Текст книги "Офицеры. Книга вторая. У края"

– Мира, я…

Теперь он совершенно не знал, что сказать. Если жена в курсе всего, что вполне возможно, судя по тому, что она находится у Наташи, то его дела плохи. С другой стороны, если бы Мира все про их связь прознала бы, то, вряд ли, осталась бы у Наты ночевать. Нет, он окончательно запутался. А кругом одни волчьи капканы…

– Ты чего замолчал, Баталов?

Боясь, что жена бросит трубку, Костик бухнул:

– Я каюсь!

– В чем?

Тяжело вздыхая, парень моргнул:

– Во всем!

– Баталов, это не ответ. Ты излагай мне конкретно!

Холодные капли пота стекали по спине, но Костик этого пока не замечал, продолжал юлить и выкручиваться:

– Я виноват перед тобой!

По лицу Славки ползла улыбка, полная едкого сарказма:

– Я в этом не сомневаюсь…

Наблюдавшая за нею хозяйка сохраняла ироничное молчание.

– Ладно, Баталов. Делай мне вызов. Приеду к тебе, обо всем поговорим. О тебе, обо мне и о Наташе…

Опустив трубку, Славка мстительно усмехнулась. Пусть муж помучится. Висящее Дамокловым мечом не проходящее чувство вины всемерно способствует укреплению семейных уз.

Она ему не простила, нет. Она оставила себе шанс на то, чтобы без всяких осложнений поехать в заграницу. Только и всего. А там они будут на все еще внимательно и тщательно посмотреть…

Молодые лейтенанты оглянулись, посмотрели друг на друга. Интересный, все-таки, вокзал в Бресте.

Два зала ожидания. Один зал – для простых людей, а другой – терминал для интуристов. Для «белых» людей и для «черных».

С подобной постановкой вопроса друзья столкнулись впервые. Чудно казалось им и то, что и перронов существовало-то два.

На одном уложили рельсы с широкой колеей, а на другом – с узкой, европейской. Почему-то у них в стране все оказывается совсем не так, как у всех людей, ну, у ближайших соседей. Такой, на первый взгляд, простой вопрос, как ширина железнодорожной колеи, и то не смогли согласовать со всем оставшимся миром.

Хотя, бытовало мнение, что в данном вопросе они обогнали планету всю, приняв за стандарт 1520 мм, вместо 1435 мм, как в старушке Европе. Там, не мудрствуя лукаво, взяли ширину колеи повозок, изготовлявшихся еще в Древнем Риме. А их родная колея, по мнению специалистов, намного устойчивее и перспективнее.

Если поезд шел проходящий, то прибывал он на один перрон, например, с широкой колеей, а убывал с другого. Пока пассажиры пару часов гуляли на свежем воздухе, подкреплялись в ресторане, состав целиком отгоняли в депо, меняли колесные пары у всех спальных вагонов. Кое-кто перемен не замечал, если ни сном и ни духом не знал про то и не ведал.

Таможня… У простого советского человека одно это слово мгновенно вызывало почтительный и трепетный страх, временами и местами доходящий буквально до обморочного ужаса. Жуткое чувство. Если у них что найдут запретное, и их не пропустят!!!

Упаси Боже, ежели везут они с собой нечто лишнее или, хуже того, неразрешенное. Новички лихорадочно проверяются, раз за разом пересчитывают свои денежки. А что, собственно, их считать?

К провозу разрешены тридцать рублей и ни копейкой больше. Три красные купюры по десять рубликов, три советских червонца. Предпочтительно, чтоб новенькие, хрустящие в руках.

Советская валюта. Рубли вскорости предполагается обменять на денежные знаки страны пребывания.

Что еще? Ах да! По три бутылки водки на брата. Больше никак нельзя. И никаких скоропортящихся продуктов. От тихого кошмара голова идет кругом. Но волнуются в основном лица гражданские.

Молодые офицеры спокойны. У них, кроме военной формы, в чемоданах практически ничего нет. Если только, может, водки чуть больше, чем положено. Но это не страшно. Если что, они излишек сразу на месте проверки уничтожат. Не пропадать же зря добру.

