Текст книги "Чужой ребенок"

– Это ты? – спросила Ира сонно.

– Я! Я продуктов принес!

Но Ира его даже не похвалила. Просто ничего не сказала и имела наглость опять уснуть. Это равнодушие сильно задело Мишу.

Некоторое время он сидел, глядя в одну точку, перебирал в голове названия продуктов, которые сумел добыть ценой собственного унижения. И вдруг понял, что страдать у него сегодня не осталось сил.

Миша подлег к Ире и скоро уснул.

* * *

Сквозь сон я услышала шаги. Кто-то дышал мне в лицо. Миллиардерша никак не уймется, подумала я и открыла глаза. Отпор было давать некому. Собака породы дог нависла надо мной, смотрела не мигая. Дрожали щеки.

«Красивый он, – подумала я. – Цвет – мокрый асфальт».

– Чего ты хочешь? – спросила я дога.

Дог тихо скулил. Он хотел общения. Или гулять.

– Я сплю, – прошептала я.

Дог резко мотнул головой и не сдвинулся с места.

– Ты просто морда, – сказала я тихо. – Морда наглая, ты избалованная морда. Как твоя хозяйка. Только тебя прогнать можно. Пошел отсюда! У тебя есть место, вали туда. Фу, – добавила я.

Дог посмотрел на меня с врожденной, бесконечной грустью и… заплакал. Я не ослышалась, он плакал, всхлипывая.

Я приподнялась на кровати и поняла, что плачет вовсе не собака.

Дверь в спальню была открыта, но зачем-то я пошла туда на цыпочках. Так идут персонажи из фильмов ужасов, идут сами, по своей воле, идут на растерзание какой-то неведомой херней.

Аня лежала в одежде на заправленной кровати лицом вниз. Дочь миллиардера горько плакала.

Когда я шагнула в спальню, она резко повернула голову.

– Уйди!

– Фиг тебе, – сказала я.

– Ты чего, в морду хочешь?

– Рискни.

Возникла пауза, во время которой стороны молчали и соображали, что дальше делать.

– Ты плачешь? – спросила я.

– Нет, я на велосипеде катаюсь.

– Это из-за ребенка?

– Да пошла ты!

– Мне очень жаль, – сказала я.

Сказала то, что чувствовала. Но мой ответ дочку Филимонова не устроил.

– Да ты понятия не имеешь, что значит ребенка потерять!

Я промолчала. Верно она сказала, я понятия не имею.

– Я, сука, болею с тех пор! Я мучаюсь так, что тебе даже не снилось!

Верно она говорит, мне такое не снилось.

– Чего ты замолчала? – спросила Аня.

– Я думаю.

Аня вдруг засмеялась. Смех сквозь слезы это называется.

– Думает она! И о чем твои думы?

– Только без обид.

– На ущербных не обижаются.

– Сама такая.

– Ну говори, о чем ты думаешь?

– Ты с собаками мутишь, это замена такая, да?

– Говно из тебя психолог.

Словно подтверждая мои слова, в спальню вошел дог. Аккуратно ступая, он приблизился к кровати, постоял, а потом полез на чистую постель, неуклюже, своими негнущимися лапами, как пьяный таракан. Устроился, заняв собой большую часть кровати. Аня даже ухом не повела.

– Чего хотела-то?

Дог положил ей голову на попу. Аня, кажется, и этого не заметила.

– Услышала, ты плачешь…

– И?

Я пожала плечами и вышла.

«Плач – не повод для беспокойства», – говорили древнегреческие стоики Пурген Вавилонский и Димедрол из Эфеса.

Аня закричала с надрывом мне вслед:

– А что, если его мучают?! А что, если его больше нет?!

Как я могла ее утешить?

* * *

– Ты куда?

Миша замер:

– Ты спи-спи.

– Ты куда, я спрашиваю?

– Я воздухом подышать. – Миша поправился: – Покурить.

– Кури здесь.

– Не, здесь Ванечка. Я на улице лучше…

– А зачем ты куртку надел?

– Говорю тебе, на улицу пойду. Там комары, – объяснил Миша. – Кусают.

– Они и здесь кусают.

– Там вообще беда. Спи.

Ира хотела его остановить, хотела приказать ему остаться. Но тяжесть всей жизни навалилась на нее разом, и уснула она, не думая о будущем.

