Текст книги "Солнечный свет"

Мэл поднял голову, увидел меня, и его лицо смягчилось этакой улыбкой рубахи-парня. Мэл пользовался своим обаянием так же неторопливо, как и накрывал на стол, так что можно было четко его разглядеть. Это была одна из его хороших черт. О чем бы он ни умалчивал, но то, что он говорил, было правдой. «Я твой друг, Светлячок». Он все еще выглядит как парень, который скорее будет носить засаленные джинсы, нежели фартук, хотя татуировки портили впечатление; засаленные джинсы и мантия с капюшоном? Гм… Я задумалась, использовали ли когда-нибудь магоделы пятна от продуктов вместо косметики.

– Привет, Светлячок.

– Привет.

– Наша договоренность на пятницу в силе?

Я кивнула – может, чересчур энергично, потому что его улыбка увяла.

– Что-то не так?

«Все не так, – подумала я, – как и в прошлый раз, когда ты спрашивал об этом, просто все ухудшается быстрее, чем я ожидала». Я покачала головой, стараясь делать это не столь энергично.

– Все нормально, спасибо.

Он допил свой кофе, поставил кружку и подошел ко мне:

– Уверена?

– Уверена. Да, – я обняла его, уткнувшись лицом в его плечо (лбом в дуб, который был виден из-под оборванного рукава футболки), и вздохнула. Он пах едой и дневным светом. Я чувствовала, как бьется его сердце. Он обнял меня.

– Может, это затяжное несварение желудка от одиннадцати двенадцатых вчерашней «Горькой шоколадной смерти», – сказала я.

Я почувствовала слабый толчок его диафрагмы, когда он засмеялся – его смех походил на щекотное хихиканье, – но он слишком хорошо меня знал.

– Попробуй еще раз, Светлячок, – сказал он. – Голубые киты получают передозировку, пропуская через себя всю эту морскую воду? В твоих венах течет не кровь, а шоколад – темный, полусладкий, высшего качества.

К сожалению, цвета он красного. У вампиров это вызывает определенные идеи. Я ничего не ответила.

– Ты можешь рассказать мне об этом в пятницу, хорошо? – спросил он.

Я кивнула:

– Хорошо, – если бы я сказала что-то еще, я бы разревелась.

Я медленно ехала домой. Подумала, не заехать ли в библиотеку, но решила, что Эймил входит в категорию «трудных собеседников», и она, вполне вероятно, могла догадаться, отчего я чувствую себя такой подавленной, а рисковать я не хотела. Что за ужасный повод не видеть кого-то в последний раз! Но я так устала.

Я сидела в машине у дома и смотрела, как кружатся листья. Казалось, за эти два дня было слишком много осени. Я подумала о тех двух днях вне времени, которые провела после того, как Кон поставил мне диагноз и перед тем, как он вернулся, чтобы меня излечить. Я, конечно, знала, что скоро умру, но это как бы не имело значения. И дело было даже не в том, что я действительно верила в исцеление, а в том, что я просто ничего не могла поделать. Сейчас у меня не было такой роскоши. Что бы там ни было, через это надо будет пройти. Мне никогда не нравились сказки про принцесс, которые годами ждут, чтобы их спасли – «Спящая красавица», например. И никто не сказал глупышке: «Пробудись и сама разделайся со злой феей». Все же я поймала себя па мысли, что проспать всю беду – это не так уж плохо.

Иоланда высматривала меня в окно, и дверь открылась еще до того, как я припарковала «Развалюху». Нетвердой походкой я потащилась к ней. И ведь даже неизвестно, должно ли все произойти именно сегодня. Я вспомнила о тех ночах, когда лежала в ожидании Кона, а смерть обнимала меня, как любовник. Казалось, с тех пор прошло сто лет. Я попыталась извлечь из этой мысли надежду, но не получилось. Это было все равно что надувать дырявый шарик. Привет, Смерть, давненько не виделись. Все никак не можешь от меня отстать?

О, боги и дьяволы! Больше дьяволы.

