Текст книги "Убийство журналиста"

Неуютно поеживаясь, Карпенко неопределенно пожал плечами.

Толстый желтый ноготь издевательски застучал по полировке:

– Но их ищут?

– Да…

Отбив тревожную дробь, ноготь пошел по вопросительной дуге:

– И куда они, интересно, могли деваться?

– Знаешь, Серега, – с раздраженной обидой проворчал «важняк», – если бы я это знал, то тут не сидел бы, а уже допрашивал их. Вместо того чтобы терпеть твои издевательские поддевки.

– Лучше бы ты их допрашивал, – ехидно хохотнул мужчина. – Да ладно, оставим это пока. Как тебе девочка? Понравилась?

Большой палец Карпенко восхищенно выпрямился, мол, классная!

Довольная улыбка скользнула по лицу собеседника:

– Я рад. Перекинешься с нами «в очко», на интерес?

– Вы меня разденете и без штанов оставите. Знаю я вас.

– А мы по копеечке ставку объявим…

В отдельную комнату, где удобно устроились трое давних знакомых, заглянул один из подручных и что-то нашептывал, поглядывая в сторону Карпенко. И тот насторожился. Что еще могло случиться?..

– Завтра улетает, – хозяин, напряженно задумавшись, сдвинул брови и зажевал губами, ибо непредвиденное обстоятельство могло смешать все карты. – Это точно?

– По двум каналам. Ошибка исключена. Время и рейс указаны точно.

– Тогда, – третий за столиком оживился, – тогда мы…

Лениво позевывая, Малахов выложил свой последний козырь:

– Сделай шаг за дверь и узнаешь…

Жека ждал. Свою игру он сделал, ход за любимой женушкой.

– Ты… ты чудовище! Ты мне омерзителен! – Оксана не выдержала и ринулась в бой, чтоб отвоевать законное право на свое родное дитя. – Я… я тебя задушу своими руками! – она орлицей накинулась на мужа.

Но силы, увы, были неравные. Широко расставив руки, муж поймал ее, легко оторвал от пола, и она зависла, беспомощно болтыхая ногами в воздухе и яростно размахивая кулачками. Он чуть прижал ее к себе.

– Пусти! Мне больно! Пусти же! – бессильные слезы покатились по ее щекам. – Пусти, тебе говорят!

Сжалился он и слегка ослабил хватку. Она вырвалась. Отступила и заметалась по комнате. Снова наткнулась на него. Муж ласково прижал ее рыжую растрепавшуюся головку к своей груди. Осторожно подул на ее челку. Обычно это ей жутко нравилось. Тихий ветерок сумел слегка остудить ее пыл. Он знал, он всегда знал, подлец этакий, все ее слабые места и умело пользовался этим. Но нет! Нет, она ему не поддастся. Она выдержит до конца. Он, коварный, сейчас же начнет налаживать мосты, спешно выкладывать понтоны к отступлению. Ну, чего же он ждет?

– Ладно, девушка, давай, пока мы на этом остановимся. Я же тебя пока не выгоняю. Ложись и спи. Утро вечера мудренее… Не нами оно придумано. Народная мудрость…

– Да пошел ты, Малахов, к черту со своими умными речами! – женщина сумела и изловчилась, обеими руками оттолкнулась от него. – Вот где они все у меня уже сидят! – она дотронулась до своего затылка. – Сыта уже по горло всеми твоими прибаутками. Засунь их себе в одно самое место, прикрой фонтан своего солдафонского юмора….

– Ты так считаешь? – он направил на жену свой примирительный взгляд, наполненный желанием вернуть все на круги своя.

И все же… она знала, что муж попросту никогда ничего не делает. Он или что-то знает, или, скорее всего, она чего-то не знает…

– Что может к утру измениться? – тяжело дыша, буркнула Оксана.

– Ну, встанет солнце. Оно осветит все своими теплыми и ласковыми лучами, и тогда уже моему Солнышку кое-что покажется в ином цвете. Может, все и не так страшно? Если на все посмотреть другими глазами…

Женщина плюхнулась в глубокое кресло, оставленное минуту ранее. Он еще над нею и издевается? Господи, как она его ненавидит! Просто готова убить! Бежать надо от него. Бежать прямо сейчас и немедленно! Она подалась вперед, готовая вскочить. Бежать. Но куда? Куда ей от него бежать? Он для нее все. Она же не сможет без него. Она уже не сможет жить без него. Господи, как же она на самом деле его любит!

