Текст книги "Офицеры. Книга третья. За гранью"

Подполковник Загоруйко исполнял обязанности заместителя командира части по тылу. Под метр девяносто ростом, с бычьей шеей и лицом, не вмещающимся в фотокарточку на документы.

Нагловатый, хитрый и расчетливый хохол непостижимым для многих простых людей образом умудрялся за год отправлять на родину по два-три пятитонных контейнера, набитых сантехникой и плиткой, декоративными плитами ДСП, и все ему сходило с рук…

– До праздника осталось два дня… – напомнила Славка.

– Я помню, – Серж усмехнулся. – Я приду…

Вернулась Глаша, присела рядом, смотрела на жену Баталова по-собачьи преданными глазами. Всегда она помнила о том, чьими стараниями досталось ей место заведующей столовой.

– Как муж? – Славка прищурилась.

– Он привыкает ко мне…

Постучав пальчиками по столу, гостья посмотрела Глаше прямо в глаза и в упор спросила:

– А ты?

– Мне другого мужа не надобно.

– Вот и ладненько, – Славка поднялась. – Не провожай, дорогу сама найду…

Свою миссию она выполнила. Задачу Сержу поставила, заодно подтвердила договоренность о встрече с ним. Баталова дома на праздник, как всегда, не окажется, и она, наконец, отведет душу.

На восьмое марта Рэму, как молодому и холостому, доверили несение службы в наряде. А еще говорили, что дедовщины среди офицеров в армии не существует. Так что, в город он постарался попасть с утречка пораньше, чтоб к шести вечера вернуться.

Сами немцы, как и во всем оставшемся мире, женский праздник с упорством не признавали. Хоть и придумала его их знаменитая землячка Клара Цеткин. А международным он являлся единственно в кругу братской семьи народов, населяющих СССР.

Вернулась с ночной смены Маринка немного усталая, но, как обычно, веселая и жизнерадостная. Настроение ее взлетело, когда она увидела на вешалке его одежду. А букетик нежных алых тюльпанчиков привел ее в окончательный восторг.

Сколько всего, вообще-то, женщине надо? Немного внимания, капельку душевного тепла, и она готова растаять от счастья.

Маринке казалось, возможно, так оно и было, что становится она парню все ближе и ближе. А все его слова – одни лишь слова.

Просто он боится признаться кое в чем самому себе. Время исподволь свое дело ладит. После возвращения с полигона, он у нее появляется все чаще.

– Рина, если хочешь, то мы можем съездить и посидеть где-нибудь пару часов, – парень, как галантный кавалер, предоставлял ей возможность сделать окончательный выбор самой.

– Нет, Рэм, – не задумываясь, отказалась она. – Я хочу видеть только тебя. У нас есть, что поставить на стол. Получится не хуже, чем в ресторане.

– Как скажешь…

…Она то засыпала, то снова просыпалась, словно от испуга, что он уже ушел. А он был рядом и смотрел на нее с ласковой улыбкой, стоило ей чуть приоткрыть глазик, чтобы в том удостовериться.

– Рэмка, ты всегда бываешь такой разный. Ты почти никогда не повторяешься.

– Ты про что? – не понял он и поэтому прищурил левый глаз.

– Я хотела тебя спросить, – она немного смутилась и замолчала.

Не представляла она себе, как про то спросить, с чего начать. Может, он сам ей поможет? Кинула женщина на Рэма призывный взгляд, но он в ответ лишь пожал плечами:

– Я, Рина, теряюсь в догадках по поводу твоего вопроса…

Не в первый раз он вынужденно признавался в том, что не улавливает смысла и не понимает того, к чему она клонит. Дину он всегда понимал с полуслова. Понимал или думал, что понимает…

– У тебя было много женщин? Я до сих пор о тебе почти ничего не знаю. Ты мне никогда ничего не рассказываешь про себя.

– Много, Рина, много, – загадочно улыбаясь, пряча под маской все свои потаенные мысли, обронил он.

– Много? – женщина оживилась.

Так она и полагала, судя по его искушенности в некоторых деликатных и интимных вопросах.

– А сколько, если не секрет? Какая я по счету?

