Текст книги "Роузлинд (Хмельная мечта)"

Саймон наблюдал за Элинор. Еще ни один мужчина не отважился поступить так, как это хрупкое дитя!

Глухой звук снаружи заставил его отвести взгляд от Элинор. Он увидел шеренги молчаливых зрителей. И если кое-кто из челяди ретировался под его грозным взглядом, то сэр Андрэ и сэр Джон не шевельнулись.

Саймон провел рукой по лицу, а Элинор быстро обернулась:

– Кто вас звал? Что вы здесь делаете? – гневно спросила она.

Сэр Андрэ выступил вперед и, жестом показав на челядь, ответил:

– Они опасались, моя госпожа, что Вам грозит опасность, и позвали нас…

– А вы тоже подумали, что леди Элинор нуждается в защите? – бесцветным голосом спросил Саймон.

Сэр Джон неловко откашлялся. Сэр Андрэ пожал плечами и поспешно продолжил:

– Мой господин, всем известно, что Вы – истинный рыцарь. Однако мы прекрасно знаем, мой господин: даже у святого при общении с леди Элинор может возникнуть желание убить ее – сам был на грани этого… Я подумал, если она зайдет слишком далеко, мне по праву старого слуги придется успокоить ее. Я знаю, как с ней обращаться, и уже привык к ее вспышкам.

Чувствуя прерывистое дыхание своей прекрасной мучительницы, Саймон мрачно ухмыльнулся:

– Привыкли? Тогда убедите ее дать разумный ответ на разумный вопрос.

О, как несладко придется тому болвану, который из лучших побуждений позвал вассалов, как только Элинор доберется до него! А сейчас она не могла приказать уйти сэру Андрэ и сэру Джону. Если они подчинятся, это будет открытым оскорблением сэру Саймону лично. Его власть королевского опекуна будет поставлена под сомнение. Если же они останутся, будет поколеблен собственный авторитет Элинор. К тому же в присутствии своих вассалов она не сможет ответить на вопрос сэра Саймона и будет выглядеть злой и упрямой дурой.

Она вспомнила поучения бабушки: для мужчин самое главное – гордость и честь, а женщине не надлежит дразнить их. Элинор дотронулась до Саймона.

– Прошу Вас не позорить меня перед моими вассалами, – мягко попросила она.– Прикажите им уйти, и я отвечу на все Ваши вопросы…

Это была ловушка. Опекун почувствовал себя таким же свободным в своих словах и поступках, как туго спеленатый младенец. Его глаза встретились взглядом с сэром Андрэ:

– Клянусь честью, даже если меня спровоцируют, ничто не угрожает Вашей госпоже!

С благодарным поклоном рыцари удалились.

Как только они остались наедине, Саймон спросил:

– Ну, как, Вы сдержите свое обещание?

Он ждал новых уловок, но ответ Элинор был искренним:

– Я хотела разозлить Вас, чтобы Вы не очень размышляли о моем признании.

Саймон от удивления вновь потерял дар речи. Оказывается, Элинор не боится показать себя в невыгодном свете, умеет быть верной своему слову!

– И Вам это прекрасно удалось, – признал он. Его губы скривились.– А в чем Вы, собственно, признались?

Элинор понимала, что опекун вспомнит, как только глянет на расчетные книги. Да ей и не хотелось лгать:

– Я же призналась Вам, что внесла исправления в мои расчетные книги.

Сердце Саймона обдало холодом.

– Но почему? – ужаснулся он. Элинор виновато потупилась:

– Мой господин, я не знала, что именно Вас назначат моим опекуном…

– Что? А какая связь между моим назначением и Вашими расчетными книгами?

– То, что я слышала о Вас, – прошептала Элинор, – дает мне уверенность: Вы не ограбите сироту, а ведь согласитесь, не все такие, как Вы… Поэтому я пыталась создать видимость, что большая часть доходов из моих поместий тратилась на всякую всячину – дорогие ткани, восточные пряности, безделушки, словом, на все то, что можно съесть и изорвать. Клянусь, у меня и в мыслях не было преуменьшать долю короля – я только стремилась сохранить свое, чтобы не опустели закрома замка, не обеднел стол… Конечно, это было нечестно с моей стороны, но я и мечтать не могла, что со мной поступят честно, назначив моим опекуном именно Вас.

