Текст книги "Коварный заговор"

– Ваши люди будут вознаграждены за усердие, все до одного, и специальная премия достанется тому, кто поймает гонца. Помните, его нужно задержать, но не причинять вреда.

– Я понял, госпожа.

Итак, посуху никто не пройдет. Теперь нужно заблокировать путь по морю. Это будет гораздо сложнее. Если гонец прибудет на торговом судне, она могла лишь договориться, чтобы его убили, как только он сойдет на берег. Если он пересечет пролив в специально нанятой небольшой рыбацкой лодке, его могли бы взять ее рыбаки.

Элинор выглянула в амбразуру окна. Ночь должна быть достаточно светлой, решила она. Тогда она послала слугу в конюшню передать, чтобы ей седлали лошадь, и поднять всех солдат, остававшихся в замке, пока она будет переодеваться для верховой езды. Одевшись, Элинор сошла вниз. Ее уже поджидал Седрик из Саутфорда. Старик озабоченно хмурил лоб.

– Госпожа, для вас нет надлежащей охраны. Лорд Иэн забрал всех, кроме десятка таких же развалин, как и я.

На лице его читался страх. Неужели госпожа была не в курсе действий лорда Иэна? Бьорн был с господином, и никто не сомневался, что разрешение госпожи было получено. Если это не так, полетят головы.

– Да, я знаю, – спокойно ответила Элинор, отводя тревогу своего оруженосца. – Если вы можете предоставить мне пятерых воинов, годных к верховой езде, этого будет достаточно. Я собираюсь проехаться всего лишь в город и в рыбацкие деревушки на берегу. Это будет довольно безопасная поездка.

Да, это должно быть безопасно. Седрик в любом случае не стал бы спорить с Элинор, но он чувствовал то же самое. Тем не менее он выбрал наиболее умелых воинов из тех, что оставались в замке, и проследил, чтобы они были хорошо вооружены.

На коротком пути в город никаких неожиданностей не случилось. Элинор спешилась у дома начальника гавани. Тот уже стоял у подножия наружной лестницы и кланялся ей в пояс. Элинор оценила обстановку в комнате, прекрасный ковер перед камином, резные стулья с подушками. После сумрачного, пасмурного дня солнце решило отыграться к вечеру. Его золотые лучи, заглядывая сквозь выходящее к югу слуховое окно, сверкали бликами на полированных деревянных сундуках и оживляли красные и коричневые цветы на завешивающих стены гобеленах.

«Пора, – подумала Элинор, – еще раз проверить его расчетные книги». Начальник гавани занимал это место по ее милости и ежегодно выплачивал налог за свое право. Источником его богатства были сборы и рента с торговых судов, приплывающих в гавань Роузлинда. Это было обычной практикой, но, если сборы и налоги станут слишком велики, суда могут найти себе другие порты. Элинор казалось, что после смерти Саймона начальник гавани чувствовал себя слишком вольготно. То ли торговля неожиданно резко возросла, то ли он обкрадывал купцов и ее. Элинор объяснила ему цель своего визита.

– Вы понимаете, – сказала она в заключение, пронзив его ледяным взглядом, – что, если гонец доберется до замка Роузлинд, вы умрете. Это в вашем праве проверять документы людей, которые сходят на берег. До моего разрешения ни один человек с письмом короля не должен войти в замок. Если вы найдете повод арестовать такого человека, так и сделайте. Если вам придется убить его – что ж, я здесь правлю суд. Пусть это вас не беспокоит. Я, конечно, предпочла бы, чтобы он остался жив, но это менее важно, чем пропустить его. И если хоть слово из того, что я вам сказала, вылетит от вас, вам отрежут язык. Это сделает вас менее болтливым в будущем.

– Леди Элинор, я сделаю все, что смогу, но если он проберется тайно…

– У него нет причин поступать таким образом. Впрочем, это уже не ваше дело. Я приму меры и на этот счет. Вам не нужно заботиться об этом.

– Да, миледи.

