Текст книги "Цивилизация. Новая история Западного мира"

Платон показал, что путь к истине состоит в абстрагировании ключевых понятий, таких как знание или справедливость, достигаемом через очищение от локальных, присутствующих в каждодневном опыте вариаций и искажений, и последующее вычленение внутренней, «идеальной» сущности. Этот процесс не нуждался в изучении различных практических методов правосудия, он не требовал внимания к внешнему миру, в котором люди приобретают и используют знания каждый по-своему. Весь его смысл заключался как раз в том, чтобы сквозь испорченность и беспорядочность нашего мира суметь разглядеть мир идеальный. Достигнуть этой цели, по Платону, могли лишь высокоразумные люди, рассматривающие и обсуждающие подобные величественные вопросы в удалении от мира. С тех самых пор западная философия неизменно становилась на этот путь – путь вычленения из сутолоки и неразберихи реального мира всевозможных универсалий, констант и инвариантов, – оставаясь в твердом убеждении, что отвлеченное умозрение есть единственная гарантия ясности мысли и, следовательно, единственный способ понять человека и его место в мире.

Платоновское представление об исключительности пути к истине было усвоено и трансформировано его учеником Аристотелем. Родившийся в городе Стагира на севере Греции в 384 году до н. э., Аристотель был сыном врача при дворе царя Македонии. Отправившись в Афины за образованием, он поступил в Академию Платона 17 лет от роду и оставался в ней еще 20 лет, до смерти учителя в 347 году до н. э. Следующие 12 лет жизни он провел в странствиях, на какое-то время оказавшись при дворе Филиппа Македонского, в качестве воспитателя царского сына Александра. Вернувшись в Афины в 335 году до н. э., Аристотель основал собственную школу, Ликей, где преподавал 12 лет, пока не был вынужден покинуть город, всего за год до собственной смерти.

В отличие от предыдущего столетия, временной отрезок, на который пришлась жизнь Аристотеля, на удивление плохо задокументирован. Годы, отделяющие конец Пелопоннесской войны от строительства грандиозной империи Филиппа и Александра, освещены только в одном полном труде – «Греческой истории» Ксенофонта, – да и та известна своей ненадежностью. Историки полагают, что в течение IV века до н. э. города-государства центральной и южной Греции постоянными войнами друг с другом довели себя до того, что ни один не был в состоянии должным образом оборонять свои границы. К этому периоду относится возвышение Фив, сумевших завоевать территорию Спарты, а также крупные конфликты, в которых участвовали Коринф и Афины. Результатом этих междоусобиц стала неспособность предотвратить вторжение новой силы, окрепшей на севере. Филипп Македонский, разгромивший афинян при Херонее в 338 году до н. э., сумел сделаться властителем всей материковой Греции, а в 336 году до н. э. его трон унаследовал сын Александр.

Хотя Аристотель, македонец по происхождению, был учеником Платона, разница в их взглядах стала корнем философских споров всех последующих столетий. Оспаривавший некоторые центральные идеи учителя, Аристотель тем не менее вполне по-платоновски считал рассуждение единственным путем к открытию истины о мире и о человеке. Он соглашался, что в каждой вещи заключена некая сущность, однако не верил, что такие сущности существуют самостоятельно – для него не было никаких «кошковостей» или «собаковостей», существовавших вне кошек или собак как объектов этого мира. Также, на взгляд Аристотеля, если подобная идея сущности и применима к статическим объектам, то сам мир, как утверждали еще ранние философы, преисполнен роста и движения. Он утверждал, что каждая вещь содержит не только статичную сущность, но и сущность как то, чем она может стать, – названную Аристотелем естественным предназначением, или «телосом» (целью). Отсюда следует, что, например, желудь содержит сущность дуба, а ребенок содержит сущность взрослого. Желудь и младенец растут, потому что на то есть естественная причина – они должны перейти от заложенного в них потенциала к реализации, состояться, соответственно, как дубовое дерево и как взрослый человек. Движение также подразумевает осуществление, или актуализацию, потенциала, имеющегося в телах.

Исполнение естественного предназначения, или телоса, выступает объединяющим принципом аристотелевских воззрений по целому ряду вопросов. Он видел цель благой жизни в исполнении телоса, который заключается в занятии наилучшей деятельностью, например интеллектуальным созерцанием или совершением добродетельных поступков. В политике город-государство, или полис, есть осуществление потенциала, заключенного в объединении добродетельных людей, а у полиса в свою очередь есть потенциал для исполнения своего предназначения – обустроить общество, в котором каждый гражданин обретет благоденствие.

