Текст книги "Повод для паники"

От моих слов улыбка Кауфмана стала еще шире.

– Не угадали, молодой человек, – сказал он.

– Меня так часто били по голове, дядя Наум, что память уже совершенно ни к черту, – признался я. – Что там еще в те века было-то? Лазерные диски? Ферромагнитная лента? Виниловые пластинки?

– Записи на бумаге! – не без гордости сообщил Наум Исаакович. – Целый сундук записей! Все упорядочено по датам и очень доходчиво истолковано. Правда, почерк у дедули был не очень, но разобрать можно.

Он соскочил с контейнера, открыл его и протянул мне первую попавшуюся под руку реликвию – пожелтевшую от времени тетрадь.

– Теперь понимаю, чьих генов вам досталось больше всего, – заметил я, листая древние страницы, покрытые мелким убористым почерком. – Ваш блокнотик и карандаш – тоже небось дедушкино наследство… Так какое отношение ваш дедушка имеет к нашей проблеме?

– Самое прямое! – Глаза Кауфмана загорелись, как у одержимого. – Помимо мемуаров записи прапрадедушки хранят в себе столько практической информации о его работе, что историческую ценность этих рукописей и представить сложно. Раньше я не занимался плотно их изучением, но сегодня покопаться в них мне, как говорится, сам бог велел. К тому же дедуля собирал кое-какую литературу древности по истории зарождения «Серебряных Врат». Эти книги он также счел необходимым сохранить. Половина сундука – как раз они и есть. Опираясь на эти знания, молодой человек, можно раскрыть множество тайн современности. В том числе и тайну нашего кризиса.

– Неужели вы хотите сказать, что раскрыли ее? – затаив дыхание, спросил я.

– Конечно, нет, – с сожалением проговорил Кауфман. – Для этого недостаточно простого изучения архивных материалов. Для начала мне следует попасть на терминал удаленного доступа в Закрытую правительственную зону. А он, как вы, наверное, помните, расположен в Западно-Сибирской штаб-квартире маршалов.

– Чем сроду не интересовался, так это где у нас в округе лазейка в Закрытую зону. И что же вы намереваетесь предпринять, когда доберетесь до терминала в Пирамиде? Отвоевать его у фиаскеров, которые якобы теперь там хозяйничают?

– Не будем забегать так далеко вперед, молодой человек. Во-первых, надо сначала просто доехать до центра. Во-вторых, придется нам воевать или нет – еще неизвестно, а вот отыскать маршалов, если их не окажется в Пирамиде, потребуется обязательно. Соваться на правительственный терминал без представителя власти нельзя – не забывайте, что мы с вами не хулиганы, а законопослушные граждане, предлагающие посильную помощь Макросовету. В-третьих, на терминале нам будет очень трудно без следящего за ним контролера. У нас окажется куда больше шансов на успех, если с системой удаленного доступа и порядками Закрытой зоны меня ознакомит работавший в Пирамиде служащий. Возможно, маршалы подскажут, где его можно отыскать. Ну и после того, как мы выполним все эти условия, нам лишь остается молиться, чтобы оборудование исправно функционировало, дабы мы опробовали на практике мои теоретические наработки. На этом все.

– И впрямь ничего сложного, – кисло усмехнулся я. – Пришел, увидел, победил… Вернее – приехал. Я так понимаю, вы не оговорились и нам предстоит именно поездка, а не пробежка.

– Ничуть не оговорился, молодой человек. Поедем, как говаривали в древности, с ветерком.

Я открыл было рот, чтобы задать Кауфману очередной вопрос, но он жестом оборвал меня на полуслове, подошел к загадочной конструкции и эффектным жестом иллюзиониста сдернул с нее брезент.

Наверное, демонстрируя свое изобретение, Наум Исаакович ожидал от меня иной реакции, нежели снисходительный смех, – восхищение, почтительное изумление, заинтересованность… Я бы, конечно, не стал смеяться, если бы загадочный аппарат оказался какой-нибудь не виданной мной ранее диковинкой. Но когда у меня перед глазами возникла увеличенная в несколько раз копия клинер-модуля, у которого на верхней части корпуса вместо блока сенсоров была приделана кварцевая кабина с тремя креслами и примитивной панелью управления, смех вырвался непроизвольно. И он лишь усилился после того, как я прочел старательно выведенную краской на боку аппарата надпись: «Неуловимый».

