, а потом вошел в эту комнату и спросил профессора Эйнштейна, вы двое наверняка ответили бы мне, что профессор Эйнштейн вышел.

– Каббалистический стиль! – воскликнул Джойс. – Боже, как я не заметил этого раньше! Ну конечно же! Стиль тот же. А это значит, что настоящий автор «Облаков без воды» – как самих стихов, так и комментариев к ним, – Алистер Кроули.

– Алистер Кроули – сын богатого пивовара, – сказал Эйнштейн, – и поэтому наверняка может себе позволить, как и многие другие богатые англичане, не только квартиру в Лондоне, но и красивый старинный особняк где-нибудь в Шотландии. Например, в Инвернессе. Думаю, это очень легко проверить.

– А телефонный номер этого особняка – Инвернесс 418, – подхватил Джойс, – тот самый номер, который «Вири» набрал, когда якобы говорил с «инспектором Макинтошем». На самом же деле Кроули, загримированный под вымышленного «Вири», позвонил к себе домой и, чтобы ввести сэра Джона в еще большее заблуждение, сделал вид, что разговаривает с полицейским.

– Есть кое-что еще, – заметил Эйнштейн, – Вчера мы узнали о том, кто некий лэрд Боулскинский приехал в Шотландию, чтобы совершить горное восхождение. Мы знаем, что Кроули отличный альпинист. Вот вам Загадка Альпиниста. Давайте в духе каббалистики предположим, что эти двое – на самом деле одно лицо. И вспомним, что «дьявол», которого сэр Джон видел на Банхофштрассе прошлой ночью, появился как раз после того, как в город прибыл лэрд. Посылка, которую нам только что принесли, также наталкивает на мысль о том, что Кроули находится где-то поблизости. Я предполагаю, что вместе с особняком в Инвернессе Кроули каким-то образом получил или присвоил себе титул «лэрда Боулскинского», и что именно он стоит как за «преподобным Чарльзом Вири», так и за «Обществом распространения религиозной истины».

– Проклятье! – раздосадованно воскликнул Бэбкок. – Каким же я был дураком!

– Вас оставили в дураках настоящие мастера своего дела, – постарался успокоить его Эйнштейн. – Автор «Книги лжей» – гений мистификации.

– Мне неясно только одно, – сказал Джойс. – Каким образом ввязался в эту историю мистер Джордж Сесил Джоунз?

– Разгадка всегда находилась у нас прямо перед глазами, – сказал Эйнштейн. – Кроули был абсолютно честен – наверное, потому, что правда, которая похожа на ложь, развлекает его не меньше, чем ложь, которая похожа на правду. Если вы помните, еще в самом начале Джоунз рассказал сэру Джону о том, что есть еще одна «Золотая заря», и возглавляет ее Кроули. Нападки на себя и свой орден, вложенные в уста Джоунза, – характерное проявление необычного юмора Кроули. Сэр Джон с самого начала был в «Золотой Заре» Кроули, а мистер Джоунз, по-видимому, является правой рукой Кроули. Они провели сэра Джона через древнейший ритуал посвящения из тех, что известны антропологам, – пытку страхом. Все это было усложненной и расширенной версией того простенького спектакля, который Кроули разыграл на лекции со его так называемым «психобулометром». Более того, «обряд посвящения» был закодирован в буквах I.N.R.I. – смерть и возрождение, – над которыми сэру Джону было предложено подумать в самом начале.

– А как вы объясните ту ужасную звукозапись, которую «Вири» прислал сэру Джону? – спросил Джойс.

– Дайте мне несколько хороших актеров, и я сделаю вам запись ничуть не хуже, – уверенно ответил Эйнштейн.

В комнате на несколько минут воцарилась тишина. Ее нарушил Джойс:

– Теперь о чуде на Риджент-стрит. Неужели барон Захаров тоже был одним из участников заговора, а его православная набожность – всего лишь очередной маскарад?

– Видите ли, – заметил Эйнштейн, – для антисемита, чье правительство распространяет фальшивые «Протоколы сионских мудрецов», и для человека, дядя которого будто бы является одним из столпов русской православной церкви, у барона Захарова довольно необычное «отчество» – Соломонович. Джим, объясните сэру Джону, что это значит.

– Сын Соломона! – воскликнул Джойс, – Как я сразу не заметил! Это значит, – пояснил он сэру Джону, – что отец барона был евреем.