Следующей остановкой был постоялый двор у самой воды. Здесь Элинор не стала слезать с лошади. Солдаты подвели к ней хозяина. Он низко поклонился. Он и госпожа хорошо понимали друг друга. Она никак не вмешивалась в его дела. Когда те, кого он укрывал, слишком нагло нарушали закон, госпожа выносила свое решение. И злоумышленники либо предавались суду госпожи, либо исчезали. Элинор отдала свои распоряжения. Хозяин гостиницы снова поклонился.

– Мои люди будут следить. Все бумаги будут отосланы в замок. А этот человек вам тоже нужен?

– Если убивать его не будет необходимости, просто придержите его. Я сообщу вам, нужно ли его прикончить или что-то другое.

– Как вам угодно. Ходят сплетни, что у нас будет новый господин. Это правда? Элинор усмехнулась:

– Птички быстро разлетаются с новостями из замка. Да, это правда. Но правосудие я по-прежнему держу в своих руках. Вы не должны беспокоиться насчет нового господина, а лишь подчиняться ему, если он отдаст приказ.

– Как вам будет угодно.

Кланяясь, он отошел к гостинице. В дверях он задержался на мгновение, чтобы проследить за Элинор. Она не стала возвращаться по крутой дороге к замку. Вместо этого ее отряд повернул на запад и направился по тропинкам. Хорошо, подумал хозяин гостиницы, если этот гонец попадется именно ему в руки. Хозяйка Роузлинда была очень щедра к тем, кто преданно служил ей, а что это дело было крайне важным, сомневаться не приходилось: она направляется предупредить также и рыбаков.

Если бы он не задержался, наблюдая за Элинор, то заметил бы, что двое его гостей также заинтересовались ее маршрутом. Однако он загляделся на удаляющуюся группу всадников, а потом уже ничто не привлекло его внимание к тому факту, что гости допили свой эль и вышли, как только он освободил проход. Его больше волновало передать пожелание госпожи «своим людям» – попрошайкам и мелким воришкам, которые зарабатывали себе на жизнь в толпе купцов, прибывающих в удобную гавань Роузлинда.

Оказавшись за чертой города, двое незнакомцев сошли с тропы, петлявшей в направлении ближайшей рыбацкой деревушки, и повернули на север. Не более чем в миле от берега располагался небольшой лес, скорее перелесок, выдававшийся от Бирского леса. Здесь эти двое нашли остальных своих товарищей и возбужденно сообщили им новости. Хозяйка замка разъезжает под охраной всего пятерых воинов. Если захватить ее, то за выкуп каждый из них мог бы приобрести себе новую ферму и еще выплатить налоги на годы вперед.

Некоторые наименее отчаянные члены банды попытались возражать. Нападать на знатную даму казалось слишком опасным предприятием. Они прибыли сюда в надежде разграбить небольшой торговый караван, а это совсем другое дело.

Те двое, что принесли известие о беспечности Элинор, уточнили, что никаких новых кораблей в гавани нет и что в ближайшие дни никаких передвижений купцов ждать не приходится. Чем дольше они остаются в такой близости к замку, тем больше риск. В любой день в лес мог нагрянуть отряд из замка. Кроме того, захват леди принесет им кучу серебра и золота. И не будет дополнительного риска в сбыте украденных у торговцев товаров. Получив выкуп, они скроются куда подальше, где никто не будет знать их и спрашивать о чем-то. Золотые и серебряные монеты всюду одинаковые – по ним их не выследят. Тем более что они не причинят леди никакого вреда. Спор занял некоторое время, но людей это не беспокоило. Их позиция была выбрана столь удачно, что позволяла наблюдать за всеми подступами к замку Роузлинд. Чтобы вернуться в замок, Элинор со своим отрядом поедет либо по единственной дороге, либо через открытую местность южнее леска.

К тому времени, как разведчики засекли ее возвращение, более отчаянные души одержали победу. Превосходство в численности над охраной Элинор превышало два к одному. Они располагались между нею и городом, где, возможно, богатые торговцы пришли бы ей на помощь. Короткий осенний вечер уже переходил в ночь. Все было им на руку. Бандиты вскочили на краденых лошадей и вложили стрелы в туго натянутые луки.