– Мы поедем в центр на этом… – Я не уточнил, на чем именно, потому что затруднялся подобрать подходящее сравнение, а те, что приходили на ум, были бы для изобретателя довольно обидными.

Несмотря на мою дипломатичность, Кауфман все равно оскорбился.

– Это называется автомобиль, молодой человек, – проворчал он, насупившись, – что в переводе на современный язык означает…

– Мне известно об автомобилях, Наум Исаакович, – неторопливо обходя вокруг «Неуловимого», тактично перебил я его. – Смотрел исторические виртошоу. Правда, в эру Сепаратизма автомобили выглядели немного иначе, поэтому я его сразу и не признал… – Я с трудом удержался от очередной улыбки. – Поражаюсь, как у вас хватило терпения собрать столь невероятно сложную модель… хм… автомобиля?

– Непременно добавьте: действующую модель! – довольный собой, уточнил дядя Наум.

– Действующую?! И вы на ней уже… того… – Я указал на ворота мастерской.

– Полевые испытания прошли успешно, – доложил сосед, снова обретая ко мне дружеское расположение. – За час я преодолел на «Неуловимом» тридцать километров по берегу. Я бы легко добился и большей скорости, но испытания сорвались по непредвиденным обстоятельствам. К сожалению, это было первое и последнее тестирование «Неуловимого».

– Жаль, я пропустил такое впечатляющее зрелище… А почему у вашего автомобиля столь специфическое имя? Кто-то на «Неуловимого» уже посягал?

– Длинная история, – отмахнулся дядя Наум, – однако для молодых людей она будет весьма поучительна. Я непременно расскажу вам ее по дороге в центр.

– Погодите-ка минуту, Наум Исаакович! – встрепенулся я. Наконец-то Кауфман представил мне повод для критики. Было даже неловко указывать на столь элементарный просчет в его грандиозных задумках. – Меня уже давно не надо убеждать, что вы – неординарный человек с массой изобретательских талантов…

– Да будет вам, капитан! Вы льстите мне совершенно напрасно, – смутился Кауфман.

– …Допускаю: ваша грандиозная затея вполне может удаться. Контролеры признались в собственном бессилии и бегут из центра – мы видим это собственными глазами. Впрочем, не исключено, что множество энтузиастов продолжают работать. Что ж, давайте поможем им, почему бы и нет? Я не сомневаюсь, что ваш «Неуловимый» с честью выдержал все испытания и не подведет в ответственный момент – такой мастер, как вы, просто не умеет изготавливать ненадежные вещи. Итак, у нас есть цель и средства для ее достижения – с этим все ясно. И все-таки, дядя Наум, вы забыли про одну деталь, причем довольно существенную.

– Вот как? – озадаченно вскинул брови Наум Исаакович. – И где же, по-вашему, я просчитался?

– Вы только что сказали «по дороге», дядя Наум! – Меня переполняла гордость от того, что хоть в чем-то троглодит Гроулер оказался дальновиднее прагматика Кауфмана. – Где, черт побери, вы видели в окрестностях дороги? Или под ними вы подразумеваете тропки, по которым модули снабжения курсировали к разгрузочной площадке инскона? Смею вас разочаровать: эти дороги доведут нас лишь до ближайшей продовольственной базы. Да и «Неумолимый»…

– Разрешите поправить: «Неуловимый».

– …Не пройдет по таким дорогам «Неуловимый». Слишком широкоплеч ваш парень… Поздновато он родился – не осталось для него в этом мире подходящих дорог. Сгинули они с последними автомобилями. Заросли травой и засыпались землей. Ничего не поделаешь: придется нам с вами топать в центр пешком. Несолидное, конечно, занятие для таких героев, как вы да я, ну ничего, переживем… Что с вами? Разве я сказал что-то смешное?