Иоланда завела меня в мастерскую. На ее столе блестело пятно солнечного света. Что? Я даже моргнула. Выглядело так, будто сквозь щель в ставнях пробился один-единственный луч света и не просто коснулся стола, а… пролился весь, хотя никаких признаков собственно солнечных лучей не наблюдалось.

Я чувствовала, как сужаются и расширяются мои глаза, словно объектив камеры, которую никак не могут настроить на нужную резкость и яркость. Эта лужица, это кучка света тени также не отбрасывала. Просто округлый холмик чистого золотого света.

Когда я перестала пялиться, Иоланда подошла к столу и подняла это нечто. Свет как будто потек по ее рукам, как течет мед или вьются ручные змейки. Когда оно отделилось от ее рук, то стало видно, что это своего рода сеть. Нити встречались и расходились, образуя необычный узор, на самих нитях тоже можно было различить что-то наподобие полосочек, какие бывают у змей. Оно двигалось медленно, но двигалось – уже оплетало запястья Иоланды. Интуитивно я ощущала, что оно – или они – не враждебно, но наполовину как бы дремлет.

– Она проснется, как только коснется тебя, – сказала Иоланда, словно прочитав мои мысли. – Нам пришлось торопиться, чтобы сплести ее вовремя, и она еще не была в деле.

Она подошла ко мне, аккуратно растягивая сеть между руками, как детскую скакалку – и вдруг набросила ее на меня.

На мгновение меня окружил мерцающий свет, затем я почувствовала, как нити опускаются на кожу – мягкие как хлопья снега, только теплые. Я ошеломленно наблюдала за происходящим. Знаете, как это бывает: если сконцентрировать внимание, то чувствуешь каждую упавшую на тебя снежинку, успеваешь почувствовать собственную дрожь и исходящий от снежинки холод, прежде чем она растает и исчезнет. Так же и с этими нитями: я чувствовала, как они опускаются, касаются меня, мягче перышка, причем по всему телу – одежда не стала для них преградой. Но они были не просто теплыми, некоторые оказались неприятно горячими и оставили крошечные красноватые следы. И когда, подобно снежинкам, они таяли, то просто просачивались сквозь мою кожу, не оставляя ни влажности, ни липкости, вообще ничего… Когда все они исчезли, и я потрясла в воздухе рукой, то увидела на ней сеточку лучей, как вены, только золотые. Кое-где чуть-чуть зудело, особенно там, где тело охватывали ремень джинсов и лямки лифчика.

Иоланда сделала долгий и глубокий вдох. Я вопросительно посмотрела на нее.

– Я не была уверена, что сработает. Как я уже сказала, все пришлось делать в спешке.

– Но что это такое? Секунду Иоланда молчала.

– Не знаю, как лучше тебе это объяснить. Это не амулет – по крайней мере не то, что обычно понимается под амулетом. Это что-то вроде магнита, такие вещи обычно используют только магоделы. Она концентрирует твою собственную силу. Черпает ее прямо из источника, намного эффективнее, чем ты можешь это сделать сама. У большинства магоделов развит какой-то определенный талант, порождаемый связью с тем или иным явлением нашего мира. Ясновидец, лично связанный с миром деревьев, с большей вероятностью сможет увидеть будущее в узорах древесной коры, чем в традиционном хрустальном шаре. Чародей, связанный с водой, скорее утопит своего врага, чем встретит его в рукопашной схватке, а вот имеющий связь с металлом – наоборот, приготовит меч.

– Связь, – с горечью в голосе сказала я. – У меня связь с вампирами.

– Это не так, – ответила Иоланда. – Зачем ты так говоришь?

– Пат. ООД. Потому я нужна им. Потому что я чародей… – говорить было трудно, чародей от слова «действо», и этот термин здесь не подходил, – у которого связь с вампирами.

Иоланда покачала головой.