6.

Чудесная походка огромного серого боевого коня, двигавшегося так, словно на его спине сидела пушинка – пушинка, которую ему нельзя было стряхнуть неосторожным движением, – успокаивала Иэна. На несколько секунд он вернулся мысленно в те счастливые дни, когда конь, подаренный Элинор, нес его гордо через холмы Уэльса, время, когда зародилась его дружба с лордом Ллевелином.

Женщины тогда существовали для него, чтобы провести несколько часов в постели, а затем расстаться без сожалений. Любовь была звездой, такой далекой, что мечтать о ней было чистой радостью. Достичь ее он и не позволял себе надеяться.

Иэн умышленно не думал о последних годах, когда более зрелым мужчиной завладели менее чистые устремления. Он думал о том сером жеребце, теперь повзрослевшем, бегавшем на воле среди кобылиц на его северных землях.

Он ласково огладил шелковистую серую шею коня. Какой же он глупец, что обиделся на Элинор, предложившую ему этого скакуна. Она просто исполняла свое обещание. Все, что она могла дать ему, отдавалось теперь свободно и без сожаления.

Отмахнувшись от мысли о том единственном, что она не могла подарить ему по своей воле, Иэн отвлекся, залюбовавшись расстилавшимся перед ним пейзажем. Наконец-то выглянуло солнце, и буки, и дубы, окружавшие пастбища или служившие ветроломами на гребнях холмов, окрасились в золотые и алые тона. Нежно-золотая стерня сжатого хлеба густо покрывала поля. Роузлинд был очень богатым имением не только благодаря плодородию почвы, но и рачительности хозяев.

Сожженные крестьянские постройки были преступлением против разумного хозяйствования и спокойствия. Иэн побагровел от гнева, когда глазам его предстали остовы уничтоженных зданий, но, приглядевшись внимательнее, он призадумался. Это были не совсем уж бессмысленные и беспричинные разрушения. В этом чувствовалась злоба, но злоба, направляемая умом.

Иэна посетила странная мысль. Нападения на земли Элинор вполне могли быть результатом какой-то ошибки. Как правило, только владения фаворитов короля столь процветали, как имение Роузлинд. Те, кого Джон не любил, несли тяжкое бремя непомерных налогов, их душили штрафами, пока даже добрым от природы землевладельцам не приходилось перекладывать часть своих затруднений на плечи крепостных и арендаторов. То, что Роузлинд избежал грабительских королевских поборов, было вызвано многими причинами, но только не любовью Джона. Мать Джона, Элинор Аквитанская, которая прожила до тысяча двести четвертого года, очень любила Саймона, а король слишком почитал свою всемогущую родительницу, чтобы открыто действовать против ее фаворита. После смерти матери Джон был слишком занят зарождавшимся бунтом в Англии и военными экспедициями в Нормандии, чтобы находить время мстить Элинор и ее мужу.

Если вожак разбойников питал злобу к тому, кого он считал фаворитом короля, можно было бы образумить этого человека. Чем больше Иэн узнавал о деятельности банды, тем большее уважение он начинал испытывать к ее главарю. Судя по всему, тот крепко держал своих людей в узде. Грабежей, конечно, следовало ожидать, поскольку это и было целью нападавших, но бессмысленные разрушения были сведены к минимуму, и, как обнаружил Иэн, женщины, которых они уводили, были исключительно вдовами или шлюхами. Очень интересно. Изнасилований тоже было немного, и прежде всего страдали жены и дочери управляющих. Здесь чувствовалась озлобленность – но конкретно направленная. У Иэна оставалась надежда, что душа предводителя разбойников еще не совсем зачерствела.