Действительно, ситуация повторилась с точностью до наоборот: теперь Наум Исаакович смеялся надо мной снисходительным смехом философа, потешающегося над банальными мыслями глупца. Недолго же мудрый сосед дозволил мне наслаждаться собственным триумфом. Пристыженно умолкнув, я принялся лихорадочно соображать, что в моих словах развеселило дядю Наума, но так и не догадался. Разве что колесная машина Кауфмана еще и по воздуху летала, о чем я не подозревал.

– Не обращайте внимания на мою несдержанность, молодой человек. Дядя Наум слегка нервничает, – произнес он, все еще улыбаясь. – Ваши рассуждения простительны – вы не прагматик. Оглядитесь по сторонам: как можно не заметить в двух шагах от вас изумительную дорогу – ровную, без единой кочки или выбоины? Дорогу, которая приведет нас в самое сердце центрального мегарайона!

– В упор не вижу!.. Если, конечно, вы не имеете в виду магистраль инскона…

– Именно! – возбужденно всплеснул руками закоренелый прагматик и, предвидя мой вопрос, уточнил: – Разумеется, мы не будем загонять «Неуловимого» внутрь трубопровода, хотя я уверен, что вакуума там сегодня уже нет. Попади автомобиль в энергетический контур, и нас размажет по магистрали тонким слоем до самого Уральского хребта. Мы поедем по верху трубопровода!.. А что? Я уже произвел все замеры: идеально прямая, чуть выпуклого профиля, дорога с шириной проезжей части порядка десяти метров. Дальше к западу трубопровод вольется в межрайонную магистраль и проезжая часть расширится. Подходящая дорога для автотранспорта, согласны? Да на такой дороге я без труда разверну «Неуловимого» в обратном направлении, если из-за непредвиденных обстоятельств придется возвращаться домой. Но самое главное: эта первоклассная дорога целиком и полностью принадлежит нам! Ни встречного, ни попутного транспорта! Я прямо-таки горю от нетерпения прокатиться по ней на максимальной скорости. Правда, немного беспокоят вероятные разрывы магистрали, однако, по моим прогнозам, их следует ожидать ближе к концу маршрута.

Очевидно, именно такие ощущения принято называть прозрением.

– Дядя Наум, вы – гений, – только и сумел вымолвить я, после чего мысленно зарекся отныне доказывать свое превосходство над гениями, пусть даже и непризнанными.

– Полноте. Все гениальное просто, как либериаловый генератор, – отмахнулся Кауфман. – Вы только что лишний раз в этом убедились. Глядите на мир повнимательнее, молодой человек, и откроете для себя множество потрясающих и одновременно элементарных вещей. А пока вы не напомнили мне еще об одном якобы моем просчете, спешу развеять ваше сомнение…

– …Относительно того, каким образом мы забросим «Неуловимого» на стартовую позицию?

– Верно. Ничего сверхъестественного. Потребуется лишь немного храбрости и сноровки. Вам знакомо место в паре километров отсюда, где магистраль прорезает холм?.. Макушка того холма расположена чуть выше трубопровода, так что для прыжка даже нет нужды набирать максимальную скорость. Сейчас я укреплю амортизаторы, дабы они выдержали встряску, а завтра ночью, если вы не против, мне хотелось бы двинуться в путь.

– «Ночью» – это чтобы Каролина не узнала? – понимающе подмигнул я. – Ведь ее мы наверняка с собой не берем?

– Да, Кэрри будет ждать нас дома, – подтвердил Наум Исаакович. – Как отец я категорически против ее участия. Порядочным девушкам сегодня в центре делать нечего. Пусть лучше присматривает за хозяйством. Здесь я за нее спокоен – она достаточно взрослая и в опеке не нуждается. Двери я укрепил, засовы переделал. Надеюсь, Каролина поймет, что так было надо. Само собой, я не сказал ей, куда собираюсь, – незачем нам перед поездкой лишний скандал. И если дочь проведает о наших планах, папочке очень не поздоровится…

– Ты даже не догадываешься, как тебе не поздоровится!..