Десятая глава

Окна дома были открыты. Миша легко перемахнул через забор. Остановился в ожидании собак. Но кусали его только комары. Собак не было. Миша вытащил и отключил смартфон.

Вообще воровство в закрытых помещениях было не его профилем. Но Чутье подсказывало, что всё у него сегодня получится.

Сетки на окнах открывались внутрь. Сетки на магнитах – это как навесные замки из шоколада.

Миша подтянулся на руках, сел на подоконнике в стиле Человека-паука, вытянул ногу в кромешную темноту дома. Носком нащупал ковер, встал на мягком ворсе. Почувствовал себя еще увереннее. Сделал шаг, разглядел, что оказался в большой гостиной. Влек и манил его большой сервант с чем-то блестящим. А вот с чем, он пока не мог разглядеть.

Миша сделал несколько бесшумных шагов.

За стеклом серванта он разглядел бабушкин хрусталь, но сам дом никакая бы бабушка не потянула. В глаза бил достаток. Миша выдвинул верхний ящик. Он был забит ложками, вилками и ножами. Миша вытащил ложку, чувствуя ее тяжесть. Похоже, старинная. Вдруг слева на стуле включился хозяйский планшет. Миша тут же отложил ложку и потянулся к планшету.

В этот момент в спину ему ударил яркий свет большого фонаря.

– Крыса ты, – произнес спокойный голос.

Миша обернулся и увидел того самого продавца из магазина. Того, кто так щедро одарил его продуктами на первое время.

Продавец улыбался. Но в улыбке его не было никакого благодушия. Наоборот.

* * *

Аня разбудила меня ни свет ни заря. Она стояла передо мной в спортивном костюме стоимостью со всё Бибирево.

– Вставай.

– Зачем?

– Бегать пойдем.

– Ты опупела?! – я отказалась наотрез.

– Я сейчас позвоню отцу и скажу, что ты не хочешь со мной начинать новую жизнь.

– Какая новая жизнь? Я старую-то толком еще не жила!

Но дочь олигарха была крайне настойчива. Трясла меня, тормошила. Я поняла, что заснуть не удастся. Но придумала отговорку:

– У меня формы нет! – сказала я.

– Я тебе дам. Какой у тебя размер? Эль? Икс эль?

– Отстань от меня на фиг!

– Какой размер, спрашиваю?

– У тебя что, все размеры есть?

Дочь олигарха посмотрел на меня как на дуру. Она тут же, при мне залезла на сайт папиного торгового центра, и костюм с кроссовками привезли так быстро, что я не успела закрыть рот, открытый от удивления.

Это был один из тех костюмов, в которых некоторые модные девы ходят на свадьбы. Костюм был белый. Белый, как лоб Белохвостиковой в фильме «Тиль Уленшпигель», белый, как яйцо, которое было раньше курицы, белый, как дым кальяна, который кальянщик делал только для себя.

– Я курю, – сказала я.

– Я тоже, – Анин костюм был кровавого цвета. Несмотря на это, облачившись в костюмы, мы с ней стали очень похожи. Как сестры. Это странно, подумала я. Если это мистика, то это какая-то хреновая мистика.

Никогда я не вставала так рано, никогда я не чувствовала себя так плохо. А уж бегала ради самого бега в последний раз в десятом классе средней школы по принуждению.

А здесь, надо же, побежала как миленькая, вспотела тут же, задышала как насос. Ругательства не надо было вспоминать. Они сами приходили с легкостью мне в голову, с каждым метром всё крепче.

Сколько здоровья и позитивного настроения можно получить, когда бежишь по Петровке вдоль сплошной, вечной пробки. Здоровья и только здоровья желает тебе каждый прохожий, которого ты задеваешь плечом.

– Не отставать! – кричала Аня.

Кобыла, она бежала, двигая локтями вперед-назад и, кажется, не знала усталости вовсе.

– Я больше не могу!

– А ты через не могу!

– Я в тебя сейчас плюну! – сказала я, но только для профилактики. Во рту было сухо, как в норе скарабея.

Побежали дальше. В районе Цветного бульвара я поняла, что ничего более ужасного в жизни моей уже не случится, и решила победоносно отдать концы.