Суровое сердце Саймона дрогнуло при этом откровенном признании. Он понимал, что каждый спасается, как может. И Элинор поступила разумно, хотя и не совсем достойно…

Возвращаясь к цифрам, которые он изучал, Саймон убедился в том, что Элинор говорила правду. Он почувствовал облегчение. Она не лгала ему. Все события дня вновь нахлынули на рыцаря. Саймон невольно улыбнулся, вспомнив туповатых старост, смущение и испуг брата Филиппа, соломенных кукол и кормилиц Элинор, наслаждаясь смущением маленькой колдуньи, украдкой наблюдавшей за изменениями его лица.

– Вы – сумасбродка! – Саймон постарался быть суровым.– Пора бы Вам перестать кушать пироги с корицей!

– А если я пообещаю никогда их больше не кушать, мой господин, – я заслужу прощение?

– Корица – одна из самых дорогих пряностей, – серьезно ответил Саймон.– У нее вкус… Впрочем, неважно, какой у нее вкус, раз уж Вы решились не покупать ее больше. Вы меня слышите?

– Да, мой господин, – пролепетала Элинор, просияв. – Слушаю и повинуюсь: больше не возьму в рот ни крошки пирога с корицей!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Человек грешен, но грехи бывают разными. Есть грехи, которые, как ржа, точат душу. На своем веку Саймон немало повидал людей, чьи души были изъедены грешными помыслами. Но никогда не думал благочестивый рыцарь, что может быть грех, порождающий душевную близость, грех, осознание которого заставляет замирать и трепетать сердце!

Разумом он понимал: нельзя прощать Элинор. Но ведь никто ничего не потерял, никому, не стало хуже! Даже душа ее не будет мучиться в аду из-за этой лжи – покаяние приносит искупление. Конечно, Саймона смущало, что теоретически Элинор поступила неправильно. Но теория – вещь безжизненная и далекая, а Элинор – рядом, живая и близкая.

То, что было содеяно и молчаливо прощено, сблизило грозного опекуна с юной подопечной. Смех нередко срывался с их уст, а Элинор все чаще обращалась к нему «Саймон», а не «мой господин».

Нельзя сказать, что их отношения складывались гладко. И Элинор, и Саймон, привыкли поступать по-своему, поэтому мир и согласие прерывались ссорами по любому пустяку: например, как лучше выпотрошить зайца. Это заканчивалось, к великой потехе челяди, двумя чистыми и гладкими заячьими тушками, преподносимыми поварам их госпожой и сеньором рыцарем, причем оба бывали изрядно перепачканы кровью и содержимым заячьих желудков. Однажды заспорили о том, как лучше всего ловить гарпуном рыбу, что едва не закончилось плачевно: оба чуть не утонули. Саймон поскользнулся, его потащило подводным течением. Элинор бросилась спасать рыцаря, сама очутилась в водовороте и чуть не погибла…

Этот случай привел к самой крупной стычке. Саймон едва не потерял рассудок от пережитого ужаса – нет, не из-за опасности для собственной жизни, а из-за опасности, грозившей жизни Элинор.

Негодовала и Элинор: если она женщина, то, значит, может спокойно наблюдать, как королевского опекуна течение без всякого почтения волочит по камням?

Были только две вещи, по которым не разгорались страсти. Когда Саймон, стоя на крепостной стене и глядя на море, отдавал приказания передвинуть пушки или по-другому расставить стражу, Элинор только одобрительно кивала головой, даже не взглянув на сэра Андрэ, чтобы найти поддержку. Во всем, что касалось военных дел, она безоговорочно доверяла способностям Саймона.

Однажды летним вечером Элинор сидела за вышиванием, а Саймон, откинувшись на сиденье рядом, наблюдал за порхающей в руке Элинор иглой. Вздохнув, он тихо произнес:

– Я так не умею.

Элинор оторвалась от работы и засмеялась:

– Что? Вышивать?

