Текст книги "Чужой ребенок"

– Да они сами к нам, видите, ходят.

Баба Таня покрутила пальцем у виска:

– Я имею в виду тогда, ребенка в полицию не отнесли почему?

– Хрен им, а не ребенка, – Миша ментов недолюбливал.

– Испугались мы, – сказала Ира. – Как бы мы всё объяснили? Украли сумку, а там ребенок живой…

– Украли? – переспросила баба Таня.

Ира поняла, что проговорилась.

– Мы случайно, – сказал Миша.

– Ну, вы и гаврики, – баба Таня покачала головой. – Если б не сердце мое доброе!

Ира погладила домохозяйку по руке:

– Спасибо. Мы это ценим.

– Сказали бы в полиции, что нашли сумку.

– А если бы цыганка заявила?

Баба Таня поразилась их тупости:

– Где ты видел, что цыганки с младенцами в сумках заявления в полицию писали?

– Мы нервничали тогда, – сказала Ира.

Миша поддержал:

– Да. И решили оставить парня.

– Имя это вы ему придумали?

Ира и Миша переглянулись.

– Да. А что?

– Ничего, – усмехнулась баба Таня. – Идет ему. Так что ж с вами делать?

– Ничего не делать, – взмолилась Ира. – Пожалуйста.

– Только ментов не вызывайте.

– Да, – поддержала Мишу Ира. – Мы съедем. Сегодня же. Миш, собирайся.

– Подождите, – остановила их баба Таня. – Куда вы на ночь глядя? Я пойду вниз, посмотрю, не караулят ли. Позвоню вам по мобильному. Никому не открывайте.

– Что мы, дебилы, что ли?

– Похожи местами, – сказала баба Таня и вышла в прихожую.

Ира и Миша прислушались. Хлопнула входная дверь. Повернулся в замке ключ. Баба Таня заперла их снаружи.

* * *

Я жестко хандрила, представляла свою скоропостижную смерть, смотрела ролики в интернете. Отупевала, превращаясь в резиновую уточку, и не заметила, что вошел отец. Он сиял, как после выигрыша в гослотерею.

– Юля моя!

Я остановила очередной дебильный ролик и сказала:

– Я умерла.

Папочка сделал бровки домиком:

– Зачем так говорить? Не надо так говорить. Ты только жить начинаешь!

– Пап, не поздно ли я начинаю?

– По сравнению со мной не поздно! И я не поздно тоже!

Слова его заставили меня насторожиться.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь про новую жизнь?

– Ты только не волнуйся… – начал отец.

– Папа, что случилось?

– На свадьбу мы позовем только близких людей, – сказал папа.

В голове у меня безумный оркестр сыграл марш Мендельсона на волынках и медицинских клизмах.

– Свадьба? Я так и думала.

– В круг близких людей ты входишь, – поспешил напомнить папочка.

– Ты уверен?

– Разумеется! Ты – моя дочурка, мой цветочек!

– Если я правильно понимаю, твой цветочек теперь – Диамара Михайловна.

– Да, и она тоже, – папа улыбался как блаженный.

– Цветочек весом несколько центнеров.

– Что ты сказала?

– О боже, я сказала это вслух?

Папа нахмурился:

– Это называется бодишейминг, доча.

Папа серьезно обиделся. Теперь, скорее всего, меня не позовут на свадьбу. Где мой трехкилограммовый торт? Я поставила вещи стирать, открыла интернет и начала искать сайт «Торты на заказ для желающих совершить самоубийство». Я почти нашла нужную ссылку, но зазвонил телефон. Это был незнакомый номер. Реклама, скорее всего. Я подумала, пошлю сейчас кого-нибудь, сорву зло, станет легче. Но позвонил тот, кого я хорошо знала.

– Ты почему не на работе? – сказал олигарх Филимонов.

– Меня уволили, – ответила я.

– Кто уволил?

– Вы.

– Ну-ка, немедленно в офис! Распустились!

Я подскочила на метр от пола, выдохнула и побежала переодеваться. Только бы влезть в старые джинсы! Как только я поняла, что я в них не влезаю, раздался еще один звонок. И когда я услышала голос в трубке, я офигела. Или, скажем так, я была крайне удивлена!

– Привет, – сказала Аня, дочь олигарха Филимонова. – Ты новый номер моего отца знаешь?

* * *

Ира и Миша вместе кормили Ванечку. Вернее, Ира кормила, а Миша смотрел.

– Давай, милый. Еще ложечку.