«Безымянная, страшная, потная девушка умерла от остановки глупого сердца на улице Петровка. При обыске в кармане у нее обнаружены огромное тщеславие, несколько пустых надежд и нераспечатанная пачка презервативов, купленная в прошлом веке». Так напишет «Московский комсомолец».

Чаяла смерти, как избавления. Но еще один неприятный человек не дал мне увидеть долгожданный свет в конце туннеля.

– Девушки, – в окне черного автомобиля качалось усатое лицо Геныча, – красавицы!

У одной из красавиц язык покоился на плече и соленый пот капал прямо с кончика носа. Глаза, сошедшиеся возле носа, внимательно наблюдали за каждой падающей каплей.

– Нашли! – крикнул Геныч.

Тут я, знаете ли, окаменела, буквально превратилась в потный памятник самой себе.

– Что? – переспросила Аня.

– Нашли ребенка! – Геныч широко улыбался. – Прыгайте в машину!

* * *

Миша вернулся под утро, когда Ира сидела с неспокойным младенцем на руках. Он встал в контровом свете дверного проема. Спортивная фигура его выделялась в молочной полумгле дачного утра.

– Где ты был?

– Это не важно.

Ира почему-то не возмутилась. Она приняла этот ответ спокойно, с достоинством.

– Мне важно всё, что с тобой происходит. С тобой и с Ванечкой.

– А кто для тебя важнее? – вдруг спросил Миша.

Этот ужасный вопрос поставил Иру в тупик.

– Мне обязательно выбирать?

– Обязательно, – кивнула фигура. – Кого ты выберешь?

– Но я не хочу! Не хочу! – неожиданно для себя Ира закричала и проснулась, очнулась ото сна, словно резко протрезвела.

Миша сидел рядом с ней на кровати с виноватым видом.

– Ты где был?

– Не волнуйся.

После этих слов она всегда начинала волноваться еще больше.

– Где? Ты? Был?

– Это не важно.

– Ты что-то сделал?

– Ничего.

– Говори! Я по глазам вижу!

Миша помялся на месте и вдруг улыбнулся нехорошей улыбкой.

– Что ты сделал?! – закричала Ира и окончательно проснулась.

Никакого Миши рядом не было. Она посмотрела на часы. Девять утра. Ей стало нехорошо. Она обернулась в поисках Ванечки.

* * *

– Не могу рассказать. Не спрашивайте. Сами всё увидите, – говорил нам Геныч по дороге.

– Мы у тебя ничего не спрашиваем, – сказала Аня.

К такому повороту Геныч был явно не готов. Он помолчал, пожевал губы.

– Спрашивайте, – сказал он. – Всё расскажу.

– Где он? – спросила Аня.

– К вам в номер привезли, – ответил Геныч.

– Он в порядке? – голос у Ани только казался твердым.

– Здоровенький, две руки, две ноги. Сейчас сами убедитесь.

Мы помолчали.

– Еще спрашивайте, – сказал Геныч.

– Вы покрасили усы? – спросила я, чтобы его позлить.

– Почему покрасил?

– Не знаю, – сказал я. – Захотели казаться моложе.

– Это мой настоящий цвет.

– А почему брови другого цвета? – спросила я.

– Плохо такое говорить, – сказал Геныч, нахмурившись. – Брови мои также имеют природный окрас. Да, окрас.

Аня молчала. Больше она про ребенка ничего не захотела узнать, но она так волновалась, что я слышала стук ее сердца. Или это стучало где-то в моторе.

Номер наш напоминал Казанский собор во время патриаршей службы – народу не протолкнуться, и все молчат.

Молчание напугало меня больше всего. Аня же невозмутимо раздвинула по сторонам мужиков в полицейской форме и подошла к дивану, на котором сидел олигарх Филимонов.

Рядом с ним стояла переноска для младенцев. В ней лежал розовый ребенок. Он постоянно двигался, кряхтел, морщился. Что-то не давало ему покоя. Может быть, то, что на него, голого, смотрело всё командование московской полиции? Когда Аня подошла к дивану, Филимонов легко поднялся и провел быстрой рукой по волосам.

Аня, как в замедленной съемке, нагнулась над младенцем. Я задержала дыхание. И не я одна. Скрипнул чей-то ремень.

– Это он? – спросил Филимонов.