Дверь мастерской с грохотом распахнулась, и на пороге нарисовалась разгневанная Каролина. Ее горящие, словно у тигрицы, глаза не обещали нам ничего хорошего. Судя по всему, спать Кэрри не ложилась, предпочтя сну более увлекательное занятие – шпионаж за заговорщиками, которые задались грандиозной идеей спасти мир. Причем решили провернуть спасательную операцию без участия третьего члена своей команды, лишенного прав по возрастному и половому признаку.

– Вот уж не ожидала от тебя, папа, такой подлой выходки! – накинулась Кэрри на инициатора заговора, который от неожиданности потерял дар речи и лишь испуганно хлопал глазами. – Да как ты мог так со мной поступить! Ты же поклялся, что больше ни разу в жизни не сядешь в эту проклятую колесницу! И вы тоже хороши!.. – Не все упреки посыпались на бедного папочку, кое-что перепало и мне. – Сидите, поддакиваете, будто так и надо! Вам-то что: вы хоть до Кейптауна, хоть до Буэнос-Айреса трусцой добежите и не запыхаетесь! А папа – пожилой человек, ему волноваться и перенапрягаться вредно! А тем более в пекло лезть!.. – И снова набросилась на отца: – Никаких поездок! Тем более на этой чертовой колеснице! Помни, ты поклялся! Капитана я не держу, он может отправляться куда угодно. Пешком, на машине, по земле, по трубам – мне все равно. А ты остаешься дома! Ясно?! Ясно, я спрашиваю?..

Дядя Наум робко пытался не то возразить, не то оправдаться, но любимая дочь не давала ему и рта раскрыть. Перебранка Кауфманов напоминала тушение жаркого костра из кофейной чашки. Редкие брызги оправданий Наума Исааковича не охлаждали распаленную яростью Каролину, а лишь заставляли ее еще больше шипеть и выпускать пар гнева. Хотелось подольше понаблюдать за столь любопытной сценой, но это было попросту неэтично – семейный скандал дело сугубо интимное, и присутствие при нем свидетелей излишне.

«Ну вот и замечательно, – с облегчением подумал я. – Проблема разрешилась сама собой. Поездка в ад отменяется – Кауфман нашел на свою голову неприятностей, не выходя из дома. Пойду-ка лучше отосплюсь. Права девочка: нечего сегодня разумным людям соваться в этот сумасшедший центр».

Не обращая внимания на беснующуюся Кэрри, я равнодушно зевнул, обнажив свои знаменитые клыки, после чего направился к выходу – троглодит не вмешивается, ему абсолютно нет дела до чьих-то внутрисемейных разборок. И вообще он устал и отправляется отдыхать…

– Спокойной ночи, – пожелал я напоследок Кауфманам. – Если вдруг понадоблюсь – я у себя.

Ответного пожелания я не дождался, поскольку занятые выяснением отношений отец и дочь меня попросту не расслышали.

… И потому представьте мое удивление, когда следующим утром ни свет ни заря Кауфманы явились на порог моего дома, одетые по-походному и с сумками в руках.

Спокойной ночи у соседей явно не получилось. Наум Исаакович выглядел печально, как никогда, под глазами его набухли отеки, а на обычно живом выразительном лице застыла маска непроницаемого уныния. Каролина была растрепана и бледна, и на фоне нездоровой бледности ее красные заплаканные глаза выделялись очень заметно. Кэрри избегала встречаться со мной взглядами – видимо, испытывала неловкость и за вчерашнее неподобающее поведение, и за сегодняшний неопрятный внешний вид. Однако, несмотря на отгремевшую перебранку, было непохоже, что папа и дочурка продолжают пребывать в ссоре. И хоть спросонок мое настроение также являлось мрачным, я все-таки нашел в себе силы порадоваться за соседей, вставших на путь примирения и согласия.

Впрочем, радоваться насчет их полного согласия пока было рано. Даже беглого взгляда хватало, чтобы определить: ссора завершилась компромиссом, выработанным после долгих ночных дискуссий. Враждующие стороны пошли на взаимные уступки, а на какие именно, указывал походный наряд обоих Кауфманов и их поклажа, вещей в коей было явно больше, чем на одного щупленького Наума Исааковича.