– Иерархия магических способностей – это не совсем моя область. Но твоя связь – с солнечным светом, и так всегда было. Обычно это один из четырех основных элементов: огонь, вода, земля и воздух. Иногда металл или дерево. Мне никогда раньше не приходилось слышать о склонности именно к солнцу, но существуют специальные тесты. У тебя не огонь и не воздух, однако в какой-то степени и то, и другое, и что-то еще. Проведя тесты и ни к чему не придя, я подумала о солнечном свете, потому что все эти дни видела, как ты нежишься в его лучах, будто собака или кошка, и только в эти моменты ты бывала полностью расслаблена. И я помню твой рассказ о том, что ты заболела, проживя год и подвальном помещении, и потом лечилась, лежа у окна, после того как перебралась выше. И еще я подумала о твоем прозвище – в нем скрыта твоя истинная суть. А то, о чем ты говоришь… давай назовем это противосвязью. У тебя противосвязь с вампирами. О таком я тоже раньше знала, но слышала, что, скажем, магу воды проще пересечь пустыню, что дольше всех задерживать дыхание может чародей, у которого связь с водой, а тот, у кого связь с землей, лучше всех летает. Сила твоей стихии позволяет тебе эффективнее сопротивляться ее противоположности, и одновременно использовать ее. Тьма не может тебя поглотить, потому что ты состоишь из света.

Я не чувствовала себя состоящей из света. Мне казалось, что я состою из желудочных соков и холодной флегмы. Конечно же я знала о четырех элементах и о таком явлении, как противосвязь. Чародеев огненной стихии не берут в пожарные команды – когда они поблизости, потушить пламя сложнее. А вот воздух и вода там востребованы – первые никогда не задохнутся в дыму, а вторые легко усилят струю огнетушителя. Сколько жизней было бы спасено благодаря таким магоделам, служи они в пожарной охране! Правда, к себе понятие противосвязи я никогда раньше не применяла.

Впрочем, раньше я вообще мало задумывалась о чародействе. Для этого я была слишком увлечена историями про Других.

– Я могу видеть в темноте… теперь, – сказала я, не имея никакого желания вдаваться в подробности, с чего именно это началось, – но от этого одни проблемы. В темноте-то все в порядке. Но при дневном свете я вижу сквозь тени. Причем довольно странным образом. Я практически не понимаю, что именно вижу. И большинство из них двигаются.

Иоланда выглядела заинтересованной.

– Когда-нибудь ты мне об этом расскажешь поподробнее. Может быть, я смогу помочь.

«Когда-нибудь, – подумала я. – Да уж».

– Ваши тени не двигаются. Просто лежат, как и положено всем теням.

– Ах, это, вероятно, признак моего мастерства в искусстве изготовления амулетов. Становясь мастером, а я ведь мастер, проходишь через серию испытаний, задача которых – раскрыть присущие тебе изначально силы. Без этого ты просто не овладеешь тем, чем должен овладеть мастер. Думаю, что других мастеров ты будешь видеть точно так же.

Я так и не разобралась до конца, двигались ли тени у Кона…

Тени света и тени тьмы – это разные вещи. Так сказать. А если провести аналогию, значило ли это, что Кон – вампир-хозяин? Что такое вампир-хозяин или вампир-владыка? ООД использует этот термин для обозначения того, кто руководит бандой.

Я посмотрела на свои руки и отметила легкий золотистый оттенок одновременно с ощущением легкого зуда. Я оттянула вбок прядь собственных волос, чтобы можно было ее рассмотреть, и увидела, что волосы тоже приобрели золотистый оттенок. Иоланда могла бы запатентовать новый способ окрашивания волос: «Вам больше не придется обновлять краску каждые две недели!».

А я бы могла демонстрировать результат. Жаль, что меня уже не будет.

Солнце уже почти садилось. Я потрясла руками.

– Спасибо. Чешется, но большое спасибо.

– Пожалуйста, моя дорогая, – ответила Иоланда.

– Думаю, мне пора.

– Да. Но я верю, что ты вернешься и расскажешь, как это было.

Наши взгляды встретились, и я с ужасом поняла, что она все знает.

– Я тоже верю.

