Текст книги "Роузлинд (Хмельная мечта)"

Саймон со стоном вздохнул, а затем резко засмеялся. Он, конечно, не смог бы жить в ладу со своей совестью, если бы совершил такую грубую измену, такой бесчестный поступок! Так ведь и Элинор не из тех женщин, кто будет пассивной жертвой! Если она не разорвет ему горло руками и зубами, когда он попытается овладеть ею, или не вонзит нож ему в ребра, когда он будет спать после содеянного, она прикажет своим преданным вассалам убить его.

Конечно, можно добиться ее согласия. Он ей нравится, а в некоторых вещах она совершенно неопытна для девушки ее возраста и воспитания. Саймон прекрасно понимал, что для Элинор это была не более чем игра, которая была такой явной, открытой и искренней, что это убедило Саймона в ее неопытности Если бы до того, как она будет представлена при дворе всем этим опытным придворным ловеласам, намного моложе и романтичнее его, он смог бы сам овладеть ею, он наверное смог бы завоевать ее любовь.

Саймон передернулся от отвращения к самому себе. Старый развратник, преследующий девушку, едва достигшую брачного возраста, чтобы добиться своего, – это уже не входило ни в какие рамки! Позор!

Видно, ни один из способов не подходит для него. Что ж, остается только смириться. В конце концов, при дворе они не смогут видеться часто каждый день. Будут же какие-то дела, которые отвлекут его. Ведь эта сердечная боль мучает его, потому что ему здесь нечем заняться. Владения Элинор так хорошо управляются, что ему практически нечего здесь делать. Возможно, он отправится во Францию и примет участие в турнирах. Эта мысль пронзила его и вселила надежду: ведь на турнирах или умирают, или получают богатые земли в награду. Но Саймон решительно отверг и то, и другое. Это большой грех – надеяться на смерть. А мысль о получении в награду богатых владений, чтобы стать достойным женихом для Элинор, не сделала образ старого сатира более привлекательным. Да, видно, не иного выхода. Остается смириться.

Когда на следующее утро Саймон и Элинор спустились к завтраку, оба были мрачны. Элинор, занятая своими мыслями, была поражена, увидев покрасневшие глаза Саймона, потухший взгляд и плотно сжатые губы.

К сожалению, сэр Андрэ прав, она ничего не сможет сделать для Саймона. Ведь попроси она королеву назначить нового опекуна, это только принесет неприятности Саймону и опозорит его. Если же обращаться с ним, холодно, то это принесет ему еще большую боль, но не убьет совсем его любовь. Кроме того, Элинор не была уверена в том, хочет ли она вообще убить эту любовь.

Саймон ел, с трудом проглатывая пищу и отвечая на глупости леди Гризель с привычной вежливостью. Он продумывал разные варианты объяснения, почему они так внезапно отправляются, но пришел к выводу, что ни одно из этих объяснений не удовлетворит Элинор. Поэтому, когда завтрак закончился, Саймон просто встал, поблагодарил смотрителя за гостеприимство, затем повернулся к Элинор:

– Моя госпожа, я прошу Вас приказать Вашим людям укладывать вещи. Мы отправляемся в Лондон до заутрени.

– В Лондон? – с недоумением спросила Элинор.– Но почему такая спешка? Моя мебель…

– Вам временно ничего не понадобится, моя госпожа. Конечно, пока Вы не поселитесь в своем доме, королева разместит Вас при дворе, со своими дамами.

– А мои люди? А мои слуги? А сэр Андрэ? Где будут жить они?

– Если сэр Андрэ пожелает ехать в Лондон, не смею ему мешать. Однако я не вижу в этом смысла. Вы будете под охраной королевы, да и под моей тоже, если это потребуется. А место сэра Андрэ – в Роузлинде, поскольку, если он уедет, замок останется без хозяина. Если он все же хочет поехать, или Вы настаиваете на этом, несмотря на мои слова, – ну что ж, думаю, он не глупый ребенок и сделает свой выбор. Во всяком случае, он может сам доставить мебель и слуг в Ваш дом.

