Текст книги "Субъективный словарь фантастики"
Автор книги: Роман Арбитман
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Карлсон
Цикл фантастических сказок шведской писательницы Астрид Линдгрен об этом герое состоит из трех повестей: «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (Lillebror och Karlsson på taket, 1955), «Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел» (Karlsson på taket flyger igen, 1962), «Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять» (Karlsson på taket smyger igen, 1968). На русский язык все три повести были переведены в 1957–1973 годы Лилианой Лунгиной.
У обычного стокгольмского мальчика по имени Сванте Свантесон (прозвище – Малыш), живущего в многоэтажном доме, внезапно появляется новый друг Карлсон, хозяин домика на крыше. Имени герой не имеет – только фамилию. Возраст его неизвестен (сам он называет себя «в меру упитанным мужчиной в полном расцвете сил»). Он влетает прямо в окно Малыша, поскольку благодаря пропеллеру на спине может летать. Пропеллер с кнопкой – не гаджет, а часть организма Карлсона; механизм работает на тортово-плюшечном приводе, в крайнем случае подойдет и копченая колбаса. Новый друг вовлекает Малыша в разнообразные, порой небезопасные проделки: главные объекты проказ – мелкие городские жулики Филле и Рулле, а также домработница Свантесонов фрекен Хильдур Бок (во второй части цикла) и дядя Юлиус, прижимистый родственник папы Малыша (в третьей части).
Астрид Линдгрен предлагает принять факт существования Карлсона как данность и не разъясняет, откуда он взялся. Но поскольку в его теле сосуществует биологическое с технологическим, Карлсон – наверняка киборг, сконструированный неизвестным шведским изобретателем (см. Киберпанк). Хотя сам термин «киборг» возник только в 1960 году, первые прототипы появились значительно раньше – достаточно вспомнить легенду о механической руке рыцаря Гёца фон Берлихингена (XVI век). Эдвард Ноймайер, сценарист фильма Пола Верховена «Робокоп» (1987) об американском киборге-полицейском Алексе Мерфи, скорее всего, использовал историю о Железном Дровосеке из «Страны Оз» (см.) Лаймена Фрэнка Баума. В свою очередь, именно Карлсон мог стать для американского фантаста Чайны Мьевиля прообразом «переделанных» существ, полулюдей-полумеханизмов из города Нью-Кробюзона (см.).
Еще один близкий «родственник» Карлсона – мутант Логан, он же Росомаха из комиксов и фильмов о Людях Икс (см.), получивший свои когти и адамантиевый скелет в дополнение к природному дару регенерации. Однако, в отличие от большинства киборгов в современной фантастике, Карлсон – не воин, а трикстер, поэтому свою способность к полету он использует не для битв, но для забав (не всегда, впрочем, безобидных). В этом смысле трилогия Линдгрен, в отличие от большинства современных произведений о киборгах, носит юмористический – а иногда и откровенно пародийный – характер: например, в проказах Карлсона, где он притворяется привидением или имитирует полтергейст, есть элементы пародии на мистическую фантастику.
Примечательно, что одно из наиболее известных произведений современной шведской литературы, полемически «нацеленное» на трилогию Линдгрен, создано как раз в мистическом жанре. Речь идет о повести Юна Айвиде Линдквиста «Впусти меня» (2004 год; по ней Томас Альфредсон поставил одноименный фильм 2008 года). «Впусти меня» – это такой «анти-Карлсон». Как и у Линдгрен, действие происходит в Стокгольме, у юного Оскара появляется друг с необычным образом жизни, и в итоге мальчика вовлекают в небезопасные приключения. Но вместо центра Стокгольма – замусоренная окраина, вместо веселого толстячка с пропеллером – бледное вампирское существо Эли (см. Вампиры), никакого пола и несусветного возраста. В итоге Эли становится для Оскара лучшей, значительнейшей частью жизни. Дело не в темном обаянии зла, но в отсутствии ему светлой альтернативы. Садисты-одноклассники? Равнодушная мать? Отец, с которым можно говорить до первой его рюмки? Мир взрослых и мир сверстников одинаково кошмарны. Из всех зол выбирается меньшее, из всех монстров – тот, кто хотя бы привязан к тебе, пусть и небескорыстно. У Эли вместо пентхауса – наглухо закупоренная (чтобы свет не просочился) ванная. Вместо пропеллера – зубы и когти. Вместо любимых тортов и плюшек – кровянка… Ох, как хорошо, что в детстве я читал Линдгрен, а не Линдквиста!