– Дай я. В смысле, покормлю, – сказал Миша.

– Сама справлюсь.

– Это… – Миша почесал затылок.

– Что?

– Ты извини. Я не хотел.

– Всё ты хотел. Проституткой меня назвал.

– Прости. Но ты же встречалась с ним. С доктором.

– Он меня шантажировал, ясно тебе? Угрожал. Замуж звал.

Миша замолчал надолго. Чесал голову, пыхтел.

– Ты бы пошла? – спросил он.

– А я сходила. Там слишком хорошо показалось, так я вернулась к тебе, дураку.

– Спасибо, – ответил Миша искренне. – Спасибо за то, что вернулась.

– Не смотри на меня так! – сказала Ира.

– Как?

– Мне самой извиняться хочется. А я не буду!

– Не надо.

– Не буду.

Миша подсел к Ире. Та отодвинулась.

– И целоваться я не буду. Нет. Нет, я сказала.

Но все же они поцеловались. И в этот момент Ванечка засмеялся.

– Ух ты, слышала?! Ты слышала? Он смеется!

– Знаешь почему?

– Ну?

– Ты целоваться не умеешь.

* * *

Я шла вслед за Генычем по коридору, чувствуя ногами ковер, глядя на ангелов, которые не казались мне уже такими идиотскими. Вот что значит долгая разлука.

– Пришел злой, – говорил Геныч на ходу. – Очень злой. Говорят, в Белом доме был. Там ему хвост накрутили.

– Кто говорит?

– Это неважно. Ждет тебя.

– Может, не надо?

– Сама ему так и скажи.

Геныч открыл дверь кабинета, как маленький таец открывает вольер с крокодилами для олуха-туриста.

Я вошла. Олигарх Филимонов стоял у окна, сцепив руки за спиной.

– Здравствуйте, Александр Александрович.

– Закрой дверь, – сказал Филимонов.

Я подчинилась.

– Она мне звонила, – Филимонов повернулся ко мне.

– Кто?

– Ты дуру-то из себя не строй!

– Аня? Дочка ваша?

И тут Филимонов расплылся в улыбке. Я этого никогда не забуду. Я бы меньше удивилась, если бы у него выросли рога. Улыбка на его лице – как трещина в камне, из которого только что вытащили меч короля Артура.

Но сюрпризы не закончились. Филимонов, видимо, чтобы окончательно меня добить, запел! Если быть точной, замурлыкал:

– Она мне звонила! Звонила! Звонила, там-там-там-та-ра…

Вы когда-нибудь видели танцующего олигарха?! Я видела и скажу вам, это так себе зрелище. Представьте себе, змея вылезает из унитаза и начинает в ритм качать головой. Образ так себе, но я над ним еще поработаю.

Филимонов закрыл жалюзи. Наверное, чтобы в Кремле не увидели.

– Она сказала, что меня ненавидит! Но она жива! Жива!

– А она приедет?

– Пока нет. Но приедет! Обязательно приедет! Никуда не денется-а-а-а!

Состоялся первый после разлуки разговор между олигархом Филимоновым и его дочерью. Я сама при нем не присутствовала, мне Геныч пересказал в общих чертах. Когда Аня вошла, Филимонов не удержался, бросился обниматься.

– Милая моя, это такое счастье, ты не представляешь!

– Пап, отпусти меня.

Филимонов отступил.

– Да, прости. Сам не одобряю тактильные контакты. Просто ты нашлась…

– Я нашлась, – сказала Аня. – А он потерялся.

– Кто потерялся, не пойму?

– Мой сын, твой внук.

Филимонов застыл, глядя в одну точку, потом ожил:

– Внук? У меня есть внук?

– У меня украли ребенка. Твоего внука. Три месяца назад. Мальчика. Вытащили из коляски.

Филимонов убрал улыбку, взял паузу, поправил манжеты:

– Почему ты мне ничего не сказала?

– А ты когда-нибудь входил в мое положение? Ты когда-нибудь слушал меня дальше первого слова?

Помолчали.

– Прости, – сказал олигарх Филимонов. А после подошел и погладил дочь по голове. Аня не возразила.

– Я обыскала всю Москву. Его нигде нет. Я сломалась, папа.

Филимонов обнял Аню. Они стояли обнявшись.

– Я его найду, – сказал Филимонов.

– Не обещай…

– Нет. Обещаю. Я его найду!

* * *

Баба Таня разбудила их в три ночи.

– Подъем, кавалерия!

– А? Что?

Оба сели на кровати одновременно.