Объявили посадку на поезд Брест-Франкфурт. Именно тот самый Франкфурт, что стоит на Одере. Вообще-то, их два. Есть еще один – на Майне. Но им пока туда не надо. Там, к сожалению, живут другие немцы, западные. Народ один, а страны – две…

Едва голос по радио умолк, и тут же перед столами, возле которых застыли неприступного вида таможенники, выстроились длинные извивающиеся очереди.

Несговорчивые стражи все чемоданы и сумки без исключения подряд открывают, вещи перебирают, досконально просматривают, тщательно перетряхивают. Одних уже просят на личный досмотр.

Вот мужчину под руки повели люди в штатском. По их бравому виду и по молодцеватой выправке явно и издалека заметно, что принадлежат они, скорее всего, к одной небезызвестной службе.

Молодежь пыталась просунуться к столам, но их команду все время просят немного обождать и не лезть в общую очередь. До отправления остается всего тридцать минут, двадцать пять…

Лейтенанты начинают недоуменно переглядываться: когда же до них очередь дойдет? Уж, наверняка, поезд ждать их не станет.

Там не матушка-Россия, как-никак поедут по Европе. А в ней, в Старушке, в отличие от родной сторонки не очень любят бардака.

Вспомнили и про них! Один проход освободили, и старший таможенник дал команду их чересчур многочисленной группе.

Строгая девушка в форме у стола жестами показывала им, что огромные и битком набитые чемоданы открывать не стоит, возни с ними – за день не обернуться! Одни декларации их ей и нужны.

Беглый просмотр листка бумаги, одним давно отработанным движением руки – оттиск печати. Следующий! Быстрее, быстрее! Вперед, не задерживать остальных. Цепкий взгляд пограничника на паспорт, а потом и на оригинал. Шлеп! Штамп в паспорте: «Выехал из СССР такого-то…». Все! Следующий! Следующий!

И все? Пять минут прошло, и лейтенанты дружно стоят все на заграничном перроне. И Таможня, и Граница пройдены.

Тут выясняется, что на них на всех дали места в одном вагоне. Их-то – сто двадцать с копейками, а мест – всего восемьдесят и одно. И то, если посчитать плацкартный вагон за общий. Вот дают прикурить огонька! По их, по-военному.

Дежурный помощник военного коменданта по воинским перевозкам не смог придумать ничего лучшего, как всунуть всю их многочисленную команду всего в один вагон. Жаловаться ребята, подумалось помощнику, когда он отдавал билеты в руки Баталову, не будут. Завтра они разлетятся по самым разным концам Польши и Германии. Подобный трюк проделывался им не в первый раз.

Обстановка резко накалялась, народ весь недовольно загудел. Предвидя, что вот-вот может начаться хаос, когда шумная толпа примется с боем отвоевывать для себя пока еще вакантные места, которых на всех явно не хватит, Рэм болезненно поморщился.

Понял лейтенант, что вмешаться в их организацию ему все-таки придется. Подхватив с собой Сашку, он подошел к перепуганной не на шутку проводнице и попросил ее закрыть дверь вагона.

– Так надо, девушка, поверьте мне…

Недовольный гул усилился. Но бывшего старшего сержанта они знали, знали неплохо, а потому все ж прислушались к тому, что он им говорил. Своими четкими, резкими, короткими командами, подкрепленными язвительными словечками из нетрадиционного лексикона, Рэм быстро привел всех в чувство.

– Отставить балаган, босота с Пересыпи! Слушай меня сюда…

Помутневшие от изрядного количества употребленного внутрь, глаза у абсолютного большинства чуток просветлели, на угрюмо сжатых губах заиграли ухмыляющиеся улыбки. Проняло…

Еще пару минут назад абсолютно неуправляемая толпа на глазах деформировалась, со скрипом перестроилась, как когда-то учили, побатарейно и спокойно, без всякого шума пересчиталась.

Распределили имеющиеся места. Каждой батарее отдали по два купе с прилегающими к ним боковушками, а последнее девятое купе выделили под весь оставшийся сборняк. Назначенные старшие быстренько раскидали подотчетный народ на указанные места.