Элинор опустила глаза и закусила губу. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы начинать спор на виду у прислуги – особенно спор, в котором она не выйдет победительницей. Саймон тоже рассчитывал на это, и она это знала.

– Да, мой господин, – кротко пропела она и подошла к нему, чтобы дать свою руку. Но, как только они сошли с возвышения, она прошипела:

– Трус, мерзкий трус, решил воспользоваться ситуацией.

– Я не в настроении сегодня пререкаться с тобой, Элинор, – прорычал в ответ Саймон, и на его щеках проступил румянец.

Леди Гризель бросилась вперед, чтобы узнать у Элинор, не нужна ли в чем помощь, но сэр Андрэ отвлек ее каким-то вопросом, давая возможность Саймону и Элинор подняться на лестницу и поговорить без свидетелей.

Сэр Андрэ не знал, что замышляет Элинор, но увидел, как распрямились плечи Саймона, и решил дать Элинор шанс.

Элинор тоже почувствовала, как с приступом гнева в тело Саймона вновь вселилась жизнь. Сначала ее резкий ответ был непроизвольным. Она ведь говорила, что хочет отправиться ко двору, но не понимает, почему нужна такая спешка и суета. Сейчас ей хотелось только одного: вывести Саймона из мрачного состояния. Если не помогает лесть, значит, надо его больнее уколоть. Она намеренно продумала, что бы такое обидное сказать. Если гнев облегчит его боль, пусть себе гневается! Может, перестанет думать о ней!

– Вам повезло, что я слишком честно отплатила Вам той же монетой, – сказала она тихо, со злобой в голосе.– Поделом Вам будет, если я заболею каким-нибудь женским недугом, который задержит наш отъезд на неделю.

– Женским недугом! – У Саймона от неожиданности перехватило дыхание.– Да я никогда не поверю, что Вам знакомы женские недомогания, которые свойственны дамам кротким, мягким и послушным!

– Я тоже кроткая, мягкая и послушная, когда со мной хорошо обращаются, – ответила Элинор, быстро повернулась и побежала по ступенькам, не дав Саймону опомниться.

Он застыл на месте, уставившись ей вслед и кипя от злости. Как посмела она сказать, что он плохо обращался с ней! Только потому, что на этот раз приходится считаться с его интересами, а не с ее, как это было раньше! Кроткая, мягкая и послушная! Да, она была послушной, пока он отвечал ей «да» и угождал всем ее прихотям. Она назвала его трусом, мерзким трусом! Да еще не родился такой мужчина, который посмел бы так его оскорбить! А она… Саймон повернулся и метнул свирепый взгляд на сэра Андрэ, который в этот момент быстро и простодушно взглянул вверх, туда, где они стояли. Если бы рядом никого не было, Саймон сказал бы главному сенешалю Элинор, что он думает о том, как они управляются со своей госпожой. Но как бы там ни было, он с трудом подавил гнев и заставил себя пойти во двор замка, чтобы поторопить своих людей. Они должны быть готовы задолго до того, как будет готова Элинор – если она, конечно, тоже поторопится, в чем Саймон не был уверен.

«Странно, – подумал Саймон, выйдя во двор.– Земля сухая и светит солнце. Я мог бы поклясться, что шел дождь».

Тем не менее, когда Элинор, одетая в дорожное платье и головной убор, спустилась во двор всего за несколько минут до заутрени, у Саймона было такое чувство, что она задержала отъезд на несколько часов.

Элинор, прощаясь, нежно поцеловала и обняла и смотрителя, и сэра Андрэ. Саймон же, напротив, попрощался с ними несколько натянуто, чем привел в беспокойство смотрителя, который поинтересовался у сэра Андрэ, чем он мог так обидеть королевского опекуна.