Другой ведущий принцип Аристотеля, непосредственно относящийся к исполнению телоса, – это причины. Вещи, содержащие потенциал движения, приводятся в действительное движение некоей внешней силой. Эта сила является причиной их движения. Аристотель полагал, что даже тогда, когда подобные причины движения и роста невидимы, как, например, при росте растений и животных, они тем не менее существуют. Всякое движение, всякий рост должны иметь причину, а всякая причина в свою очередь производится другим движением, которое имеет собственную причину. С помощью долгого ряда подобных переходов Аристотель показывал, что всякая причина через цепь следствий производна от Первой причины, или Перводвигателя. Эта-то Первая причина и оказывается прародителем и творцом Вселенной.

К моменту смерти Аристотеля в 322 году до н. э. греческий мир переживал масштабную трансформацию, спровоцированную грандиозными свершениями бывшего аристотелевского воспитанника. Внутренние территории Евразии, когда-то находившиеся под властью шумеров, хеттов, вавилонян, ассирийцев, египтян и персов, за каких-то 15 лет были целиком завоеваны Александром и включены в состав вновь создаваемой огромной греческой империи. Эллинистический мир, возникший благодаря Александру и его наследникам, сохранил культуру классической Греции, однако применять ее исторические уроки приходилось уже в ситуации, имевшей совершенно иное физическое, социальное и политическое измерение. Частное сделалось универсальным, и горизонт греческого интеллектуального поиска вырос от размеров города-государства до всемирной империи. Практические и теоретические вопросы, нацеленные на должное, как оно понималось гражданами полиса, уступили место исследованиям всеобщей природы морального и справедливого. По этой причине именно произведения Платона и Аристотеля, с их акцентом на универсальное, стали пользоваться особым почтением. Щедрое обещание Платона достичь истины и преобразовать человеческое существование силой разума возобладало над демокритовским признанием неискоренимой субъективности и случайности этого существования.

В 356 году до н. э., когда Филипп взошел на трон Македонии, последняя представляла собой небольшое, сравнительно бедное государство на севере Греции, на самом краю эллинского мира. Тридцатью годами позже его сын Александр правил империей, простирающейся от Италии до Индии и от Египта до Каспийского моря. При этом столь масштабное завоевание было осуществлено силами всего лишь тридцатитысячного войска. Из учебников мы знаем, что величайшей мечтой Филиппа было повергнуть Персидскую империю – Александр не только исполнил эту мечту, но и достиг гораздо большего. Откуда же происходил этот мощный завоевательный импульс?

Приграничные области Македонии на севере были районом богатых пастбищных угодий, куда периодически вторгались племена кочевников, мигрирующих между степями Северного Кавказа и Среднедунайской равниной. Специально чтобы защитить свою землю, Филипп набрал армию, и это дало ему доступ к постоянному конному и кормовому резерву. Обзаведясь войском и кавалерией, Филипп сделался желанным союзником для других городов и вскоре был втянут в конфликт между Фивами и Фокидой, по окончании которого под его контролем оказалась еще большая теорритория. Через короткое время, в качестве предводителя союза северовосточных греческих государств, Филипп стал представлять угрозу для Афин и Фив, которые не замедлили объявить ему войну. Разгромив новых врагов, он обнаружил, что повелевает практически всей Грецией.

Веками Греция оставалась скоплением самостоятельных городов-государств, попеременно ссорившихся и друживших между собой, воевавших и заключавших союзы. Под властью Филиппа большинство из них внезапно осознало себя частью единого политического образования, и с политической точки зрения это образование было монархией – строем, от которого греки уже успели отвыкнуть. Век полиса подошел к концу, ему на смену пришел век царств, или империи. Почему же Филиппу понадобилось захватывать Персидскую империю? Возможно, он стремился освободить греческие города, которые по-прежнему платили дань Персии; возможно, он хотел раз и навсегда устранить для Греции угрозу персидского вторжения. Так или иначе, очевидно, что Филипп был царем-воином и вся его власть была добыта с помощью войск. Когда он подчинил себе Грецию, ему и его преисполненным боевого духа, опытным, закаленным в сражениях солдатам было больше некуда наступать. Возможность же остановиться и возвратиться в Македонию, распустить войско по домам, к полю и хозяйству, Филиппу, судя по всему, просто не приходила в голову. Дополнительной причиной могло быть то, что новая держава оказалась вероятной мишенью для нападения со стороны персов. В любом случае, для Филиппа и его сына Александра пределом стремлений не являлось ни благоустроенное общество, ни хорошо управляемый полис, ни установление прочного союза между неуживчивыми греческими государствами – целью было повелевать всем миром. Достичь этой цели можно было только одним путем – повергнуть Персидскую державу и установить взамен собственную.