Совсем другое дело. Тут и двери пора открывать. Осталось времени на все и про все минут семь. Маловато. Да им, в общем-то, и не привыкать к скоростным загрузкам подобного рода. Если вспомнить, как грузились в вагоны на стрельбах…

– Ловко ты их, однако, – вскользь заметил Сашка. – Как будто всю жизнь рассадкой по вагонам занимался.

– Понимаешь, главное в этом деле… все треба делать вовремя, – ответил ему Рэм, облегченно вздыхая и переводя дух. – Если бы наши архаровцы успели зайти в вагон, то мы и до самой Варшавы не смогли бы рассесться…

Скорее всего, они вообще бы не успели осуществить посадку. Узкий проход застопорился бы, и все. «Пиши: пропало…».

– Ты же сам видел, сколько человек в приличном подпитии. В тесноте с ними труднее воевать…

И еще он добавил, что на свободном пространстве они еще кое-как управляются, что-то и где-то помнят смутное о дисциплине, о других товарищах. А в тесноте вагона их внутреннее «Я» вмиг пересиливает все остальные чувства. Пока они еще чувствуют себя одной единой командой, с ними легче справляться.

– Ты, Рэм, сильно строго их судишь, – Григорьев с сомнением качнул головой. – Я думаю, все они крепко осознали, что выросли из курсантских погон.

– Ты так считаешь? – иронично улыбнулся Рэм. – А ты видел на вокзале двух танкистов? Они в Бресте пятый день. Из кабаков не могут вылезть. Опоздали, видно, к назначенному сроку прибытия. Теперь боятся ехать и заливают свой страх вином. Наверное, из тех, кто добирается до места службы поодиночке. Личную свободу-то герои сразу почувствовали, а самостоятельности, к сожалению, и ответственности пока еще никакой. Одним словом, пацаны…

За один миг свое привыкшее к постоянному контролю сознание не переделать, на все нужно определенное время, ну и… мозги…

3

Дали команду на отправление. Толчок, пассажирский поезд, набирая ход, покатился вперед. Мелькнул перед глазами русский пограничный столбик, а следом вырос польский. Чуть проехали, остановка. В проходе появились поляки в форменной одежде. Увиденное ими столпотворение, наверняка, их потрясло. А может, они давно привыкли к подобной давке. Поляки-пограничники махнули на них рукой и не захотели проверять их вагон.

А хотя, зачем им, полякам, тут «париться»? С одной стороны их страну надежно охраняют советские пограничники, а с другой стороны – не менее добросовестные немцы. Когда обе границы на замке, польский пограничник может спокойно отдыхать.

После Варшавы чуть полегчало. Сорок человек от их группы отделились и остались служить в самой Польше. На следующее утро подъехали они к Франкфурту. Там их поджидали автобусы.

Одна нарисовалась проблема: как умудриться и дотащить свои неподъемные вещи. Пришлось им на время зафрахтовать почтовую тележку, сиротливо приткнувшуюся в начале перрона.

– Загружай, братцы! Поехали!..

Прохлопавший само отправление тачки не совсем по своему назначению, немец долго бежал за ней, истошно кричал. Но потом он, видать, скумекал, что с веселыми русскими парнями, в ответ упорно сующими ему в руки бутылку «Столичной», по этому поводу разговаривать бесполезно. Махнув рукой, немец отстал.

Возможно, он вошел в их тяжкое положение. Может быть, его удовлетворила удвоенная плата за фрахт. Тележку, конечно, назад вернули в сопровождении, кто бы мог из них подумать, самого настоящего военного патруля, причем, в советской форме.

Просвещенный заранее по всем мелким бытовым вопросам, Сашка успел доверительно шепнуть Рэму на ухо:

– Слушай, нам бы не мешало тут махнуть наши червонцы на немецкие марки. В части поменять их будет несколько труднее.

– Ты так думаешь? – Валишев слегка прищурился.

Мысль здравая сия, надо сказать, вовремя озвученная, и Рэма сильно заинтриговала. И с небольшой суммой денег в кармане все едино чувствует себя человек совсем другим, уверенным в себе.