– Ничем, – ответил сэр Андрэ, улыбаясь.– Абсолютно ничем. Просто они вновь разошлись во мнениях с моей госпожой. Это не имеет к вам никакого отношения. Леди Элинор знает, что делает. Саймон будет защищать ее интересы так же преданно, как и я.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Итак, Элинор добилась своего – ей удалось вернуть Саймона к жизни, и теперь, сидя в седле и направляясь в Лондон, она хотела забыть о враждебности и больше не собиралась выпускать коготки. Ведь она хотела поехать ко двору – и вот она в пути. Конечно, Элинор не питала особых надежд на то, что королева позволит ей жить в собственном доме, по крайней мере, сначала, а там – как знать! Она согласилась с тем, что сэру Андрэ лучше остаться и присмотреть за владениями, особенно за теми, в которых управляют смотрители, и была благодарна Саймону за то, что он так удачно подвел черту в этом деле. Ведь Элинор просто не представляла, как сказать сэру Андрэ, что он остается, и при этом не обидеть его!

– Должно быть, замок королевы огромен, – начала Элинор вежливо, но с живым интересом.– Как же я буду там ориентироваться?

– Служанки будут сопровождать Вас, – холодно ответил Саймон.

– Да, конечно, в Большой Зал или в гардеробную, или в покои королевы, но как я найду своих рыцарей, если захочу послать весточку сэру Андрэ, например, или моих конюших, если захочу поохотиться или прогуляться верхом?

– Каких рыцарей? Каких конюших? – спросил Саймон.

Элинор прищурилась:

– Тех, которые едут за нами. Разве Вы их не заметили?

– Вы им тоже приказали ехать? – зарычал Саймон.– Ну что ж, невелика беда, сейчас я отправлю их назад. Пока Вы будете находиться при дворе королевы, Ваши люди Вам не понадобятся.

– Вы что, меня за дурочку считаете? Я отлично помню, что дедушка, отправляясь в Лондон, всегда брал с собой своих людей и слуг.

Внезапно она вновь прищурилась:

– Если Вы отошлете их назад, я никуда не поеду! Разве что заткнете мне в рот кляп и привяжете к лошади! А если Вы попытаетесь это сделать, обещаю Вам кровавую битву. Мои люди не потерпят такого вольного обращения со своей госпожой.

Немного успокоившись, она добавила:

– Саймон, что все это значит? Ты же знаешь, что без моих верных и преданных слуг я буду чувствовать себя просто беспомощной затворницей, а мне это совсем не нравится!

«Еще одно оскорбление», – думал Саймон. Она даже не думает о том, что именно он, и ни кто иной, не позволит ей чувствовать себя затворницей и тем более не допустит, чтобы ей причинили зло.

– Ну, хорошо, – проворчал он.– Но королева не придет в восторг от этого, когда узнает, сколько будет стоить их содержание. Но, впрочем, мне все равно. Слава Богу, у Вас скоро появится муж, который будет выполнять все Ваши капризы. Святая Дева Мария! Сжалься над несчастным! Я ему не завидую.

– Муж? – выпалила Элинор.– Откуда ты это взял?

– Это всем известно, что богатых наследниц выдают замуж по воле короля.

– Да, королева рассказывала мне о двух девушках по имени Изабель и о других, которых вскоре выдадут замуж. Но только не меня! Мне обещала королева! От неожиданности рука Саймона, в которой он держал поводья, так сильно натянула их, что лошадь встала на дыбы.

– Обещала королева? – Саймон выглядел таким ошеломленным, что Элинор хихикнула.

– Так что тебе не удастся так легко отделаться от меня, – засмеялась Элинор, вытирая слезы радости с глаз, – и придется быть моим опекуном еще не один год. Королева сказала, что король не станет выдавать меня замуж, пока доходы от моих владений будут поступать в королевскую казну.

– Но как? – спросил Саймон на одном дыхании, чувствуя, как бьется его сердце.– Как же она могла дать тебе такое обещание?

– Я же тебе только что сказала! Ты хорошо понимаешь, что пока я не замужем, мои доходы идут в казну. Но, кроме того, я думаю, королева поверила, что я проткну ножом сердце нежеланного мужа, если он будет недостоин меня. А если мой нож будет слишком короток, найдется много других, длиннее и острее, чтобы завершить работу.

Элинор подъехала ближе и положила свою руку на руку Саймона:

– Саймон, я не такая уж беззащитная в этом холодном мире. Дедушка позаботился об этом, и на это у него ушло десять лет.

– Твои вассалы, конечно, захотят защитить тебя, но ведь они не смогут противостоять силам королевства.