Предательские руки подогнулись, и она утонула в мягком, уютном, что пропадало всякое желание куда-то бежать, кресле. Сама выбирала его. Себе на беду. Как можно теперь бежать от всего этого? От всего этого уюта и покоя, с любовью созданного ими обоими. Он и она.

Почему он совершенно спокоен? Словно бы ничего и не случилось? Чувствует, что ли, подлец свое над ней исключительное превосходство, ее полную от себя зависимость и поэтому так циничен и самоуверен? Но на него не похоже. Нет, не мог же он столь долго и упорно маскировать в себе все эти вдруг в один момент выплеснувшиеся качества. Или же…

– Слушай, Малахов, – Оксана встала и включила свет. – Ты это что, издеваешься надо мной? – ее глаза со всей подозрительностью прошлись по его лицу и тщательно ощупали каждую его черточку. – Наблюдалось за тобой одно нехорошее качество. Все ты нарочно делал, чтобы сильнее меня позлить. От щедроты души заботливо подливал масло в огонь.

– Извини, Солнышко, каюсь, был такой грех, – муж поймал ее руки. – Я, моя девочка, кажется, перегнул палку. Сегодня выдался чертовски трудный день. Ты устала, я устал… – его руки легли на ее плечи.

– Не трогай ты меня! – она вся передернулась. – От тебя за версту пахнет отвратительно мерзкими дешевыми духами. Ты весь был в губной помаде. Ты устал, забавляясь с девчонками? Чем же они лучше меня? – дикая и необузданная ревность, столь долго сдерживаемая глубоко внутри, стремительно рванулась наружу.

– Сана, радость моя! – улыбаясь, муж укоризненно покачал головой. – Неужели ты думаешь, что я способен на такое? После того, вспомни-ка, что было сегодня утром и в обед? Разве этого доказательства мало?

Возможно, кому-то этого довода в собственную защиту и хватило бы, но только не Сане. А потому она язвительно фыркнула:

– Ты, Малахов, нарочно тащил меня в постель, чтобы усыпить мою бдительность. Заранее ты готовил мостки, загодя наводил переправу.

– Ты серьезно так считаешь? – лукавая улыбка осветила его губы. – Извини, я уже не тот мальчик и на такие подвиги, увы, уже не способен…

– Да не надо мне тут заливать, – она покачала пальцем перед самым носом мужа. – Оно… как в одном анекдоте…

– В каком еще анекдоте? – он, конечно, знал, о чем пойдет речь, и где-то там, в глубине его глаз, затаилась хитроватая улыбка.

Ему хотелось, чтобы жена сама обстоятельно рассказала анекдот. Пока она увлеченно говорит, обида в ней растворяется и улетучивается.

– А в том, в котором один мужик говорит своей очень озабоченной жене, что как раз на соседку по площадке у него и без таблетки сил хватает. Так и у тебя. Потянуло на свежатину?

– Сана, Солнышко мое, – Малахов раздвинул губы в укоризненной улыбке, – я почти весь вечер просидел в кабинете у Серого…

Ироничные пальчики пробежались по мягким подлокотникам:

– Это я уже слышала. Придумай что-нибудь новенькое…

Несмотря на то, что ему предложили сменить и пластинку, и весь репертуар, Жека со всей убедительностью продолжил гнуть свою линию:

– Мы увидели ваш приход в клуб и разыграли перед вами комедию. Для полной убедительности того, что я все время развлекался. Я…

– Стоп! Стоп, Малахов! Вот ты и попался! – произнесла Сана.

Черт, где-то подспудно она все время чувствовала, что что-то тут нечисто, что некоторые типы играют непонятно по каким правилам.

– Куда, куда это я попался, моя радость? – его брови изумленно взметнулись вверх, демонстрируя полное непонимание.