– Что случилось, баб Тань? – спросил Миша.

– Вы бы позвонили хоть. Меня в полиции всю ночь продержали. Как преступницу какую-то. А вы спите и в ус не дуете!

Ира охнула, спустила ноги с кровати:

– За что же это вас?

– Доктор твой настучал, что вы похитители детей. Меня с вами под одну гребенку. Допрашивали, измучили, сволочи.

– И что вы сказали? – Миша быстро пошел к окну, выглянул на улицу.

– Не бойтесь, голуби, не сдала вас. Но вам бежать надо отсюда.

– Как бежать? – Ире хотелось залезть обратно под одеяло.

– Быстро. Они сюда как на работу будут ходить, помяните мое слово.

– Но мы… как же? Куда мы пойдем?

Миша понял всё быстрее, кинул Ире скомканные джинсы.

– Ир, собирайся.

Ира подчинилась, стала одеваться, но все же спросила:

– Миш, куда мы с ребенком?

– Найдем куда, – он повернулся к домохозяйке: – Спасибо вам, баба Таня. Выручили.

Бабушка улыбнулась:

– Не люблю ментов. У меня муж сидел. Прощайте, молодые люди.

– Ира, не плакать! – приказал Миша.

– Спасибо вам, – сказала Ира и громко всхлипнула.

– Подождите, – сказала баба Таня, когда они были уже у двери, – вот вам…

– Это что?

– Ключ, слепая, что ли? Дом у меня в Малиновке. Не мой. Сына моего.

– А сын там сейчас? – спросил Миша.

Баба Таня как была кремень, так и осталась:

– Был. Спился, – и ни слезинки. – Всё, обняла.

Они вышли на холодную, пустую улицу.

– Давай я Ваню понесу.

– Нет. Я сама. Мне не тяжело. Как же мы теперь, Мишенька?

Девятая глава

В эту темную, непроглядную ночь зачем я встала по делам своим неотложным? Зачем спустила согретые ноги на ледяной паркет и поспешила в комнату уединенных размышлений?

Зачем? Зачем?

В страдающем Средневековье было иначе. Рыцарь и Прекрасная (или не очень Прекрасная) Дама спят под балдахином. Пищат в ночном замке объевшиеся мыши. Переругивается за крохотными окнами пьяная охрана в ожидании призрака. И если Рыцарю приспичит, он терпит как герой до утра. И Дама Прекрасная терпит. Потому что идти по крепостной стене ночью себе дороже. А если ядро? Если тень отца Гамлета? Скользкий мох? Неверный шаг – и ты в крепостном рву в компании с парой десятков утопленных сарацинов.

Но Средневековье мне только снилось.

Проходя по темному коридору, я услышала, как занимаются любовью два танка, два велоцираптора перед падением метеорита. Делали они это из последних сил. Велоцирапторы знали, что метеорит вот-вот свалится и это их последний шанс. Лё шанс финаль! Так я буду называть секс моего папы и Диамарки.

И еще я услышала тихий стон моего отца и голос моей новой мамочки, которая вполне отчетливо произнесла:

– Ты мой варвар! Ты мой кудесник!

После этого заснуть была не судьба. Я считала овец. Но те тоже начинали лезть друг на друга и устраивать бесстыдную овечью оргию. Я положила голову на одну подушку и накрылась другой. Но проклятые вопросы теснились в непричесанной голове. Один из них: есть ли секс после ста килограммов?

Ответ был очевиден. Есть.

На работе моей ходили, толпились незнакомые люди в костюмах и полицейских кителях. Я услышала слова «база данных». На одной из дверей висел листок с надписью: «ШТАБ». Буквы заваливались набок, как люди во время запоя.

Геныч подошел ко мне и подмигнул:

– А я ведь подполковник в отставке! Не знала?

– Мне нужно отдать вам честь?

– Не сегодня, – сказал Геныч.

– Что вообще происходит? – спросила я, хотя и сама уже догадалась.

– Ребенка ищут. Внука! Сан Саныч всю Москву на уши поставил. И уже есть зацепки.

– А где Аня? – спросила я.

– Пошла в салон красоты.

– Куда-куда пошла?

Если бы она отправилась на кратер вулкана Тейде, я бы удивилась меньше.

– А табличку – это вы нарисовали? – спросила я.

Геныч расправил плечи:

– Нравится?

– Очень, – сказала я.

* * *

По полу вагона каталась пустая бутылка из-под пива. Миша заметил, что ее звук раздражает Иру, и остановил бутылку ногой. Не считая бутылки, в электричке было подозрительно чисто.