– Конечно, нет, но я не думаю, что в этом будет необходимость. Королева меньше всего хочет затевать малую войну с моими рыцарями из-за того, что мне не понравится муж, которого мне выберут. Это ей не нужно, особенно сейчас, когда лорд Ричард готовится к крестовому походу. Более того, она сама не хочет выдавать меня замуж, предпочитая, чтобы мои деньги оседали в сундуках королевской казны. С теми девушками по имени Изабель все по-другому. Они уже давно находились под опекой короля, и боюсь, что их опекуны не были – такими честными и благородными, как ты. Подданные умоляли избавить их от алчных опекунов, и лорду Ричарду пришлось исправлять ошибки своего отца.

– И тебе все это рассказала королева? – изумился Саймон. Да уж, ей не откажешь в удовольствии поболтать, вынося сор из избы.

– Да, потому что она хотела рассказать мне о чем-то другом, касающемся лорда Ричарда, но не отважилась. О чем-то, что лежит тяжелым грузом у нее на сердце. Сначала я думала, что это – о крестовом походе, но королева довольно охотно делилась своими опасениями по этому поводу и даже рассказала, как она была на волосок от смерти в том ужасном путешествии. Но что-то…

Элинор вопросительно взглянула на Саймона.

– Ради Бога, Элинор, не спрашивай меня ни о чем! – взмолился тот.– И вообще не думай об этом! Ослепни! Оглохни! Онемей!

Элинор широко раскрыла глаза от удивления. В голосе Саймона явно сквозили боль и непритворный страх. То, что мучило королеву, было, видимо, сильнее и страшнее той проблемы, связанной с леди Элоиз, о которой ходило столько слухов. Элинор решила спросить Саймона о леди Элоиз, но передумала. Мужчины порой бывают слишком щепетильны в некоторых вопросах, а такой интересный предмет для разговора – был ли действительно старый король отцом ребенка невесты своего сына, с которой тот был обручен, – потребовал бы от Саймона всей его деликатности в обсуждении этой щекотливой темы. Лучше ей спросить об этом у женщин, которые проще смотрят на такие вещи.

Но, когда они приехали в Лондон, и Элинор устроилась в комнатах, где жили все дамы знатного происхождения, находившиеся под опекой королевы, она засомневалась, получит ли ответ на свои вопросы.

Она пыталась прислушиваться к оживленным разговорам вокруг, но в них не было ни слова правды. Для Элинор было не так уж важно узнать что-нибудь об Элоизе, она хотела разобраться и понять, откуда дует ветер, кому можно доверять, а кому – не очень. Ведь если женщины не хотят рассказывать об Элоизе, вряд ли можно добиться от них еще каких-нибудь сведений.

«Набитые дуры», – думала о них Элинор с раздражением. Но позже, когда она проанализировала свои действия и поступки, то признала, что, возможно, придворные дамы лгали ей и делали тупые глаза не оттого, что ничего не знают, а просто потому, что не доверяют ей.

– Я глупа, – призналась она себе.– Саймон ведь предупреждал меня.

Однако ее переживаний по этому поводу хватило ненадолго. Элинор стала себе на уме, не забывала держать себя поскромнее с теми дамами, кто был выше ее по положению, хотя они и жили, в отличие от нее, на пособие. Но стена недоверия не рухнула, отчасти потому, что Элинор произвела на них плохое впечатление, показав, как мастерски умеет управляться с тем, что считала своим основным делом в замке.

Все началось довольно невинно. Однажды она достала маленькую расходную книгу, заточенное перо и заткнутый пробкой рожок с чернилами со дна одной из корзин, в которых находились ее вещи. Обеденным ножом она аккуратно отрезала лист пергамента и написала записку. Одна из юных дам слегка приоткрыла рот от удивления. Элинор не обратила на это никакого внимания, но подумала, что ее умение писать наверняка вызовет определенные толки. Она послала Гертруду за пажем.

– Как тебя зовут? – ласково спросила Элинор белокурого мальчика, который поклонился ей.

– Гийом, моя госпожа.

– Скажи, Гийом, а ты знаешь, где размещены рыцари?

