Текст книги "Повод для паники"

Именно алюминиевая роза ветров и сыграла в судьбе дяди Наума фатальную роль, но не будем забегать вперед…

Каролина вспоминала о тех временах с содроганием. Страшным проклятием для их семейства стал затаившийся в гараже бесколесный монстр – самый серьезный заскок папочки за всю его жизнь. Чтобы приобрести недостающие запчасти, дядя Наум изрядно истощил свой банковский счет и даже собирался переоформить продуктовое соцобеспечение пенсионера в финансовое – ему срочно требовались деньги на покупку жизненно необходимых деталей.

Однако тут уже категорически воспротивилась дочь, к тому времени повзрослевшая и получившая право вмешиваться во внутрисемейную политику. Каролина убедила отца не отказываться от соцобеспечения, объяснив, что для здоровья автомобилестроителей и их детей требуется полноценное питание, а не жестокая яично-окорочковая диета. При этом Кэрри поклялась, что если по милости папы она похудеет хотя бы на полкило, то в одно прекрасное утро тот отведает каучуковое жаркое из уже купленного колеса. Такой серьезный довод образумил Наума Исааковича, и попробовать фирменный «завтрак автомобилиста» ему не довелось.

Суровые месяцы расточительств и затянутых поясов миновали, и вот наконец чрево гаража исторгло самоходный механизм, напоминавший не то исследовательский бот для планет с высокой гравитацией, не то огромный клинер-модуль, сконструированный не иначе как для авгиевых конюшен. Несведущему человеку было тяжело определить, что прообразом конструкции служит типичный автомобиль эры Сепаратизма.

Каролина не комментировала ту часть рассказа, в которой говорилось о первых впечатлениях дяди Наума от поездки на автомобиле, поскольку принципиально отказалась тогда от приглашения «прокатиться с ветерком». Кэрри не имела претензий к остальным изобретениям папы, но против последнего возражала в полный голос. Она предчувствовала, что вся эта дорогостоящая блажь не доведет их до добра.

Здесь дочь гения оказалась прозорливее отца.

Празднующий триумф Наум Исаакович выписывал на автомобиле круги по прибрежной долине, не замечая никого и ничего вокруг. Новая забава Кауфмана оправдывала затраченные средства, что бы там ни говорила непонятливая дочь. Очевидцев уникального испытания почти не нашлось – все ближайшие особняки скрывались тогда под защитными пузырями силовых полей. Спрятавшиеся за виртуальными пасторалями ландшафт-проекторов жители прибрежной зоны и не ведали, что у них под носом разворачивается вполне реальное шоу.

Упоенный счастьем, Кауфман как раз набирал разгон при заходе на очередной круг, когда узрел на пути человека, который целил в него из неизвестного устройства. Униформа на человеке выдавала в нем маршала, а появление его на берегу не сулило испытателю ничего хорошего.

Перегородивший дорогу маршал отбросил устройство и вытянул перед собой руку, приказывая остановиться. Столь старомодный способ общения был выбран им неспроста. Просто принудить Кауфмана подчиниться приказу через ключ не представлялось возможным – Наум Исаакович вообще редко носил при себе инфоресивер и, отправившись на испытание, также оставил его дома. Именно поэтому маршалу приходилось остепенять нарушителя спокойствия на древнем языке жестов.

Разумеется, дядя Наум был законопослушным гражданином и даже не думал противиться блюстителю порядка. Завидев маршала, он тут же принялся выполнять требование и потянулся к пульту, дабы выключить питание генератора: успокойтесь, любезный, уже никто никуда не едет…

Кауфмана подвели взвинченные нервы. Исполни он приказ как подобает, закон был бы к нему снисходительнее. Но дрожащие пальцы автомобилиста так сильно потянули за регулятор скорости, что выломали его и застопорили в максимальном положении. Лишенный возможности остановиться, автомобиль мчался на остолбеневшего маршала, угрожая переехать его своими дорогостоящими колесами.