– Малиновка – звучит мило, – сказал Миша и откашлялся.

– Москва – это звучит мило. Улица Тверская звучит мило, – сказала Ира. – А Малиновка звучит отстойно!

Ванечка спал у Миши на руках. Ключ от дома Миша положил в маленький карман джинсов и постоянно его проверял, одной рукой продолжая удерживать ребенка.

– Ему полезно пожить на природе, – Миша искал плюсы в их положении.

Но Ира находила одни минусы:

– Природа – это отстой. Это комары, это холод. Это туалет на улице. Ненавижу природу. Там всегда грязно!

Ира отвернулась и стала смотреть в окно, за которым пролетала грязная, отстойная природа.

На очередной станции в их вагон вошла пара подростков. Они, усевшись сбоку от входа, принялись целоваться с такой жадностью, словно хотели выпить друг у друга всю кровь.

Миша с тоской смотрел на счастливую пару.

– Откуда ты знаешь, что там вообще есть туалет? – спросила Ира после тяжелого молчания.

– Наверняка есть.

– Не факт.

– Там максимум деревянная будка.

– Ир, это не деревня какая-нибудь. Это дачный поселок. Я же тебе карту показывал.

– Малиновка, – сказала Ира, – это место, где живут маньяки. Мне не нравится название!

– Ты сгущаешь краски, – сказал Миша.

– Они и так уже густые, твои краски!

Миша не согласился, почему это краски обязательно его. Он не согласился, но предпочел ничего не говорить. Он прижал к себе Ванечку, чувствуя теплоту и тяжесть украденного ребенка. А потом Миша уснул.

И проснулся уже от того, что Ира насильно забрала у него Ванечку.

Они подъезжали к дачному поселку маньяков Малиновка.

– Какая улица? – спросила Ира сонного Мишу вставая.

– Не улица. Переулок. Четвертый Добрый переулок.

– О боже. Их целых четыре!

– Платформа Малиновка, – сказал строгий голос из динамика.

Поднимаясь с места, Миша подумал, что он бы еще поспал. Годик так. Или два.

* * *

– Езжай к ней, – приказал мне олигарх Филимонов. – Поговори и успокой. Вы же подружки.

– Мы не подружки.

Подскочил Геныч:

– Подружки они, подружки.

«Сука усатая», – подумала я. Раньше я так называла только Сталина. Теперь у Иосифа Виссарионовича появился конкурент.

В последний раз подружка была у меня в школе номер 677. Но продлилось это недолго. Первого сентября ее вырвало арбузом прямо ко мне в новый рюкзак, и подружки у меня не стало.

Филимонов смотрел на меня не моргая, ждал ответ.

– Где она живет? – спросила я с глубоким, недовольным вздохом.

– Отель «Авансе».

– Адрес какой?

– А зачем тебе адрес? – Геныч продолжал выслуживаться. – Тут две минуты пешком.

Встретил меня на входе в номер огромный, просто невероятных размеров черный дог. Он, загородив собой вход, рассматривал меня с любопытством. Очень хотелось надеяться, что не с гастрономическим.

Откусит мне сейчас нос, подумала я, и буду ходить в пластиковой маске, как герой Первой мировой. Хотя это неплохо, никто не станет ко мне подходить. Вопросов, претензий меньше, свободного времени больше. Опять же, можно сэкономить на носовых платках.

За спиной дога появилась Аня. Я ее поначалу не узнала. Солдат Джейн превратилась в фею Мелюзину. Только с выбритыми висками. Макияж, маникюр, белое очень простое и очень дорогое платье. Гриндерсы можно было бы заменить хрустальными туфельками. Но не всё сразу, не всё сразу.

– Разве сюда можно с собаками? – спросила я.

– Мне можно. Есть будешь?

Собака признала во мне свою и убежала в глубь номера.

– Буду.

Мы лежали на полу и ели роллы. Судя по состоянию ковра, дочь олигарха игнорировала столы. И мне как компаньонке стесняться было нечего.

– Ты зачем пришла? – спросила во второй раз Аня.

– Отец твой послал, – во второй раз ответила я.

Аня кивнула:

– Боится, что убегу. Охрану поставил.

– Охрану я не заметила.

– А ты и не должна была.

Я представила себе милую горничную с автоматом под юбкой. Только самый кончик дула выглядывает.

– Как самочувствие? – спросила я.

Богачка скривила лицо:

– Только в душу не надо лезть!