– И это тоже, но я хотел сказать, что не умею создавать красоту.

Некоторое время Элинор молча смотрела на Саймона, затем прошептала:

– Это не совсем так. Есть красота в достижении справедливости. А Вы, как я слышала, везде несли с собой честность и справедливость. Вы… разгребали грязь, порицали развращенность, карающей десницей обрушивались на беззаконие и насилие…

Саймон повернулся и увидел их собственные тени в золотых лучах заката.

– Возможно, – устало согласился он, – но все, что мне удалось свершить во имя торжества справедливости, замешано на крови, насилии, страхе… Не могу поверить, что страдания и ужас грешников прекрасны, и что Господь возрадуется их мукам… Разве красота может быть совместима с насилием и страхом?..

Прошла неделя, за ней другая. Элинор постепенно перестала мечтать о вызове ко двору. Саймон пытался совсем не думать об этом, хотя долг царедворца обязывал его поскорее предстать перед королевой с докладом…

Когда рыцарь уже не мог найти причину, по которой все откладывался и откладывался его отъезд из Роузлинда, он предложил Элинор отправиться вместе в поездку по ее обширным владениям.

К удивлению и удовольствию Саймона, нигде не было необходимости применять силу, чтобы подтвердить власть Элинор. Напротив, и смотрители замков, и сквайры, и управляющие фермами радостно встречали их, ловили каждый взгляд своей госпожи, с готовностью бросались выполнять любое ее распоряжение.

Вскоре Саймон понял причину столь теплых приемов, и вновь ощутил беспокойство. У многих подданных Элинор были веские причины для обожания своей госпожи. Казалось, она не видит разницы между благородным вассалом и простым смотрителем. А разница существовала, и ее следовало блюсти. Вассал обладал пожизненным правом владения землей и крепостными. Он платил дань сюзерену, но она составляла незначительную часть от того, что в действительности приносило поместье. После смерти вассала его земли вместе с вассальными обязанностями по праву переходили к наследнику. Смотрители же и управляющие были простыми арендаторами, то есть временными владельцами. Они жили в замках и поместьях, управляли ими и защищали их. За это арендаторам разрешалось оставлять себе небольшую часть денежных доходов, пользоваться продукцией полей, брать, сколько надо, молока, мяса, шерсти и шкур, а также охотиться в лесах и ловить рыбу в реках. Однако смотрителю ничего не принадлежало, в любой момент его могли перевести в другой замок или просто приказать покинуть обжитое место, оставив детей нищими.

После пребывания в замке Айфорд, уже по дороге в Кингслер, Саймон без особого желания затронул эту тему. Затронул осторожно, опасаясь вызвать гнев, даже ярость Элинор, которые, возможно, и не закончатся смехом, как это обычно случалось. Рыцарь видел, что Элинор глубоко привязана к своим людям и те отвечают ей взаимностью.

– Земли хорошо возделаны, налоги платятся вовремя и честно, – начал Саймон, сдабривая медом пилюлю, которую он собрался предложить.– Но, Элинор, видит Бог, этот смотритель приходится внуком первому арендатору. Он может подумать, что земли принадлежат ему. Ему, а не тебе!

Элинор согласно кивнула:

– Хуже всего то, что он чувствует, что это его земли. В этом таится большая опасность. Мой дедушка часто говорил мне об этом.

На лице Саймона мелькнула недовольная гримаса.

– Конечно, тяжело и жестоко выгнать честного арендатора, но – как лорд Рэннальф мог допустить такое?

– Дедушка делал это умышленно. Помните, как встречал нас сэр Джайлз – с распростертыми объятиями! Он уверен, мы не приехали отобрать у него средства к существованию. Ему нет нужды, пренебрегая опасностью, пытаться подняться от смотрителя до вассала, потому что его отец получил замок от деда, а тот – от своего отца, и он твердо уверен, что и его сын получит замок после него.

– Это все хорошо до поры до времени. В один прекрасный день Ваш смотритель поймет, как мало есть прав у него и как много – у вассала. Люди относятся к нему, как к хозяину. Как Вы уберете его силой с земли, если он откажется отдать Вам то, что принадлежит Вам?