Я сидела у балконной двери, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Я даже не пыталась выйти с ним на связь, сказать ему что-то, спросить о чем-то. Он придет достаточно скоро. Он придет. На этот раз от судьбы не убежишь. Все начнется сегодня ночью. И закончится, вероятно, тоже.

Закат добавил в осеннюю листву алые тона. Тени чернели и удлинялись.

Часть четвертая

Возможно, вспышки света подействовали и на мои глаза тоже, когда на меня опустилась сеть Иоланды. Сидя неподвижно, в ожидании, глядя на закат, я не задумывалась о том, как движутся и ложатся тени; когда сама я не двигалась, мне становилось легче. Но на этот раз я четко его разглядела. Я увидела его, и не только потому, что одна тень отделилась от других, двигаясь в необычном направлении. Я различила темный силуэт, фигуру человека. Фигуру вампира. Это был Кон.

Темный силуэт: черный с золотистыми бликами, как будто лучи солнца коснулись его на мгновение и оставили следы.

Я его услышала или нет? Не знаю. Мне казалось, что я его слышу, точно так же казалось, что я его вижу. Я видела, как он исчез где-то в углу дома. Сейчас он будет подниматься по лестнице – я чувствовала там его присутствие. А сейчас он откроет мою дверь – хм, хотя нужно ли ему открывать дверь, чтобы войти? Нет, минуточку. Вампиры не дематериализуются. Некоторые колдуны, правда, могут – но эти уж вовсе чокнутые. Но если ты пригласил в свой дом вампира – возможно, с этого момента двери для него уже просто-напросто не существует? Так или иначе, почему дверь всегда негромко скрипит, когда я ее открываю, и никогда – когда это делает он?

Я поняла, что он стоит у меня за спиной. Нет, я не услышала его дыхания. Но чувство присутствия вампира в комнате не давало осечек.

Я встала и обернулась.

Он выглядел иначе. Возможно, это из-за солнечных бликов – но не думаю, что это так. Я наверное, и сама выглядела несколько иначе. Когда собираешься идти в свой последний бой, то, как ты себя к этому готовишь, всегда заметно со стороны. У меня мало опыта. Я не была уверена, что Кон выглядит именно как вампир, готовящийся к последней схватке, но, грубо говоря, под это описание он подходил.

Я всегда удивлялась тому, насколько он громаден. Возможно, это было связано с тем, как вампиры передвигались – с этим змеиным скольжением, с этой грацией, лежащей за пределами возможностей человеческого тела. В это невозможно поверить, поэтому память всякий раз уменьшает вампира в размерах в попытке сделать воспоминания более правдоподобными. (Не знаю, правда, можно ли наблюдения по данному вопросу обобщать. Насколько мне известно, я единственный человек, кому представился случай наблюдать вампиров в движении). Смешно, ведь вампиры были частью человеческого существования с начала времен, и все же в глубине души люди, мне кажется, по-настоящему в них не верят. Всякий раз, когда один из нас сталкивается с одним из них, он не в силах в это поверить. Конечно, в большинстве случаев встреча вампира и человека завершается мгновенной гибелью последнего, в таком случае неверие – это его последняя отчаянная надежда, но я хочу сказать, что знакомство с вампиром нисколько не притупляет этого чувства. Я не верила в Кона.

Забавно.

Поверить в собственную смерть было проще.

Я протянула руку и коснулась его груди – груди, в которой не билось сердце. На нем была другая рубашка, но такая же черная и длинная. Возможно, это была та, какую я надевала несколько ночей назад – такая же висела в моем шкафу рядом с клюквенно-красным платьем. Мой вампирский гардероб.

Я убрала руку.

Но он подался вперед и перехватил ее. Укол, шипение – наши руки соприкоснулись. Я почувствовала, что он слегка дрожит – но все же не отпускает мою руку. Он развернул ее и аккуратно, словно у нее не было собственной воли, положил на ладонь другой своей руки.

Снова мелькнула невидимая искра, но на этот раз он не отреагировал. Со спины я не выделялась на фоне сумерек, но спереди были видны нити сети.