Это уже потом Наум Исаакович выяснил, что весь древний транспорт в обязательном порядке оснащался тормозами. Клинер-модуль, с которого изобретатель копировал ходовую часть автомобиля, в тормозах не нуждался, поскольку двигался так медленно, что не представлял собой угрозы. Миролюбивый дядя Наум тоже не собирался угрожать человечеству своим изобретением, планируя кататься на нем в безлюдных местах. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

В тот день бог почему-то невзлюбил Наума Исааковича. Но все-таки не возненавидел окончательно и позволил незадачливому маршалу вывернуться буквально из-под колес. Сильнее маршала испугался только сам Кауфман. Он понял, что совершил непоправимую ошибку, и потому от отчаяния впал в шок. Дядя Наум догадывался, что будет крайне сложно убедить маршала в том, что тот стал жертвой несчастных обстоятельств. В перспективе замаячили крупные неприятности…

Шокированный испытатель так и продолжал кружить по берегу, едва находя от потрясения силы удерживать манипулятор и не дать себе утопиться в реке вместе с автомобилем. Чудом спасшийся маршал сделал из произошедшего единственно разумный вывод: покусившийся на его жизнь негодяй пустился в паническое бегство. Инструкции предписывали маршалу поднять тревогу, вызвать подкрепление и учинить на преступника облаву, что и было предпринято слугой закона.

Дальнейшее шокированный Кауфман помнил смутно, зато его дочь поминутно запечатлела в памяти тот незабываемый вечер. Каролину едва ли не насильно приволокли на берег, превращенный к тому моменту в натуральный военный полигон. Наверное, маршалы полагали, что дочь хулигана тоже каким-то образом причастна к беспорядкам. При виде столь грандиозного переполоха Кэрри поначалу не поверила своим глазам. Оно и понятно: трудно поверить, что зачинщиком бедлама стал ее отец – тишайший человек, который даже куриную голову не мог отрубить без последующих угрызений совести. Тем не менее центром всеобщего внимания был именно дядя Наум и никто иной.

Маршалы выпрыгивали из ботов инскона целыми подразделениями – походило на то, что их собрали по тревоге со всего гигаполиса. В эру Сепаратизма по злостным нарушителям дорожных правил открывали стрельбу, но маршальский кодекс отвергал насилие над человеком, и потому маршалам предстояло нейтрализовать угрозу гуманными способами, что усложняло отсутствие у Кауфмана ключа. Не желая врезаться в защитные купола соседей, Наум Исаакович так и чертил по побережью окружности, уже изрядно примяв колесами некогда аккуратно подстриженную травку. Столпотворение наверняка фиксировалось приборами орбитальных баз и наблюдательных спутников. Следует добавить, что горе-автомобилиста вычислил именно такой спутник, призванный следить за работой муниципальных модулей. Носившийся кругами по берегу крупный неопознанный модуль живо заинтересовал наблюдавших за округой контролеров, а затем, когда внутри модуля обнаружился человек, для расследования нештатной ситуации был привлечен уже маршал…

Маршалы приволокли с собой гору оборудования для экстренной остановки модулей и в течение некоторого времени пытались опробовать его на кауфмановском автомобиле. Естественно, что найти общий язык с лишенным искусственного интеллекта автомобилем маршалам не удалось. Прекратить же работу либериалового генератора – крайняя мера в безвыходных ситуациях подобного рода – можно было, лишь уничтожив тот физически; воздействие различными импульсами повредить генератор не могло.

Непробиваемый для маршальских атак, автомобиль дяди Наума доставил блюстителям порядка немало хлопот. Исчерпав стандартные методы, маршалы галдели на все побережье, тщетно стараясь докричаться до человека, засевшего в кабине модуля. То, что гражданин Кауфман выжил из ума, уже ни у кого, в том числе и у его дочери, не вызывало сомнений. Заботливая Каролина даже начала консультации с виртуальными адвокатами «Серебряных Врат» по поводу поблажек, положенных по закону душевнобольным преступникам.