Киберпанк
Так называется то ли поджанр современной фантастики, то ли особое направление в ней. Одна часть слова (ciber) взята из почтенной кибернетики, вторая (punk) – английское слово «мусор». Как правило, действие произведений этого жанра происходит в мире высоких технологий, донельзя загаженном отходами этих же технологий. Родоначальником киберпанка считается Уильям Гибсон, который в 1984 году выпустил роман «Нейромант» (Neuromanser), где сконструировал целую цивилизацию хакеров. Но поскольку книга вышла в те допотопные времена, когда интернет не был массовым средством коммуникации, слова «хакер» не существовало вовсе. (Нет его, кстати, и в романе Гибсона; потрошителей Сети писатель назвал по старинке ковбоями.)
Наилучшее представление о мире киберпанка дает видеоряд картины Роберта Лонго «Джонни-Мнемоник» (Johnny Mnemonic, 1995), поставленной по мотивам одноименного рассказа все того же Гибсона: амальгама сложнейшей, на молекулярном уровне, электроники и гниющих, утопающих в ржавом железном хламе, мусоре и нечистотах останков постиндустриального общества. Этот контраст запрограммирован. Люди в этом мире уже слабо похожи на людей, металлодетекторы тут бесполезны – ведь железа, микрочипов, синтоволокон и др. неорганических прибамбасов в людях немногим меньше, чем в компьютерах; получеловеческая протоплазма совершает загадочные для нас, сегодняшних, эволюции, дабы заработать на тарелку бобового супа и развлекательную программу для ночного виртуального просмотра.
Второй из основателей жанра, Брюс Стерлинг, в романе «Схизматрица» (Schismatrix, 1985) добавил к железкам толику генной инженерии – в ту пору абсолютно фантастичной. «Передний край генных технологий захватили Черные Медики – экстремисты с комет и колец Урана, а также пышным цветом расцветающие постчеловеческие общины типа Метрополярии, Кровавых братьев и Эндосимбиотиков. Они сбросили с себя все человеческое, как околоплодный пузырь», – читаем в «Схизматрице». Тому, кто открыл книгу наугад, трудно отделаться от желания заменить в слове «Schismatrix» вторую литеру «s» на «z», чтобы название звучало как «Шизматрица». Однако мир, описанный в романе, по-своему логичен, просто зиждется на законах, отличающихся от привычных.
Как и в случае с идеями Гибсона, идеи Стерлинга развивались уже в новейшие времена. Прежняя машинерия обогащалась новыми гаджетами, и каждый из них, корректируя картины придуманного мира, все-таки главным образом работал на сюжет, обостряя его. Уже на рубеже 90-х находки отцов киберпанка будут бестрепетно использоваться мастерами фантастико-приключенческого жанра. Так, например, у Джона Алека Эффинджера в романах «Когда под ногами бездна» (When Gravity Fails), «Огонь на солнце» (A Fife in the Sun), «Поцелуй изгнанья» (The Exile Kiss), созданных в 1987–1991 годы, люди уже не представляют жизни без имплантантов-модификаторов. Человек из самой занюханной арабской глубинки может теперь за гроши вживить себе в мозг пару электродов и буквально на ходу «подключиться» к новым навыкам. Про мелочи прикладных знаний в этом будущем и говорить нечего. Фокус из «Матрицы» – когда Тринити за секунды овладевала искусством управления вертолетом – в мире киберпанка уже в конце 80-х годов никаким фокусом не являлся. Адепты жанра, в разных его изводах, призывают расслабиться (или напрячься) и получить удовольствие от тех странностей, которые ожидают нас впереди.
Лучшие книги мастеров жанра – вдохновенный гимн любопытству, которое остается неотъемлемым атрибутом человеческой натуры, даже когда Homo sapiens уже не вполне homo… Кстати, знаменитый Карлсон (см.) к нам залетел именно из мира имплантированных гаджетов – на правах технологически модифицированного существа, человека-вертолета с программой на взлет, посадку, дружбу с малышами и низведение домомучительниц.