– Ты? – в его глазах сверкнули веселые огоньки. – Ты у меня по счету… раз, – он принялся загибать пальцы, – два… вторая.

– Вторая? – женские глазки озадаченно хлопнули.

Марина ждала, что у него не хватит всех пальцев на руках, а тут… Нет, он, по обыкновению, слегка подтрунивает над ней.

– А где же все остальные?

– Ты, Рина, ты и есть все мои остальные женщины, кроме одной, первой, – он дотронулся пальчиком до пуговки ее носа и нажал на него, как на кнопку электрического звонка.

– Подожди-ка, – Марина посмотрела на него недоверчивым взглядом. – Ты хочешь сказать, что она?

Кое-что женщине припомнилось. Дина ей рассказывала. Но она отнеслась к тем словам с некоторым скептическим недоверием.

– Да, она была у меня первой, – он грустно усмехнулся. – И я думал, что она будет единственной в моей жизни. Не вышло…

Судьба-разлучница распорядилась по-иному, вдрызг разбила всю его жизнь, безжалостно развеяла по ветру все его «розовые» мечты и крест-накрест перечеркнула все благие намерения…

– Откуда же все твои познания в…

– Ты хотела сказать в… – он показал на постель.

– Да, – она смутилась и покраснела.

Посмотрев на нее, Рэм снисходительно усмехнулся. Неужто для того, чтобы уметь любить, следует зайцем перепрыгивать из одной постели в другую, доведя счет своих побед до сотен…

– У меня, Рина, в свое время была прекрасная учительница, искусно разбиравшаяся во всех тонкостях.

– Так, значит, ты у нее был не первым? Она не была…

Женские брови задумчиво сошлись у переносицы. Выходит, что Дина поведала ей чистую правду.

– Получается, что так, – согласился он.

– И как же ты к этому относился? – Рина затаила дыхание.

– Я? – Рэм неопределенно пожал плечами и пренебрежительно усмехнулся. – Никак. Меня данный вопрос просто не волновал. Для меня данного вопроса не существовало, и все. Для меня ее жизнь началась со встречи со мной. Ее прошлое меня не интересовало.

Марина моргнула. Как можно? Нет, этого она постичь не могла.

– Тебя трудно понять, но, может, ты и прав, – женщина забавно подвигала носиком. – И ты мог бы, случись чё, простить ей измену?

Глядя ей в глаза, Рэм качнул головой:

– Это, Рина, вопрос гипотетический. Как можно предположить то, чего никогда не может быть? Честно сказать, я ей полностью доверял. Подобной мысли у меня никогда не возникало.

– А сейчас?

– А что толку говорить сейчас? У меня своя жизнь, как видишь, рядом с тобой. А у нее? Я не знаю, я сейчас… ничего не знаю…

По его немного растерянному взгляду она, наконец, поняла, что своими расспросами ненароком влезла чуть дальше, чем следовало бы. Нельзя все время дуть на угасающие угли…

В огромной печи ровно гудело пламя. Невысокий, худощавый мужчина в черной спецовке сквозь круглые отверстия смотрел на угли, жарко пылающие розовым цветом.

По проложенным по полу рельсам катилась тележка. Толкал ее перепачканный в угольной пыли узкоглазый боец. Опрокинув тачку и выгрузив ровные поблескивающие брикеты с антрацитом, воин достал смятую пачку сигарет без фильтра, прикурил.

– Праздника сегодня, Николай… – показались два белых ряда зубов и задвигались. – Казаха тоже человека. Стола ждет, работа кончай, бешбармак кушай…

Тот, кого назвали Николаем, трудился старшим кочегаром, по сути, он исполнял обязанности начальника, поскольку прапорщик у печи появлялся изредка. Штатный начальник котельной больше занимался вопросами, лишь отдаленно связанными с подачей тепла и горячей воды. Степка Ковальчук под чутким руководством зама по тылу сбывал немцам сэкономленный уголь. Еще два года назад он служил тут простым кочегаром. Случайно выяснилось, что они с Загоруйко из одного села. Подполковник уговорил земляка, чтобы тот остался на сверхсрочную службу. Степка, имея за плечами строительный техникум, получил погоны прапорщика.