Когда Филипп умер в 336 году до н. э., царем Македонии и главой греческой федерации стал его девятнадцатилетний сын Александр. Дорога царствия была уже проложена – греческие армии находились в этот момент в Малой Азии, маршируя к Иссу, навстречу Дарию III. Последующие 12 лет Александр провел во главе войска, которое исходило Персидскую империю вдоль и поперек, захватив и подчинив по пути Сирию, Финикию, Египет, Вавилон, Сузы и Персеполь. Он разгромил Дария в трех сражениях и насадил свою власть во всех областях, куда только могли дойти его воины.

Нам сегодняшним Александр представляется блистательной и даже романтической фигурой, возможно, величайшим полководцем всех времен и народов. В то же время есть основания утверждать, что его походы были одним из первых примеров характерно западной культуры ведения войн. Традиционный всадник-воин азиатских степей использовал нелобовые нападения и отступления, полагаясь на метательные снаряды, тактический отвод сил и сохранение резервов как на средство изматывания противника, вместо того чтобы пытаться уничтожить его в генеральном сражении. Народы, пользовавшиеся такими методами, оседая в низменностях и основывая сельскохозяйственные и городские общества, продолжали воевать по-прежнему, сочетая тактику внезапных набегов с дипломатией и культурным поглощением соперников. Философию войны как орудия сдерживания исповедовали многие азиатские общества – от китайцев до арабов-мусульман, – и персы ничем не выбивались из этого ряда.

Для отрядов Александара, напротив, символом веры было понятие воинской чести: они сражались не за ту или иную территорию, а за общее дело. Такая вера греческих воинов во многом питалась их чувством превосходства над противником, которое в свою очередь происходило из осознания того, что они обладают уникальной степенью свободы. В сражении греческая пехота стояла и билась на смерть и была готова умереть с честью, поскольку исход сражения значил больше, чем просто выживание, а от хорошей смерти следовало не спасаться, а стремиться к ней. Дарий и его армия попросту не могли понять страсть Александра к сражениям: в последнем столкновении свита Дария убила собственного царя и оставила его тело в надежде на то, что, увидев труп главного врага, Александр успокоится. Разумеется, их надежда была напрасной. Если персы вступали в войну осмотрительно, рассчитывая на завладение преимуществом, греки шли воевать с радостью, ожидая заслужить честь, – и не знали, как остановиться.

Покорив все персидские земли, Александр двинулся на северо-восток, к Самарканду и Бухаре, затем повернул на юго-восток, через Гиндукуш и Афганское плоскогорье добравшись до Инда, пересек его и прошел через весь Пенджаб. И хотя он ставил себе целью отодвинуть линию обороны как можно восточнее, исключив любую угрозу со стороны племен Центральной и Южной Азии, Александр гонялся за иллюзией. Следуя тысячелетнему обычаю, народы степей и плоскогорий Центральной Азии просто отступали перед надвигавшейся угрозой и вновь возвращались на то же место, когда греческие отряды проходили мимо. Александру было просто не под силу обнести стеной половину мира и удержать другую половину за ее пределами.

В 325 году до н. э. Александр вместе с войском двинулся из Индии обратно в Персию и двумя годами позже умер в Вавилоне, по всей видимости, от тифа. Ему было всего 33 года. Хотя бесплодный натиск греков на Восток имел определенную стратегическую цель, ни Александр, ни его солдаты не видели ничего кроме боевых будней. Они продолжали сражаться, потому что не знали другой жизни. Когда в конце похода солдаты взбунтовались, они просили отпустить их домой – но только после того, как достигли земного предела.