Кинг-Конг
Фантастически огромная обезьяна, ставшая персонажем множества игровых фильмов, анимационных лент, комиксов и т. п., вот уже много десятилетий известна нам под этим именем. Хотя, строго говоря, слова King Kong нам следует и по-русски писать по отдельности: имя – только второе из слов, а первое надо переводить как «король». Но русское написание через дефис – по аналогии с пинг-понгом – стало у нас традицией.
В 1933 году Мериан Купер и Эрнест Шодсак сняли первый «King Kong». По сюжету, американская киноэкспедиция обнаруживала на тропическом острове огромного самца гориллы, которому туземцы время от времени приносили в жертву девушку. Одной из таких жертв едва не стала приехавшая с экспедицией голливудская звезда. А уже после того, как Короля Конга взяли в плен и отвезли в Нью-Йорк для демонстрации публике за деньги, гигантский примат вырвался и, подхватив блондинку в лапу, начал крушить все вокруг.
Понятно, что в 30-е годы ХХ века вместо огромной обезьяны аниматор Уиллис О’Брайен снимал небольшую куклу на шарнирах, с лицом из пластилина (чтобы у обезьяны наличествовала мимика). При бюджете в 670 тысяч долларов картина собрала в прокате 1,7 миллиона, и это были хорошие цифры. Вряд ли фильм стал бы настолько успешен, окажись Конг лишь огромным злобным монстром. Однако герой был амбивалентным персонажем и к моменту гибели в «асфальтовых джунглях» огромное дитя природы вызывало сочувствие…
Вслед за первым фильмом о Конге были сняты и другие ленты (низкобюджетные, весьма скромных достоинств). Всерьез перезапустить франшизу на достойном уровне Голливуду удалось в 1976 году, когда вышла одноименная лента Джона Гиллермина с Джессикой Лэнг в роли блондинки. Продюсер фильма Дино Де Лаурентис решил, что доисторические монстры (с которыми Конг на острове боролся в первом фильме) удорожат картину. Заодно и Эмпайр-стейт-билдинг, куда раньше взбиралась обезьяна, заменили башней WTC. Хорошо еще, что самолеты, атакующие Конга, были заменены вертолетами, – иначе финальная сцена, с учетом будущих событий 11 сентября 2001 года, выглядела бы мрачноватым пророчеством…
В начале третьего тысячелетия, когда технические возможности Голливуда возросли, а «производство» экранных чудищ удешевилось, решено было перезапустить франшизу еще раз. При этом Питеру Джексону проект сиквела ленты Купера – Шодсака доверили не сразу. Новозеландский режиссер с детства мечтал снять свой вариант «Кинг-Конга», но в 1996 году студия «Юниверсал» отказала Джексону в просьбе. В 2005 году, после триумфа «Властелина Колец» (см.), режиссер еще раз обратился на «Юниверсал» с аналогичной просьбой, которая была моментально уважена. Режиссер получил двухсотсемимиллионный бюджет, двадцать миллионов гонорара плюс процент от сборов плюс полную свободу на съемочной площадке.