Мне захотелось проткнуть ее деревянными палочками. Это пока я не придумала достойный, хлесткий ответ. Но когда я его придумала, произнести не успела, потому что в дверь номера постучали.

Дог бросился ко входу и тут же вернулся улыбаясь. Во всю морду. Я не преувеличиваю.

Вслед за собакой в номер вошел красавец с баулом. Таких ослепительных мужчин, должно быть, выращивают искусственным путем в тайных подвалах французских домов моды. Красавец оказался тату-мастером.

Я смотрела, как Ане на бедре набивают Хатико. Идеальный мужчина работал, не переставая улыбаться. Может быть, он искусственный? У него даже челка не двигалась.

– Хочешь, тебе что-нибудь набьем? – спросила Аня.

– Нет.

Я просто хотела свалить оттуда.

– Давай, – настаивала она. – Всё папуля оплатит! У тебя есть татушки?

– Нет.

– А что бы ты хотела?

Красавец смотрел на меня своими коровьими глазами не мигая. Такой набьет и Ленина, если попросить.

– Что бы я хотела? – сказала я. – Схему метрополитена с новой Москвой.

– Где? – серьезно спросил тату-мастер.

– Да прикалывается она, – Аня улыбнулась.

Да, я прикалывалась. Мне больше делать было нечего, как прикалываться. Вокруг тысячи детей, которым нужна помощь, а тут зажравшаяся мажорка сидела и тратила папины денежки безо всяких угрызений совести! Что она дальше попросит? Принести ей старинные пистолеты – и начнет палить в потолок? Закажет клоунов из цирка на Цветном бульваре? Выпишет Пелевина из-за границы и заставит его читать вслух?

Избалованная девочка Аня вскоре поделилась со мной следующим своим желанием.

– Я хочу, чтобы ты осталась на ночь.

Боже мой, она еще и лесбиянка!

– Я не лесбиянка, – сказала Аня, угадывая мои мысли, – мне просто скучно.

– У меня были планы.

– Я папе позвоню, – сказала Аня.

Мы смотрели друг на друга. Кажется, это называется дуэль взглядов.

– Если откажешься, тебя уволят! И куда ты пойдешь? – спросила Аня.

Быстро, подумала я, к тебе хозяйские замашки вернулись.

* * *

Ванечка плакал всю дорогу от платформы до самого участка. Вроде бы затихал, как бы обещая приемным родителям, что вот-вот успокоится, и снова начинал горько рыдать и крутить головой, словно силясь что-то увидеть. Но взгляд его ни на чем не останавливался, и он в итоге утыкался лицом Ире в плечо и плакал какое-то время тихо.

Ира в этот момент чувствовала, что сердце ее вот-вот лопнет.

Миша шел впереди. Она видела только его спину и страдающего ребенка. И больше ничего не замечала вокруг. Хотя виды были самые живописные.

Беспокоил Иру исключительно гипертонус мышц. Не своих, а Ванечкиных. Где-то она про него вычитала.

Плачет Ванечка потому, что мышцы сводит, комары кусают, потому что гипертонус, мир несправедлив из-за присутствия повышенного тонуса скелетной мускулатуры. Миша не выдержал в итоге.

– Отвали ты от меня со своим гипертонусом!

– Не ори на ребенка!

– Я не на него, я на тебя ору!

– А он всё слышит, между прочим!

Проходивший по дороже к станции пожилой мужик вступился за Иру.

– Девушка, он к вам пристает?

– Если бы! – сказала Ира. – Как ребенка завели, вообще не пристает.

Миша просто не ожидал такой подлости:

– Да что ты говоришь такое?!

Но пожилой мужик неожиданно вступился за Мишу:

– У парня стресс. По себе знаю, – попался, видимо, опытный человек. – Всё наладится. Ему поддержка нужна.

– Вот и поддерживайте друг друга! – под плач Ванечки Ира пошла вперед.

– Погоди! – крикнул Миша и побежал за ней.

Мужик, увидев такое недостойное настоящего мужчины поведение, только покачал головой и крикнул вслед, что, мол, нельзя так с женщинами, на шею сядут.

Самого дома не было видно. Участок зарос так, словно это не Подмосковье, а остров Борнео с его темными от влаги, непролазными джунглями.

Ира с уставшим Ванечкой на руках первой нашла участок и, стоя у калитки, смотрела на него с ужасом.

Подойдя, Миша заметил слезы на ее глазах. Он вообще стал очень наблюдательным, когда дело касалось Ванечки или Иры.

Миша снова решил добавить оптимизма в общую ситуацию.