За неимением других идей маршалы взяли на вооружение нестандартную, выработанную прямо на месте тактику. Они вызвали на побережье все муниципальные модули, что обслуживали данный квартал. После оперативной перенастройки охоту за прытким Кауфманом повели уже искусственные ловцы. Уступая автомобилю в скорости, модули не носились бестолково за жертвой, а, вычислив траекторию ее движения, шли наперерез, самоотверженно бросаясь под колеса.

Скрежет раздавленного металла разнесся над побережьем – модули не были рассчитаны на то, что когда-нибудь их станут использовать в таком качестве. Тех механических заложников служебного долга, которые были помельче и помедлительнее, автомобиль давил шутя, как упаковки от пиццы. Стальные самоубийцы покрупнее сражались мужественнее и гибли не так быстро, однако тоже не могли устоять перед натиском массивного врага. Но победили в этой затяжной битве все-таки они, взяв верх не умением, а числом. Модули объединили усилия и организовали на пути автомобиля непреодолимый заслон из собственных тел. Автомобильные колеса врезались в когорту противника, обратили ее в лом, да так и завязли в груде покореженных модулей, не в силах преодолеть препятствие. Накатавший по побережью без остановок уже немало километров, автомобиль дяди Наума был наконец-то пойман.

Обрадованные маршалы накинулись на еле живого от страха водителя и, подхватив его под руки, оттащили от орудия преступления, после чего немедленно отыскали либериаловое «сердце» строптивого модуля и вырвали из его стальной груди…

Дальше, по логике событий, должна была наступить вполне рутинная развязка: расследование, определение степени вины и суд. Но последствия у бесшабашного кауфмановского автовояжа выдались не менее интересными. Вроде бы ничего особенного – есть правонарушитель, есть совершенные им злодеяния, зафиксированные инфоресиверами трех десятков маршалов. Вся процедура расследования и вынесения вердикта обещала занять куда меньше времени, чем даже время самого преступления. Однако дело приняло непредсказуемый оборот и затянулось почти на неделю – немыслимый срок при нынешних темпах судопроизводства!

Первым сюрпризом оказалось то, что преступление дяди Наума вообще не имело прецедента. Современный уголовный кодекс существовал в неизменном виде уже несколько веков. Его утвердили еще на заре нашей эры, когда упразднившее границы человечество срочно нуждалось в едином законодательстве. С той поры миновали столетия, и, казалось бы, сегодня в уголовном кодексе уже не должно остаться неиспользованных статей. Дело Наума Кауфмана опровергало такой неоспоримый на первый взгляд вывод.

Статья для автомобилестроителя, конечно же, отыскалась – люди, писавшие современное уголовное право, потому и вошли в историю, что мыслили широко и дальновидно. Только нитки, пришивающие данную статью к делу Кауфмана, были взяты не самого подходящего оттенка. Не то чтобы ярко-белые, но тоже довольно броские. Если верить Науму Исааковичу, в покрытой пылью векового забвения статье говорилось приблизительно следующее:

«Гражданам Великого Альянса запрещается проектировать, воссоздавать, использовать либо хранить у себя любые разновидности двигателей внутреннего сгорания. Это также относится ко всем видам транспортных средств, оснащенных подобными двигателями либо имеющих конструктивные возможности для оснащения таковыми».

К статье прилагалось внушительное приложение из голографий древних автомобилей. Приложение наглядно демонстрировало маршалам, по каким критериям следует определять незаконное транспортное средство, подпадающее под действие вышеуказанной статьи.

Виртуальный адвокат, предоставленный дяде Науму правозащитной системой «Серебряных Врат», опротестовал обвинение как высосанное из пальца: где вы, дескать, многоуважаемые автоэксперты, нашли в транспорте гражданина Кауфмана двигатель внутреннего сгорания? Но маршалы сразу же уточнили: они основывают обвинение лишь на последней части статьи, и гражданин Кауфман ответит по закону за то, что его автомобиль обладает всеми предпосылками для установки в него запрещенных к эксплуатации механизмов.