Мальчик недоуменно посмотрел на нее, и, если Элинор была бы более внимательной, она бы поняла, что этот взгляд был как бы предупреждением о том, что она спрашивает о чем-то необычном или запрещенном. Но она так устала и была в смятении, что не обратила на это никакого внимания, и мальчик просто ответил «да».

– Хорошо. Тогда ступай туда и найди людей леди Элинор Дево. На них одежда красного и желтого цвета, а на моем флаге изображен красный корабль на желтом фоне. Найди начальника моего отряда. Его зовут Бьорн Фишерман. Скажи ему, что я велела послать человека с этой запиской к сэру Андрэ, в замок Роузлинд.

Наступило молчание. Элинор поняла причину только тогда, когда Изабель, с острыми чертами лица и темными волосами, ехидно заметила:

– Никому не разрешается отправлять послания из Тауэра.

– А почему? – наивно спросила Элинор.

– Я не собираюсь обсуждать приказы королевы. Элинор не понравился тон, которым это было сказано, и она повернулась к другой девушке, с более светлыми волосами которая смотрела на нее широко раскрытыми от страха глазами.

– А как же мне тогда передавать приказы моим вассалам?

– А разве Вы отдаете им приказы? – спросила Изабель де Клер, графиня Пемброкская и Стригулская, печальным, слегка прерывистым голосом.

Задетая выпадом темноволосой Изабель, Элинор ответила, не подумав:

– Конечно, я приказываю им. Хорошая же я буду госпожа, если мои люди не будут повиноваться мне.

Продолжая честную игру и желая поддеть обидчицу, Элинор усмехнулась и добавила:

– Иногда мы даже спорим с сэром Андрэ, но я всегда выхожу победительницей.

– Возможно, поэтому нам и не разрешено отправлять послания, – парировала Изабель Глостерская, злорадно улыбаясь при мысли о том, что теперь появилась новая пища для разговоров.

На какое-то мгновение в глазах Элинор, да и в глазах Изабель де Клер, застыл страх. Ее вдруг охватило чувство, что стены тюрьмы смыкаются над ее головой, несмотря на все ее старания. Но воспоминания о большой и сильной фигуре Саймона, укутанной в изысканный серый плащ, о его мужественном и честном лице избавили ее от этого страха.

– О, да, – вздохнула она притворно, – да, я понимаю. Но в моей записке нет ничего, что бы вызвало возражения королевы, только то, что мы благополучно прибыли, – сэр Андрэ так волновался – и просьба прислать мне сундук с тканями, чтобы сшить новые платья. Я ведь так отстала от моды.

Элинор вновь повернулась к пажу:

– Гийом, ты знаешь сэра Саймона Леманя? Нет? Ну, неважно. Я уверена, ты знаешь Вильяма Маршала.

Из горла Изабель де Клер вырвался сдавленный вздох. Элинор оглянулась и посмотрела на нее. Девушка схватилась за горло, а лицо ее залил густой румянец. Из соображений воспитанности и вежливости Элинор вновь обратила свое внимание на пажа, чтобы дать возможность Изабель прийти в себя, но что-то скребло у нее на душе и не давало ей покоя. Может, это и есть образец поведения кроткой и послушной женщины, как говорил ей Саймон?

– Узнай у Вильяма Маршала, где сэр Саймон, и передай ему записку. Скажи сэру Саймону, чтобы он проследил за тем, чтобы сэр Андрэ получил мое письмо. И еще скажи ему, что я посылаю эту записку ему, потому что мне было сказано, что мне не разрешено самой посылать послания. Ты меня понял?

– Да, моя госпожа.

– Хорошо, ступай. И – спасибо тебе.

Элинор посмотрела вслед удаляющемуся пажу и повернулась к Изабель де Клер:

– Вы хорошо знаете сэра Саймона? – спросила она совершенно невинно, подавляя в себе странное желание выцарапать ее прекрасные глаза.

– Нет, не очень, – пробормотала светловолосая девушка, еще больше краснея.

Изабель Глостерская противно хихикнула:

– Ее заставило покраснеть другое имя. Конечно, она не так хорошо знает и Вильяма Маршала, но надеется узнать его получше в скором времени.