Элинор пожала плечами:

– Вы попали в самое больное место. И, конечно, есть опасность заразы непослушания, даже бунта. Дедушка пытался контролировать ситуацию, часто посещая замки и, время от времени, оставаясь в каждом из них неделями. Я тоже пыталась поступать так же, но это опасно, да и с каждым поколением ситуация становится сложнее. В Кингслере, например, смотритель умер, не оставив наследника, а в Илэнде были только дети. В том и в другом случае мне пришлось нанять новых людей. Но сэра Джайлза я не могу выгнать из Айфорда, как не могу уволить и других управляющих, – просто они не заслужили этого.

– Конечно, Вы не можете наказать человека за то, что он и его предки преданно служили Вам, Вы не можете его просто так отослать. Но мы могли бы поменять смотрителей. Сэр Джайлз пусть поедет из Айфорда в Илэнд, а тот…

– Разве это разумно? Подумайте, как мы можем переселять человека из того места, где жили три поколения? Уж лучше будет убить его, потом его сына, чем сначала поколебать его веру в справедливость, а потом передать ему другой замок. Умом сэр Джайлз, конечно, понимает, что я имею право отослать его в другой замок и даже выгнать его с земель, если я этого захочу, но сердцем он верит, что я этого не сделаю. Его вера испытана годами и крепка. Попробуйте: поколебать эту веру, заставив его почувствовать мою власть, и он будет искать пути, как бы вырвать у меня эту власть!

Саймон с удивлением уставился на нее. Ему вдруг показалось, что это сам лорд Рэннальф говорил голосом Элинор. Но для нее это были не просто слова, она ясно и четко понимала их значение.

– Это хитрая ловушка, – проворчал Саймон, – но я все же не понимаю, как это лорд Рэннальф умышленно попался.

– Вы не совсем хорошо представляете то время, в котором жил лорд Рэннальф. Ведь Вас долго не было в Англии, и Вы вернулись в страну с королем Генрихом, когда худшее было уже позади. А до этого таких законов не было, и не было человека в большей безопасности, чем сюзерен. И не представляло особого труда найти другого господина, который бы сделал из старого смотрителя нового вассала.

Саймон фыркнул:

– Да уж, пожалуй. Но я вижу, что когда-нибудь это обернется против нас.

– Вы хотите сказать, что у сэра Джайлза возникнет мысль забрать себе то, что принадлежит мне?

– Нет, нет. Думаю, что сэру Джайлзу можно доверять. Пока. Я говорю о том, что ждет нас впереди.

– Вы уверены, что грядут трудные времена, Саймон?

– Трудные – да. Да и как можно их избежать, если в стране нет главы королевства и нет контроля над тем, кто управляет королевством? Меня волнует другое: какие трудности нам предстоит пережить. И поэтому я не стану менять порядок охраны на башнях Вашего замка. Я пока еще четко не представляю, что мне делать.

И он действительно не представлял, тем более что в Кингслере их уже ждал сэр Андрэ с сообщением о том, что королева вызывает их ко двору.

Если бы Саймон не завершил своей миссии, он наверняка воспользовался бы этим предлогом, чтобы не отвечать на приглашение королевы немедленно, тем самым, обманывая себя в истинной причине, по которой он так не желает этого отъезда. А причина заключалась в том, что он испытывал безумное желание сохранить Элинор для себя, а не для неизвестного жениха, которого выберет ей король.

С самого начала он знал, что Элинор – награда, которую он должен сберечь для другого. С самого начала он знал, что она – не для него, и эта мысль причиняла ему боль. Он также знал, что Элинор привлекает его не так, как другие женщины, к которым он чувствовал только зов плоти, за исключением, конечно, королевы, которую он считал совершенством и боготворил ее.

Он попытался отогнать от себя эти мысли, и, кажется, это ему удалось. Ему нравилось общество Элинор, так же, как нравилось ему общество многих мужчин и многих женщин, с которыми было приятно побеседовать. Но откуда эта глубокая боль и тоска, которая усилилась за последние недели? Обманывая себя в том, что не думает о ней, Саймон полюбил Элинор.