– Что совершенно невозможно, учитывая все вышесказанное, – подхватил Эйнштейн. – Вот оно, Невозможное Имя. Кроули и здесь был честен – он оставил ключ, с помощью которого сообразительный человек легко проникнет за кулисы этого спектакля.

– А слова мисс Стурджис?

– Мисс Стурджис, будучи секретарем известной своим вольнодумством Айседоры Дункан, – сказал Эйнштейн, – по роду своей деятельности часто общается с эксцентричными людьми – богемой, авангардом, революционерами, называйте их как хотите. Я не удивлюсь, если окажется, что она хорошо знакома с Кроули и связана с ним отношениями романтического или какого-либо иного характера.

– Но, – сказал Бэбкок, – если барон Захаров – не русский дворянин, кто же он такой на самом деле?

– О, – усмехнулся Эйнштейн, – По-моему, совершенно очевидно, что это тоже был Кроули, только в другом наряде. – Однако Кроули, Вири и Захаров были разного роста, – озадаченно заметил Джойс. – Как вы объясните это?

– Сэр Джон сказал нам, что Кроули среднего роста. Надев накладной горб и ссутулившись, он мог легко сойти за человека небольшого роста. – Эйнштейн встал и, сильно ссутулившись, сделал несколько шагов по комнате – так, как ходят горбуны. – Видите? Теперь я выгляжу сантиметров на десять ниже, не правда ли?

– Принимается, – сказал Джойс. – Но вам будет гораздо труднее объяснить превращение Кроули в барона Захарова. Для того, чтобы стать ниже, достаточно ссутулиться, а как стать выше?

– Если вы помните, сэр Джон видел Кроули как Кроули всего один раз, – сказал Эйнштейн. – И этого Кроули, Кроули без маски, не было в саду, чтобы сэр Джон мог сравнить его с бароном Захаровым. Сэр Джон увидел, как в сад забегает один человек маленького роста, а потом столкнулся лицом к лицу со вторым человеком, который был значительно выше первого. Рост второго человека он точно не запомнил, потому что, по его словам, «барон» вел себя очень высокомерно, а властные, надменные, раздраженные люди всегда кажутся нам более высокими, чем они есть на самом деле. В нас срабатывает животный инстинкт: в стае командуют те, кто крупнее. Барон мог показаться вам высоким еще и потому, что на нем была большая русская меховая шапка. Вот что я имел в виду, говоря об Относительности Измерений.

– Если «Вири» и «барон» – одно и то же лицо, то есть Кроули, становится понятно, почему в саду не было никаких следов борьбы. Ничего не перемещалось в саду горизонтально; превращение почти наверняка совершилось в вертикальной плоскости. Костюм барона Захарова – черная борода, меховая шапка и пальто – был подвешен за дубом на резиновой ленте вроде той, которую используют в своих представлениях иллюзионисты и медиумы. Кроули-Вири бежит в сад, хватает этот реквизит, прицепляет к ленте вещи Вири – пиджак с белым воротничком священника и бутафорский горб – и отвязывает нижний конец ленты от забора, к которому, скорее всего, она была привязана. Вещи Вири тотчас взлетают вверх и скрываются высоко в листьях дуба.

– Готов спорить, – завершил свой рассказ Эйнштейн, – что настоящие владельцы дома никому его не сдавали, и «барон» существовал только во время того короткого разговора в саду и на словах мисс Стурджис.

Бэбкок устало покачал головой.

– Возможно, в этом деле и не было чудес, – мрачно произнес он, – но все же определенно была некая дьявольщина.

– Неужели? – насмешливо спросил Джойс. – Вы просто еще не разобрались в нем до конца. Профессор очень подробно ответил на вопросы как, что и кто, но вопрос зачем все еще остается открытым. Мне кажется, что этот спектакль – не что иное, как посвящение страхом, и его последний акт еще впереди. Если Кроули одновременно руководит и «хорошими», и «плохими» каббалистами, суть этого маскарада для меня очевидна. В конце концов, сэр Джон, чем все это время занимались «плохие» каббалисты, как не инсценировали в реальной жизни ситуации из ваших ночных кошмаров? В сущности, они помогали вам справиться с вашими страхами.

– Черт! – вскричал Бэбкок. – Вы что, их оправдываете?