Почуявшие след женские кисти напряглись, собирая обшивку:

– Зачем нужно было убеждать, если ты все время находился в клубе? Тебя там, Малахов, не было, не было и все… – в ее глазах промелькнула почти ничем неприкрытая тревога. – Ты мне что-то не договариваешь.

– Сана, девочка, поверь мне. Поверь, что с этими девчонками у меня ничего не было. Завтра ты сама можешь спросить об этом у Оленьки. Она тебе все подтвердит… Слово в слово, все, как оно и было…

– Да, – Оксана пренебрежительно фыркнула, – она все подтвердит. Куда ей деваться? Как она пойдет против своего шефа? Нет, Малахов, я тебе не верю. Я по глазам вижу, что ты меня обманываешь. Где-то ты и говоришь мне правду. Но в чем-то ты мне, Малахов, врешь. Все, на сегодня хватит. Я устала. У меня трещит голова. Целый день только везде и повсюду и слышу про тебя. Про то, что ты причастен к побегу.

– К какому еще побегу? К чьему еще побегу? Кто это уже сбежал? – почти неподдельное удивление нарисовалось, было, на его лице.

Но выглядело оно на этот раз не столь убедительно, как раньше. И из этого Оксана поняла, что и муж уже на пределе, основательно устал и держится перед нею из самых последних сил.

– Друзья твои сбежали. Филимонов и Бойко. Ты об этом не знал?

Сделав вид, что она не заметила, как ответ мужа прозвучал не столь убедительно и уверенно, женщина невесело усмехнулась:

– А вот Карпенко сразу же обвинил в этом тебя.

– Ах, он гад такой! – на лице Малахова заиграли желваки. – Зачем ему врать понадобилось? В чем его интерес?

Когда разговор вдруг пошел о третьем человеке, их интересы снова совпали, и, в душе оскорбленная, она позволила себе пожаловаться:

– Наплел шефу про то, что я состою в интимной и порочной связи с неким бизнесменом. В неприглядных тонах, в обличающих красках.

– Это, конечно же, со мной? – мужчина прищурился. – Иначе я…

Фыркнув на деланно разыгранную ревность, Оксана махнула рукой:

– С тобой. С кем еще? Можешь успокоиться. В таком черном свете все это выставил. Ладно, Ковальчук просветил шефа про наши с тобой отношения. Тогда он запел чуть по-другому. То он мне аморалку шил, то потом перекинулся на тебя. А ты еще масло в огонь подкинул своей поездкой в этот клуб. Короче, меня от этого дела отстранили. Как лицо, крайне заинтересованное в ходе и в результате расследования.

– Ну и, слава Богу! – Малахов облегченно вздохнул. – Очень они вовремя. Спасибо им за это надо всем сказать.

На столе что-то пикнуло, и Оксана больше машинально протянула за ним свою руку.

– Чей это телефон? Это кто уже тебе, Малахов, шлет сообщения? «Домик в деревне купили». Это что еще за китайская грамота? Кто это купил домик и кому? Отвечай, когда у тебя спрашивают!

– Сана, Сана! Солнышко мое! – он умоляюще простер руки. – Это к тебе и тем девочкам не имеет никакого отношения.

– Нет, нет, хватит… – она прикрыла голову подушкой.

Часть вторая. Запах беды…

I

Наступившее утро, теплотой постучав в окно веселыми и ласковыми солнечными зайчиками, вопреки всем предположениям мужа, видимых улучшений в натянутых отношениях между супругами не принесло.

Не глядя в сторону мужа, Оксана встала, накинула халат и поплелась в ванную. И проторчала она там больше часа, отмачиваясь под теплыми струями, стараясь смыть с себя охватившую ее апатию.

Рыжик все непонимающе крутила головкой во все стороны, чувствуя, что у них в доме что-то произошло. Наверное, это мама у них заболела. Обычно она по утрам радостно улыбается, а сегодня все молчит. Что-то у нее болит. Надо маму сводить к врачу. Приняв судьбоносное решение, ребенок успокоился и с чистой совестью принялся за свое ежедневное и традиционное яичко, сваренное в крутую. Папа даже иногда напевал ей: «Кушай, деточка, яйцо диетическое…».