Иэн направил свою группу, состоявшую из воинов замка Роузлинд и десятка его собственных северян, занять местность вокруг сожженной усадьбы. Другие группы были развернуты на различных позициях вдоль границ поместья, но Иэн решил лично обосноваться именно здесь, поскольку подозревал, что человек, возглавлявший разбойников, не позволит ферме, оказавшей ему сопротивление, торжествовать и вернется сюда забрать все-таки стадо, которое ему не удалось захватить в прошлый раз.

Иэн собрал в близлежащей крестьянской хижине остаток. своего отряда: десяток жилистых валлийцев с длинными волосами, связанными сзади кожаными ремешками, и необычно длинными колчанами, ладно висевшими у них за спинами. На поясах у них были прикреплены короткие мечи, но когда Иэн объяснил, чего он от них хочет, используя в качестве переводчика с французского Оуэна, они не притронулись к своим мечам, как обычно делали солдаты, демонстрируя свою готовность к действию. Одни остались стоять без движения, другие нежно погладили рукой свои шестифутовые луки, изготовленные из ясеня или тиса.

– Без необходимости не убивать, – резко приказал Иэн.

Он знал, на что способны эти выпускаемые из огромных луков стрелы длиной в ярд. Они имели силу арбалета, но скорость прицеливания и стрельбы была во много раз выше. Не так много людей в Англии умели пользоваться луком, но каждый, кому приходилось сражаться с валлийцами, уважал это оружие и боялся его. Когда у него будет время, Иэн намеревался научить пользоваться луками воинов Элинор, но навыки владения этим оружием давались медленно. Только немногие из его собственных солдат овладели этим искусством.

– Я желаю знать, где они базируются, но не хочу, чтобы они или кто-то еще узнали, что мои люди разгуливают в королевском лесу, – продолжал Иэн. – Если вам придется кого-то убить, тело спрячьте – но место пометьте, чтобы беднягу можно было предать земле по-христиански, когда мы найдем такую возможность. Оставить человека непохороненным – большой грех.

Последние слова были произнесены больше с надеждой, чем с убеждением. Валлийские горцы утверждали, что верят в Христа, но все еще предавались причудливым церемониям в свете полной луны, и страх перед грехами, которые христианское учение наиболее осуждало, не слишком воздействовал на этих решительных бойцов. Иэн знал, что они любили его и могли пометить место захоронения тела врагов хотя бы в угоду ему. Но он очень сомневался, что хмурых валлийских лучников взволнует судьба покинувших эти тела душ. И все-таки он тоже не мог не любить их. Они были дикими и свободными, как птицы, и выполняли его приказы с той же смесью хищной жадности и привязанности, какую испытывает прирученный сокол к своему хозяину.

Он подошел к двери хижины, наблюдая за ними, совершенно зачарованный, как это бывало всегда, ловкостью, с какой они словно растворились в воздухе, отойдя лишь на несколько десятков шагов от того места, где он стоял. Лле-велин тоже так умел и много раз пытался обучить Иэна. Единственным результатом этих попыток было отчаяние и убежденность, что подобного рода искусству следует учиться с раннего детства, со стороны Иэна, и тщетные усилия скрыть смех – со стороны Ллевелина. Иэн пожал плечами. Каждому – свое. Иэн знал теперь, что ему не суждено стать таким же умелым лесным жителем, как валлийцы, зато Ллевелин ни за что не победил бы его на турнире.

Когда трюк с исчезновением был успешно завершен, Иэн вышел из хижины убедиться, что остальные надлежащим образом спрятались и что расставленные часовые действительно были способны что-то увидеть. Попутно он разъяснял Оуэну и Джеффри, что он делал и зачем. Внимание младшего из юношей было вызвано скорее долгом, нежели интересом. Он не мог по-настоящему вообразить себя хозяином имения, которое ему придется защищать. Когда Джеффри задумывался о своем будущем, он скорее видел себя рыцарем с полосатым вымпелом из романов, бьющимся на турнире или ведущим армию в бой. Охота за бродягами, которые сожгли несколько крестьянских построек, казалась тринадцатилетнему подростку не слишком романтичным занятием.