– Я всегда стараюсь понять других людей, а не судить их, – сказал Джойс. – Взять, к примеру, ваши сексуальные фобии…

– Я уже знаком с вашими безнравственными взглядами, – чопорно перебил его сэр Джон, – и ничуть не сомневаюсь в том, что Кроули оценил бы их по достоинству. Но я, слава Богу, в состоянии отличить хорошее от плохого.

Джойс с изумлением, отчасти нарочитым, воззрился на юного Бэбкока.

– Дружище, если вы в состоянии отличить хорошее от плохого, зачем вам «Золотая Заря», зачем вам вообще учиться чему-либо? Вы же гений, мудрец, гигант мысли. Вы решили задачу, над которой ломали голову все философы с древнейших времен. Что есть добро и что есть зло? За всю историю человечества не было двух наций, племен и даже двух людей, которые ответили бы на этот вопрос одинаково. Более того, ни один разумный человек не может ответить на него раз и навсегда даже для себя: сегодня он думает так, завтра иначе. А вы знаете ответ! Я потрясен. Да что там – я благоговею перед вами. Я готов припасть к вашим стопам.

– Джим, – попытался успокоить его Эйнштейн, – зачем столько сарказма? В наше время большинство молодых людей столь же наивно, как сэр Джон.

Но Джойса уже невозможно было остановить. Он вскочил и начал возбужденно расхаживать по комнате.

– Всю жизнь, – продолжал он, – я учился наблюдать внимательно и беспристрастно. На мой взгляд – и я думаю, что профессор со мной согласится, – объективность есть основа и необходимое условие любого научного исследования. Она также нужна для того, чтобы писать книги, которые я хочу писать. Теперь послушайте меня внимательно, сэр Джон. Спектакль, в который вас вовлекли Джоунз и Кроули, – отличный пример того, как легко человек обманывает себя. У вас были определенные фантазии, и Джоунз всего лишь постарался превратить их в реальность. Все, что с вами произошло, – только отражение ваших страхов и предрассудков, а люди, которые играли в этом спектакле, старались помочь вам преодолеть эти страхи и предрассудки. Я не мистик, но для меня очевидно, что «Золотая Заря» – это довольно хитроумный способ научить людей видеть мир таким, каким его видит ученый или художник, то есть без искажений, вносимых моралью и предрассудками.

– Существует большая разница, – холодно заметил сэр Джон, – между предрассудками и принципами.

– Конечно, – согласился Джойс. – Это у других предрассудки, а у меня – принципы. Это другие упрямы, а я просто настойчив, это другие эгоистичны, а я просто уважаю себя, это другие пьяницы, а я просто люблю иногда пропустить рюмочку-другую. Мне продолжать? Это другие со странностями, а я просто эксцентричен. Это другие наивны и легковерны, а я всего лишь по-детски открыт и простодушен. Это другие умничают, а я умею элегантно излагать свои мысли. Это другие сластолюбцы, а я романтик. Это другие параноики, а я всего лишь осторожен. Это другие дураки и тупицы, а я просто люблю поступать по-своему.

Сэр Джон улыбнулся и шутливо поднял руки вверх:

– Все-все, сдаюсь. Я понял вашу мысль. Конечно, у меня есть предрассудки, и я в самом деле иногда стараюсь их выдать их за принципы, как это делает большинство других людей. Но неужели вы хотите убедить меня в том, что и в извращенной сексуальности Кроули и его помощников нет ничего сатанинского?

– Для объективного наблюдателя, – спокойно сказал Джойс, – поклонение половому акту не более абсурдно, чем любая другая форма поклонения. А если верить «Истории поклонения половым органам» Томаса Райта, «Золотой ветви» сэра Джеймса Фрэзера и множеству других этнологических исследований, это вообще самая древняя из всех религий. Эта форма поклонения когда-то была очень широко распространена и до сих пор сохранилась в индуизме, исламе и буддизме; более того, ее следы можно найти даже в христианстве…

Снова прозвенел дверной звонок.

– А вот и наш гость, – объявил Джойс, – Наверное, он весь вечер прятался в вашем саду, профессор, слушая наш разговор.

Взгляды троих мужчин устремились в коридор, где вскоре появилась Милева, а за ней – хорошо одетый мужчина средних лет, приветливо улыбающийся, с бутылкой шампанского.

– Сэр Алистер Кроули, лэрд Боулскинский, – представила его Милева.