После смерти Александра его семья, двор, военачальники, правители областей начали спор о том, кому из них отойдут захваченные земли. Приблизительно к 280 году до н. э. размер подконтрольных им территорий относительно стабилизировался, положив начало трем великим эллинистическим династиям[6]6
  Империю, созданную Александром, мы называем эллинистическим миром, чтобы отличить ее от предшествующего эллинского (греческого) мира, сердцем которого был регион Эгейского моря.


[Закрыть]. Селевкиды подчинили огромный регион от Сирии до самого Инда; Птолемеи правили Египтом; Антигониды остались во главе Македонии, которая на тот момент включала, за незначительными исключениями, большую часть материковой Греции. Внутри этой обширной области несколько мелких территорий сохранились в качестве независимых царств. Поскольку македоняне не сумели захватить Элладу целиком, свою автономию удержали и несколько «старых» греческих государств. Хотя многие из них сохраняли верность демократическим институтам и выборному управлению, мир вокруг них изменился и ни один город уже не мог проводить внешнюю политику, игнорируя присутствие крупных и могущественных соседей.

Старые греческие города изменились и внутренне. Одной из важнейших мер Александра стало введение по всей империи единой валюты. Это серьезно подхлестнуло развитие торговли на огромной территории, города Средиземноморья получили прямой доступ к пшеничным житницам Египта и Леванта. Перевозка зерна по Средиземному морю сделалась одним из важнейших источников греческого экономического процветания, однако этот новый вид торговли, основанный на общей денежной единице, спровоцировал и серьезную поляризацию общества. Богатые получили еще больше возможностей накапливать богатство, для бедняков же доступ в этот денежный мир чаще всего оказывался закрытым. Богатство и бедность существовали и прежде, однако когда разница между ними стала столь велика, система круговой поруки, подразумевавшая участие людей в политическом управлении, коллективную военную службу, широкое распространение образования, развитое гражданское самосознание, – система, которая поддерживала жизнедеятельность демократий V века до н. э., – оказалась разрушенной.

Несмотря на все сказанное, малые греческие города-государства продолжали существовать и даже процветать в III и II веках до н. э. – но только объединяясь друг с другом в конфедерации. В южной Греции ведущими силами регионального значения стали Этолийский и Ахейский союзы. В союзных городах все свободные мужчины призывного возраста собирались на главном собрании раз в полгода, чтобы избрать на годичный срок первое должностное лицо, выполнявшее функции командующего объединенными войсками, и назначить делегатов в общий совет и комитет «апоклетов», ведавший повседневными делами союза. Историк Полибий примерно в 150 году до н. э. писал: «Нигде в такой степени и с такою строгою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное народоправство… Устройство это быстро достигло поставленной заранее цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и милосердии». Если бы не рост римского могущества, это открытое сотрудничество между греческими союзами могло бы процветать и дальше, а федерализм имел все шансы распространиться в качестве модели управления, вобравшей лучшие элементы полиса и империи.

Внутреннее устройство восточных царств эллинистического мира было совсем иным. Если в свое время Александр желал объединить греков и верхушку прежней Персидской империи в новую политическую и культурную элиту, его потомки образовали правящие группы, оставшиеся исключительно греческими по составу. Македоняне и другие участники завоевательных походов пустили корни в этом прекрасном новом мире, а волны переселенцев, прибывавших из Греции в его древние города, обнаруживали, что вне зависимости от статуса у себя на родине они оказывались в привилегированном положении по сравнению с новыми соседями – персами, месопотамцами, египтянами или финикийцами. Для огромной части мира греческая культура сделалась общественным эталоном, а греческий – общеобязательным языком. (Большинство современных европейцев очень плохо представляют себе географию этой части мира. Самые западные греческие города на испанском побережье были отделены от Афин 1500 милями, и еще 3000 миль – от восточных поселений на реке Окс. Таким образом, общая протяженность эллинистического мира составляла около 4500 миль, что равно расстоянию от Эдинбурга до Катманду.)