– Что это? – спросил он.

– Подарок Иоланды. Она сказала, что это поможет мне дотянуться до источника моей силы.

– Дневной свет, – сказал он.

– Да. Он причиняет тебе боль?

– Нет.

Я обдумала это «нет». В детстве я играла в так называемый «контактный футбол», и однажды три соседских мальчика постарше сбили меня с ног и уселись сверху. Когда я встала, они спросили, не ушиблась ли я. Я сказала «нет». Я солгала.

– Я сформулирую по-другому. – Легкая дрожь в его голосе, совсем как у человека: шумное прерывистое дыхание, будто сдавленный смешок. – Когда тебе немного холодно или немного жарко – это причиняет боль?

«Да уж, просто мистер Термометр, – подумала я. – Да что ты знаешь о том, что такое «немного холодно» или «немного жарко?» Нет, ни о чем таком не думать. Выбросить эту мысль из головы.

– Или когда поднимаешь что-то, немного тяжеловатое для тебя – причиняет это тебе боль? Это просто легкий сигнал, предупреждающий о пределе твоих возможностей.

Мне это понравилось: «легкий сигнал, предупреждающий о пределе твоих возможностей». Такой своеобразный способ самоанализа – вроде йоги. Хороший способ определить, в какой переплет можно влезть, а какой будет туговат.

Ладно, хватит бредовых идей. Я глубоко вздохнула. Итак, моя новая световая сеть для Кона не более опасна, чем для меня – пробежка с полным противнем булочек от духовки до стола.

Я посмотрела ему в глаза и вдруг неожиданно поняла, что тени на его лице, без всякого сомнения, также лежали спокойно.

– Ты готова? – спросил он.

Я невольно улыбнулась. Это что, шутка?

– Да, – сказала я.

– Я взял то, что ты мне показывала, и взвесил все как мог. Я думаю, мы сможем… достичь нашей цели.

«Нашей цели», – повторила я про себя. Вслух сказать ничего не смогла.

– Мы не пойдем через твое не-пространство, но я боюсь, что путь, который нам предстоит, тем не менее… неприятен. Мне понадобится твоя помощь. Пройти этот путь, одновременно защищаясь от преждевременного обнаружения, будет нелегко.

Я закрыла глаза – угораздило же ввязаться во все это – так, об этом не думать, – покрепче сжала руку Кона и начала искать нужный курс. Это сильно отличалось от той странной не-телефонной связи, которую я использовала для разговора с Коном; тогда я могла просто нащупать нужное место, зная, что оно где-то там. Теперь это больше напоминало пещеру со змеями, когда ты крадешься с заостренной палкой в руке, в надежде, что тебе попадется искомая змея, и ты успеешь пригвоздить ее раньше, чем она пригвоздит тебя. А заодно надеясь на то, что тебя не заметит ни одна из других змей.

Я с извинением взглянула на слабо-переливчатый, тускло-золотой, как-бы-змеиный узор на… внутри своей кожи. Произнесла одно из бабушкиных слов: это было простое слово, слово благодарности и успокоения, но я подумала, что световой сети оно понравится. Затем я опять закрыла глаза.

Здесь.

Как быстро! То ли световая сетка помогла, то ли я, после нескольких упражнений, научилась управляться со стрелкой моего компаса, а может, сказалось присутствие Кона. Что-то точно было от Кона – я чувствовала между нашими ладонями потрескивание и слабый звук соединения. Казалось, перед нами лежит множество путей: один предельно поганый, другой чуть полегче, но вполне плохой, третий достаточно нехороший, затем единственно доступный – смертельно жуткий, а может, и еще какие-то другие. Я смотрела на карусельное кружение искр того пути, на котором я спалила оодовскую сеть, на размытые очертания нашего пункта назначения, а Кон уже перемещал нас к началу другой дорожки – да, вполне ужасная, благодарю вас. Наша цель и ее охранители в этот раз уже не казались так похожими на аквариум, – вернее, рыбы теперь стали больными — в духе спецэффектов на тему постъядерного мира. Вот-вот на экране появятся наводящие ужас колченогие мутанты и начнут махать нам своими уродливыми конечностями.