– И где, Саша, можно сие провернуть? – живо спросил он.

И в один миг, мелькнуло веселой искоркой в его глазах, стать счастливым обладателем энной суммы иностранных денег.

– Мне говорили, что сразу за углом есть банк, в котором обмен производят без всяких проблем.

Небольшая очередь у круглого окошечка, созданная, кстати, исключительно столь же сметливыми их товарищами. Паспорт. Декларация. Три красных десятки. Штамп в декларацию, и у них на руках девяносто шесть марок. Исходя из суммы, соответственно и весь курс обмена двух иностранных валют.

Маленькие автобусы, ничем не похожие ни на что виденное офицерами ранее, ибо простенькие на вид транспортные средства изготовлялись по спецзаказу для военных на шасси ЗИЛ-130, доставили всех на место, прозванное кем-то Пересылкой.

По аналогии с «зоной», что ли, назвал так перевалочный пункт оставшийся в истории безымянным остряк-самоучка. На тюремной пересылке сходились арестантские этапы, где зеки какое-то время отсиживались, перемешивались с другими, сортировались, а потом шли по новым этапам. И здесь, на сборном пункте, собирались все военнослужащие, кто мощным потоком прибывал в ГСВГ – Группу советских войск в Германии.

Пристроив вещи, Сашка смело пошел на разведку и вернулся из глубокого оперативного поиска довольно скоро.

– На меня распоряжение у них есть, – пряча улыбку, доложил он. – В нем указано, чтобы лейтенанта Григорьева А. В. направить прямым ходом в двадцатую танковую армию. Без дополнительных вопросов и каверзных проволочек.

– С вами все ясно. Кто бы еще в том сомневался, – лукаво прищурился Рэм, глядя на него. – Значит, твой отец все пробил. Кстати, Саша, куда он поехал после Академии Генштаба?

– Начальником штаба артиллерийского корпуса в Кияхте, – скромно потупив глаза, ответил Сашка.

Старался, однако, молодой человек особо не афишировать свое генеральское происхождение.

– В тот, что стоит в Забайкалье? – спросил его Рэм. – А твоя мама? Осталась жить в Москве или она вернулась в Запорожье?

Что ей, доктору наук, думалось ему, делать в провинциальном городке одной, без мужа… Конечно же, интеллигентная женщина задержалась в Москве, живет у Ершова, отставного генерала…

– Нет, мама сразу поехала с отцом. Она не оставляет папу одного. Никогда и нигде. Мои родители, – Сашка тепло улыбнулся, – всегда идут по жизни вместе.

– Да ну? – Рэм удивленно хлопнул ресницами. – Доктор наук, профессор и в степную глушь?

Хотя, пришло к нему понимание, что тут удивительного. Куда иголка, туда и нитка. Все, как у нормальных людей.

– А у нас все сложилось не так, – снова боль на мгновение брызнула из его глаз и, затихая, пропала. – Хорошо, а что делать нам, чтобы попасть в двадцатую армию?

Понизив голос, Григорьев прижал палец к губам:

– Надо вам кое-кому здесь отвалить по бутылке с брата. И ваши фамилии попадут в нужный список.

– И сработает? – Рэм, усмехаясь, непонимающе пожал плечами. – Чудеса… Ну, ежели так, какие у нас с вами проблемы…

Плюгавый прапорщик, по сути, маленький винтик, оказавшийся за взятку либо по иронии судьбы на теплом и прибыльном месте, запросто вершил по своему усмотрению сотнями чужих судеб.

В томительном ожидании прошло несколько часов. Их даже слегка покормили в местной столовой обедом, проставив штампы в расчетные книжки. Чтобы потом, упаси Боже, не забыть про факт, имевший место, и вычесть энную сумму из будущей получки.

– За все надо платить. Бесплатный сыр бывает в мышеловке…

Время от времени один из порученцев выходил, громко на весь огромный зал зачитывал фамилии.

– С вещами на выход…

Счастливчики или, может, будущие великомученики, получив документы, убывали группами на вокзалы и ехали, кто куда.