Значит, спасательная операция все-таки состоится и Каролина Наумовна отправлялась вместе с нами. Не сказать, что меня обрадовало ее участие, право на которое она выбила ценой неимоверных усилий, но возражать я не стал. Что ж, раз отец не возражает против участия дочери, значит, присмотрю за обоими.

Из сумки, что держала Каролина, торчала рукоять ее любимой игрушки, удлиненная в два раза после моей рекомендации. Кровавый кошмар кауфмановского курятника – топор был зачислен в команду на правах четвертого члена, но против его участия, в отличие от участия Кэрри, я бы возражать не посмел. Наш острый стальной соратник не требовал ни воды, ни пищи, места занимал мало, зато его присутствие действовало на меня успокаивающе. Как учил опыт палеолита, наличие даже самого примитивного оружия куда лучше, чем его отсутствие.

– Вы готовы, капитан Гроулер? – осведомился Наум Исаакович.

– Разумеется, – кивнул я, выдавливая приветливую улыбку и делая вид, что не помню о вчерашних размолвках. – Разве можно отказаться от увлекательной прогулки в такой чудесной компании?

Чудесная компания глянула на меня исподлобья, явно не разделяя столь необоснованного оптимизма.

Как и все изобретения Наума Исааковича, «Неуловимый» также использовал в качестве источника энергии либериаловый генератор, поэтому, в отличие от автомобилей эры Сепаратизма, работал беззвучно и не выделял в атмосферу газообразную отраву. А в случае, если бы Кауфман вдруг решил воссоздать дух минувшей эпохи и оснастил «Неуловимого» двигателем внутреннего сгорания, ничего бы у него не вышло. По элементарной причине: дядя Наум попросту не нашел бы для такого двигателя горючее. Ну, если бы, конечно, не пробурил во дворе скважину и не соорудил нефтеперегонный аппарат. При наличии нефти и желания в ней пачкаться у Кауфмана непременно все бы получилось. Я даже понятия не имел, выпускалась ли вообще сегодня такая штука, как бензин. По-моему, достать в наше время фураж для лошадей было куда реальнее – их некоторые поклонники экзотической фауны еще разводили. Поклонники грязных, грохочущих и воняющих двигателей внутреннего сгорания мне пока не попадались.

Кауфман выгнал автомобиль наружу и побросал наши пожитки в грузовой отсек. При этом дядя Наум дважды уточнил у дочери, все ли замки в доме она заперла, а также достаточно ли корма и воды в курятнике, после чего все равно вернулся и перепроверил. Пока он совершал прощальный обход владений и запирал ворота гаража, мы с ворчащей Каролиной разместились в тесной кабине «Неуловимого». Я собрался было втиснуть свое крупногабаритное тело на более просторное заднее сиденье, однако Кэрри указала мне на то, что находилось рядом с креслом оператора. Я поморщился, но возражать не стал – было весьма познавательно понаблюдать за тем, как дядя Наум управляет собственным изобретением.

Непривычно, что при посадке в транспорт передо мной не перемигивались индикаторы; кресло не «обнимало» меня мягкими, но крепкими объятиями антиперегрузочных силовых полей; не закупоривался герметичный люк и приятный женский голос не желал доброго пути. Правда, последнее неудобство в какой-то мере компенсировало ворчание Каролины, но то, что она бубнила под нос, было отнюдь не счастливыми напутствиями.

Наконец дядя Наум завершил последние хлопоты, уселся в кабину и нажал какие-то сенсоры на панели управления. «Неуловимый» тронулся с места безо всяких подготовительных церемоний и неторопливо покатил со двора. До ушей доносились лишь шуршание травы под колесами да сосредоточенное сопение Наума Исааковича, управляющего автомобилем при помощи колеса-манипулятора.

До холма, с вершины которого дядя Наум намеревался загнать «Неуловимого» на магистраль, мы проехали не берегом реки, а прямиком по родной улице. С ветерком не получилось – грязь, груды дров и выброшенный из домов хлам загромождали улицу, мешая проезду. Лишь месяц с небольшим бездействовали работяги клинер-модули, а округа преобразилась почти до неузнаваемости. И, к сожалению, не в лучшую сторону.