– Замолчи, Изабель, – сказала девушка, глаза ее при этом наполнились слезами.– Я ни на что не надеюсь и выйду замуж за того, кого выберет мне король.

Элинор открыла, было, рот, собираясь сказать им, что уж она-то, Элинор из Роузлинда, выйдет замуж не за того, кого выберут ей, а за того, кого выберет она сама, и что у Изабель де Клер должно быть достаточно мужества, чтобы поступить так же, но она вовремя спохватилась.

Конечно, она не понимала и не одобряла того смирения, с которым Изабель де Клер принимала чужие решения своей судьбы. Но скажи она об этом открыто, то только навредила бы себе. Она и так уже достаточно наделала глупостей, и девушки осторожничают с ней, за исключением, пожалуй, этих двух по имени Изабель, которые, будучи богатыми и влиятельными, не боялись пагубного влияния Элинор. Ну что ж, придется довольствоваться их обществом! По крайней мере, она попытается выудить у них хоть что-то из придворных сплетен, не забывая о том, что творится в мире.

Обе Изабель являли собой полную противоположность Элинор, и она с отвращением думала о той нежной и смиренной женственности, которая была свойственна им и о которой ей постоянно твердил Саймон. А, впрочем, нет – не постоянно, а только тогда, когда они расходились во мнениях. Внешне Изабели были олицетворением покорности, мягкости и послушания. Изабель де Клер на самом деле и была такой. Она казалась достаточно умной, но, по мнению Элинор, ее не научили как пользоваться своим умом – несмотря на то, что Изабель де Клер была более знатной дамой, чем Элинор, она была совершенно неопытна в делах управления хозяйством. Она нравилась Элинор, но вызывало легкое раздражение то, как легко обстоятельства сломили ее дух. Изабель Глостерская, напротив, представляла собой совершенно иной сорт меда, который Элинор не пожелала бы отведать ни за что на свете. Те же обстоятельства, которые сломили Изабель де Клер, сделали Изабель Глостерскую хитрой, скрытной и жестокой. Вдобавок Элинор выяснила, что та зла и глупа, а это очень опасное сочетание. Изабель де Клер не сплетничала, потому что это само по себе плохо, Изабель же Глостерская не могла прожить и дня, не посплетничав, и каждое ее слово было наполнено таким ядом и злобой, что это сразу бросалось в глаза.

Тем временем паж, посланный Элинор, отыскал Вильяма Маршала, а через него и Саймона.

Увидев Саймона, паж почтительно поклонился:

– Леди Элинор Дево…– начал он.

– Нет, только не это! – взревел Саймон.– Что еще она успела натворить?

– Она послала записку.

– Кому? – закричал, вскакивая, Саймон.

Вильям с открытым от изумления ртом уставился на друга. Ему приходилось и раньше видеть Саймона взволнованным при получении известия об измене или восстании, но чтобы так волноваться! Это было не похоже на Саймона.

– Что с тобой? Что тебя взволновало?

– Леди Элинор волнует меня – вот что, – огрызнулся Саймон в бешенстве.– Ну же, паж, не тяни, говори, в чем там дело.

Паж казался смущенным и растерянным:

– Я не знаю. Герцогиня Глостерская говорила о какой-то неприятности, но, кажется, леди Элинор не испугалась.

– Вот видишь, – начал, было, Вильям, – ничего не произошло.

Саймон устало опустился на стул. Замешательство пажа явно указывало на то, что он не был послан разгневанной королевой или рыдающей от горя Элинор. Видимо, прав Вильям, дело было не таким уж срочным.

– Она не испугалась, – горько поведал он Вильяму, прерывая его.– Да она испугается только тогда, если вдруг перед ней внезапно появится огнедышащий дракон. Ну, давай, паж, рассказывай дальше.

– Леди Элинор дала мне это письмо и велела, чтобы оно было отправлено сэру Андрэ, в замок Роузлинд. Она велела передать письмо Вам, потому что ей не разрешено самой отправлять письма.