Дошла очередь и до них. Выдали им проездные документы на всех и предписания прибыть в в/ч номер…, расположенную в городе Эберсвальде. Погрузились в снова поджидавшие их зеленые автобусы, и те живо доставили очередную порцию молодых ребят в новенькой лейтенантской форме на железнодорожный вокзал.

– Счастливого пути, удачи всем…

До отправления электрички у них оставалось минут сорок. И, чувствуя острый зуд в ладонях от желания поскорее начать тратить непривычно хрустящие цветные бумажки, они решили заглянуть в привокзальный буфет.

– Ребята! – глаза у Сашки моментально загорелись нездоровым огнем. – Вы, как хотите, а я позволю себе кружечку пивка…

Быть в Германии, четко читалось на его лице, и не попробовать знаменитого немецкого пива – грех, великий грех на душу.

– Саша, – язвительно фыркнул Рэм, – возникает ощущение, что тебя уже сегодня отправляют назад, на Родину…

И потому, как хотелось ему добавить, бравый молодец спешит урвать все от жизни по самой полной программе и сверху того.

– Сашка, гм, предчувствует, как его скоро возьмет в оборот фройляйн, по которой он сохнет втайне от всех, – не преминул усмехнуться и Мишка. – Вот он и желает оторваться наперед.

И тут Рэм искоса кинул быстрый взгляд на Спивака. Мишке-то откуда известно про немецкую девушку? Или Сашка сам сказал…

– Смейтесь же, смейтесь, паяцы, – ядовито зашипел на них Григорьев. – Я на вас посмотрю, как вы будете облизываться, глядя на меня, стоящего с бокалом пенящейся янтарной жидкости в руке.

– Лады, Миша, – хмыкнул Валишев, – нет, не дадим получить оное удовольствие Сашке и возьмем себе по кружечке…

Друзья живехонько пристроились в кильватер к Григорьеву. Чем они хуже, собственно, некоторых…

Ничем. Только некоторые-то разные бывают. Одни пьют пиво на вокзале, другие наслаждаются бархатистым напитком в уютных барах, третьи – в прохладной тиши своих рабочих кабинетов.

– Ты, парень, не тушуйся… – вальяжно развалившись в кресле, дымил гаванской сигарой майор.

К этому часу настроение у кадровика поднялось до отметки «отменное». Незадолго до появления у него высокопоставленного родственничка в его кабинет незаметной серой мышкой, неслышно шурша, просочился один из вновь прибывших из Союза офицеров в новенькой, еще не пообмявшейся форме.

– Лейтенант Шустрик! – доложил невысокий парень с усами.

– Ну и что? – вяло пожались абсолютно безразличные к чужим проблемам вальяжные плечи майора.

Обескураженный сим холодно-неприступным тоном кадровика, Ваня растерянно переминался с ноги на ногу. С момента прибытия их на Пересылку прошло немного времени, а он за парочку пачек американских сигарет умудрился выведать у пробегавшего мимо него сержанта в парадной форме, в каком именно кабинете сидит человечек, в цепких руках которого трепыхается его судьба…

– Я хотел бы вручить вам небольшой презент… – с трудом и заикаясь, выдавил из себя проситель, вогнув шею в плечи.

Прищурив левый глаз, Титаренко всячески тянул с ответом. К изъявлениям подобного рода он изрядно привык, знал, что пауза способствует размеру безвозмездного взноса в его пользу.

– Я… мне…

Через пень-колоду Ване все же удалось пояснить, что имеет он самое горячее желание оказаться в той же самой воинской части, что и некий лейтенант Баталов с их училища.

– Не тот ли Баталов, что Константин Григорьевич?

– Он самый, он самый…

С этого момента разговор пошел поживее и поконкретнее. В руках у Шустрика появилась коробка с гаванскими сигарами.

– Пивка с десяток подкинь! – махнул пальцем майор, убирая преподнесенный ему презент в полку стола.

И для несведущих кадровик весьма обстоятельно пояснил, что за углом имеется банчок, где их рубли живо конвертируют в марки.