Женщины испуганно пялились на нас из выломанных дверей и выбитых окон. Бегающие по давно не стриженным газонам дети показывали на «Неуловимого» пальцами, а занятые заготовкой дров и воды главы семейств бросали работу и озадаченно чесали в затылках. Самоходный аппарат воспринимался соседями как очередное чудачество дяди Наума, уже давно заработавшего в округе репутацию человека со странностями.

До первой остановки мы проехали совсем немного. Наум Исаакович высадил меня и дочь, не доезжая холма, возле массивной опоры, поддерживавшей трубопровод, – «Неуловимого» перед прыжком надо было облегчить до максимума. И пока мы с Каролиной взбирались на головокружительную высоту по кронштейнам, предназначенным для ремонтных модулей инскона, Кауфман успел въехать на холм и с первой же попытки осуществить задуманное. Дядя Наум превосходно осознавал, что в случае неудачи шанса на вторую попытку у него не будет, и потому предельно сосредоточился на выполнении маневра.

Занимаясь альпинизмом, мы с Кэрри, к сожалению, проворонили феерический полет «Неуловимого» над пропастью. Так что когда мы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, в конце концов вскарабкались на трубопровод, дядя Наум уже поджидал нас наверху, взволнованно расхаживая перед машиной и сопереживая нашему восхождению. Я отметил, что настроение Кауфмана за прошедшую четверть часа заметно улучшилось.

– Спешу доложить, молодые люди: это было незабываемо… – затараторил он, как только мы приблизились. – Давно не испытывал такого мощного притока адреналина. Еле-еле отдышался.

– Ты в порядке? – забеспокоилась Каролина.

– О да! – довольно провозгласил дядя Наум, которого до сих пор трясло от возбуждения. – Не поверите: помолодел лет на двадцать!

– Зато я как раз наоборот – поседела раньше срока, – проворчала дочь. – Еще парочка твоих выкрутасов, и вовсе облысею.

– Если честно, эта часть нашего плана сильно меня беспокоила, – пояснил Кауфман. – Но, к счастью, расчеты оказались верны. Таки жаль, что инфоресивер неисправен и мне не довелось запечатлеть свой прыжок для истории. Буду жив, непременно повторю.

– Я тебе повторю! – огрызнулась Кэрри, но уже незлобиво, а скорее по привычке. Прохлада, что царила все утро в отношениях отца и дочери, медленно таяла под лучами солнца, до которого здесь – на верхушке трубопровода – было все-таки чуть-чуть ближе, чем на земле. Денек обещал выдаться славным, и уходящая за горизонт магистраль просматривалась как на ладони. Действительно, с этой точки инскон и впрямь напоминал идеально ровную, будто луч света, дорогу. Только вела эта дорога не туда, куда раньше – в гнездо цивилизации, – а совсем наоборот, и верным направлением для путешествия по ней следовало считать противоположное нашему. Но мы не отказались от выбранного пути, хоть и причисляли себя к разумным людям. А так это на самом деле или нет, обещало прояснить время – самый беспристрастный из всех судей в мире.

Время, которое уже давно играло против нас.

Любопытно, если бы Транс-сеть была сделана из прозрачного материала, какую бы картину наблюдали пассажиры ботов, двигаясь по магистрали с восьмикратной скоростью звука? Я старался вообразить это, глядя в окно «Неуловимого», скорость которого по ровной поверхности была примерно в триста раз ниже. Мысленно я разогнал пейзаж за окном до скорости бота и вскоре пришел к следующему выводу: в принципе хорошо, что инскон такой, каким мы знаем его уже много веков. Во-первых, вместо красоты мы бы увидели только пеструю мешанину из мелькающих деталей пейзажа. Во-вторых, впечатлительным пассажирам от такого калейдоскопа становилось бы не по себе, и каждая поездка превращалась бы для них в пытку.