– Еще две ходки сделаешь, и амба, – распорядился Николай.

В его прямые обязанности входило то, чтобы ни в коем случае не произошло перерасхода угля. А в праздник температуру котлов рекомендовалось чуть уменьшить. Народ гуляет, ему и так жарко…

Широкая туша заслонила собой весь узкий проход, откуда в кочегарку полоской проникал дневной свет. По кованым железным ступенькам грузно топали расшитые в икрах хромовые сапоги 47-го размера. Под каблуками, подбитыми металлическими подковами, жалобно захрустела угольная крошка.

– С праздником, Николай! – зарокотал густой голос.

– Я не женщина, товарищ подполковник, – усмехнулся старший над кочегаркой. – Не с чем меня поздравлять…

Нехитрый юмор начальство оценило, широко заулыбалось:

– Сейчас и женщины придут, какой же праздник без них…

Приблизившись к печи, зам по тылу протянул к ней могучие кулачища, разжал их, растопырив пятерней толстые и коротковатые пальцы с зазубренными, в заусеницах неаккуратными ногтями.

– Тепло тут у тебя. Сауна готова? – хитровато прищурился он. – Народ ждет…

Щебечущий женскими голосами народ в количестве трех особ мелкими шашками просочился по проходу в направлении оббитой деревом двери. Дорогу к ней посетительницы знали хорошо, не в первый раз навещали котельную, проторили народную тропку.

– Войтех еще не пришел? – спросил подполковник, косясь в сторону зазывно мелькающих в меру оголенных женских ножек.

– В каморке у меня сидит, вас дожидается…

Когда трое мужчин зашли в парилку, к их приходу все было готово. Две дебелые банщицы держали в руках венички и мочалки, тоненькая подручная наполняла водой жестяные тазы.

– Gut! – довольно крякнул подполковник. – Порядок в танковых войсках. Банная рота, строиться!

Привычные к причудам начальства женщины собрались в одну кучку, подровнялись в линию, поправили переднички, накинутые на голые тела, вытянули вперед подбородки, выпятили торчащие из-под материи вызывающе белеющие разнокалиберные груди.

– Манька! – представил Загоруйко первую женщину.

Правофланговой банщице давали под сорок. Может, ей было и меньше, но жирные телеса молодости не добавляли. Пудовая грудь тяжело свисала, чуть ли не до самого пупка, скромно зарывшегося в многочисленных складках огромного живота. Обнаженные ноги выглядели, как мощные железобетонные опоры железнодорожного моста. Ручища она имела, как у молотобойца. После того, как баба обрабатывала клиентов мочалкой, тем казалось, что они попали в рай. Работала женщина в солдатской столовой старшим поваром.

– Верочка! – ткнул пальцем в торчащую грудь подполковник.

Начальствующий взгляд просветлел. Кладовщица слыла его гордостью. Она брала своей мощной статью, данной ей от природы. Широкая в кости, лишнего жира Верочка не имела. Тугая была, как спелый абрикос, вот-вот соком брызнет. Многие мужики тащились от нее, сатанели, распробовав на вкус, входили в неописуемый раж.

– Любка… – снисходительно хмыкнул начальник.

Крайняя девушка, на его взгляд, казалась тоща и худа. Но, как он понимал, на каждый овощ всегда находился свой покупатель. А потому держал он в своей обойме и мелкокалиберный снаряд, что числился в штате продовольственной службы полка.

– К помывке… приступить!

Не первый раз принимавший участие в подобном мероприятии, Николай отдал себя в худенькие Любкины руки. Он хорошо знал, что Верка достанется гостю, а зам по тылу после того, как зальет себе глотку коньяком, уединится с Манькой. Имел их начальник болезненную слабость к ее трясущимся холодцом телесам. Жирный боров нездорово тяготел к необъятным прелестям самки бегемота.

После первой рюмки Загоруйко остался наедине с Войтехом. Бабье со смехом ринулось в парилку смывать с себя праведный пот и порезвиться, плескаясь в огромном чане-бассейне.

– Ну, как насчет моего вопроса?