– Я мигом! – Ванька рванул к двери.

Не оглядываясь, он поспешил по улице вдоль высокого забора. Половину дела, как думалось ему, он успешно провернул. Шустрик не без основания надеялся на то, что Костик в части окажет ему кое-какое содействие по старой дружбе. Водились у них в свое время общие делишки…

С лейтенантом Баталовым майор Титаренко вел себя иначе.

– На тебя, Константин Григорьевич, выписка пришла. Кстати, тобой интересовались оттуда… – направленец почтительно вытянул указательный палец вверх.

Нервно поеживаясь, Баталов молчал, слушал. Не отступающее беспокойство вконец замучило, извело его. Он еле держал себя в руках. Бегающие глаза с головой выдавали его сильное волнение.

– Приказали тебя встретить, разместить по высшему разряду. Завтра за тобой придет машина из части.

Напряжение постепенно отпускало. Баталов потихоньку травил из себя лишний воздух. По всей видимости, Мартов против него пока еще ничего не предпринимал, и все катится по плану.

– В Потсдаме хорошо. И Берлин рядом…

После доброго глотка пива по всему организму расплывалось удовлетворенное умиротворение. Скопившаяся усталость разом утяжелила движения и некоторым образом придала солидности.

– От вас, гм… можно в Союз позвонить? – Баталов освоился должным образом и, превозмогая неуверенность, спросил.

Пожимая плечом, майор покосился на телефон:

– Через нашу связь. Я тебе подскажу позывные операторов…

Отвечали Косте быстро, соединяли оперативно. В их квартире стоял, кроме городского, окружной телефон, поэтому телефонистка тут же набрала четырехзначный номер.

– Алло, я слушаю…

К его удивлению, жена сидела дома и, должно быть, терпеливо ожидала его звонка. Время для изощренных игр в догонялки и коварные недомолвки закончилось. Ей непременно хотелось знать, как на новом месте устроился ее муж.

– Баталов, докладывай… – снисходительно разрешила Славка и внимательно прослушала его ответ.

Пока все шло по разработанному Мартовым плану. По ее лицу загуляла умиротворенно довольная улыбка.

– Я рада за тебя, Баталов, – проворковала она. – Служи. Желаю тебе удачи. Отбой…

Из ванной комнаты донесся шум открываемой двери. Босые ноги прошлепали по покрытому лаком паркету.

– Кто звонил? – спросил крайне заинтересованный голос.

– Кто-кто… Дед Пихто! – весело ухмыльнулась Славка.

К ней вернулось хорошее настроение. Жизнь за кордоном стала осязаемо близка. Прошедшая ночь избавила ее от чувства обиды на измену мужа. Она просто взяла и отомстила ему. Изменила мужу с другим мужчиной, как посоветовала ей проделать Ната. И теперь у них счет приблизительно равный. До ничейного результата, правда, еще далековато. Да за этим только дело у нее не станет…

С огромным интересом разглядывали лейтенанты чистенькую немецкую электричку, совсем непохожую на родную и привычную, грязную, с выбитыми местами стеклами, с поломанными креслами и порезанными спинками. Думали ребята, что доберутся быстро, но ехать до места назначения пришлось им довольно долго.

Прибыли они под самый вечер. Сдали документы дежурному, и потянулось нервное ожидание. Считали, что их мигом соберут и…

Но время за окном припозднилось. Начальство, естественно, разъехалось по домам, возвращаться на службу ради их персон не собиралось. И ожидаемо поступило неожиданное распоряжение ночевать в специально отведенной казарме и всем подготовить парадную форму. На десять часов утра запланировали встречу с начальником штаба армии и другими высокими должностными лицами. Обещал свое присутствие и командующий РВиА. По их, артиллеристов, душу пройдется. Что им день грядущий принесет? Томительная и волнительная неизвестность…

Высокая аудиенция, просто на удивление, началась ровно в назначенный час. Представительного вида генерал с двумя шитыми золотыми нитками звездами на погонах со змейкой минут тридцать напыщенно произносил перед ними высокопарные слова об их священном долге. Велеречиво твердил он о том, что им, молодым, следует с самого начала взяться за службу самым добросовестным образом. И так далее, и тому подобное…

На этот раз водка не пригодилась. 25-я танковая дивизия, куда друзья стремились, во что бы то ни стало, попасть, имела, кроме шутливого прозвища Чапаевская, еще одно название – Лесная.