Элинор же, которую занимали свои собственные переживания и ощущения, не думала серьезно о Саймоне. Ей было всего 16 лет, и на ней не лежали тяжелым бременем обычные женские заботы. Она смеялась и беззаботно болтала с Гризель, женой смотрителя Кингслера, а потом выразила волнение по поводу своих нарядов.

– Саймон! – воскликнула она. Но Саймон и сэр Андрэ были заняты разговором и отошли в сторону, чтобы им не мешали возбужденные голоса женщин.

– Саймон! – настойчиво повторила Элинор, капризно надув губки и дернув его за рукав.

– Да, моя госпожа?

Элинор не заметила, каким далеким был голос Саймона.

– Что мне делать с платьями? – воскликнула она.– Как ты думаешь, у меня будет время, чтобы сшить новые? Сочтут ли меня глупой, если я буду одета не по моде?

– Откуда сэру Саймону знать ответ на эти женские глупости? – резко спросил сэр Андрэ, неизвестно почему чувствуя какую-то неловкость.

– Я и в самом деле не знаю, – медленно произнес Саймон.

– А еще придворный, – насмешливо поддела его Элинор.

– Придворный, который уже давно не был при дворе. Старый король не очень жаловал меня. Я жил в своем поместье.

– Но ведь хоть что-то ты мне можешь посоветовать, – настойчиво повторила Элинор.

– Я предлагаю подождать и посоветоваться с королевой. Слепое и неумелое подражание моде быстрее сделает тебя желанным объектом для острых язычков, чем признание того, что ты, исполняя волю дедушки, не поменяла свой гардероб.

Веселые зеленые и золотые блики в темно-карих глазах Элинор немного потухли.

– Значит, там есть острые язычки. И я буду еще одной служанкой в толпе таких же служанок, а уже не буду хозяйкой и первой по значению.

Она прямо заглянула в лицо Саймону:

– Саймон, не покидай меня. У меня нет друзей при дворе.

Саймон стиснул зубы.

– Я ничем не смогу быть тебе полезен в обществе женщин, – предупредил он.

– Но ты можешь подсказать мне, не делают ли из меня дурочку. Это неплохая мысль – посоветоваться с королевой, но у нее много других, более важных дел, чем выбирать фасон для моих платьев.

Саймон затрясся от смеха:

– Не очень-то доверяйся мне в фасонах платьев. Может быть, я не хочу, чтобы ты выглядела слишком красиво в новых платьях.

– Да, в самом деле, – вмешался сэр Андрэ, внезапно поняв, почему Саймон был так напряжен: просто он любил Элинор.– Я тебе посоветую, Элинор, вести себя сдержанно и скромно. Ведь если ты подашь хоть малую надежду этим диким молодым жеребцам при дворе, не избежать тебе беды.

Он повернулся к Саймону:

– Не кажется ли Вам, что Элинор будет в большей безопасности в Лондоне, если будет жить в своем доме, который будут охранять как Ваши, так и ее люди?

Однако на это предложение, которым сэр Андрэ попытался перевести разговор на другую тему, он не получил ответа.

Саймон безмолвствовал, понимая, что своими словами невольно признался в своей любви. Он судорожно сглотнул, и, не в силах произнести ни слова, повернулся и пошел прочь.

Элинор уже готова была окликнуть его, но сэр Андрэ быстро закрыл ей рот рукой:

– Оставь его, – прошептал он.– Ему надо побыть одному. Для тебя это всего лишь игра, Элинор, а хорошему человеку ты причиняешь боль. Ты уничтожишь его, если не будешь вести себя благоразумно.

– Ты уверен, что для меня это всего лишь игра? – возразила Элинор.

– Элинор! – воскликнул сэр Андрэ.– Это невозможно! Не делай глупостей!

– Ты же сам сказал, что он хороший человек, да и королева благоволит к нему.