– Это она, – ответила Аня.

– Она?

– Это она, пап. А у меня мальчика украли!

* * *

Ванечка никогда не спал так долго. Никогда. Ира прислушалась к его спокойному дыханию, вдохнула запах, самый сладкий аромат на планете Земля, тихонько встала, привычно обложила Ванечку подушками и вышла на улицу.

Холодное утро. Дачные собаки, лаявшие всю ночь, заткнулись. Было неприятно тихо.

Ира вернулась в дом, заперла дверь. Села, подтянув колени к груди. Ей хотелось сложиться, стать плоской, провалиться за плинтус, за обои, за старые газеты с отчетами съездов. Она себя-то не могла защитить, а Ванечку уж тем более!

В дверь сильно постучали.

– Господи, – сказала Ира.

Стук повторился.

Ира бросилась, схватила Ванечку прямо вместе с теплыми, смятыми пеленками и бросилась к окну, но поняла, что не сможет вылезти вместе с младенцем, даже окно не сможет открыть. Она тут же отчаялась, представила самое страшное, решила, что будет сражаться за Ванечку до смерти, подошла к двери и отважно спросила:

– Кто там?

– Я это, – сказала за дверью баба Таня. – Открывай.

С бабой Таней всё устроилось. И чай, и завтрак, и смесью Ванечка не обжегся, потому что она плеснула на запястье, проверила, а после дала ее ребеночку. Поев, Ванечка разулыбался. Только одно было очень плохо. Не было Миши. Она звонила, но телефон был отключен.

– Может, сбежал от тебя?

– Не мог. Он не такой.

– Все они не такие.

– Мой совсем не такой. Он бы меня не бросил никогда.

– Бабу себе нашел.

Ира замотала головой:

– Нет!

– Чего это?

– Лучше меня нет никого!

– Ну у тебя и самомнение!

– Девушка должна собой гордиться!

– Должна, – кивнула баба Таня головой. – Когда есть чем.

Ванечка не захотел идти к Ире на руки. Остался у бабы Тани.

– Тогда у твоего запой, – предположила баба Таня, пожевав губами.

– Он не любит пить, – сказала Ира.

И поднялись брови старого, повидавшего человека.

– Как не любит?

– Ну, вино немного. Если хорошее.

– Бабы нет, не в запое, и в постели старается… Так тебе золотой мужик достался!

У Иры, кажется, температура поднялась от такой похвалы, она скромно сказала:

– Я знаю.

– Если не пришел, значит, что-то случилось.

– Не каркайте! – сказала Ира.

– А, не верю я в приметы, – махнула баба Таня рукой. – И тебе не советую. Иди поищи его. А я с Ванечкой посижу.

– Где его искать-то?

– Не знаю. Тебе сердце подсказать должно.

– Сердце должно подсказать? Это не примета случаем?

– Это не примета, это интуиция! – баба Таня подняла палец вверх.

* * *

Аня сидела в кресле с закрытыми глазами. Руки как плети. Ноги расставлены в разные стороны. Я стояла над ней, и мне было очень-очень ее жалко.

– Ты как? – спросила я.

– Нормально, – сказала Аня, не открывая глаз.

Подошел грустный Геныч с опустившимися вниз кончиками усов. Он тоже чувствовал свою вину.

– Это, конечно, ерунда, – сказал он. – Ерунда.

Олигарх Филимонов приказал выгнать всех из номера, кроме поставленной присмотреть за ребенком кастелянши. Та сидела на диване с крохотной девочкой на руках, качала ее, говорила глупые детские слова и неожиданно вызвалась покормить девочку грудью.

Филимонов и Геныч резко отвернулись. Я то-же отвернулась от неожиданно обнаружившегося во мне стеснения. Аня продолжала сидеть с закрытыми глазами. Кажется, интерес ее к жизни был потерян. Отец пробовал с ней поговорить, но та отвечала неохотно и односложно, не открывая глаз.

– Раз не твоя, будем искать дальше, – сказал Филимонов.

– Где ее взяли?

– Тоже у цыганки отобрали. На Беговой.

– И куда ее теперь?

Геныч пожал плечами:

– В детский дом.

– Нет, – сказала Аня. – Я ее забираю.

Геныч и Филимонов переглянулись.