– Это еще что за новости! – Саймон обернулся и посмотрел на Вильяма.– Что это значит? – спросил он тоном, предвещающим грозу.

– Тихо, тихо, – успокоил его Вильям.– Должно быть, это очередные женские глупости. Лично я не отдавал такого приказа, в этом могу тебе поклясться.

– Элинор не подвержена женским глупостям, – заметил Саймон, принимая лист пергамента с запиской из рук пажа.– Хорошо, мальчик. Можешь идти.

Саймону пришла в голову мысль, что Элинор задумала очередную шалость. Ему необходимо прочесть эту записку, но вдруг она запечатана? Ага, нет. Отлично. Он быстро пробежал глазами несколько строчек и молча передал записку Вильяму.

– На, читай. Здесь нет ничего, что Элинор хотела бы утаить. Просто я знаю, что она не из тех, кто будет просить кого-либо сделать что-нибудь для нее, если она сама в состоянии сделать это. Значит, кто-то уверил ее в том, что посылать письма запрещено. Вильям, а не думаешь ли ты, что королева могла отдать такой приказ в отношении подопечных короля?

На минуту лицо Вильяма застыло, как будто он нарушил клятву, но затем он продолжал более уверенно:

– Даже если и так, то это не имеет никакого отношения к Элинор. Может, хватит об этом? Лучше вернемся к тому, о чем я говорил тебе до этого: я не вижу, как нам избежать неприятностей. Я надеялся, что со смертью старого короля и молодого Генриха наследники перестанут рвать друг друга на части. Да не тут-то было. Они одержимы, дьяволом, эти Анжуйские.

Саймон засмеялся:

– Ты хочешь сказать, что веришь во все эти сказки о том, что бабушка королевы была ведьмой и вылетела из окна церкви, когда…

– Я верю в то, что бабушка королевы была гадюкой, и не сомневаюсь, что мать старого короля была одержима дьяволом. Никогда не видел я такой семейки! Никогда! Разве это нормально, что сыновья идут против отца и хватаются за оружие, чтобы растерзать его!

– Они ведь уже рождаются правителями, – заметил Саймон, – и никто не хочет уступать другому. Но этого не скажешь о Ричарде. Он согласен на то, чтобы Джон правил теми землями, которые принадлежат ему, но ни на йоту не уступит того, что принадлежит ему самому. Но в одном я уверен – в Ричарде нет злобы.

Вильям схватился за грудь, – его еще мучили боли:

– Злобы? О чем ты говоришь? Они все одержимы такой жаждой власти, что все остальное бледнеет перед этим. Я видел их всех, и живых, и мертвых, и убедился: каждый так отчаянно стремится к власти, что готов даже на подлость.

Все это было правдой. Саймон тоже видел все это, и для него не было открытием, что все в династии Генриха Плантагенета были одержимы жаждой власти. И он, и Вильям пытались так нести свою службу, чтобы, выполняя разумные, а иногда и не очень, приказания своих хозяев, не нарушить клятвы и не запятнать честь. Но что-то появилось в голосе Вильяма, чего раньше Саймон не замечал, – какой-то необычный оттенок горечи. Саймон откашлялся:

– Слушай, Вильям, не хочу совать нос в твои дела, но я чувствую – что-то тебя тревожит. Если я могу…

– Нет, ничего. Неужели ты думаешь, что я бы не решился попросить тебя о помощи? Просто тут такое дело, что никто не может мне помочь. Это все в руках короля, мне же только остается уповать на его благоразумие.

Вильям тяжело вздохнул и раздраженно потер грудь.

– А знаешь, – продолжал он нарочито небрежно, – королю Генриху было довольно трудно держать людей В повиновении, особенно в последние годы. Он сомневался в каждом, даже в тех людях, преданность которых была проверена в боях.

– Я знаю, – ответил Саймон сухо.

– Да, я помню, как он был недоволен тобой. Мне, слава богу, не пришлось оспаривать его волю. По правде сказать, мне и не пришлось делать того, что не позволяла мне моя честь. В одном я сделал послабление, и за это презираю себя. Когда король предложил мне награду, я не смог отказаться. Почему она достанется другому, который примет ее как само собой разумеющееся, а может, еще и будет плохо с ней обращаться! Я, по крайней мере, был верен и предан.