– Класс, – сказал он в тишине, – природа.

Ира молчала. Миша поднажал:

– Очень хорошо, когда свежий воздух… для ребенка. И гулять есть где, да?

Вместо ответа Ира одной рукой взялась за калитку, и та упала внутрь двора.

* * *

– Как она?

– Хорошо, – ответила я осторожно.

– Она слышит?

Я посмотрела на Аню, которая в стороне разглядывала новое тату, и ответила в трубку:

– Да.

– Тогда меня по имени не называй.

– Я ж не дура.

– Это как посмотреть.

– Я сейчас трубку брошу!

– Только попробуй, – сказал олигарх Филимонов. – Понабирают по объявлению. Чего она делает?

– Сложно сказать.

– А ты скажи.

– Как?

– Не конкретно как-нибудь, аллегориями. Знаешь такое слово?

Дочка олигарха теперь уже гладила собаку, смотрела в окно на московские пробки, но ушки у нее были на макушке. У собаки, кстати, тоже.

– Ладно, – сказала я, сейчас ты у меня получишь «аллегорию»! – После брачного периода еноты-полоскуны не останавливаются на достигнутом, поскольку животные эти полигамны. Однако последнее касается только самцов. Самки отдыхают и наслаждаются жизнью, не показывая желания найти себе нового партнера.

После паузы послышался голос Филимонова:

– Это что, аллегория была?

– Именно, – ответила я.

– Ненавижу! Сообщение напиши.

Олигарх Филимонов первым повесил трубку.

* * *

– Я здесь не останусь!

– Дача как дача.

– Это убожество!

Миша с ней не согласился. Он сам ожидал что-то похуже гнилого сарая. Но дом, скрывавшийся за густо разросшимися деревьями, оказался на редкость крепким, хотя и слегка покосившимся. Окна на месте, дверь тоже.

– Пахнет мышами, – сказал Ира.

– Зато есть книги.

– Вот их Ванечка и будет читать. Вместо обеда!

Миша долго осмысливал сказанное. Когда баба Таня сказала про смерть сына, он представил себе конченого доходягу. А этот, оказывается, книги читал. Может, поэтому и спился?

– Смотри, водопровод есть, – сказал Миша, – электричество.

На маленькой кухне стояла электрическая плитка и чистые кастрюли с почерневшим днищами. Миша открыл кухонный шкаф.

– Ого! Есть овсянка! – воскликнул он.

Вот после «овсянки» у Иры и случилась истерика. Но она не кричала, чтобы не напугать Ванечку, она шипела, и от этого становилось еще страшнее.

– Мы умрем здесь! Ванечка погибнет! Сволочь ты бесчувственная! Он крохотный! Он не выдержит! Овсянка! Мы сдохнем все трое, и крысы нас съедят! Никто нас не найдет, господи, я уже умираю в этой дыре! И друг у меня дебил малахольный! Ничего не поможет, ничего!

Мише понравилось, что она назвала его другом. Значит, не всё потеряно.

– Что нужно? – сказал он с решимостью. – Я сейчас всё принесу!

– Кормить его нужно. Смесь развести. У нас на пару раз осталось только!

– Чайник есть, вода есть. Смесь достану. Что еще нужно?

– Чтобы ты заткнулся!

– А еще что?

– Прикорм. Кашка. Фрукты, овощи свежие.

– Жди здесь, – сказал Миша, – никуда не уходи!

Ира посмотрела на него, приподняв бровь:

– Ты дурак?

– Нет. Жди здесь и не открывай никому!

– Ты куда собрался?

– Я мужик, я всё решу! – сказал Миша.

– Стоять!

– Что?

– Только не воровать!

Миша задумался:

– А как же я…

– Не знаю. Только я не хочу, чтобы тебя приняли. Это тебе не Москва, ты в подъезде не спрячешься. Ты – на виду! Не воровать, дай мне слово.

– Хорошо. Даю, – сказал Миша и вышел.

По дороге поднял калитку и аккуратно прислонил ее к забору.

* * *

Говорить мне с дочерью олигарха было не о чем. Даже собака от нее сбежала, села возле двери и сделала вид, что кого-то ждет.

– Есть хочешь? – спросила Аня после двадцати минут молчания.

– Не-а.

– Можем заказать еще что-нибудь.

Я помотала головой.

– Выпить хочешь?

Я отказалась. Мне и в трезвом виде сложно держать язык за зубами, а пьяной тем более. Меня в институте звали Правда-матка.

– А я выпью.