– Ты уверена? – спросил Филимонов осторожно.

– Да.

Филимонов хотел что-то сказать, но Аня посмотрела на него взглядом Саломеи, падчерицы Ирода.

– Папа, ты же поможешь мне ее удочерить? – спросила она. И добавила: – Пожалуйста!

Аня взяла крохотную девочку на руки и начала качать.

Олигарх Филимонов сказал Генычу:

– Педиатра найди.

– Какого?

– Самого лучшего. И еще…

– Что? – спросил Геныч шепотом.

– И еще другого врача. Чтобы мог ей… – Филимонов кивнул на Аню. – Чтоб мог антидепрессант выписать.

– Сделаю! – сказал Геныч.

Как исполнитель он был незаменим. Уверена, что жена ему дома говорит: «Ты должен заняться сегодня со мной диким сексом ровно в 16:53». «Сделаю!» – отвечает ей Геныч.

До прихода педиатра Филимонов приказал запереть номер, чтобы Аня не сбежала. Но та и не пыталась. Она встала с кресла, покурила в окно, выпила колы из мини-бара и села к кастелянше. Они, как лучшие подруги, сидели рядышком, склонившись над маленькой девочкой, и разговаривали вполголоса. О чем, я не слышала. Я даже начала ревновать. Вроде меня ж назначили лучшей подругой.

Пришел доктор. Положительный, небольшого роста и очень серьезный.

– Денис Николаевич, – представился он, помыл руки и сразу начал осмотр малышки.

Он послушал девочку и, аккуратно осматривая, начал спрашивать:

– На живот переворачивается?

– Не знаю. Я ее в первый раз вижу.

Доктор удивленно посмотрел на Аню.

– Это пока не мой ребенок, – сказала Аня, – моего сына еще не нашли.

– Не очень понимаю ситуацию, – сказал Денис Николаевич, подумав, – но сочувствую. – И добавил: – А что с вашим ребенком?

– Украли. Я недосмотрела, – сказала Аня.

Денис Николаевич сочувственно вздохнул.

– Мальчик, вы говорите?

– Мальчик.

– Какие-то особые приметы?

– Он очень красивый, – сказала Аня.

– Это я понимаю, а что-то конкретное?

– Почему вы спрашиваете?

Денис Николаевич задумался:

– Да жизнь тут свела с одними… Не важно. Какие-то отличительные черты?

– Он мальчик, – повторила Аня.

– Так.

– И у него разные глаза. Один голубой, а другой карий.

– Гетерохрония, – сказал доктор и внимательно посмотрел на Аню.

– Что?

– Мне кажется, я знаю, у кого ваш мальчик.

Ой, что тут началось! Доктора чуть не разорвали на части.

Буквально тянули в разные стороны, засыпали вопросами. Появился некстати дог, который начал весело на всех напрыгивать и внес в общую сумятицу завершающий элемент абсурда.

Но тут олигарх рявкнул:

– А ну тихо все!

И все заткнулись. А дог полез под кресло и приподнял его на своей мускулистой спине.

– Опишите! – приказал Филимонов Денису Николаевичу.

– Ну, разные глаза. Правый, мне кажется, голубой…

– Нет! Опишите воров!

Денис Николаевич ответил не задумываясь:

– Девушка очень симпатичная, и парень прямо урка, бандит. Очень опасный!

* * *

Мишу допрашивали в отделении полиции. Он сидел как первоклассник: ноги под стулом, руки в кулаках между ног, голова низко опущена.

– Фамилия! – в какой уже раз спрашивал очень молодой оперативник.

Миша молчал. Он решил вообще ничего не говорить. Главное, чтобы Иру с ребенком не нашли. Он ради них на любую каторгу пойдет. Пусть его бьют. Но его не били. Молодой оперативник, словно попугай, повторял одни и те же вопросы:

– Фамилия? Имя? Что делали в чужом доме?

Миша молчал и очень гордился собой.

В кабинет вошел второй оперативник с Мишиным смартфоном в руке.

– Незапароленый, – сказал он.

– И? – спросили первый.

– Там один номер всего.

– Погоди, не звони.

Первый повернулся к Мише.

– Чей это номер?

Миша сжал губы.

– Чей это номер? – первый показал экран смартфона Мише.