– Обещали через неделю принести, – ответил гость. – Цену себе набивают. Или опасаются. Боятся подставы…

Хоть и был Войтех по национальности поляком, разъяснялся он на русском языке довольно сносно, запросто походил издалека на западного украинца.

– Трудные времена настали, никому нельзя довериться…

Жалуясь и сетуя на стесненные обстоятельства, гость сквозь приспущенные ресницы зорко следил за реакцией подполковника. На самом деле, он уже раздобыл то, о чем просил его Загоруйко. Накануне ему принесли два новеньких вороненых «ствола». ПМ – 9-мм пистолеты Макарова попахивали заводской смазкой. АК-74-й давно уже лежал у него в тайнике, терпеливо ждал своего часа…

Плотные шторы не пропускали в комнату дневной свет и создавали иллюзию позднего вечера, хотя солнышко едва-едва лишь докатилось до зенита и остановилось передохнуть на горке.

Посреди стола высился старинный бронзовый канделябр. Три витые тонкие свечки горели неярким желтым светом, отбрасывая по стенам причудливо колыхающиеся тени.

– Мне пора уходить… – мужчина ласково провел ладонью по обнаженной женской спине. – Мирослава…

Тоненький пальчик с нарочитой сердитостью постучал по его полураскрытым губам, будто укоряя их:

– Называй меня в этой комнате Аннет…

– Аннет! – Шутов с силой притянул покорно подавшееся тело к себе, крепко обнял. – Ты не представляешь, как я тебя люблю…

Из соседней комнаты донеслась настойчивая трель дверного звонка. Немного погодя, снова позвонили. Потом еще…

– Черт! Принесла кого-то нелегкая… – женщина, недовольно хмурясь, поднялась, накинула на себя халат.

Легкими неспешными шагами Славка прошла через смежную комнату, прошагала по коридору, приблизилась к двери.

– Ты? – она удивленно отступила на шаг назад.

На пороге квартиры Баталовых стояла Глаша, жена Шутова.

– Проходи…

Нежданная гостья, не раздеваясь, шагнула в кухню, тяжело опустилась на табуретку.

– Петька наш совсем с ума сошел! – в уголках женских глаз набухали крупные капли отчаяния. – Надрался с самого утра под завязку, приплелся к нам, ломится в дверь. А у нас Машка сидит взаперти. И Серж мой, как назло, по делам в город уехал. Не знаю, что делать. Дойдет до начальства, не поздоровится Иванюку…

Не перебивая, Славка слушала. Дело приобретало нешуточный оборот. Конечно, ее саму все это никаким боком не касалось. И все-таки, не совсем чужие для нее люди круто замешались в обойме.

– Подожди меня, Глаша, я сейчас оденусь…

Едва слышимые шаги приблизились, не до конца прикрытая дверь распахнулась, вошла Славка, плотно потянула на себя ручку.

– Ты все слышал?

– Да, – мужчина стоял одетый, при полном параде. – Задержись с ней минут на пяток…

Поймав такси, Шутов добрался до военного городка, скорым шагом направился к ДОСу, где он жил с Глашей. Возле их подъезда гудящим роем собрался праздный народ. Не обращая ни на кого внимания, Серж поднялся по ступенькам, прошел к своей квартире.

Подперев ее спиной, у двери сидел Иванюк. Во весь голос он горланил песни и гулко стучал кулачищем, сотрясая стены.

– Встань, дурень! – Шутов схватил своего бывшего ротного за шиворот. – Пошли со мной…

Пропуская мимо ушей бормотанье и нелестные замечания в свой адрес, Серж вытащил старшего лейтенанта на улицу, провел к соседней парадной, затащил в подъезд, проволок до умывальника и засунул голову Иванюка под холодную воду.

– Остынь маленько…

Прибежав домой, Глаша выпустила Машку из невольного плена, высвободила бедняжку из заточения.

– Где аспид? – женщина испуганно поводила своими глазами-миндалинами. – Я боюсь его, боюсь…

– С ним Серж и Дегтярев. У вас в хате. Мозги ему вправляют…

Закрыв входную дверь, Артем переглянулся с Шутовым, достал из внутреннего кармана куртки и поставил на стол бутылку.