С болью смотрел Малахов на посеревшее, осунувшееся лицо жены. Как он ни старался, что только он ни придумывал, но Сана все упорно не верила ему. Ничего, у него в запасе еще кое-что имеется. Он сумеет еще растопить лед в ее миндалинах-глазах. Он настолько любит эти глаза и все сделает для того, чтобы они засверкали радостью и счастьем.

– Малахов, – Оксана отодвинула от себя пустую чашку. – Рыжика в садик отведешь сам. У меня болит голова. Я совершенно не выспалась. И во всем виноват ты. Я всю ночь ворочалась и не могла заснуть. Ты дорого заплатишь мне за вчерашний вечер, за все твои слова. Даром тебе это не пройдет. За все в этой жизни приходит расплата. Ты мне ответишь, по полной программе ответишь за свои слова. Пожалеешь, что сказал их…

– Яки слова? – муж прикинулся и непонимающе прищурился.

Поиграл он накануне с огнем. Напускная бестолковость мужа жене настроения не добавила, она жестко, с расстановкой сказала:

– Про то, что ты сможешь отнять у меня Рыжика…

Тяжело вздыхая, Жека начал оправдываться:

– Я пошутил, моя радость. В этих словах не было и капли правды.

Непреклонная рыжая челка упрямо лезла в глаза, подчеркивая не возврат к прошлому, к тому, что уже никогда не вернуть:

– Поздно. Как ты говоришь, в каждой шутке есть доля правды. Я свои выводы уже сделала. Надо было головой своей думать прежде, чем пускать в ход свой язык. Не надо было будить спящего зверя…

– Я…

– Все, Малахов, прения закончим. Можно сказать, что ты сам, своей собственной рукой, вчера дописал последнюю страничку нашей с тобой беззаботной жизни. Жалко, но ничего не поделаешь. Умерло, так умерло.

– Может, не стоит настолько категорично? Сана…

Отводя от себя мужские руки, Оксана посмотрела окаменевшим взглядом, высеченным искусным мастером в базальтовой породе:

– Прения закончены. Извини, опаздываю. Провожать меня не надо…

Беглый взгляд в огромное зеркало, о котором она когда-то сильно мечтала. Скоро ей придется обходиться без него. Неуловимые взгляду и давно отработанные движения рук, придавшие вид законченности ее прическе и макияжу. Входная дверь громко стукнула, и вниз покатился на этот раз не самый веселый перестук женских каблучков.

Серебристый автомобиль неторопливо катился по широкой улице.

– Па, куда это ты едись? – девочка закрутила головой, напряженно всматриваясь в окошко, глядя на пробегающие мимо нее ворота и забор ее садика. – Па, мы мой садик п`оехали!

– Сейчас мы, Рыжик, заедем с тобой в поликлинику. Пусть тетя Надя на тебя посмотрит, – весело кривя рот, ответил Малахов.

– Па, – малышка отрицательно повертела рыжими кудряшками. – Па, у меня ничё не болит. Это наса ма у нас заболела. Усла, забыла меня поцелуть. Это ма у нас надо к в`ачу.

– Это ты точно, Рыжик, заметила. Вот нам сейчас тетя Надя выпишет на маму больничный, и мы все вместе поедем отдыхать. Правда, наша мама еще об этом не знает, но мы ее уговорим.

– Ту-ту, па? – малышка восторженно пискнула.

Любящий папаша улыбнулся, следя за своим чадом в зеркальце:

– Ты хочешь покататься на поезде?

– Хочу, па. А еще… у-у-у! – девочка расставила руки в сторону.

Точно так, как она проделывала в сильных папиных руках, когда они все вместе устраивали у себя дома веселую беготню.

– И на самолете полетим…

Им крупно повезло. Участковый врач только-только начала прием больных детишек, которых в эту пору собралось еще не так много, как оно случается, к примеру, зимой, во время эпидемии гриппа. Хотя, тогда бы им больничный лист выписала бы сама заведующая поликлиникой.

Рыжик прилежно сидела на стульчике и весело болтала ногами, пока тетя внимательно всю ее не выслушала. Со всем усердием вытащила и показала, какой у нее большой и розовый язычок. Зажала градусник и с очень серьезным видом ждала, пока большая стрелка на часах не дойдет до той отметки, на которую ей показала добрая тетя в белом халате.