– Я вам ничего не скажу! – сказал Миша.

* * *

Меня отпустили. Я еле доплелась да квартиры. Мне открыла Диамара в незнакомом халате и пропищала:

– Доченька пришла! Хорошая пришла!

Доченька хотела разбежаться и, как в американском футболе, с разбегу врезаться новой маме головой в живот. Туда, где тридцать лет назад была талия. Но доченька крайне устала, потратившись на срочную психологическую поддержку.

Доченька отказалась от голубцов, чмокнула свежевыбритого папашку и закрылась в своей комнате. Только захотела уснуть, в дверь забилась Диамарочка, как слон, которого забыли в вольере.

– Входите.

Она легко впорхнула (так она думала). Тонкий голос разрезал воздух как масло, оставляя шрамы на моих барабанных перепонках.

– Нам надо поговорить.

– Я устала, Диамара Михайловна.

– Поклянись!

– В чем?

– Что ты больше не будешь звать меня по отчеству.

Я поклялась на томике поэта Асадова. Казалось бы, что еще? Но Диамарка не унималась.

– Скажи, милая, а были ли у твоего папы какие-то детские, психологические травмы? Мне необходимо это знать.

Я посмотрела на нее с несвойственным мне вниманием:

– Травм психологических в детстве не было. Но мне кажется, что всё у него еще впереди.

Бухгалтер не обиделась.

– Господи, какая ты еще маленькая, Юлечка. Ершистая! Чуть позже займусь твоим воспитанием.

Она вышла. Я тут же занялась поисками мыла и веревки, но меня отвлек телефонный звонок: Геныч и его командный голос.

– Поедешь с нами!

– Куда?

– В Малиновку. Того парня задержали.

* * *

В КПЗ Миша сидел не в первый раз. Но сейчас у него было чувство, что бежал он, бежал и прибежал немножко не туда. Словно все стартанули в одну сторону, а он куда-то вбок. Не здесь он должен был сейчас сидеть, а возле Иры, вместе с Ванечкой. Устраивать их дела, охранять и поддерживать. И еще он очень хотел поцеловать Ванечку в теплый лоб, как он часто делал. Целовал, и Ваня всегда в ответ улыбался.

Послышались шаги. Миша поднялся. К нему пришла целая делегация. Во главе делегации был не мент, а незнакомый нервный мужик. Он встал напротив Миши.

– Где ребенок?

– Какой ребенок? – молчать Мише надоело, но говорить что-либо он все равно не собирался.

– Ребенок моей дочери. Мальчик с разными глазами.

– Я не трогал ребенка. Я просто дачи обносил.

– Доктор! – крикнул нервный мужик.

В камеру протиснулся доктор Денис Николаевич.

– Ах ты сука! – сказал Миша удивленно. – Ты чего здесь забыл?!

– Это он, – заявил доктор.

– Да я тебе сейчас!.. – Миша шагнул к предателю, но люди вокруг заволновались. Возникла полицейская дубинка, которой один из ментов ткнул Мишу в грудь.

– Ты негодяй! – сказал доктор Мише.

– Смелый стал? – сказал Миша. – Чего один-то не пришел? Зассал?

– Видите, он меня знает, – обернулся доктор к нервному.

– Отдай мне моего мальчика, – звук исходил из груди нервного, как у девушки из фильма «Экзорцист» при встрече со священником. – Верни ребенка!

– Не видел я никакого ребенка! – Миша решил держаться до последнего.

– Где твоя девушка? – спросил усатый мужик, который стоял в камере со всеми.

– Да, где твоя девушка? – сказал доктор.

– У меня нет девушки. Я один.

– Он врет, – сказал доктор.

Нервный шагнул к Мише.

– Сколько ты хочешь за информацию? Любую сумму.

Миша подумал и сказал нервному:

– Я маленькая пчелка, я целый день жу-жу.

Нервный тяжело вздохнул и приказал усатому:

– Геныч, сделай что-нибудь.

– Я могу ему по башке дать.

– Не надо, – сказал нервный.

Хотя было похоже, что все, кто был в камере, готовы сделать всё, что мужик прикажет.

И нервный приказал:

– Дозвонитесь подруге его.