– Выпей, герой, – Серж протянул Иванюку стакан, – полегчает.

Постукивая зубами, продрогший после холодного душа, Петька опрокинул в себя водку, тряхнул упертой головой:

– Все равно ее достану! Жить без нее не могу!

– Жить ты, братец, – иронично хмыкнул Дегтярев, – не можешь без водки. А Маша, пойми ты, не хочет жить с тобой…

Чуть отойдя в сторонку, Серж наблюдал за тем, как два мужика кричат друг на друга, сжимают кулаки – вот-вот дело дойдет до драки не на жизнь, а на смерть. А на кону у них бедная женщина.

– Петя, – Шутов выставил перед собой примирительную ладонь и тихо заговорил, – завтра командиру подробно доложат, и тебя за все твои художества к чертям собачьим с позором выметут из Группы. Вместе, кстати, и с Машей. И она безвинно пострадает. Жить после срама с тобой она ни за что не станет. В Союзе первым же делом она бросит тебя. И останешься ты у разбитого корыта…

– И что мне делать? – глаза у Иванюка внезапно протрезвели.

До мужика разом дошло, что пьяный угар, в котором пребывал он последние дни, довел его до самой черты, до невидимой грани, за которой ничего нет, кроме бездонной пропасти.

– Снимать штаны и бегать!

– Я серьезно…

В ответ Серж лишь неопределенно пожал плечами, а Дегтярев с прыгающей усмешкой на губах предложил:

– Просись у командира на «целину». От дивизии формируется батальон на уборку урожая. Ильин намерен меня послать от нас ротным. Обещал, если вернемся без замечания, технику всю нашу народному хозяйству распродадим, то назначат меня начальником штаба батальона. Уступаю…

Моргнув, Шутов скоренько разлил водку по стаканам. Мысль ему понравилась. Артем не соврал. Про «целинный» батальон Серж знал. Ведал и про то, что посулил командир дивизии тем офицерам, кто возглавит военных «колхозников». Вариант с отправкой в Союз на время Иванюка устраивал всех. И Мирослава поддержит их…

Легко проникнувшая на территорию воинской части, Славка не сунулась к домам офицерского состава, а дождалась подружек в офицерской столовой. Она успела обстоятельно поговорить по телефону с Сержем, который позвонил в кабинет заведующей, уже находилась в курсе того, что предложил Дегтярев.

– Машенька, – ласково начала она, – я понимаю, что ты больше не можешь. А ты через «не могу». Есть такое понятие, как «надо». Вернись к мужу. Я не заставляю тебя жить с ним. Надо сделать вид, что ничего не произошло, что все в порядке. Понимаешь, порой нам приходится переступать через себя, через собственное «Я»…

Отвернувшись в сторону, Славка вздохнула. Ей тоже пришлось перешагнуть через себя, когда на ее горизонте появился Пестиков и клещами обстоятельств легко взял ее в жесткий оборот…

5

В течение последних месяцев подполковник Пестиков рутинно проделывал одну и ту же работу. Каждый понедельник он вставал в семь утра, умывался, тщательно брился, плотно завтракал.

В 8.00 у подъезда дома его ждала неприметная серая «Волга» с особыми номерами, которые свидетельствовали о принадлежности к Комитету и отсекали излишние вопросы у дотошных гаишников.

За время совместной работы водитель не произнес ни одного лишнего слова. Будто в его словарном запасе, кроме «Есть», «Так точно», «Будет сделано», иных фраз и предложений из скудного лексикона Эллочки Людоедки от Ильфа и Петрова не имелось.

– Поехали, Володя… – кивал Борис, захлопывая дверцу.

– Есть! – отвечал водитель и трогался с места.

Ровно в 8.30 и ни минутой позже они подъезжали к воротам Экспедиции, где Борис получал опечатанный чемоданчик. Весил кейс немало. Снаружи отделанный кожей, он имел бронированные стенки из титановых пластин. Во время внезапного нападения им предполагалось надежно прикрываться, как бронежилетом.

– Счастливого пути, – напутствовал Пестикова неприметный человечек в неизменном сером костюме, галстуке в мелкий рубчик.