– Евгений Павлович, – наконец, исследовав ребенка вдоль и поперек, заключила врача, – с девочкой у нас все в порядке. Зря вы переживали и волновались. Но теперь вы будете уверены, что она вполне здорова. Так сказать, прошла профилактический осмотр наперед…

– Спасибо, Надежда Павловна. Это я и хотел от вас услышать. Но это не все, – Малахов смущенно улыбнулся.

Весь его вид показывал, что он хочет что-то спросить, но не делает этого исключительно лишь вследствие своей природной скромности и застенчивой деликатности.

– Что еще? Вас что-то смущает? – добрая тетя моргнула глазками.

Проведя ладонью по подбородку, Малахов начал издалека:

– Понимаете, Надежда Павловна, меня, знаете, очень беспокоит состояние моей жены.

Заполняя карточку и не поднимая своей головы, доктор спросила, больше, верно, из простой вежливости:

– Оксана Степановна чем-то заболела?

– Слава Богу, пока нет… – признался Малахов.

Он почувствовал себя крайне неловко. Переборов себя, подмигнув дочке, внимательно уставившейся на него, Жека вздохнул:

– Но она жутко переутомилась на своей работе в эти дни, и ей не мешало бы несколько дней отдохнуть, съездить куда-нибудь, отвлечься от своей работы. На недельку-другую…

– А что вы, собственно-то, от меня хотите? – доктор одним движением закинула очки на лоб и подняла свои глаза. – Забирайте ее и езжайте. Какие проблемы с вашими-то деньгами?

– У нее, Надежда Павловна, такая работа, что нужна справка. Там у них отпуск за свой счет не дают…

Всем своим видом мужчина показывал, что в этом-то и кроется вся загвоздка. Иначе бы он не стал бы отнимать у столь занятого человека столько безмерно драгоценного времени.

– Ах, вон оно что, – женщина понимающе улыбнулась. – Надо нам ей выписать больничный лист на Аннушку?

– Да, именно это я и хотел сказать, – мужчина облегченно вздохнул.

Дело сладилось. Словно гора с плеч свалилась.

– Для вас, Евгений Павлович, – врач достала из стола чистый бланк с печатью, – всегда и с большой радостью. Пока только на пять дней. Потом еще придете, и мы его обязательно продлим. Так уж принято, бюрократия сплошная…

– Спасибо, Надежда Павловна. Рыжик скажи тете «до свидания» и пошли, обрадуем нашу маму.

На обратном пути Малахов завез дочку домой и оставил ее там.

– Рыжик, посидишь одна? Посмотри мультики про Волка и Зайца…

Надо бы, конечно, в садик идти, но по «легенде» ребенок-то болен. И малышка с пониманием отнеслась к этому, по-взрослому кивнула:

– Хо`есо, па. `Ыжик уже большой.

– А я заеду за мамой? – чтобы еще больше укрепить возникшее у ребенка желание, папаша следом подкинул ему сладкую «конфетку».

– Хо`есо, па! – на детском личике расплылась счастливая улыбка.

И чтобы совсем закрепить успех, Малахов вкрадчиво спросил:

– Тебе включить телевизор?

– Я сама, па, я сама! Я уже мею!

Девочка схватила со стола обе «лентяйки» и принялась с сознанием дела нажимать на нужные кнопки. Папаша с умилением смотрел на свою заметно выросшую в его глазах дочурку. Если так дело пойдет и дальше семимильными шагами, то и компьютер ей скоро будет под силу.

Майор Полищук сидела за столом, тупо уставив свой бессмысленный взгляд на листок перекидного календаря. Абсолютно все валилось из ее рук. В голову ничто не шло. Все умные мысли, словно сговорившись, покинули ее и отправились по другому адресу. К тому, кто не так глуп, как она. Кто еще может и в состоянии отличать истину от неправды.

– Оксана, можно к тебе? – в двери просунулось встревоженное лицо капитана Смирнова.

Не поднимая головы, старший следователь буркнула:

– Саша, сделай так, чтобы я тебя не видела.

– Я… – дверь не закрылась.