* * *

Триста шестьдесят четыре звонка без ответа. И это учесть, что Ира выключала телефон, а потом включила и еще тридцать восемь раз смотрела на зажигающуюся надпись «МИША». Звук она давно отключила.

– Его поймали, – сказала она бабе Тане.

– Он тебе обещал не воровать?

– Обещал. Но его поймали. Я чувствую.

– За что же? Если он не воровал?

– Ну, много за что. За прошлое…

– Много нахулиганили?

Ира кивнула. На смартфон пришло сообщение.

– Чего пишут?

– Не знаю. Надо отключить, – Ира взяла смартфон. – А то по номеру отследят.

– Это невозможно, – сказала баба Таня. – Я в интернете читала. Так только в фильмах бывает.

Ира открыла сообщение, прочитала и повернулась к бабе Тане.

– Пишут, что у них Миша.

– Ну-ка дай.

Баба Таня забрала смартфон, надев очки, прочитала сообщение.

– Знаешь, кто такой Филимонов?

– Типа бизнесмен?

– Олигарх. Самый богатый у нас.

– И что?

– Я бы перезвонила.

Ира отказалась, но баба Таня, как все пожившие в России женщины, умела нарисовать мрачную перспективу.

Ира собралась с духом и набрала неизвестный номер.

– Здравствуйте, Ира, – сказал Филимонов, – у вас мой внук. Давайте меняться.

* * *

Я была при обмене. Происходил обмен на второй платформе станции Малиновка. Как в шпионском фильме. Я видела олигарха Филимонова, который весь пошел красными пятнами и держал за руку свою дочь Аню. Я видела доктора Дениса Николаевича, который сказал, что похитители ребенка берегли и лечили и что он даже принимал в этом участие.

Я видела толпу полицейских, которым было сказано заткнуться и не преследовать похитителей. Я видела Геныча, который говорил вдвое быстрее обычного, подбадривая в конечном счете только себя.

Я видела ту самую девушку Иру, которая вышла на платформу, сжимая чужого ребенка. Она рыдала так горько, что полицейские, которым приказано было заткнуться, и все остальные начали моргать от предательских слез.

Ира говорила с чужим ребенком, прощалась с ним навсегда, и, если бы мы жили в фильме, обязательно пошел бы самый холодный дождь.

Я видела, как олигарх Филимонов отпустил руку дочери и пошел вместе с парнем-похитителем по платформе к девушке Ире. Они стояли там, говорили совсем недолго, а после девушка Ира отдала олигарху ребенка и ноги ее подкосились. Парень подхватил и затащил ее, прямо даже затолкал в вагон во время подошедшей электрички.

Пригородный поезд уехал. Страшная сказка закончилась.

* * *

Меня зовут Юля. Я сучка олигарха Филимонова, и я последний человек, которого можно заподозрить в том, что он на что-то надеется. Но я вынуждена признать, что счастье – это как незваный пьяный гость. Вроде выглядываешь за дверь – никого нет. Опускаешь взгляд и видишь его, храпящего на коврике перед дверью. Так что в свете вышесказанного не будьте олухами, перестаньте падать духом. Перестаньте подсчитывать шансы и топтаться на месте, как верблюды перед снимком с туристами. Бросайтесь в пучину без ласт и маски. Авось выгребете. А потонете, никто, кроме вас, не виноват. А вообще, доброта – это мое второе имя. Или даже фамилия. Всего вам самого хорошего. Дети лучше собак! Да будет свет, звук и спецэффекты. Аминь!

* * *

Подъезжали к Москве.

– Может, в Питер? – спросил Миша.

Ира, красная от слез, замотала головой:

– Я ненавижу Питер. Он холодный.

– Он красивый.

Ира посмотрела на Мишу.

– Красивый – это ты.

– Не расстраивайся. Мы еще одного украдем, – сказал Миша.

– Ты красивый, но дурак.

– Я пошутил.

Ира сунула руку в карман, вытащила бело-синюю пластиковую палочку и протянула ее Мише.

– Что это?

– Ты точно дурак!

Миша разглядывал палочку около минуты, потом поднял на Иру свои ясные глаза и показал на две заметные полоски на палочке.

– Ты беременна?

– Да, блин! Доволен?!

– Ну… по крайней мере, у тебя уже есть опыт.

Ира ударила Мишу. Но не сильно.

КОНЕЦ