Жаль, что это не кино.

– Пошли, – сказал Кон, и мы вместе шагнули вперед.

Один шаг с края балкона – и мы уже крепко (другое слово не приходит на ум) завязли в мире ином. Уже хорошо – может, вампиры и умеют легко спрыгивать с третьего этажа, но мне пробовать не хотелось. У меня, правда, сразу возникли трудности с ногами. Я тотчас почувствовала под ногами пустоту; казалось, здесь не было ни верха, ни низа – не такая плохая новость для человека, только что прыгнувшего с балкона, – но не было и других сторон, и вообще направлений, кроме разве что того факта, что у нас самих имелся перед и зад, и лица у нас были только с одной стороны. Что бы ни представлял собой этот путь, он был порядком хуже той короткой дороги, по которой Кон доставил меня позапрошлой ночью домой. И все-таки я ощущала свои ноги, а для не-пространства это уже усовершенствование.

Да, не только ноги, но и одежда осталась со мной.

Я по-прежнему видела неясные очертания цели, и поскольку не знала ничего о ее прикрытии, я решила, что моя задача – продолжать следить за нею. Кон обеспечивал продвижение вперед. Предположительно вперед. Казалось, у него все же было представление о том, где здесь верх, а где низ, где право, а где лево. Некие сущности со свистом проскакивали мимо меня, я не могла точно сказать, что за сущности, но они, несомненно, не излучали дружелюбия. Каждый раз, как мне удавалось опустить ноги вниз, четкость окружающего пространства становилась чуть больше, словно вторжение моей трехмерности вынуждало этот мир склеиваться. Мало-помалу я заметила уже знакомые камни брода через поток, только нормальный мир, струившийся между ними, на этот раз вскипал и сливался с картиной ни-верха-ни-низа-ни-вообще-ничего. Я чувствовала, что меня должно стошнить, но, к счастью, желудок никак не мог определить, в какую сторону ему выворачиваться, и поэтому не возмущался.

Спустя какое-то время в окружающем нас хаосе стали появляться полузнакомые обыденные вещи. Уличный фонарь. Угол ветхого здания с вращающейся дверью, одно из окон разбито. Знак остановки.

Указатель: «улица Гаррисона».

Мы были в Не-Городе.

Мы шли дальше, и Не-Город становился отчетливее. Временами под ногами ощущались растрескавшиеся камни мостовой, как будто мы действительно по ним шагали. Может, так и было.

Начали появляться другие люди. Внешность их мне не понравилась. Мы прошли мимо нескольких ночных клубов, где люди слонялись туда-сюда. Кое-где у дверей стояли вышибалы, но в целом в He-Городе это не принято. Тот, кто может идти, мог идти, куда пожелает. Даже в элитных клубах, куда захаживали жители небоскребов из центра города, Желая почувствовать себя «на дне», но все же готовые платить по тридцать мигов за глоток вина, показывая этим, что они «на дне» исключительно добровольно, применялись более утонченные способы для отваживания нежелательных посетителей.

Те, кто падал с ног на улице, оставались лежать, а те, кто еще мог ходить, просто перешагивали через них. Горизонтально распростертые тела здесь были неотъемлемой частью пейзажа. Лежачего могли раскатать до состояния лепешки. А могли и взять домой на ужин. В качестве ужина. Никому из живых не стоило здесь задерживаться – хотя некоторых смельчаков успокаивал миф, будто бы рослых людей кровопийцы не станут трогать, так как от такой крови их корежит. Что-что, а это совершенно не хотелось проверять на себе. Среди Других, как и среди людей, находятся гурманы, и вполне возможно, что кто-то оценил пикантность крови именно высоких людей. Кроме того, когда ты сильно голоден, то переборчив не будешь, ведь так? А тело, которое лежит лицом вниз в канаве, но еще дышит – легкая добыча.