– Дело твое.

Пила она самый мерзкий напиток на свете – крепкое пиво. И запаслась она им надолго. В холодильнике свободного места не осталось.

– Мужик есть? – спросила Аня между глотками.

– Нет. А у тебя? – думаю, нечего меня допрашивать.

– Не твое дело.

– Вот и поговорили.

После огромной паузы она объяснила:

– Ты всё отцу расскажешь.

Я хоть и не пила ни капли, но тут у меня терпение кончилось:

– Ты мне, Анечка, на фиг не сдалась со своей сложной судьбой! У меня своих проблем выше крыши. И здесь я только по служебной надобности. Тебя поддержать была команда. Команда в процессе выполнения! А твои приключения и романы мне на фиг не уперлись!

Сказала я это и сразу подумала, что Анечке ничего не стоит произнести короткое слово «фас», и на моей умной голове ни носа, ни ушей не останется. Буду кататься на инвалидной коляске и пить жидкую кашу из трубочки.

Но дочь миллиардера справилась с агрессией, просверлила меня насквозь взглядом, сходила за еще одной банкой и, выпив половину, поменяла гнев на милость:

– Я его потеряла, потому что волосы покрасила…

Мне стало понятно, что говорит она о ребенке.

– …В сиреневый. Вышла такая. Иду, в каждую витрину смотрю. Коляску перед собой толкаю… Пипец как нравлюсь себе! Увидела тряпки какие-то на Столешниковом. Вошла в магазин, а коляску у входа оставила. – Аня тяжело вздохнула. – С пакетами выперлась довольная, вниз их пихнула. Повезла коляску, смотрю, а она пустая. Я не могла поверить. Я просто не могла поверить, понимаешь?!

– А чего ты отцу сразу не сказала? – спросила я.

– Его отец меня бросил. После родов сразу.

– Я про твоего отца говорю.

– Пошел он!

Она сидела и смотрела в одну точку, с полупустой банкой крепкого пива в руке, и казалась более пьяной, чем была на самом деле. Пошел так пошел. Что тут можно было еще сказать?

– Вены себе порезала, – сказала Аня. – Поняла сразу, что я вообще никто. Что я лишняя, так поняла.

Она говорила с паузами, я не встревала.

– Меня менты спасли. Во. На другой руке тоже…

Она сдвинула рукав белого платья, рука была исполосована – толстые белые зажившие шрамы. Полосы свихнувшейся тигрицы.

– В больничке провалялась под таблетками потом. Как овощ, – Аня отхлебнула пива. – И всё. Как найти? Где искать?

– Может, хватит уже бухать? – сказала я неожиданно для себя самой.

– Может быть, – сказала она и отхлебнула еще. – Я всё про тебя знаю. Ты с моим отцом не спишь.

– Всё правильно, – говорю, – я встречаюсь с Генычем.

– Не верю. Геныч – дебил.

– Зато какие усы!

– Будешь спать на диване. Здесь. И я свет не выключаю.

– Совсем?

– Не, верхний выключаю, а лампы – нет.

– Почему?

Мажорка мне не ответила.

Я решила не возбухать и остаться на ночь. В этом были свои плюсы. Мне не придется снова стать свидетелем брачных игр бегемотов обыкновенных.

* * *

Денег не было совсем. Было несколько краденых и заблокированных карточек, которые Миша хранил, несмотря на запрет Иры. Хранил, надеясь на чудо, вдруг заработают.

Стоя перед магазином с кратким названием «Мясо», Миша тасовал эти карточки в руках, неумело, как начинающий картежник. Смотрел на двери магазина, из которых вышел мужик с полным пакетом продуктов.

Правой рукой, локтем, – в челюсть, левой – вырвал пакет и бежать. Так бы он сделал раньше. Но теперь обещание, данное Ире, останавливало его. Парадоксально, но обещание породило желание стать хуже, гораздо хуже, чем он есть. Ведь хорошие люди – это люди слабые. Быть слабым Миша не желал, но момент упустил. Мужик ушел к себе на теплую дачу, жарить вкусные шашлыки. А Миша убрал пачку заблокированных карточек в карман и вошел в магазин.

А вдруг в магазине совесть ослабит хватку и память подведет. Забудет он обещание, данное Ире.

Внутри за прилавком стояло три мужика в кровавых фартуках.

– Здрасте, – сказал Миша.

– Здравствуйте, – ответил один из них, аккуратно выговаривая неродное слово.