Сдерживая подкатывающееся раздражение, Оксана заговорила:

– Меня отстранили от следствия. Все вопросы к шефу. Меня нет. Я умерла! Оставьте вы все меня в покое! Не видите, что ли, что я…

Входная дверь закрылась, но только с внутренней стороны:

– У меня срочное дело…

– Вот и беги на задних лапках, выполняй его, – покачивая головой и вздыхая, взмахнула майор разрешающей кистью.

Потоптавшись на месте, капитан доложил:

– Ковальчук приказал, чтобы я согласовал все это с тобой.

Удивленная исключительной непонятливостью обычно адекватного и вполне нормального подчиненного, майор сердито повторила:

– Я же сказала, что меня нет. Идите все в задницу…

– Так ему и передать? – Смирнов ехидно улыбнулся, поняв, что его начальство серьезно заклинило. – Слово в слово?

– Так, черт, и передай. Ты еще здесь? – увесисто толстая книжка полетела, испуганно шелестя страничками, в сторону двери.

Вот ясно же было и невооруженным глазом заметно, что ее Малахов из кожи лез вон, чтобы с нею помириться. Если подумать, если во всем этом разобраться, оценить на совершенно трезвую голову, чего только в жизни не бывает. Захотелось нормальному здоровому мужику в кои-то веки расслабиться, новенького испытать и попробовать. А она из этого трагедию вселенскую устроила. Проще надо ко всему подходить, проще.

Ясно же и понятно, что муж без нее и дня одного не переживет. Ну, день еще как-нибудь и протянет, но не больше. Может, и больше. А вот она сама, сколько протянет? С утра прошло всего-то и ничего, а ее уже тянет позвонить и услышать его голос. И что это за напасть-то такая на нее нашла? Что за ген непокорности в ней проснулся? Что делать? Чего стоят ее собственные слова? Как найти достойный путь к примирению?..

Юлий Владиславович, злой после всех вчерашних перипетий, вызвал к себе военного коменданта города, скверно подставившего их своими не вполне законными действиями. Высокий красавчик в щеголевато пошитой форме зашел в кабинет и, ловко щелкнув каблуками, доложил:

– Товарищ Военный прокурор, военный комендант гарнизона полковник Параскевич по вашему приказанию прибыл!

Сухо кивнув головой и не подавая привычной руки, прокурор строгим учительским голосом потребовал:

– Товарищ полковник, доложите-ка мне, на каком основании вы вчера передали Филимонова и Бойко гражданским властям?

– Карпенко сказал мне, что вопрос с вами согласован, – попав в затруднительное положение, Параскевич моментально потерял весь свой внешний лоск и от очень уверенного перешел на голос, близкий к очень заискивающему. – Он показал мне все необходимые бумаги. На их основании и была осуществлена передача.

– Мою подпись вы видели? – хозяин кабинета чуть повысил тон.

Ему не нравилось, когда пытались сослаться на несуществующие вещи. Если некий документ надлежащим образом не оформлен, то это не документ, а всего лишь липовая бумажка, место которой в нужнике…

– Но, Юлий Владиславович, – полковник картинно развел руками, – мне Карпенко сказал, что оно все с вами согласовано…

Его холеные кисти громко говорили, мол, как же можно не верить высокопоставленному человеку с такими широкими полномочиями…

– Вы строго спрашиваете со своих непосредственных подчиненных, особенно с офицеров гарнизона, лично коменданту не подчиненных, за соблюдение ими всех уставных положений. А сами? Как это надо все понимать? Или вы у нас уже стоите выше закона? Трактуете Устав только так, как оно в данный момент вам выгодно? Или закон, коим являются Общевоинские уставы, что дышло – куда его повернули, туда и вышло? На корысть больших начальников.

– Но, Юлий Владиславович, Карпенко облечен полномочиями. Мне и в голову не могло прийти то, что он коварно действует в обход вас.

На лице коменданта было написано такое искреннее изумление, что будь на месте Юлия Владиславовича человек менее искушенный в человеческих отношениях и закулисных интригах, мог бы принять все за чистую монету. Но на этот раз не прошло. Коменданта прямо спросили:

– Товарищ полковник, у вас телефон имеется? Неужели, это так трудно протянуть свою руку и набрать мой номер? Или вам для этого надо оторвать свое мягкое место? Вы могли это сделать?