Своей свободой Джексон распорядился с умом: он добился того, что большинство элементов сюжета старого фильма было перенесено в новую ленту. Действие вновь происходит в 30-е годы. Режиссер Карл Денэм (Джек Блэк) со своим сценаристом Джоном Дрисколлом (Эдриен Броуди) и прочей съемочной группой отправлялся на неисследованный остров Черепа – снимать мелодраму с красивой блондинкой Энн Дерроу (Наоми Уоттс) на фоне дикой природы. Та оказывалось еще и смертельно опасной для жизни. На острове обнаруживалось нечто вроде конан-дойловского «затерянного мира» (см. Челленджер). Тут и бронтозавры, и динозавры, и птеродактили, и гигантские пауки, и – венец всему – огромная обезьяна, которой местные жители вновь хотят принести в жертву блондинку. Как и в канонической ленте, Конга привозят в Нью-Йорк, он вырывается, лезет на Эмпайр-стейт-билдинг, отмахивается от самолетов и погибает. Спецэффекты в картине – выше всех похвал. Если бы Карл Денэм из фильма жил в наше время, ему бы не пришлось плыть на остров: все сняли бы с помощью компьютера – зритель все равно не отличит, где живое, а где нарисованное…
Последняя по времени экранизация истории о гигантской обезьяне – «Конг: Остров Черепа» (Kong: Skull Island, 2017) режиссера Джордана Вот-Робертса. Здесь тоже не обходится без блондинки-фотографа (Бри Ларсон), но, памятуя о печальных последствиях попадания Конга в Нью-Йорк, никто больше не помышляет увозить гигантского примата с острова. Тут он нужнее…
Кинговедение
Эта область фантастиковедения связана с изучением творчества американского писателя Стивена Кинга. Царь хоррора, князь саспенса, владыка Темной Стороны и прочая вот уже четыре десятилетия подряд бьет рекорды по тиражам, продолжая оставаться на гребне успеха как в США, так и в России. На родине Кинга о нем написаны тома, у нас все скромнее.
Если вкратце обобщить то, что высказано отечественными кинговедами в рецензиях и немногочисленных литературоведческих статьях, в сухом остатке окажется немного. Каким образом писатель берет за живое и нельзя ли произвести по этим рецептам что-нибудь похожее на нашей почве? Как полагают исследователи, существует пять особых приемов писателя, его ноу-хау.
1. Внимание к предметам быта. У Кинга наилучшие разносчики кошмара – вещи повседневного использования, поднимающие бунт против людей: автомашина наезжает без повода («Кристина»), мобильный телефон плавит мозги («Мобильник»), стиральный агрегат давит всмятку («Давилка») и тому подобное. Налицо эффект контраста: вещь-друг, от которой не ждешь сюрпризов, внезапно становится врагом. Шок. Российским писателям-хоррормейстерам повторить этот фокус непросто: отрада масс, дешевый ширпотреб, порою показывает зубы и безо всякой литературы ужасов. Особо не развернешься.
2. Использование домаших животных. У Кинга эти домашние любимцы – латентные убийцы. Принцип тот же, что и с любимыми вещами: если сегодня лихо ведет себя тихо, это не значит, что завтра зубы и когти братьев меньших не дотянутся до вашего горла («Куджо», «Кладбище домашних животных» и др.). Читатель с подозрением глядит на свою кошку, и ему заранее неуютно. Нашим писателям-анимафобам этот ход пригодится; тем более что с некоторых пор у нас в домашних любимцах ходят и чудища бойцовских пород – от ротвейлеров до крокодилов.
3. Эксплуатация детских страхов. У Кинга главный кошмар часто связан с младенческой жутью. Люди сызмальства верят, что во тьме чулана прячется бука («И пришел бука»), в мышиной норке – тролль («Кошачий глаз»), за яркой клоунской маской – чудище («Оно») и т. д. Детские страхи – самые стойкие, записываются в подкорку. Доказано, что все серийные убийцы когда-то были перепуганными детьми. Нашим писателям-страхолюбам полезно использовать этот прием, сделав поправку на российские реалии: копа-убийцу заменить оборотнем в погонах, буку – бабаем, тролля – провокатором в соцсетях, а клоуна – соседом-пьянчугой с красным носом.
4. Утилизация паранормального. У Кинга мозг человека – опасный кладезь тайн. Маленькие серые клетки могут аккумулировать бездну неучтенных умений: телекинез («Кэрри»), ясновидение («Мертвая зона» – см.), телепатия («Лангольеры» – см.) и др. Даже мысль о том, что ближний прикуривает без зажигалки и наливает без помощи рук, наносит людям психологическую травму. Нашим фантастам-паранормалам следует пользоваться этим ноу-хау с осторожностью: герои должны иметь справку, что пробуждение чудо-способностей не связано с химией, принимаемой вовнутрь. Иначе книги (и их авторы) будут изъяты.