Соединение почти полностью расквартировали в местах, самых удаленных от крупных центров. Зная про то заранее, никто из молодых выпускников ехать в глушь добровольно не стремился.

Но это, в конце концов, являлось делом личного выбора каждого в отдельности. А они втроем сами напросились и изъявили желание попасть именно в Лесную дивизию.

Ушлые кадровики, тишком ухмыляясь, хитро переглянулись, но останавливать их не стали. Выдали предписания, махнули ручкой…

Следующий пункт назначения – Темплин. Снова электричка. И опять ночевка в общей казарме, правда, заметно попроще.

Здесь разговор с ними пошел поконкретнее. Лейтенантов сразу раздели на группы по военно-учетным специальностям.

Всех артиллеристов собрали в отдельной комнате. И там ими вплотную занялись офицеры из штаба РВиА дивизии.

С Григорьевым разобрались быстро, его давно поджидали.

– Лейтенант Григорьев среди вас есть? Что, есть такой, да? Александр Владимирович? Ну, наконец-то, прибыли, – старший лейтенант-кадровик с телефонограммой в одной руке и с тисненой золотом красной папкой «На подпись» в другой с облегчением вздохнул. – А то все звонят и спрашивают про вас…

Начался обстоятельный опрос всех оставшихся. Какие училища и как окончили? Куда пожелали бы попасть служить?

Ясное дело, как дважды два – четыре, что все хотели служить именно в артиллерийском полку. Там они сами себе хозяева.

А в танковом или мотострелковом полках артиллеристы всегда находятся в роли самых бедных родственников. Все наряды и все хозяйственные работы вешают, что стало правилом, именно на них.

А чуть что и проверка, то бегут к ним с призывом о помощи. Дела у пехоты или танкистов так плохи, что без хорошей стрельбы артиллеристов полку «вырисовывается» общая двойка. И самое интересное заключалось в том, что заниматься им толком не дают, а положительный результат вынь да положи. Прописная истина.

Что делать? Извечный русский вопрос. Но тут выход находится легко и просто. Все напишут летучку. Ее результаты покажут, кто из них на данный момент является более достойным кандидатом.

– Това`ищи лейтенанты, п`ойдите в учебный класс. Сейчас мы с вами сыг`аем-с в лоте`ею, – пошутил майор.

Однако кое-кому оказалось вовсе не до ехидных шуточек.

– Вы все быст`енько письменно ответите на несколько совсем несложных воп`осиков…

Тщедушного вида майор мило выставил вперед успокаивающие ладони, мол, ничего не значащий пустячок. Конечно, для кого как.

– И в зависимости от полученных `езультатов п`одолжим нашу занимательную беседу.

«Мушкетеры» сгруппировались, переглянулись и сели рядом, за одним столом. Просмотрели вопросы и снова переглянулись.

Порядок отдачи распоряжения на занятие огневой позиции? Так они запросто. Решить прямую геодезическую задачу? Тоже не очень-то сложно. Могут они с ходу и обратную задачку щелкнуть. Посчитать корректуру, провести пристрелку? Нет проблем! Десять-пятнадцать минут, и все у них готово. А у других дела обстояли явно похуже. Для некоторых вопросы стали камнем преткновения.

Таким образом, искомая тройка, вернее, еще два счастливчика определились довольно быстро. Своей цели ребята добились. Через час им выдали на руки предписания. Поставили своевременно в известность о том, что после обеда, ближе к вечеру, в полк пойдет машина. А пока им предложили чуток обождать. Порекомендовали прогуляться, бегло ознакомиться с военным городком.

– Будто, гм, в тайге живут… – буркнул Мишка.

И только глядя на месте своими глазами, офицеры начинали понимать, почему их танковую дивизию прозвали Лесной.