И третья причина, до которой я сумел додуматься лишь в Жестоком Новом Мире: закрытая магистраль сделала смерть пассажиров инскона, очутившихся заложниками бота в роковой час, мгновенной и легкой. Лететь, не снижая скорости, навстречу хаосу из огня и обломков уже разбившихся ботов… Нет, видеть такое перед смертью не заслужили даже самые отъявленные грешники. То, что несчастные пассажиры погибли в блаженном неведении, – благо для них. Ну разве не гуманны были создатели Транс-сети, придумав завязывать глаза всем потенциальным жертвам своего детища?..

Что-то неподходящие мысли посещают голову во время такого рискованного занятия, как путешествие на высоте сотен метров от земли по узкой дороге, лишенной ограждений. Не справься Кауфман с управлением, и вряд ли наша судьба сложится удачнее, чем у погибших пассажиров…

Между тем дядя Наум не давал поводов усомниться в своем водительском мастерстве. Он пребывал в хорошем настроении, поскольку осуществил-таки безумную мечту и стал основоположником нового вида экстремальных развлечений. Уняв кипящий адреналин, Кауфман выровнял скорость и теперь аккуратно вез нас по дороге, наверняка понравившейся бы любому водителю эры Сепаратизма. Дяде Науму приходилось лишь изредка пошевеливать манипулятором, выравнивая курс; чуть зазевался, и выпуклая поверхность трубопровода тут же тянула «Неуловимого» к пропасти. Но в целом путешествие проходило, как и было запланировано.

Уже давно остался позади родной мегарайон, и наш путь пролегал над незнакомой местностью. Это были улицы и парки соседнего мегарайона, но я совершенно не ориентировался в них, потому что никогда не посещал эти места. Благодаря чрезвычайным обстоятельствам у меня наконец-то появилась возможность открыть «терра инкогнита», к какой относилось все пространство, начиная от противоположного берега реки за моим домом и заканчивая многоярусными улицами центра. Знакомиться с ней, понятное дело, приходилось, глядя на мир из окна «Неуловимого». Но этого было вполне достаточно – достопримечательности, которые хотелось бы осмотреть получше, здесь отсутствовали. За всю историю человечества в этом мегарайоне Западной Сибири так и не появилось ни Колизея, ни Тадж-Махала, ни даже какого-нибудь местного кремля – в общем, ничего такого, что можно было бы заложить краеугольным камнем в местную туристическую индустрию.

Эта территория уже не дробилась на частные владения. Внизу под нами проплывали промышленные объекты и многоэтажные постройки – нечто промежуточное между колоссами центра и особняками пригорода. Все чаще в поле зрения попадали параллельные магистрали инскона, проложенные ниже той, по которой ехали мы. Где-то впереди все они должны были слиться в единую межрайонную магистраль, но где именно, мы пока не видели. Суетившиеся на земле люди различались с трудом, однако жизнь их текла в том же русле, что и жизнь обитателей окраин. Повсеместно уничтожались на дрова парки, везде были разбросаны ветви деревьев. Горели костры. Ветер размазывал по лабиринту улиц голубоватую пелену дыма. Всепроникающий запах горелой древесины ощущали даже мы. Жаль, нельзя было выяснить, кто выступил в этом мегарайоне в роли Прометея: либо бесценная технология разжигания огня была перенята от нас, либо нашлись-таки и здесь свои сообразительные дяди Наумы.

Через полчаса поездки голова моя пошла кругом от обилия информации – сказывалось длительное безвылазное сидение дома вкупе с экзотичностью самого путешествия. Я один жадно пялился по сторонам. Каролина не смотрела в окно, задумчиво уставившись в спинку водительского кресла. Сосредоточенно нахмуривший брови Наум Исаакович вцепился в манипулятор и глядел строго вперед. Он пребывал на ответственном посту, и вертеть головой было для него недозволительно.

Вроде бы все ссоры остались в прошлом, но разговор почему-то все равно не клеился. Желая поскорее разрядить напряженность, я первым нарушил затянувшееся молчание:

– Так почему же все-таки «Неуловимый», дядя Наум? Вчера вы пообещали рассказать о нем поучительную историю. Не хочется отвлекать вас от работы, но было бы интересно послушать, пока у нас есть на это время.