Даже представить себе Борис не мог, что косящий под мелкого почтового клерка человек всего пять минут назад приехал сюда из Государственного хранилища. В святая святых товарищ Федотов под роспись всякий раз получал материальных ценностей на сумму в несколько сотен тысяч долларов. Ему выдавали золотые слитки, упакованные пачки американских долларов, английских фунтов, швейцарских франков или россыпь драгоценных камней…

Впрочем, подполковника содержимое чемоданчика волновало постольку поскольку. Полковник Юзов сумел внушить Борису, что обязанности курьера у него для дипломатического прикрытия.

Основной задачей Пестикова являлась агентурная работа в Восточной Германии, расширение сети и вовлечение в нее новых членов. Пикантность ситуации таилась в том, что ему предстояло создать сеть из граждан СССР, проживающих на территории ГДР. Именно это обстоятельство донельзя упрощало его адскую работу.

– Баб вербуй, Боря… – инструктировал его Юзов. – Они все знают, а поймать их на жареном легче простого…

В данном случае разговор шел о вольнонаемных женщинах и о многочисленных женах военнослужащих.

– Ты парень у нас видный. Бабы на тебя клюют…

– А как же, – Борис усмехнулся, – моральный облик?

Помнится ему, что в течение полудня он только и слышал о том, чтобы высоко нести звание офицера, беречь честь…

– Высокие слова, – Юзов пренебрежительно взмахнул кистью, – оставь для наших партийных бонз. А у нас работа с людьми. Легче всего человека поймать на его низменных чувствах: тяга к побрякушкам, к деньгам, к выпивке, к противоположному полу…

– Нельзя, – Пестиков пошевелил губами, – ковыряться в дерьме и в нем же по уши не изваляться…

– Совершенно верно…

Инструкции Борису следовало неукоснительно исполнять. Для того они и писаны, чтобы неуклонно следовать их букве и духу.

Пассажирский ТУ-154 рейсом из Москвы приземлился в тот день в аэропорту «Шенефельд» точно по расписанию. Раньше трапа к самолету подкатила черная «Волга» из советского посольства. За рулем сидел резидент из разведывательного управления Комитета.

– Все в порядке? – следовал неизменный вопрос.

– Все в порядке…

В здании посольства Пестиков сдавал дипломатическую почту третьему секретарю и прощался. С этого момента он приступал, как ему думалось, к своей основной работе.

После того, как курьер покидал территорию посольства, из ворот выезжала машина с дипломатическими номерами. На заднем сиденье располагался резидент. В руках у него находился кейс, который самолетом доставили из Москвы. Через пятнадцать минут неспешной езды показывались Бранденбургские ворота.

КПП. Граница между Восточным и Западным Берлином.

Заранее извещенные о проезде советской посольской машины пограничники и таможенники под козырек провожали ее проход.

Серая «Волга» останавливалась возле неприметного здания с неброской вывеской: «Издательство «Свободная Германия». В подвале размещалась портативная типография. Журнал выходил небольшим тиражом, и был известен в узком кругу специалистов.

Резидент нажимал на кнопку звонка, дверь плавно открывалась. Его ждали. Ожидали с нетерпением. Издательство играло роль ширмы, удобного прикрытия. В здании располагался филиал одной коммерческой фирмы, на счетах которой вскоре оседали ценности, перевозимые Пестиковым. Номера счетов знали единицы…

В 9.00 Клара Карловна переступила порог кабинета, где она последние восемь лет трудилась секретарем-делопроизводителем отдела с путано длинным и труднопроизносимым названием.

– Кларочка! – навстречу женщине шагнул полковник Юзов и нежно провел пальцами по ее слегка раскрасневшемуся личику. – Уехал твой? – на мужских губах появилась ироничная улыбка.

– Укатил! Как по расписанию живет, ни минуты опоздания, ни шага влево или вправо…

Хоть и считал Пестиков, что неплохо разбирается в людях, с одного взгляда может определить их скрытую внутреннюю суть, в одном он, безусловно, сильно ошибался. Борис пребывал в полной уверенности в том, что жена его любит, но Клара Карловна никогда не питала к мужу особо теплых чувств.