Лекция Иэна была скучной, слова вылетали из него сами собой. Голова была занята думами о том, что все-таки делать с Джеффри. Он забыл поговорить о мальчике с Элинор и, покидая Роузлинд, был так расстроен, что едва ли помнил, что Джеффри следует за ним. Теперь под его опекой вместе с пятнадцатилетним оруженосцем находился еще почти не подготовленный тринадцатилетний. Конечно, Оуэн не был уже большой обузой и скоро станет очень искусным воином. Он был быстрый и осторожный и знал свои обязанности. Хотя Оуэну еще не хватало крепости взрослого мужчины, он был довольно рослый и мог постоять за себя, отлично владея оружием. Все, что было необходимо, – это чтобы один из твердокаменных северян Иэна приглядывал за юношей на случай, если он потеряет голову в пылу битвы.

С Джеффри все было по-другому. Он хорошо начал, но потом был совершенно запущен. Он не мог как следует пользоваться мечом и щитом не только потому, что был от природы хрупок, но и потому, что никто не удосужился научить его. Иэн позанимался с ним лишь несколько недель после окончания военных действий во Франции и был доволен рвением и прогрессом мальчика, но этого было недостаточно, чтобы из Джеффри получился настоящий боец. Придется оставить его сзади на попечении нескольких человек или охранять во время боя. В обычной военной обстановке и вопроса бы не было – Джеффри просто оставили бы в безопасном месте. Однако в данном случае, когда противником их были не хорошо подготовленные воины, а разоренные крепостные или вилланы с краденым оружием, опасность будет не так велика, и, кроме того, это может стать для Джеффри хорошим уроком и приучить его к крови.

Расставив дозорных и убедившись, что присутствие отряда в деревне в глаза не бросается, Иэн вернулся в хижину и отправил Оуэна проверить лошадей, предупредив остерегаться серого. Правда, расседланный конь не был таким злобным. Но Иэн не хотел подвергать Оуэна ненужному риску – роулендские жеребцы не славились добрым нравом. Они были приучены бросаться на все, что движется, когда на спине не было седока. Это было средством не позволить вражеским воинам схватить упавшего рыцаря. К сожалению, животное не различало, упал его всадник во время боя или вообще еще на него не садился, хотя запах крови всегда распалял коня.

Когда Оуэн ушел, Иэн жестом предложил Джеффри сесть на корточки, а сам опустился на единственный стул, имевшийся в хижине.

– Джеффри, мне нужно, чтобы ты задумался, как настоящий мужчина, поскольку я должен поставить перед тобой выбор. Ты должен обдумать, что ты считаешь самым лучшим и безопасным – не для тебя, а для меня. Хоть это не твоя вина, ты не слишком хорошо владеешь оружием.

Мальчик болезненно покраснел.

– Я занимаюсь с Оуэном…

– Это не твоя вина, еще раз говорю. Из тебя выйдет толк, но ты еще слишком молод. Теперь думай. Можешь ты умерить свою гордость и держаться позади меня, и я вместе с Джейми Скоттом буду охранять тебя, или ты забудешься и бросишься вперед сломя голову, тем самым подвергая опасности всех нас? Если ты боишься, что твой темперамент возобладает над разумом, я могу оставить двух бойцов, чтобы охраняли тебя вне поля боя.

Щеки Джеффри горели, глаза сверкали ярче обычного, но он не торопился отвечать, размышляя над словами Иэна. Он привык взвешивать свои слова, поскольку в прошлом из-за несдержанного языка часто попадался в западню, что, как правило, приводило к порке. Однако в данном случае Иэн так тонко представил ситуацию, что любой ответ не ранил бы его самолюбие. Если он предпочитает идти в бой, то никто не поставит под сомнение его мужество, и Иэн прикажет остаться в стороне таким образом, чтобы его ни в чем нельзя было бы впоследствии упрекнуть. Если же он не захочет сражаться, Иэн представит дело так, словно это связано даже с еще большей храбростью.