На сей счет у обвинения имелся ряд улик. Генератор конденс-поля, стоявший на транспортном средстве, был съемным. А раз так, значит, на его место можно было установить все, что угодно, в том числе и двигатель внутреннего сгорания. По мнению маршалов, «конструктивная возможность» была налицо.

Второй аргумент выглядел куда внушительней, поскольку опровергать его было сложнее. Голографии из приложения к обвинительной статье убедительно доказывали сходство древних автомобилей с автомобилем Наума Исааковича. Усугубляли положение обвиняемого антикварные колеса с фирменной эмблемой. Красующаяся на них трезубая «роза ветров» один в один повторяла эмблему, что встречалась на корпусах, грузовых отсеках, но самое главное – двигателях внутреннего сгорания множества представленных на голографиях автомобилей.

Хитрый ход предприняли маршалы, слов нет!

Спорно, конечно же, было строить обвинение на таком совпадении, однако этой несуразицы оказалось достаточно, чтобы поставить в тупик искусственный интеллект виртуального адвоката. Беспрецедентное дело, требующее специфических знаний о технике эры Сепаратизма, послужило для виртоличности камнем преткновения. И адвокат выбрал оптимальный, на его взгляд, вариант: предложил Кауфману чистосердечно признаться во всех преступлениях. А их, помимо основного, насчитывалось еще несколько. Уже не столь существенных, но таких, закрыть глаза на которые не получалось. К счастью, маршалы разобрались, что дядя Наум трепал им нервы не нарочно, а исключительно по вине психического срыва и конструкторского недомыслия. Другими словами, имело место не спланированная преступная акция, а непредумышленное хулиганство. Кауфману повезло, что обошлось без жертв и ему не вменили в вину покушение на убийство маршала, а также не заставили выплачивать стоимость поврежденных при облаве модулей.

– Что бы я ни имел против закона, в целом он таки справедлив, – заметил мне по этому поводу Наум Исаакович.

Издерганному судебной тяжбой Кауфману смертельно надоела вся эта канитель, и он пошел на поводу у стушевавшегося защитника. Дядя Наум подписал признание, хотя Каролина была против такого отцовского шага. Окончательный приговор не замедлил себя ждать, и имя Наума Кауфмана пополнило собой маршальский Желтый Список наряду с другими правонарушителями, чьи преступления не попадали в категорию тяжких. Осужденный изобретатель лишился половины социальных гарантий и доступа ко многим секторам «Серебряных Врат», а также получил запрет на бесплатное снабжение кое-какими видами продуктов. Впрочем, экономного Кауфмана последнее наказание не очень расстроило. Больше всего, конечно, он переживал по поводу подмоченной репутации и понижения своего социального рейтинга, о чем теперь свидетельствовала пожизненная метка в персон-маркере. Но, как верно подметила Кэрри, обижаться Науму Исааковичу следовало прежде всего на самого себя.

Потрясающая судьба сложилась у автомобиля, смертельный приговор которому был зачитан еще на берегу. Лишенное генератора, злосчастное изобретение было изъято и до полного выяснения обстоятельств отправлено в карантинный бокс ближайшей базы снабжения – другого охраняемого объекта поблизости не нашлось. Путь оттуда автомобилю предстоял один: разбор и отправка на утилизацию.

Вот здесь-то в Науме Исааковиче и пробудилась природная смекалка, которая так подвела изобретателя во время судебного процесса. Случайно прознав после суда, что его детище до сих пор цело и невредимо, Кауфман незамедлительно подал прошение о возврате автомобиля владельцу. Точнее, слово «автомобиль» дядя Наум уже не употреблял. Он применил более обтекаемую формулировку: «коллекция старинных предметов, приобретенная законным путем на антикварных аукционах». К прошению прилагались список антиквариата, документы о легальности покупок и клятвенное обещание пересмотреть условия хранения коллекции, поскольку нынешний ее порядок, как выяснилось, нарушал законодательство. Хитрец не забыл уточнить, что наказание за нарушение правил хранения он уже понес по всей строгости.