От своих инфантильных родителей Клара унаследовала, прежде всего, ум отца, ангельски милое и привлекательное личико матери и непонятно в кого фигуру. Нельзя сказать, что природа сложила ее плохо, но издалека девочка походила на мальчика.

Сильные и широкие плечи соседствовали с явно узковатым тазом и совсем худыми бедрами. Природа чуть ошиблась, наделив ее типичными признаками обоих противоположных полов.

Папаша Карл Самуилович, по рождению Цукерман, в молодые годы поменял фамилию на более благозвучную и стал Сахаровым. В зрелом возрасте он слегка жалел о юношеском малодушии, ушел в диссиденты и пописывал пасквили на родное государство. Его изгнали из университета. Возникли трудности с работой. И тут Карл Самуилович решил переродиться, переехал в Читу, женился, взял фамилию своей супруги, что законом не возбранялось.

Именно Карл Самуилович посоветовал Кларочке выйти замуж за Пестикова, за которым, как казалось ему, их девочка заживет, как за каменной стеной.

– Доченька, ты имеешь мне сказать, что не любишь Бориса? – пожилой еврей покачал головой. – Ерунда! Сущий пустяк! Главное, что он таки да имеет горячую любовь к нашей Кларочке!

Воодушевленный родитель долго выкладывал перед ней все те неоспоримые преимущества, которые она заимеет, выйдя замуж за такого гарного хлопца, как Пестиков. За Борисом виделась сила самой могущественной организации в Советском Союзе.

– И что? – пожимались мальчишеские плечики дочери.

– Они могут иметь все! И таки да даже больше…

В том, что Комитет держит в своих руках невидимые ниточки, за которые время от времени дергает и управляет людьми, будто они все бессловесные и послушные марионетки, Клара Карловна сама убедилась, когда села за рабочий стол и через ее руки одно за другим проходили дела, учет которых она вела.

– На них работают все! Даже те, кто на словах их громко хает…

Ему-то, Карлу Самуиловичу, доподлинно известно, что многие известные деятели искусств, так или иначе, сотрудничали с ГКБ. Писатели, художники, актеры…

– Кто имел глупость отказаться, того за границу не пускали, делали не выездными…

Губы человека в годах искривила улыбка, наполненная едким сарказмом. Уверовал он в свою правоту, ничто его не переубедит.

– Спроси сама у своего Бориса Соломоновича.

– Бориса Семеновича! – поправила его дочь.

Вскорости она вышла за Пестикова. Борису все казалось, что его одного заслуга в том, что последовал перевод в Москву. А она по этому поводу мыслила несколько иначе. Посодействовал Юзов.

В ту пору еще майор, Юзов приехал в их областное Управление из самой Москвы. Прибыл он не столько с проверкой, сколько для того, чтобы на месте детально разобраться со всеми фактами, изложенными в рапорте старшего лейтенанта Пестикова. Заодно поручили ему на месте присмотреться к тому, чем дышат их бойцы на периферии, подстегнуть их, поднять закисший моральный дух.

Начальник отдела пристегнул Бориса к москвичу, велел ни на шаг от него не отходить, ни на минуту не упускать из виду, быть всегда на подхвате и создавать гостю максимально возможный в их провинциальных условиях комфорт…

Возле Восточного вокзала Берлина, напротив железнодорожной эстакады на Варшавской улице, располагалась явочная квартира. Покатавшись чуток на метро, Пестиков проверился. Хвоста за ним не тащилось. Борис, смешавшись с толпой, поднялся наверх, вышел в город на аллее Карла Маркса и пешочком прошелся несколько кварталов. Свернув в переулок, он попал в небольшой дворик. На пару минут мужчина присел на скамеечку, достал сигарету…

В квартиру на третьем этаже при желании люди попадали с двух разных входов: с парадного крыльца и по узкой лестничке для прислуги. Пестиков воспользовался главным входом, вошел в подъезд, неторопливо поднялся по стоптанным тысячами пар обуви ступенькам. Ничто, кроме его размеренной поступи, не нарушало прохладной тишины. Казалось, жизнь в доме остановилась, она замерла, на прикорнувшее время остановив свой суетный бег. Или все обитатели разом покинули свое жизненное пристанище. Или…