– Так точно! – доложил Параскевич, вытянув подрагивающие руки по швам, наливаясь густой краской.

– А в чем же дело? Почему вами не выполнена столь необходимая процедура, не требующая для этого особых усилий и временных затрат?

– Мы привыкли доверять.

– Они привыкли доверять, – шеф усмехнулся. – Мне как-то уже не раз докладывали о том, что вы, товарищ полковник, порой неоправданно затягиваете выполнение некоторых моих указаний и постановлений, хотя они как раз и были оформлены в полном соответствии с законом. Как это следует понимать? Как двойные стандарты?

– Юлий Владиславович! – комендант не только покраснел, он весь взмок. – Это все, Юлий Владиславович, мои недоброжелатели! Это они подкапываются, распускают слухи, искажают факты, специально все подстраивают так, чтобы показать меня в невыгодном свете.

Выдержав паузу, Прокурор нанес новый неожиданный удар:

– Это вы сообщили Карпенко, что майор Полищук разговаривала с этими офицерами? Кто вас уполномочивал раскрывать тайну следствия, передавать сведения другому лицу, не из нашего министерства?

– Никак нет! – глаза у коменданта растерянно забегали. – Я не мог про это сообщить. Не было у них, Юлий Владиславович, такого свидания. Никто из прокуратуры ко мне не обращался. Я вообще не знаю такого майора. С утра к ним, вернее, к Филимонову заезжал Малахов. Об этом я Карпенко, правда, сказал. Был у нас такой разговор.

– Зачем? – пронзительный взгляд Прокурора буравил коменданта, выжигая дырку в его гниловатой душонке.

– К слову пришлось… – с трудом переводя дух, полковник ничего не нашел лучшего, чем просто пожать неопределенно плечами.

– Все у нас просто происходит. То вы банально выдаете некую служебную информацию. То вы просто передаете подследственных. Товарищ полковник, я вам выношу свое предупреждение…

Бледнея, покрываясь пятнами, комендант вытянулся:

– Есть, предупреждение…

После достаточной, чтобы прочувствовать всю степень наложенного на полковника прокурорского взыскания, паузы Юлий Владиславович довел до сведения присутствующих:

– В связи с вновь открывшимися обстоятельствами подполковника Филимонова и майора Бойко считаю к делу об убийстве журналиста Иванчука непричастными, а все обвинения, выдвинутые против них, надуманными и беспочвенными. Я отменяю свое постановление об их задержании и аресте. С этого дня они свободны. Вам это понятно?

– Но как, Юлий Владиславович, как они свободны? – Параскевич совершенно растерялся. – Они же сбежали во время перевозки? Как теперь все это дело представить? В каком ракурсе?

– Товарищ полковник, они в эту машину попали в обход закона и по вашей прямой вине. Я обо всем немедленно сообщу прокурору города. Посмотрим, как он сам выкрутится из этой ситуации. Вы свободны.

С потерянной улыбкой на лице комендант вышел из кабинета. Влип, что называется, по самые уши. И все этот Карпенко, козел, чтобы его на том, вообще-то, желательно бы и на этом свете черти драли…

Прокурор повернулся в сторону угла, где, молча на протяжении всего этого разговора, сидел полковник Ковальчук.

– Что скажите, Алексей Петрович?

– Даже не знаю. Честно, это какой-то юридический нонсенс. Они, может, оба и невиноваты, с одной стороны, и виноваты, с другой стороны. Если преступник незаконно перевозился по этапу и в это время убил человека. Это разве не будет считаться преступлением?

Задумчиво потирая виски, Прокурор несогласно качнул головой:

– Это так. Но тут речь идет немного не о том. Они не преступники и не совершали преступных действий по отношению к другим лицам. А скрылись они, опасаясь за свою жизнь. Вот так, Алексей Петрович, один должностной проступок или даже преступление одного должностного лица, призванного стоять на страже законности, ведет за собой цепочку новых. И кто, по вашему мнению, виновник сложившейся ситуации? Если рассматривать цепочку произошедших случайных событий именно в этом, возможно, для многих и нестандартном ракурсе. Карпенко, само собой разумеется, который совершил явный подлог с этими документами. И доблестный служака-комендант, хлюст, что без законных оснований передал ему двоих военнослужащих, еще и не подследственных. По сути, ребята ни в чем не виноваты. Но, как выяснилось, одним из нападавших оказался старший лейтенант Малышев из того самого же «Беркута». От одного только отмахались, и снова возник пресловутый военный след…

– Будто нарочно оно происходит. По чьему-то заранее написанному сценарию, взятому из американских детективов по типу Чейза.