– Расскажи ему, расскажи! – оживилась Кэрри. – Любопытно, как ты сегодня смотришь на тот ужасный случай. Если мне не изменяет память, последним эту историю слышал маршал, который выносил тебе вердикт. Только от начала и до конца рассказывай, раз уж наш бравый капитан решил почерпнуть оттуда урок.

– И впрямь не упомню, чтобы рассказывал о том случае кому-то еще, – охотно отозвался Кауфман. – Хорошо, что заговорили о нем, любезный сосед, – раз дядя Наум дал обещание, значит, надо его выполнять. Хотя, сказать по правде, история не очень приятная.

– Мягко сказано, – заметила Кэрри. – Такого унижения натерпелись. Хорошо, что мама не увидела этого.

– Да, Стефания Леонидовна, покойся она с миром, мне бы такого не простила, – грустно усмехнулся дядя Наум. – Ну да ладно, молодой человек, раз вам это интересно, слушайте…

История действительно вышла занимательной и не лишенной морали. Рассказ Кауфмана внес ясность не только в происхождение имени нашего автомобиля, но и пролил свет еще на кое-какие факты, давно терзающие мое любопытство. Мне повезло, что при рассказе присутствовала Каролина, иначе изложение получилось бы однобоким и необъективным. Кэрри постоянно обрывала Наума Исааковича на полуслове, спорила с ним и добавляла пропущенные детали, пропущенные явно намеренно. Такое поведение дочери по отношению к отцу выглядело слегка непочтительным, зато достоверность повествования от этого только выиграла. Я не перебивая выслушивал обоих рассказчиков и, памятуя, что истина всегда лежит где-то посередине, делал соответствующие выводы…

Все началось в один ничем не примечательный день, когда на Кауфмана налетел очередной порыв творческого вдохновения, тут же раздувший в Науме Исааковиче пламя кипучего энтузиазма. Дочь непризнанного гения называла отцовские порывы к творчеству лаконичнее: заскоки.

Созидательные заскоки не посещали изобретателя уже пару лет. Причиной столь длительной апатии было то, что Кауфману просто нечего стало изобретать. Все незаменимые в хозяйстве вещи были уже давным-давно дополнены древними аналогами; дом и надворные постройки переделаны по собственному вкусу; курятник исправно разнообразил меню семейства диетической курятиной и калорийным яичным протеином… Отвлекаться на мелочи, наподобие резьбы по дереву или выращивания цветов, дядя Наум, человек прагматического склада ума, не желал, хотя не чурался прекрасного и над дизайном своих изобретений работал кропотливо.

В тот день с дядей Наумом произошел особенно сногсшибательный заскок. Наум Исаакович приписал это внезапному озарению, однако Кэрри опровергла его слова. Она напомнила отцу, как он часами просиживал на пороге дома, наблюдая за муниципальным клинер-модулем, а потом вероломно затащил его в гараж и, дабы не быть поутру уличенным в хулиганстве, за ночь разобрал колесный агрегат, внимательно изучил его устройство и снова собрал. Дядя Наум посетовал на плохую память и подтвердил: да, все происходило именно так – надругательство над модулем действительно имело место.

По признанию Кауфмана, самой трудоемкой частью его затеи выдался поиск… элементарного колеса. А если точнее, то четырех абсолютно одинаковых колес. Все колеса, что попадались ему на антикварных аукционах, выставлялись в единичных экземплярах. Чудаковатые собиратели автомобильной атрибутики предпочитали держать у себя в коллекциях лишь по одному колесу определенной модели автомобиля – коллекционирование комплектов требовало слишком много места для складирования. Но упорный дядя Наум не сдавался. Став за короткий срок матерым экспертом по колесным вопросам, он был в конечном итоге вознагражден за свое упорство. Две пары каучуковых раритетов, на алюминиевых сердцевинах которых красовалась зовущая к странствиям эмблема розы ветров, – достойная награда за долгие поиски. Правда, роза на колесах почему-то имела нестандартную форму трилистника, но это была мелочь – главное, приобретение оказалось удачным.