Удержаться на ногах, когда нас носило между двумя мирами, было для меня непростой задачей. Когда я оказывалась в этом мире в полной мере, меня охватывала дрожь, заметная со стороны.

Было немного страшно увидеть кого-нибудь знакомого. Дай вам Бог никогда не недооценивать влияние социальных условностей! Даже в этих обстоятельствах, когда я смирилась с тем, что мне уже никогда никого не увидеть, ни через несколько минут, ни через несколько часов, ни через несколько промежутков хаотического времени не-пространства, и ни с кем объясняться не придется, – я все же беспокоилась, как бы не наткнуться на Кенни или его дружков, или других завсегдатаев кофейни – из тех, что помоложе и потупее, а то и на опустившихся бывших одноклассников, которые опять закинулись наркотой. Чего я боялась? Того, что они увидят меня, идущую за руку с вампиром? Того, что я буду выглядеть как его обреченная жертва? Меня это должно было беспокоить?

Не знаю, что о нас думали люди. Но вампиры оглядывались. Я узнавала их без труда – то ли по тому, что они даже не пытались уступить нам дорогу, то ли я просто уже научилась их отличать.

Я пропустила тот момент, когда первый из них не ограничился просто взглядом и заступил нам путь. Ничего не замечала, пока Кон… неважно, что именно он сделал. Он сделал это свободной рукой, а той, что держала мою руку, швырнул нас обратно в пространство хаоса. Движением предплечья он стер чужую кровь со своего лица, так как Кисть была тоже в крови. Я боялась, что увижу, как он оближет губы. Не увидела. Может быть, просто недостаточно долго смотрела. А может, как бы это сказать, использованная кровь не представляла для него интереса. Моя ладонь задрожала в ладони моего смертоносного спутника-вампира.

Здесь я была одна такая – живая, с бьющимся сердцем.

Во второй раз их было несколько. И на этот раз Кон вытолкнул нас из пространства хаоса, так как ему понадобились обе руки. Я была рада, что мне не пришлось узнать, каково остаться там одной без него. Но радоваться долго мне тоже не пришлось. Не знаю, что мне полагалось делать, но я твердо решила в следующей жизни уделить немного времени изучению боевых искусств… нет, лучше уделить много времени изучению боевых искусств – так, на всякий случай.

И с этой компанией, как и с первым вампиром, который на нас напал, что-то произошло – быстрее, чем я смогла заметить – быстрее, чем я захотела заметить, и я отвела взгляд, боясь того, что может показать мне мое зрение-во-тьме. Снова пролилась кровь, но оставался еще как минимум один вампир, когда Кон занимался остальными. И этот один смотрел на меня. Я тоже смотрела на него, не думая ни о чем, кроме собственного ужаса, смотрела широко, до боли широко открытыми глазами. Он встретил этот взгляд, вполне отдавая себе отчет в том, что я человек, а он вампир. Но вдруг он заколебался. А затем Кон отвлекся от своего занятия и… позаботился об оставшемся вампире – слишком быстро, чтобы я успела отвести взгляд. Наверное, я закричала. И на этот раз Джесс не придет меня выручить. Я не приду в себя в объятиях человека, и человеческий голос не будет шептать мне на ухо: «Все кончилось, все хорошо…»

Было много крови и… клочков и ошметков. Меня тоже облило кровью. Кон снова взял мою руку и жестко сказал: «Идем». Я боялась посмотреть ему в лицо. На лице вампира никогда не отразится сочувствие или сострадание. Когда я перешла на бег, чтобы не отставать, мои туфли заскользили. По крови. На наших руках крови было столько, что когда она высохла, пальцы склеились. Запах мяса действовал, как удушливый ядовитый газ.

Мы не стали нырять назад в пространство хаоса. Я успела наполовину забыть курс, но он, казалось, стал мой неотъемлемой частью, или это я стала частью его. Курс вел нас дальше, по этим темным разрушенным улицам, где даже тени скрючены как мертвые тела, вел так, словно мы были скованы одной цепью. Я хотела разрубить эту цепь, но не могла – не должна была – не хотела; слишком поздно. Даже если бы я сейчас передумала – сейчас, в последнюю минуту, спустя последнюю минуту, – это бы ни привело ни к чему, мы бы только погибли. Чуть раньше.