– Зачем им надо было нападать на машину?

Интересный вопрос. Полковник неопределенно хмыкнул. Знать бы на него точный ответ, и делу всему конец. Пока же он озвучил свою версию:

– Те, кто за всем этим стоит, Юлий Владиславович, хотели направить следствие по ложному пути. У меня есть мысль. Оксана Степановна мне ее вчера обрисовала, я додумал. Карпенко добивался от наших офицеров признаний. Если бы он их смог получить, обещая взамен свободу до окончания следствия, то все приобретает некую законченность…

Не уловив конечного смысла, Прокурор улыбнулся:

– Не совсем понятно…

Для полной ясности, Ковальчук принялся перечислять по пунктам:

– У него на руках остаются их признательные показания. Во дворе уже стоит фургон для перевозки. Этих ребят туда закидывают, везут. По дороге совершается нападение, их освобождают, вывозят за город и там убирают под более-менее подходящим для этого случая предлогом. Или, правильнее будет сказать, придав всему этому какое-то…

Нужные слова куда-то вылетели в самый неподходящий момент, и Юлий Владиславович пришел на помощь своему подчиненному:

– Я вас прекрасно понял, Алексей Петрович, не утруждайте себя в поисках подходящих слов. У меня тоже сегодня с самого утра туговато с красноречием. Как себя чувствует наша Оксана Степановна?

– Неважно, – Ковальчук поморщился, вспомнив слова Смирнова.

– Досталось ей. И муж ее вчера не с очень хорошей стороны себя показал. Оказался банальным бабником и прожженным кутилой.

– Извините, Юлий Владиславович, – начальник следственного отдела, протестуя, забарабанил пальцами по столу, – вы просто плохо знаете этого Малахова. Из всего того, что вы мне рассказали, можно сделать определенный вывод и вполне однозначный.

Прищуренные глаза Прокурора заинтересованно раскрылись:

– И какой?

– Довольно простой. Кажется, он вас вчера всех блестяще разыграл. И, кажется, никто этого так и не заметил.

– К чему вы это? – Юлий Владиславович нахмурился.

– Малахов и этот Серый, то бишь, Сериков хорошо знают друг друга. Допустим ситуацию, что Малахов и на самом деле там развлекался. И Серый моментально известил бы его о том, что в клубе появилась его жена, и тем паче не показал бы вам его на экране монитора… А хозяин клуба именно так и поступил. Нелогично. Но если принять во внимание другую версию, то все складывается.

– Вы так считаете? – перо в руке Юлия Владиславовича замерло.

Неожиданный поворот, оставляющий больше вопросов, чем ответов.

– Для чего он это придумал? – Прокурор задумчиво прищурился.

– А вот этого я тоже не знаю… Чужая душа – потемки, в чужие мысли запросто не влезешь, особенно в некоторые, незаурядные и не поддающиеся простому моделированию.

– А кто это знает?

Сдвигая нижнюю губу, Алексей Петрович улыбнулся:

– Он и Сериков. Малахов даже свою жену до сей поры не просветил. Настолько все серьезно, что дальше некуда.

– Вы так думаете?

– Да. Иначе она сегодня цвела бы и пахла бы. А ныне она похожа на завядший куст с колючими шипами. А колючки все высохли и жалят еще больнее, жалят без всякого сострадания. И все больше от внутренней растерянности, чем от жгучего желания кому-то жестко отмстить.

– А как нам об этом узнать?

– Надо будет как-то попытаться и спросить у него самого. Это и есть единственно верный источник, исключая Серого. Но тот орешек мне не по зубам, – разводя неопределенно плечами, полковник раскрыл свои напряженно о чем-то думающие ладони.