5. Злоупотребление штампами. У Кинга сюжетная страшилка редко бывает оригинальной: сильней тревожит не неведомое зло (вдруг пронесет?), а зло ожидаемое, чья мерзость увеличена в разы. Привычный паноптикум SF & Fantasy нужно довести до предела: не одиночные вампиры (см.), но целая армия кровососов («Судьба Иерусалима»); не просто комната ужасов, но огромная Гостиница Ужасов («Сияние»). Диалектика перехода количества в качество, по Энгельсу, таким образом, исправно действует…
В 2006 году вышла книга Вадима Эрлихмана «Стивен Кинг. Король темной стороны» – первая биография писателя на русском языке. В том же году у нас перевели путеводитель Бева Винсента по кинговской «Темной башне» (см.), написанный двумя годами ранее. В 2011-м наш читатель получил перевод книги Лайзы Роугек «Сердце, в котором живет страх. Стивен Кинг: жизнь и творчество» (2010). С точки зрения кинговедения интерес представляет первая из трех книг, где автор, пусть и в малой степени, добавляет к биографии писателя анализ его произведений. В отличие от Бева Винсента, Вадим Эрлихман – не безоговорочный фанат Кинга, он видит и слабые стороны его произведений, но формулирует претензии слишком тактично. Словно боится, что Кинг выучит русский, прочтет, обидится и проклянет.
Клоны в фантастике
Клоны – генетически идентичные организмы. Процесс их получения искусственным путем – клонирование. Задолго до того, как английский эмбриолог Иен Уилмут продемонстрировал публике первый результат (овечка Долли, 1996), этот сюжет появился в литературе. Вспомним хотя бы немецких романтиков иенской школы (1796–1801) Новалиса, Людвига Тика и Вильгельма Ваккенродера с их излюбленным мотивом «вечного возвращения». При соответствующей технологии воспроизводства клонов даже безвременная смерть героя оказывается явлением временным. Сколько ни изничтожай его, он будет упрямо являться к своим убийцам вновь и вновь: количество клеток, из которых можно лабораторно вырастить новую живую особь, почти бесконечно, – будь то шотландская овечка или президент США в романе Бена Бовы «Человек умноженный» (The Multiple Man, 1974; там, правда, в итоге один из клонов решает уничтожать всех своих «генетических братьев», чтобы не делить власть).
Любопытно, что первое произведение под названием «Клон» – роман Кейт Вильгельм и Теодора Томаса (1965) – вообще не имеет никакого отношения к клонам и клонированию: этим словом была названа жуткая субстанция, которая зародилась в канализации и пожирала органику. Впрочем, и в наиболее известном массовом кино с этим словом в названии – фильме Джорджа Лукаса «Звездные войны. Эпизод II: Атака клонов» (Star Wars. Episode II. Attack of the clones, 2002) идея клонирования третьестепенна.
Куда более внятно она была оформлена Голливудом за два года до фильма Лукаса: имею в виду «Шестой день» (The 6th Day, 2000) Роджера Споттисвуда. Действие происходит в недалеком будущем, когда принят «Закон Шестого дня», запрещающий клонирование человека. Но его, как выясняется, можно обойти, и парочка нарушителей, которые давно выращивают Homo sapiens гроздьями, как гидропонные помидоры, хочет убрать свидетеля их деятельности – пилота Адама Гибсона (Арнольд Шварценеггер). Поначалу Адам относится к клонам – даже кошек и собак – с нездоровым предубеждением. Дескать, клонированные создания отличаются от обычных, как фальшивые елочные игрушки от настоящих: выглядят так же, но не радуют. Тем не менее в конце картины, когда герою приходится бороться за жизнь бок о бок со своим собственным клоном, приходит долгожданное понимание: люди как люди, пускай и из пробирки. И милосердие тоже стучится в их искусственные сердца…
Однако вернемся к литературной фантастике. Начиная с 70-х тема клонирования становится популярной, и к настоящему времени примеров уже так много, что все их не перечислишь (в этом списке, кстати, – вполне качественный советский роман Зиновия Юрьева «Человек под копирку», 1973 год). Так что ограничусь только двумя характерными примерами. Наверное, самые залихватские произведения про клонов – «Вдоводел» и «Вдоводел воскрешенный» (The Widowmaker, 1996, The Widowmaker Reborn, 1997), две первые книги цикла «Вдоводел» американца Майка Резника. Действие разворачивается в том далеком грядущем, когда изготовление зрелых клонов из материала заказчика чисто технически не составляет большого труда. Вселенная у Резника смахивает на Дикий Запад, лазерные шпалеры – на «кольты», персонажи – на ковбоев, центральный герой – на молодого Клинта Иствуда.