От волнения и неожиданности сэр Андрэ дернул себя за волосы:

– Ты путаешь разные вещи. Одно дело – иметь вес и влияние, когда тебе поручают важное дело, например, быть опекуном, и совсем другое – быть влиятельным человеком с деньгами и положением. Да, конечно, сэра Саймона высоко ценят при дворе, но у него нет семьи, нет титулов и званий, и, я уверен, очень мало друзей. Ведь, как правило, у того, кто безукоризненно честен, редко бывают настоящие друзья.

– Но у него есть я, – медленно промолвила Элинор, – и я знаю, что если я прикажу, мои вассалы будут тотчас же повиноваться ему, если потребуется.

– Ах, Элинор, Элинор, – сэр Андрэ перешел на шепот от ужаса при одной мысли о том, что она задумала.– Не накличь беду на него и на нас. Ведь если ты будешь упорствовать в своем безумном выборе или даже просто не будешь скрывать этого и это дойдет до королевы, – тебе ведь назначат нового опекуна, а сэр Саймон, если ему повезет, и королева действительно благоволит к нему, закончит свой путь в тюрьме – это в лучшем случае. А в худшем – он сложит голову на плахе, и все из-за твоего сумасбродства.

– Я не верю тебе, – отрезала Элинор, но ее голос дрожал.

– Ему придется расплачиваться своей жизнью и честью. Если ты действительно собираешься рисковать его жизнью и честью, я не знаю, какие более убедительные доводы могут остановить тебя, – твердо произнес сэр Андрэ.

Некоторое время Элинор хранила молчание, потом она заговорила:

– Клянусь тебе, я не буду совершать опрометчивых поступков и буду действовать с большой осторожностью. Но скажи, если мне удастся получить разрешение короля на эту женитьбу, устроит ли это тебя и моих вассалов?

– Тебе никогда не получить разрешение короля. Не мечтай об этом, Элинор. Ты только навлечешь беду на себя и на него.

– Но ты не ответил на мой вопрос. Действительно ли сэр Саймон тот человек, который может руководить моими вассалами, и они будут довольны этим?

Сэр Андрэ потер шею:

– Он слишком стар для тебя.

Но когда он увидел, что Элинор готова возмутиться, поспешил добавить:

– Послушай меня, девочка. Сейчас он сильный и крепкий, но он всего на несколько лет моложе меня. Я стар. Сэр Джон тоже уже не молод. Тебе нужен молодой мужчина, потому что, когда сэр Джон и я уже не сможем руководить твоими вассалами, у них должен быть новый господин, сильный и властный, способный возглавить отряд и защитить твоих детей.

– Разве в возрасте дело? – возразила Элинор.– Моему дедушке было почти 80, а он был достаточно силен и крепок, чтобы руководить вассалами и защищать меня.

– Не будь ребенком, Элинор. Твой дедушка – исключение из правил, а ты пытаешься вывести правило из исключения. Твоему дедушке не было равных.

Он увидел, как сжались губы Элинор, и заострился подбородок.

– Ну, хорошо, хорошо. Как человек, сэр Саймон отлично бы всех устроил. Ты это прекрасно знаешь. Ты знаешь, что сэр Джон и я обрадовались, когда его назначили королевским опекуном. Но… в том, что ты задумала, слишком много «если».

Элинор не отвечала, просто стояла и смотрела вперед, на дверь, туда, куда ушел сэр Саймон. Когда она заговорила, сэр Андрэ был несколько озадачен переменой ее тона. Она произнесла:

– Да, конечно, ты прав.

Но это не было покаянием. Не было и похоже на то, что сэру Андрэ удалось вразумить ее и отговорить от этой глупой затеи. Хотя он был благодарен ей уже за то, что она не проявила упрямства и выслушала его. Элинор была задумчива, как будто обдумывала новую мысль, которую ей подсказали, и которой она заинтересовалась, но еще не знала, как ее осуществить…

На самом же деле сэр Андрэ довольно точно угадал состояние Элинор. Эта девушка очень, искусно умела управлять мужчинами и заставляла их делать то, что хочет она, но во всем, что касалось флирта, Элинор была совершенно неопытна.