– Не глупи и не оправдывайся. Уж кто, как не ты, имеет полное право на награду?

– Да, но… но эта награда – самое большее, что можно пожелать. Он… он предложил мне руку и земли Изабель де Клер.

На мгновение Саймон потерял дар речи. Ситуация, в которой оказался Вильям, так напоминала его собственную, что у него внезапно свело все внутри. Нет, они не были настолько похожи. Вильям пользовался большим влиянием у богатых баронов всей Англии, и вполне резонно, что король решил заплатить Вильяму за его преданность такой наградой. Более того, Вильям был моложе Саймона на десять лет, а Изабель де Клер была на два или на три года старше Элинор. Да, их ситуации были не очень схожи.

– В том, что ты желаешь этого, нет ничего предосудительного, – спокойно сказал Саймон.– Я слышал, что лорд Ричард награждает тех рыцарей, которые верой и правдой служили старому королю. Так что же ты волнуешься? Конечно…

– Да, он говорит, что отдаст ее мне. Но, когда я ехал к нему с сообщением о смерти его отца, мы встретились на дороге, и он обвинил меня в том, что я пытался убить его. Я рассмеялся ему в лицо и сказал: неужели он думает, что я не смогу отличить лошадь от всадника?

– Ты рассмеялся ему в лицо? – с тревогой спросил Саймон.

Если Ричард воспринял это, как обиду, Вильяму не миновать беды.

– У меня тогда было очень тяжело на сердце. Ведь больно видеть, как человека, которому ты так долго служил, затравили до смерти. Но я думаю, лорд Ричард не обиделся, он сам признал, что когда я убил под ним лошадь в том бою, то мог бы с таким же успехом убить и его самого. Но он простил меня и сказал, что я заслуживаю награды за преданность его отцу.

– Ну, и…

– Ну, и я сразу взял быка за рога и рассказал ему об обещании, данном его отцом. Когда король Генрих обещал мне леди Изабель, я взял за правило видеть ее и разговаривать с ней. Она спокойная, мягкая, кроткая и спокойная женщина. Я буду ей хорошим мужем. В моих руках и она, и ее земли будут в безопасности. Но я сказал об этом Ричарду совсем не из жадности.

– Вильям, Вильям, если бы ты был жадным, то с твоими возможностями ты бы давно был бы уже богат, как Крез. Если Ричард сказал тебе какую-нибудь грубость, не принимай ее так близко к сердцу.

Саймон покачал головой:

– Конечно, от меня ты никогда не услышишь подобного, – добавил он, отводя взгляд в сторону, чтобы скрыть свою горечь.– Но ты что-то темнишь и скрываешь что-то от меня. В чем же дело, хотел бы я знать? Оба короля пообещали ее тебе, а ты волнуешься.

– Да, но больше об этом не было сказано ни слова. А позже я случайно узнал, что, до того, как пообещать ее мне, Ричард уже пообещал выдать ее за Болдуина Бетунского.

– Но ведь Болдуин…– начал Саймон, но замолчал, так как Вильям сильно сжал его руку.

– Не надо, Саймон. Так всегда происходит – кто имеет, тому и достается. У Болдуина – имя, положение и огромные владения. Откуда мне знать, вдруг леди Изабель предпочтет его?

– Если и так, то это будет результатом полного неведения. Ведь она просто не понимает, что для нее лучше всего быть выданной замуж за тебя, а не за этого…– губы Саймона скривились, как будто он съел что-то кислое.

– Я тоже так думаю, но как сказать ей об этом? – Вильям стукнул кулаком в ладонь от отчаяния.– И как мне узнать, что ей советуют другие? Если ее вынудят сказать «да» Болдуину, у короля будет причина, чтобы найти мне другую невесту, возможно, не такую богатую.

Он оторвал свой взгляд от рук, уставился на друга и воскликнул:

– Ради бога, Саймон, не принимай это так близко к сердцу. Я не нарушу своего слова. Я знаю: иногда королям приходится поступать так, что в глазах других людей это выглядит бесчестно.