Жизнь космоковбоев, как всегда, стоит дешево, а золото по-прежнему в цене, как и во времена фронтира. Суперкиллер Джефферсон Найтхаук явлен читателям в двух ипостасях. Первая мерзнет в криогенной камере, дожидаясь, пока люди научатся лечить поразившую героя опасную болезнь. Ипостась номер два, выращенную на заказ, автор периодически отправляет исполнять опасные задания – дабы разжиться деньгами, необходимыми для дальнейшего сохранения Найтхаука-1 в холодильнике. (Цены на заморозку растут быстрее банковских процентов по вкладам.) Очередному клону приходится вылетать на большую космическую дорогу и с помощью боевого лазера зарабатывать на бессмертие… «Вдоводел» укладывается в рамки масскультовского мейнстрима. За рамки стандарта выведена лишь одна психологическая проблема, которой озабочен каждый генетический двойник Джефа Найтхаука в свободное от убийств время: кем ему юридически приходится тело в морозильнике? Папой или братом? Братом или папой? От прямого ответа политкорректный Резник тактично уходит. Клон его разберет кем.
А теперь – о самой муторной книге про клонов, романе «Не отпускай меня» (Never Let Me Go, 2005) англо-японского прозаика Кадзуо Исигуро. Поскольку автор – нобелевский лауреат, с него особый спрос. Главные герои романа – Кэти, Рут, Том и другие – мирно учатся в закрытой школе Хейлшем недалеко от Норфолка. Ссорятся, мирятся, крутят романы, пишут стихи, слушают музыку, мечтают о будущем и где-то на сотой странице мимоходом узнают, что они – не совсем люди. Они клоны. Будущего у них нет. Когда они достигнут приемлемых кондиций, их разберут на органы. Узнав эту страшную тайну о себе, большинство юных питомцев Хейлшема ведут себя со стоицизмом опытных самураев. Никто из персонажей не впадает в депрессию и не пытается сбежать – в отличие, например, от героев блокбастера «Остров» (The Island, 2005) Майкла Бэя. Никто не намерен покончить с собой или прибить оборотней-педагогов (притом, что Хейлшем не охраняют и острые предметы от воспитанников не прячут). Да, мол, неприятно, что тебя покромсают. Но раз уж так заведено, надо смириться…
Исигуро – опытный литературный геометр. К законам беллетристики он относится, как аристократ к дворецкому: с формальным уважением, но и с четким чувством дистанции. Будь Исигуро честным беллетристом, вроде того же Резника, ему бы пришлось потрудиться, выстраивая непротиворечивую реальность. Мир, где легально используются «запчасти» клонов, сильно бы отличался от теперешнего. Пришлось бы вносить уточнения (пусть лицемерные) в понятие Homo sapiens. Или уж, по крайней мере, для клонов была бы выработана хоть какая-то лживая идеология (подвига, самопожертвования а-ля камикадзе). Или, на худой конец, вранье тьюторов должно было стать непроницаемым и тотальным, а заведения типа Хейлшема должны были бы окружаться колючей проволокой, как Бухенвальд…
Ничего этого в книге нет. Персонажи ведут себя, как замороженные метафоры, подвешенные на ниточках авторского замысла. Герои не развиваются, а лишь переползают из одного возраста в другой, внутренне не меняясь. Повествование ведется от лица Кэти; оно течет неторопливо-монотонно, тринадцать ли героине или уже все тридцать. Конечно, совсем без конфликта нет романа. На периферии сюжета и ближе к финалу возникают водоворотики неприятных вопросов. Мол, есть ли душа у «небожьего» создания? А если есть, как измерить ее? И если наличие души проблематично, допустимо ли это создание резать? И что может помешать «небожьему» созданию воспротивиться желанию божьих созданий разрезать его во имя некоей цели? Однако Исигуро не делает попыток ответить ни на один из вопросов…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