Эллинистический мир стал моделью многих будущих культурно-государственных образований, в особенности европейских. Греческая культура приходила в новые области в войсковых обозах победителей и делалась определяющим мотивом местного цивилизационного процесса. Чтобы приобщиться к цивилизации, жителю эллинистического мира было необходимо приобщиться к чужеземной культуре – культуре завоевателей, которые, оседая на новом месте, платили за то, чтобы их сыновья обучались поэзии Гомера и Еврипида, музыке и арифметике, а также получали физическое воспитание. В эллинистическом мире гимнасий в конечном счете превратился в институт образования второй ступени, дающий дополнительные навыки мальчикам постарше – тем, кто уже прошел начальную, или элементарную, ступень. Ученые путешествовали между городами, чтобы набраться опыта друг у друга и найти новых учеников. Циркуляция знаний разносила греческие идеи, тексты и умонастроения по тысячам городов и поселений всей ойкумены. Афины, практически утратившие к тому времени политическое влияние, почитались как родина философии и ее знаменитого триумвирата: Сократа, Платона и Аристотеля. Важными оплотами учености становились и восточные города: главными центрами притяжения для образованных людей были малоазийский Пергам и приютившая знаменитую библиотеку и музей столица Птолемеев Александрия, однако выдающиеся философы эллинистического мира происходили из самых разных уголков: Самоса, Кипра, Афин, Родоса, Сирии, Малой Азии, Сицилии, Фессалии.

Эллинистический мир сохранил и распространил культуру классической Греции, но, как мы уже видели, сама эта культура была не лишена внутренних противоречий. Вдобавок новые поколения греческих мыслителей обнаруживали себя в ситуации, отличавшейся от ситуации их прославленных предшественников. Если Сократ и Платон спрашивали о том, как добродетельному человеку выстроить свою жизнь, как должен управляться город и как человеку быть хорошим гражданином, то в эллинистическую эпоху люди жили в городах, которые самоуправлялись лишь на словах – мысль о том, что полис и человеческая личность оба могут рассматриваться как целостные, автономные существа, перестала быть убедительной. Личность теперь существовала в мире, чьи пределы простирались далеко за ее физический и мысленный горизонт.

Следствием этой политической и географической трансформации стало сосредоточение мысли на новом предмете – жизни частного человека внутри универсальной культуры. Платоновская и аристотелевская концепция отвлеченного рассуждения как единственного пути к подлинному знанию продолжала оставаться отправной точкой для всех серьезных мыслителей, однако обстоятельства ее применения изменились. Философия разделилась на тех, кто, вслед за Эпикуром, рассматривал человека как отдельную единицу, и тех, кого вместе со стоиками прежде всего интересовало место человека в обществе и природа человека как универсальный феномен. Еще одна школа, которой дал рождение эллинистический мир, – школа неоплатонизма – интерпретировала платоновскую теорию идеальных форм как особый тип религиозной, или мистической, философии. Идеалом блага, справедливости и истины для неоплатоников выступало Единое – говоря иначе, божественный источник всего сущего, – а истина была доступна не только через разум, но и через откровение. Через триста лет этим трем философским направлениям было суждено лечь в основу трех разных ответвлений христианской теологии (см. главу 5).

Эллинистическая ученость не ограничивалась философией. Люди, занимавшиеся инженерным делом, зодчеством, врачеванием, пытались взглянуть на свой труд с теоретической точки зрения, и наука стала крепнуть как занятие, довольно серьезно отличавшееся от философии. Евклидовы «Начала», появившиеся на свет около 300 года до н. э., были сводом накопленных к тому моменту математических знаний, в котором показывалось, как математические доказательства могут выводиться из определенного набора изначальных допущений, или аксиом. Архимед, живший в III веке до н. э. в греческом городе Сиракузы на Сицилии, прославился своими трудами по геометрии, оптике, астрономии, инженерному делу и гидростатике. В чем-то предвосхищая современного труженника прикладной науки, он использовал теоретические познания в разработке специальных рычажных и шкивных механизмов, поливальных машин и устройств для обороны города от осады. Аполлоний, Эратосфен, Гиппарх и множество других прославили себя новыми идеями в области математики, геометрии и астрономии.

Несмотря на этот теоретический интерес к природе, эллинистическое отношение к делам практическим довольно сильно отличалось от современного. Греческие благородные мужи избегали физических занятий, а общественный статус зарабатывали не практическими, а письменными произведениями, как, впрочем, и обучением детей богатых и влиятельных родителей. Вследствие этого почти все греческие ученые того времени были скорее наблюдателями, чем экспериментаторами. До практического вмешательства в мир природы, вынуждающего последний выдать свои секреты, оставалось еще 17 столетий.