На самом деле, жизнь в доме не остановилась. Просто заселяли его в основном немощные старички и старушки, которые доживали свой век, надежно отгородившись от всего мира, заперев себя в своих квартирах-раковинах. Замшелые раки-отшельники…

На условный стук к двери подошла хозяйка квартиры, фрау Эльза. Женщина перешагнула рубеж в сорок лет. Родилась она во время войны в семье антифашистов и рано потеряла родителей, погибших весной сорок пятого. Воспитывалась девочка в приюте, несколько раз она побывала в Артеке. Жемчужина на Черном море всякий раз вызывала у Эльзы нескончаемый восторг. Девочка до глубины души влюбилась во все, что связывалось с Советским Союзом. Помогала она не за деньги, а по велению души и сердца.

Впрочем, от денег женщина никогда не отказывалась. Работая на дому портнихой, фрау Цепеллин в совершенстве освоила вторую профессию гримера, о которой ее клиенты, шившие у нее модную одежду, ничуть не подозревали.

– О, Борис! – женщина, называя его по имени, кидала ударение на первом слоге. – Я по тебе скучала…

Живя затворницей, Эльза не могла отказать себе в маленьких радостях жизни, которые приносил с собой хорошенький агент из Союза. Медовый торт к чаю, шоколадные конфеты к коньяку и неизменно следовавшая близость после первой-второй рюмки.

– Ах, Эльза! – мужчина прижался губами к женской щеке.

Глядя на несколько поблекшее с годами лицо фрау Цепеллин, многие мужчины затруднялись предположить, что под ее одеждой скрывается чудное тело, как у восемнадцатилетней девушки.

Снимая плащ, Борис припрятал невольно скользнувшую по его губам усмешку. Он вспомнил, как все случилось в первый раз. Не он стал инициатором, а женщина. Первые опасения, что он может потерпеть фиаско, мгновенно растаяли, когда фрау, гипнотизируя его своим умоляющим взглядом, развязала поясок на халате…

– Ты – мой Бог! – выдохнула из себя женщина, наполненная вибрирующим по всему телу счастьем. – Зигфрид непобедимый…

Во время второй встречи они заключили негласный союз. Их связь фрау вполне устраивала и даже органично вписывалась в рамки ее одинокого существования. У обеспеченной всем женщины появился солидный мужчина, который аккуратно навещал ее один раз в неделю. Соседи смотрели на создавшееся положение вещей сквозь пальцы. Каждый у них волен сам устраивать свою жизнь…

Отпив небольшой глоток, Эльза отставила рюмку в сторону. Она томно прикрыла глаза в предвкушении скорого прикосновения чутких мужских рук. Внутри поднималась теплая волна…

Из постели Пестиков отправился в душ. Около часа над его внешностью чудодействовали волшебные пальцы Эльзы. После случавшейся между ними близости умиротворенная и наполненная радостью насыщения женщина ощущала в себе прилив творческого вдохновения, безудержный полет неистощимой фантазии.

Небольшая накладная русая бородка, пышные усы, искусно нанесенные морщины превратили Пестикова в мужчину далеко уже не средних лет. По узкой лестнице для прислуги тяжело спускался немощный старик. При каждом шаге он опирался на бамбуковую трость с наборной перламутровой ручкой.

За углом дома его поджидал старенький «Трабант». Борис, до самого конца играя роль, натужно кряхтя, уселся, облегченно выдохнул, вставил ключ в замок зажигания. Выехав из города, он свернул на трассу, ведущую в сторону Потсдама.

По тихой улочке старого квартала Потсдама, скромно опустив глазки, устало вышагивала молодая женщина в синем простеньком плащике, в голубеньком полинялом на солнце ситцевом платочке.

Стоптанные, не по сезону светло-серые парусиновые туфельки дополняли ничем непримечательный наряд. В руке фрау держала сумочку из потертого, местами потрескавшегося дерматина. Тонкие матерчатые перчатки стыдливо хранили аккуратные штопки.