Миша прошелся вдоль прилавка, рассматривая продукты. Были в магазине «Мясо» и бакалея, и овощи-фрукты, и товары для детей. Всё, представленное там, он тоже хотел бы украсть, но не мог. Связку бананов и пачку манной каши он стащил бы в первую очередь. Но голос Иры сказал изо рта лежащей здесь же чудовищной воблы:

– Обещай мне не воровать!

– Ладно, ладно, – ответил Миша вполголоса.

– Простите, что вы сказали? – спросил продавец вежливо и медленно.

– Я хотел…

– Что?

Миша покраснел с ног до головы.

– У меня ситуация… – начал он.

– Какая ситуация? – продавец легко подался вперед. Ему явно было интересно.

Миша словно камни для Стоунхенджа рожал, а не слова выговаривал:

– Мы с женой… оказались в сложном положении… Она родила… ребенку полугода нет… и она… и я… мы – новые здесь… денег нет… надо ребенка покормить… Помогите…

Последнее слово Миша сказал так тихо, что его слышала только маленькая девочка Дюймовочка, убегающая от озабоченного крота.

– Э, нет, – сказал продавец, выслушав Мишу. – Нет для тебя ничего. Иди отсюда по-братски.

Заметно было, что продавец перестал следить за правильным произношением. Миша, собрав всю волю в кулак, сказал:

– Пожалуйста.

Результата не было.

– Иди, иди, – махнул рукой продавец. Он обернулся к двум своим коллегам и что-то сказал на чужом языке.

Миша пошел на выход. Ему уже хотелось не просто воровать, а кого-нибудь убить. Но тут Мишу окликнул другой продавец, видом значительнее, чем первый. Борода у него росла хуже остальных, но говорил он лучше. Совсем без акцента:

– Погоди!

Миша обернулся.

– Ребенок кто? – спросил второй продавец.

– Мальчик, – ответил Миша.

– Есть хочет?

Миша кивнул.

И дали ему еды! И бананы, и кашу, и яблоки! Молока дали, хотя он не просил, и кинзы огромный пучок. Большой, как букет цветов.

* * *

– Ты храпишь? – спросила Аня.

– Не знаю, – сказала я.

– Это плохо, потому что я – храплю.

– И чем это плохо?

– Когда двое храпят, они будят друг друга.

– А если, – говорю, – только ты храпишь, то будишь меня только.

– Я тебе зубную щетку купила, – сказала Аня.

Еще мне достались тапочки и халат с логотипом отеля. Я позвонила отцу.

– Меня сегодня дома не будет.

– А что случилось? – отец плохо скрывал радость.

– Служебная командировка.

– Не забывай предохраняться! – неожиданно предостерег отец. Никогда мы раньше не поднимали подобных тем. Моим половым воспитанием занималась улица Вилиса Лациса. Особенно дома 25, 27 и 17.

– Папа, могу тебе посоветовать то же самое.

– Доча, – сказал папа, – мне пора.

– Разумеется.

Диамара, должно быть, как обнаженная Маха, лежала сейчас на папиной кровати, заложив мощные руки за затылок, и смотрела на папочку жадными глазами. Рядом с ней лежал калькулятор. Она планировала позже подсчитать все папины ночные успехи.

Поговорив с отцом, я немного потупила, разглядывая в окно ночную Москву, по которой носились на машинах бешеные приезжие, оставляя за собой полоски света и выхлопные газы.

Москва представлялась мне циклопической соской, которую мусолил огромный, неспокойный младенец. Но неразумный ребенок не понимал, что ничего высосать из нее невозможно. Это пустышка, однако она успокаивает.

* * *

Отходя от магазина, Миша заметил богатый дом. Забор – чуть выше пояса, окна открыты даже на первом этаже. Вместо решеток – вялая сетка. Чутье ударило в большой бубен и громко сказало Мише, что сюда можно было бы залезть.

– Нет, – сказал Миша в своем сердце.

– Можно! – сказало упрямое Чутье.

– Мне уже ничего не надо, – сказал Миша в своем сердце. – Все продукты у нас уже есть!

– Разве дело в продуктах? – спросило Чутье. – Неужели дело в них?

– А в чем? – спросил Миша в своем сердце, уже зная ответ.

Дело было в азарте. Вот в чем было дело. Дело в опасности и скорости. С ребенком на руках далеко не убежишь, а тут такой шанс.

Когда он вернулся домой, Ванечка спал, Ира спала тоже. Всё было не так страшно. Никто не умер от голода. Он специально положил сумку на пол так, чтобы слышно было: добытчик пришел.