Небольшое немецкое поселение Темплин, затерянное среди лесов на севере Германии. Глухое местечко. С внешним миром его связывала электричка, ходящая с интервалом в пять-шесть часов.

А от самой станции до военного городка набиралось больше десяти километров. Захочется кому-то куда лишний раз выбраться, так сначала еще сто раз задумается, а стоит ли, вообще-то, ехать.

На территории военного городка кучно расположились штаб дивизии, два танковых полка и еще кое-какие части и отдельные подразделения. А сразу за забором простирался полигон. Кому-то повезло, так повезло. Счастья оптом привалило – девать некуда.

Одно название, что служат в загранице. У них и в самом Союзе схожих безвылазных дыр понатыкано валом.

Стоило в этакую даль ехать за подобным счастьем. Впрочем, для многих офицеров двойной оклад ставился превыше всего…

Оторвавшись от своих друзей, Рэм медленно брел по сосновому бору. Почти такие же красавицы росли и у него дома. А на Украине он подобного нигде и ничего не наблюдал.

Пока, подняв голову вверх, лейтенант вглядывался в верхушки высоких стройных деревьев, снова догнала его, накатила, надавила на плечи жестокая тоска.

В душу парня незаметно вкралась гложущая неуверенность, стало крайне неуютно. Напряжение, крепко державшее его в своих железных руках в течение последних дней, спало. И на передний план опять начали выползать не дающие покоя гнетущие мысли.

– Что, – Рэм беззвучно задвигал ироничными губами, – сбылась мечта одного идиота? И что дальше?..

Зачем он приехал? Зачем? Разве стоит все это того, что имелось у него и что он в один миг потерял? Карьера? Зачем ему карьера?

Давно знает и прекрасно понимает, что большим начальником он никогда не станет. К этому он и не стремится. Власть ради самой власти ему непотребна. Ему больше всего нравится само парящее состояние ощущения радости, гордости за конечный итог своей работы. Быстро и четко выполнить любую поставленную перед ним огневую задачу или, к примеру, решить особо сложную проблему.

Одним словом, ему нравится живая работа, когда все крутится, вертится, каждый занят своим делом на своем конкретном месте. И от умения и профессионализма каждого в отдельности зависит весь успех в целом.

– Но ты же этого сам сильно хотел…

Чтобы отогнать от себя тяготящие мысли, он тряхнул головой. Отчего ноет в груди? Наверное, от сознания того, что он что-то творит не так. Или от предчувствия чего-то нехорошего? Или же это просто понятный страх перед неизвестным и еще непонятным?

Рэм оглянулся на своих друзей, отставших и что-то довольно оживленно обсуждавших. Им-то что. Они рады, добились своего. А вот он радости в себе не испытывает. Зачем он поехал в Германию, где Ее никогда не увидит, зачем? А без Нее все, вся дальнейшая жизнь, все банально теряло всяческий смысл…

Друг Сашка мельком ухватил его растерянный взгляд, когда Рэм остановился, медленно повернулся к ним лицом и, не замечая приближающихся к нему товарищей, смотрел сквозь них вдаль.

– Миша, наш Старшой опять загрустил. Еще десять минут назад казался весел, бодр, шуточками сорил налево и направо. Я грешным делом понадеялся, что он навсегда излечился от своей тоски. Но, видно, глубоко ошибался. Кидает его, бедолагу, как на волнах. То вверх, то вниз. Настроение у него меняется на глазах.

– Саша, гм, – Мишка, прищурившись, пристально смотрел на своего бывшего командира – кто еще, как ни Спивак, лучше всего знал душу Рэма, – он не замечает нас сейчас, и стал на время самим собой, сбросив с себя защитную маску.

Поняли они, что их страдающий друг создает перед ними вид, что все хорошо. А у самого на душе кошки скребут.

– Видно, так скребут окаянные котяры, что…

Два друга подошли к нему почти вплотную, и лишь только тогда Рэм очнулся, виновато и неуверенно улыбнулся:

– Вспомнился дом, и я на время забыл о том, где я и зачем тут нахожусь, у черта на куличках, посреди ржавого болотца…