– Пожалуйста, господин, – тихо произнес Джеффри, – я буду в точности выполнять ваши приказы. Я не сделаю ни одного лишнего движения, не скажу ни одного лишнего слова без вашей команды. Пожалуйста, позвольте мне пойти с вами. Я не забуду, что моя неосторожность может повредить вам.

– Очень хорошо, Джеффри, мне это полностью подходит, – бесстрастно ответил Иэн.

По правде говоря, ему понравился выбор, сделанный Джеффри. Как ни мудро он выразил условия, чтобы помочь Джеффри сохранить лицо, в душе Иэн посчитал бы трусостью, если бы мальчик решил остаться сзади. «Храброе сердце, – мимоходом подумал Иэн. – Хорошая кровь сказывается, и, Бог даст, я избавлю парня от того, что натворила эта королевская сука. Я спасу его, и он будет прекрасным человеком». Иэн потянулся и зевнул.

– Скажи Оуэну, чтобы он, когда покормит и напоит лошадей, шел сюда и поспал немного. Ты тоже поспи. Нам придется караулить всю ночь.

Поскольку делать было больше нечего, Иэн вытащил из-за пояса меч и положил его рядом с одним из соломенных тюфяков, разложенных на полу, завернулся в свой меховой плащ и погрузился в сон. Последней мыслью было – не забыть сказать Элинор почистить его от вшей, как только он вернется в Роузлинд. Он предпочел бы спать на голом полу вместо кишевшего паразитами матраса, но по своему печальному опыту знал, эти бестии достанут его, где бы он ни лежал, так что уж лучше было воспользоваться хоть минимальным комфортом в компенсацию за предстоявшие укусы.

Вернувшись, мальчики закрыли дверь, и в хижине невозможно было уже разобрать, ночь на дворе или день. Спустя некоторое время через дымовое отверстие в хижину спустился круг солнечного света, но он не побеспокоил спящих и вскоре начал угасать. Еще через некоторое время Иэн пошевелился в полудреме и, наполовину проснувшись, вскоре услышал какие-то встревожившие его звуки. Это пастухи вели коров с поля в отремонтированные загоны для дойки. Иэн снова погрузился в пучину, не замечая, как стемнело небо в дымовом отверстии и как позднее заглянула в него одинокая звезда.

Прежде чем звезда успела переместиться, Иэн проснулся, мгновенно и полностью. Меч оказался у него в руке еще до того, как он приподнялся и осознал, что же разбудило его. Затем он услышал:

– Eaorling! Eaorling!

Что-то было не так. Северяне кричали бы «thegn», валлийцы – «pendenic», люди Элинор – «господин». Иэн энергично пнул ногой Оуэна и Джеффри, поднимая их, распахнул дверь и выскочил наружу. К нему приближались три тени. Бежавший первым все еще задыхаясь вопил «eaorling», остальные двое бормотали, перебивая друг друга, на ломаном французском что-то, из чего Иэн смог разобрать только слова «стража… предупредить» от одного и «егерь» от другого.

– Тихо! – приказал Иэн. Мужчины приблизились, и первый упал на колени. Иэн даже в полумраке мог видеть, как дрожит его тело.

Господин! Господин!

– The leuedy! The leuedy! – простонал тот. Иэна обдало холодом. В Роузлинде была только одна «леди». Что-то случилось с Элинор. Неужели Джон, известный своей непредсказуемостью, прибыл в Роузлинд?

– Возьми себя в руки, – отрывисто произнес Иэн по-английски. – Говори медленно. Расскажи мне, что случилось с госпожой.

Элинор побывала в двух рыбачьих деревушках и осталась довольна результатами своих усилий. Старосты уверили ее, что если сами не сумеют достать любого гонца, направляющегося в Роузлинд на нанятой лодке, то обязательно засекут место, где он пристанет к берегу. И тогда в зависимости от обстановки либо попытаются взять его своими силами, либо обратятся к помощи держателя постоялого двора в городе Роузлинд или к помощи охотников. В любом случае, утверждали они, никакой гонец не доберется до замка морем.