Хотя греческая культура растеклась по огромной территории Евразии, на западе набирали силу две новых державы. Финикийский город Карфаген к III веку до н. э. обладал достаточным могуществом, чтобы поставить под свой контроль западную часть Средиземноморья, а Рим в 281 году до н. э. впервые вмешался в греческие дела, начав войну с эпирским царем Пирром. В 229 году до н. э. римские отряды пересекли Адриатическое море, чтобы высадиться в материковой Греции, а в 217, как свидетельствует Полибий, Агелай уже предостерегал делегатов, съехавшихся из разных греческих городов: «Если царь допустит только, чтобы поднимающиеся теперь с запада тучи надвинулись на Элладу, то следует сильно опасаться, как бы у всех нас не была отнята свобода мириться и воевать и вообще устраивать для себя взаимные развлечения…» Слова Агелая оставили без внимания, и римлян никто не остановил. Они ушли из Греции в 194 году до н. э., однако в 148 году после внутреннего переворота и последующей военной экспедиции римлян Македония потеряла остатки самостоятельности и превратилась в римскую провинцию. В 146 году до н. э. власть Рима над Средиземноморьем, как восточным, так и западным, была укреплена уже не дипломатическими, а насильственными мерами – в тот год были разрушены города Карфаген и Коринф. Все следующее столетие римляне продвигались на восток, постепенно захватив весь эллинистический мир, кроме Египта. Клеопатра, последняя египетская царица, попыталась отстоять независимость своего государства, соблазнив сначала Юлия Цезаря, а затем Марка Антония, правителя Восточной Римской империи. Все ее усилия пошли крахом в 31 году до н. э. у мыса Акций, где Октавиан разгромил Антония и египетский флот. Смерть Клеопатры в 30 году до н. э. стала формальным концом эпохи эллинизма.

Эллинистический мир

К 250 году до н. э. греческий мир охватывал эллинистические царства на востоке и старые греческие города и колонии на западе, простираясь от атлантического побережья до Гиндукуша

Эллинистическая культура не исчезла с приходом римлян. Наоборот, Римская империя превратилась в носителя и продолжателя греческих – или теперь уже греко-римских – культурных традиций, а также в источник их распространения в Центральной и Западной Европе. Восточная часть Римской империи не переставала быть греческой культурной зоной, по крайней мере на уровне правящей элиты, еще на протяжении семи веков. И даже когда в VIII веке арабские воины молниеносно покорили Ближний Восток, греческие тексты V–IV веков до н. э., прекрасно сохранившиеся и к тому же имеющие переводы на арамейский и персидский, обрели новую жизнь в руках мусульманских ценителей мудрости. Произведения Платона и Аристотеля стали частью канона арабского мира и именно арабским ученым предстояло в XII веке во второй раз познакомить Западную Европу с культурой классической Греции. Ее наследие никогда не исчезало и до нового открытия в эпоху европейского Ренессанса продолжало жить своей жизнью в эллинистической, римской, византийской и арабской культурах. От Александрии и Византии и от Кордовы и Гранады культурные новации, рожденные когда-то в Афинах, со временем были переняты народами Западной и Северной Европы.

В нашей исторической памяти классическая Греция живет как эпоха исключительного творческого взлета человеческого духа. Наука, философия, демократия, театр, мифология, эпическая поэзия, архитектура и скульптура впервые родились на свет или как минимум обрели новую жизнь на протяжении нескольких поколений. Все эти достижения кажутся как-то связанными с еще одним греческим новшеством – верой в человеческий разум и в людей как авторов собственной судьбы. Но когда мы смотрим пристальнее, то замечаем, что эта связь не всегда является такой однозначной, как мы хотели бы видеть. Произведения Платона и Аристотеля обычно представляются кульминацией, высшим выражением классической греческой мысли, однако платоновский акцент на абстрактной рациональности как единственном пути к истине и справедливости был для своего времени позицией спорной и во многом даже радикальной. Платон, следует помнить, не был первым. Греческое народовластие, драматургия, художество – все это создавалось не философами, рассуждающими абстрактно и рационально, а практиками и прагматиками, которые, отвечая на вызов, брошенный им меняющимся обществом, сумели проявить одновременно редкую решимость и редкое воображение. Как бы то ни было, именно произведения Платона сохранили для нас первейшую значимость и именно его ви́дение оказалось доминирующим в культуре западной цивилизации.