Она почерпнула знания о проявлениях любви из стихов трубадуров да из рыцарских романов, которые прочла. Обогатили ее «опыт» по этой части глубокие вздохи и нежные взгляды сквайров, которыми они одаривали ее каждый раз, когда их хозяева вассалы приезжали погостить у ее дедушки. Но, к сожалению, в этот год, когда, может быть, Элинор уже созрела для того, чтобы оценить по достоинству все эти вздохи и нежности, в замке не было гостей – сэр Андрэ запретил всякие приемы из осторожности, дабы не впустить возможного врага.

Поэтому сама мысль о том, что сэр Саймон может испытывать к ней не такие чувства, как, например, сэр Андрэ, была нова и необычна для Элинор. Сначала, когда она решила, что ограничит права Саймона и заставит его спрашивать у нее разрешения всякий раз, когда ему потребуется даже вздохнуть, она думала о любви отцовской, которую испытывает к ней Саймон, так же, как ее дедушка, или сэр Андрэ, или сэр Джон, которая не позволяла им ни в чем ей отказывать. И поэтому ее ответ на обвинение сэра Андрэ в том, что она играет с Саймоном, был скорее защитной реакцией. Но, когда она увидела ужас в глазах сэра Андрэ, это возбудило в ней интерес, и к концу разговора она впервые подумала о Саймоне как о мужчине, а не просто как о человеке, который ей нравился, и с которым приятно было быть вместе.

Это было удивительное, приятное и новое чувство для Элинор. И когда наступило время переодеться к обеду, она перемерила три платья и довела до слез своих служанок, прежде чем взяла себя в руки, успокоила Гертруду и Этельбург, сняла с себя все драгоценности, которые она сдуру нацепила, и села, чтобы успокоиться и подумать. Но времени для размышлений оставалось мало, а дел для завершения – много, поэтому Элинор вошла в зал, все еще толком не зная, что сказать и как поступить. Но все ее приготовления и сомнения оказались напрасными: сэр Саймон уехал и не пришел к обеду.

Первый прилив облегчения сменился приступом ярости. Брови Элинор резко взметнулись вверх.

– Как? Уехал, не сообщив мне? Куда? – спросила она таким голосом, который заставил леди Гризель отпрянуть в сторону, а доблестного смотрителя даже слегка отступить.

– Уехал верхом. На охоту, – ответ сэра Андрэ был таким спокойным и бесстрастным, что это остудило гнев Элинор.

– Ах, – она сделала жест рукой в воздухе.– Снова он сует нос в мои дела, когда меня нет рядом.

Сэр Андрэ поперхнулся. Смотритель повернулся и взглянул на него. Казалось, его взгляд вопрошал: почему наша госпожа обращается с этим человеком, как с рабом?

Элинор, поняв по лицу сэра Андрэ, что не годится так унижать сэра Саймона, поспешила исправить положение.

– А впрочем, почему бы и нет? Он знает толк в военных делах и, если королева назначила его моим опекуном, пусть действительно охраняет меня.

– Но ведь днем он имеет право быть свободным, моя госпожа, – заметил сэр Андрэ.

– Да, конечно, – с легким сердцем согласилась Элинор.– Я ведь и сказала, что ничего не имею против того, что он отправился на охоту.

И она продолжала беседу, больше не вспоминая о сэре Саймоне. Казалось, она уже забыла о нем, но сэр Андрэ знал, что это не так, хотя и восхищался ее искусной игрой. Элинор казалась глубоко заинтересованной в делах Кингслера, о которых ей рассказывал смотритель замка. А тот, ничего не зная об утреннем инциденте, твердо верил в искреннее желание Элинор узнать о делах поместья больше, чем это мог выяснить Саймон. Будучи преданным и верным слугой, он тщательно излагал все факты, которые, как он полагал, будут полезны его доброй и милой госпоже.

«Ну, с меня довольно», – решила Элинор и сразу же после обеда удалилась на женскую половину. Но она была слишком взволнована, чтобы заниматься шитьем или чтением.

Жить в своем доме в Лондоне! Конечно, это то, что ей необходимо! Увлеченная этой идеей, Элинор провела весь вечер и остаток ночи, сверяя и записывая все, что имелось в наличии из мебели, и, составляя список того, что нужно было еще приобрести, чтобы обставить новый дом.