Я слышала, кто-то шел за нами – почему не приближаются, не нападают, не убивают нас? Кон проговорил спокойно, как будто мы никуда не торопились:

– Бо не сможет произнести твое имя. Ни одно из твоих имен.

Что? Светлячок. Раэ. Дневные имена. Так значит, старые вампиры не могут даже произносить слова, имеющие отношение к солнечному свету? Очень старые вампиры, те, что не выходят даже на лунный свет, ведь он – отражение солнечного. Однако Кона академики причислили бы к очень старым, а ведь он даже не дожидался полной темноты – сумерек было для него вполне достаточно. И он называл меня Светлячок. «Есть разные способы быть тем, что мы есть». Очевидно, Бо не так хорошо сохранился. Подсказать академикам тему для диссертации: «Употребление пожилыми вампирами определенных слов, имеющих отношение к солнечному свету». Может, за это мне дадут пропуск в библиотеку Музея Других? Ах да, минуточку, я же вроде собралась умирать…

Я не сразу поняла, что хорошего в том, что Бо не сможет произнести моего имени. Вряд ли Бо нужно произносить или знать мое имя, чтобы меня убить.

Ну ладно. В именах скрыта большая сила. На озере мы это уже проходили. Ну и что? В клыках силы не меньше. Это мы тоже проходили на озере. Кон оставил меня в живых. Бо не оставит.

Как я вообще на это согласилась?

– Ты чувствуешь, что зов усилился? – продолжал Кон тем же невыносимо спокойным голосом. – Бо подключился К нашему присутствию здесь. Если мы разделимся, следуй зову. Пройди этот путь до конца. Я присоединюсь к тебе, как только смогу.

Прелестно. Как здорово, что он присоединится ко мне позже. И лучше бы он сказал «до цели», чем «до конца».

– Не советую тебе… – добавил он как всегда бесстрастно, и я постаралась напомнить себе, что его голос всегда звучал безучастно, если не сказать мертво. И его холодность, возможно, даже хороший знак – словно все происходящее не выходит за рамки обычных вампирских дел. Я едва расслышала продолжение фразы: —…соваться никуда в не-пространстве, кроме того пути, по которому мы сюда пришли.

Ты привлечешь внимание тварей Бо, а там у них будет перед тобой явное преимущество.

Верно. Но точно так же у них будет преимущество передо мной где угодно.

Я вдруг осознала, что хотя мы уже покинули пространство хаоса, мы также оставили позади и Не-Город. По крайней мере, я надеялась, что это другое место, потому что если это тоже He-Город, то значит, с нашим человеческим миром дела обстояли куда хуже, чем думает большинство людей… и я в том числе… и снова в голову пришла та же мысль: а что я в сущности знаю? Люди, которые посещали He-Город ради острых ощущений, вряд ли бы обратили внимание на то, что все здесь буквально соскальзывает с края обычной реальности прямо…

Я ощутила зов сильнее, это напоминало ощущение руки, медленно сжимающейся на моем горле. Или как будто я – собака на поводке с тугим ошейником, и хозяин не слишком со мной церемонится. Может быть, из-за этого чувства Мне бы сейчас хорошенький яблоневый кол, пропитанный соками омелы… Правда, я не знаю, как им пользоваться, орудовать колом учат на тренировках… На крайний случай со шел бы и столовый нож… А! Я сунула правую руку в карман, обхватила рукоять и достала нож, зажав его между пальцами. Лезвие открывать не стала, и вперед выдавался только торец рукоятки, как костяшка некоего шестого пальца. В тот же миг он засиял – как крошечная луна, как драгоценный камень, вынутый из оправы.

И я ударила, ударила со всей своей ничтожной человеческой силой, в то место, где должна была находиться грудь, принадлежащая челюстям, впившимся в мою руку.