Элинор надеялась попасть в замок еще до наступления полной темноты. Поглощенная своими мыслями и потерявшая бдительность, ибо находилась в самом сердце своих земель, Элинор не заметила отряда, выскочившего из небольшого леска. Она продолжала двигаться им навстречу, пока те не перекрыли дорогу. Только тогда один из ее людей выкрикнул предостережение, и Элинор резко натянула поводья. Но еще не успев завершить это движение, она сообразила, в какой переплет попала. Двигавшиеся навстречу люди не могли быть ее людьми.

– Назад! – крикнула она.

Воины расступились, чтобы пропустить ее, и снова сомкнулись за ней, развернув лошадей. Хлестнув плетьями, они бросились галопом. Если они смогут добраться до деревни, то оставалась еще возможность сдержать атакующих, пока не подоспеет помощь. Однако надежда эта прожила лишь несколько минут. Преследователи кричали им, что они не причинят вреда, уговаривали остановиться, но сами не тратили времени на ожидание ответа. Еще не рассеялся звук команды, как один из людей Элинор вскрикнул от боли. Он несколько секунд продержался в седле, а потом упал.

Деревня была слишком далеко. Хоть их лошади и получше, чем у преследователей, от стрел им не уйти. Точность выстрела, сразившего одного из воинов, могла быть случайной, но подобная же случайность могла убить и ее. Слишком много людей гнались за ними, чтобы иметь шанс спастись. Из двенадцати-четырнадцати стрел хотя бы одна или две обязательно попадут в кого-нибудь в такой плотной группе. Элинор могла бы, конечно, приказать своим людям рассеяться в разных направлениях, но это тоже было бесполезно. Это могло спасти ее солдат, но означало бы ее пленение. Надеяться, что преследователи могли ошибиться и погнаться не за тем, не приходилось. Еще было достаточно светло, чтобы они отличили ее наряд от одежды солдат.

Элинор не опасалась, что над ней хотят надругаться, но горько упрекала себя в том, что забыла, что после смерти Саймона снова стала желанной добычей для претендентов на брак. Иэн мог совершенно искренне кричать, что ему не нужны ее земли, но таких Иэнов немного в этой стране в эти времена. Многие мужчины охотно обесчестили бы себя и ее, лишь бы взять под свой контроль ее владения – и Саймона тоже, поскольку Адам был еще ребенком. Очередная стрела пролетела между двух ее людей и, едва не коснувшись ее лошади, улетела далеко вперед.

– Стой! – крикнула Элинор.

– Госпожа… – запротестовал Седрик.

– Они не причинят мне вреда, – уверила его Элинор. – Для их целей я нужна невредимой.

Она развернула лошадь и не спеша выступила навстречу преследователям. Кто бы ни похищал ее, этого человека ждет очень горькое раскаяние, решила она. Но не стоит, однако, предупреждать его об этом. Элинор опустила горящий взгляд и впилась зубами в нижнюю губу, стараясь обуздать свой гнев. Она успела справиться с собой к тому времени, как ее маленький отряд был окружен.

– Вы совершили ошибку, – спокойно произнесла она. – Ступайте своей дорогой и позвольте мне идти своей, и я не сообщу об этом инциденте моему нареченному мужу, лорду Иэну де Випону.

Элинор сказала это не без умысла, информируя похитителей, что она бесполезна в качестве похищенной невесты. Если она уже помолвлена, церковь охотно аннулирует насильственный брак. К тому же вес этой идее могло придать имя Иэна. Любой дворянин должен знать, что Иэн де Випон близок к королю и давно служит ему. Поэтому следовало ожидать, что Джон одобряет брак между Иэном и Элинор и заставит аннулировать любой другой брачный союз. Правда, Элинор на мгновение похолодела от мелькнувшей в ее мозгу мысли, что сам похититель мог оказаться одним из прихвостней Джона.

– Норманнская сука! – выкрикнул по-английски один из нападавших.

– Тихо! – прошипела Элинор, когда ее люди напряглись от гнева.