Если бы только ей удалось уговорить королеву! Ведь Элинор уже заранее знала, что не сможет привыкнуть к роли одной из многих в толпе дам знатного происхождения. Да к тому же практически невозможно будет остаться с сэром Саймоном наедине при дворе, где везде глаза и уши, а если это и удастся, то будет трудно не выдать своих чувств.

Мысли Элинор внезапно оторвались от записей, которые она вела. Ее рука застыла над бумагой, где она написала «две пары стульев с подушками».

– Я, наверное, никогда не допишу это, – произнесла она вслух, рассерженная ходом своих неуправляемых мыслей, и вдруг, взглянув на написанное, громко рассмеялась. Там вместо того, чтобы записать «красного цвета» после слова «подушек», было записано четкими крупными буквами «САЙМОН».

Смех принес облегчение. Ярко вспыхнувшее чувство, как предвестник грозы в пылающем зареве заката, сменилось теплым, мягким отблеском восходящего солнца на горизонте. Ничего не надо делать – теперь Элинор была в этом уверена. Сначала нужно узнать настроение и обстановку при дворе. А уж потом, если это чувство настоящее и станет еще сильнее, она найдет путь, как достичь своей цели. Раньше ей всегда это удавалось. Так почему же она потерпит неудачу на этот раз?

Так думала Элинор, а Саймона мучили другие мысли. Он выехал из Кингслера, его сквайр и рыцари следовали за ним, но он, как раненый зверь, искал уединения, словно это могло бы принести ему облегчение, хотя он понимал, что никакое уединение не излечит его боль: стрела, ранившая его, не убивает, а приносит только мучительные боль и страдания. Как и старые раны, которые были у Саймона, эта новая останется с ним, причиняя боль всякий раз, когда до нее дотронешься.

Они ехали верхом, вспугнув стаю диких уток, но Саймон даже не заметил этого. Всадники с недоумением посмотрели друг на друга. Они были озадачены поведением своего господина. Многие из них уже давно служили у Саймона и видели своего господина и в добром здравии, и в болезни, разгневанного и усталого, иногда близкого к отчаянию от тех пороков, которые он обнаруживал в людях. Но сейчас они не видели причин для расстройства. Визит прошел как праздник: доброжелательный, радушный прием, отличная еда, развлечения, честные люди с честными намерениями.

И только Иэн де Випон, сквайр Саймона, понимал, в чем тут дело. Он страдал той же болезнью, имя которой – Элинор, и провел немало бессонных ночей с ее образом перед глазами. Он не ревновал к Саймону. Для него Элинор была такой далекой звездой, что он даже не пытался дотянуться до нее. Хотя ему было почти столько же лет, как и Элинор, он испытывал к ней такое же чувство, как Саймон в свое время, 25 лет назад, испытывал к королеве: восхищение и обожание.

Поэтому эта сладкая боль, которую испытывал Иэн, была сродни радости. Однако для Саймона это уже не было обожанием. Прежде всего, невозможно было просто обожать Элинор, которая заставляла его сначала смеяться, а затем приводила его в ярость, что никому не удавалось вот уже 20 лет, а затем вновь заставляла его смеяться. Элинор не была богиней, которую обожают, она была женщиной, которую любят. Во-вторых, она не была недосягаема. Если бы он пошел на компромисс со своей честью, нашлись бы способы, которыми он смог бы добиться ее.

Один из самых простых и доступных – это то, о чем его предупреждал сэр Андрэ, то, что уже пытались сделать другие. Он мог бы взять Элинор силой, увезти ее в один из самых отдаленных замков, найти священника и заставить его обвенчать их, а затем у них бы родился ребенок. Несомненно, Ричард будет слишком занят подготовкой к крестовому походу, чтобы обращать внимание на такие вещи и начать преследование одной из своих подопечных, хорошо зная человека, который будет преданно служить ему. Он установит огромный штраф, заберет все деньги из доходов Элинор – и примет свершившийся факт.