Этот возглас поставил ее в тупик, и ее ответная реакция, когда она сдержала своих людей, была инстинктивной, просто от безысходности положения. До Элинор понемногу начало доходить, что ни один слуга английского дворянина в те времена не мог бы использовать слова «норманнский» в уничижительном смысле. Все это никак не было связано с попыткой похищения невесты.

Это были разбойники – или по крайней мере часть шайки. Чего же они хотели? Неужели они настолько безумны, чтобы желать отомстить ей за зло, причиненное другими? Элинор опустила глаза на гриву своей лошади, чтобы скрыть страх. Она надеялась, что бандиты слишком заняты разоружением охраны, чтобы заметить ее участившееся дыхание и легкую дрожь в руках. Затем напряжение исчезло в ней. Выкуп! Ну конечно, они хотели получить за нее выкуп.

– Седрик, – сказала она, – спроси, можем ли мы вернуться назад и помочь моему раненому воину, если он еще жив.

За гортанным вопросом Седрика последовал горячий спор, за которым Элинор следила с живым интересом, хоть и не поднимая глаз от седла, чтобы бандиты не догадались, что она понимает их. Банда разделилась на две стороны – более смелых, которые хотели вернуться к раненому солдату, и более умеренных, которые с самого начала противились ее похищению и сейчас хотели только одного – побыстрее отступить в безопасный лес. Более осторожные теперь возобладали. Весь отряд пришел в движение и направился в укрытие, чтобы их не мог заметить какой-нибудь случайный путник.

Вскоре они остановились. Место стоянки сохраняло очевидные свидетельства недавнего проживания людей. Первым делом Элинор пообещала себе, что открутит егерю голову за то, что он просмотрел воровское гнездо в такой близости от города и замка. Через несколько минут, однако, она поняла, что это был не лагерь, а скорее просто место, где шайка останавливалась на отдых и, вероятно, поджидала новости об очередной жертве.

Стало почти совсем темно. Элинор решила уже было, что они здесь останутся на ночь, но вскоре поняла, что это не входило в намерения разбойников. Людей Элинор бандиты заставили спешиться, сняли с них доспехи и привязали за руки и за ноги к самым жалким из своих лошадей.

Затем разгорелся очередной спор. Осторожные хотели оставить Элинор в покое и не прикасаться к ней, даже не связывать ей запястья, предупреждая, что подобное оскорбление сделает месть неотвратимой. Они снова чуть не победили, но человек, назвавший Элинор «норманнской сукой», вдруг взорвался пламенной тирадой.

Элинор не все уловила из его речей, но услышала достаточно, чтобы понять, что тот напоминал своим товарищам о причиненных им страданиях и призывал не предоставлять одному из их ненавистных угнетателей ни малейшей поблажки и не позволять ей уютно покачиваться на своей лошади. Это вызвало ропот протеста, однако достаточно тихий. Элинор стащили с седла. Ее люди тщетно пытались вырваться из пут, оскорбленные таким отношением.

– Норманнская сука! – снова выкрикнул державший ее человек.

Элинор, затаив дыхание, следила за его лицом. Его ненависть явно побеждала здравый смысл. Хотя ее мало беспокоила чистота крови, Элинор не улыбалось быть изнасилованной четырнадцатью бандитами. Но с их стороны это было бы безумием. За такие вещи за ними бы началась охота во всех уголках Англии, но, по всей видимости, с ними не было понявшего бы это предводителя. А любая мысль, подсказанная им со стороны, лишь распалила бы их. Бандит сжал Элинор сильнее.

– Если вы причините мне вред, вас убьет ваш собственный командир, – спокойно заметила она.

Прежде чем тот успел ответить, кто-то наиболее нервный из отряда засуетился.

– Что-то движется, – взволнованно прошептал он. – Кто-то есть в лесу.

Они запустили стрелы сначала в одну сторону, потом – в другую. Наступила тишина, если не считать тяжелого дыхания людей, беспокойно осматривавшихся по сторонам.