«Я называл мою коллекцию антиквариата автомобилем?! – сделал невинные глаза дядя Наум, когда маршалы попытались возразить и ткнули его носом в судебные протоколы. – Нет, вы таки подумайте – и впрямь называл! И чего только не наговоришь в расстроенных чувствах… О чем речь, конечно же, не автомобиль! Обычная коллекция старых деталей, собранных в макет автомобиля. Уверяю вас: уже завтра все это будет разложено по полочкам с соответствующими ярлычками! Можете прийти и проверить…»

– Закон что вот этот манипулятор – при желании им можно крутить в любую сторону, – похлопав по колесу управления, подытожил Кауфман очередную главу своего рассказа. – Признаться, даже не ожидал, что идиотское оправдание, которое я сочинил для маршалов, сработает. Однако поди ж ты – сработало…

Маршалы вернули «коллекцию антиквариата», поскольку так и не нашли, к чему придраться в доводах ее владельца. А может, просто не захотели придираться – кому нужна волокита, если документы в порядке и нарушитель получил по заслугам? Стражи закона даже проявили великодушие и выделили буксировочный модуль, чтобы Наум Исаакович дотащил «макет автомобиля» до гаража для последующего демонтажа.

Довольный Кауфман вышагивал рядом с механической процессией с видом человека, которому в этой жизни для счастья больше ничего не надо. Он проиграл на одном фронте, но взял впечатляющий реванш на другом. Только наслаждаться триумфом ему пришлось в одиночестве – Каролина не приветствовала поступок отца, вернувшего в дом это четырехколесное проклятие.

Дядя Наум сдержал слово и разобрал автомобиль даже быстрее, чем с этой работой справился бы модуль-утилизатор. Явившиеся для проверки маршалы убедились, что коллекция приведена в порядок и больше не отправится на берег в собранном виде творить вселенский переполох. Последующие проверки окончательно убедили маршалов в том, что гражданин Кауфман осознал свои ошибки и отныне живет с законом в нерушимой дружбе.

Только мнительную Каролину кроткое поведение Наума Исааковича не обмануло. Она-то подозревала, какие планы скрываются за этой показной кротостью. Сам факт того, что папа добился возврата автомобиля, уже наводил на нехорошие мысли: гениальный конструктор вряд ли удовлетворится созерцанием рассыпанного по гаражу железа.

Дядя Наум не запрещал Каролине заходить в гараж, но втайне от нее поменял замок на допотопный – механический, – ключ от которого всегда держал при себе. Однако Кауфман недооценил свою дочь. Довольно скоро Кэрри наловчилась вскрывать примитивный замок гибкими «лапками» инфоресивера. И потому не было ничего удивительного в том, что однажды, когда все неприятности остались в прошлом и маршалы уже не досаждали Кауфманам проверками, между отцом и дочерью вспыхнула очередная конфронтация.

Нетрудно догадаться, что яблоком раздора послужила все та же «коллекция антиквариата», которая начала пропадать с полок и скапливаться в дальнем углу гаража. Но не в виде разрозненных деталей, а в легко узнаваемой форме прежнего автомобиля. Ни брезент, ни инструменты, набросанные поверх него ради маскировки, не скрыли от Кэрри новое творение изобретателя-рецидивиста.

Конфронтацию удалось погасить лишь после того, как Наум Исаакович поклялся страшной клятвой в том, что автомобиль не покинет стен гаража и маршалы никогда о нем не пронюхают. Для пущей гарантии дядя Наум даже сформировал на прежнем месте новую коллекцию, накупив по бросовым ценам всяческий железный хлам, который не интересовал даже неискушенных коллекционеров. Мнимая коллекция обязана была пускать пыль в глаза проверяющим; они хоть и не показывались уже довольно долго, но все равно могли нагрянуть в любой день. Убедительно или нет выглядел этот камуфляж, шанса выяснить не представилось – маршалы к дяде Науму больше не заявлялись.

Драматичная жизнь «Неуловимого», получившего столь гордое имя после тайного воскрешения, так и тянулась внутри гаражных стен, пока вчера его создатель не нарушил данную клятву и снова не выгнал затворника на волю. Сам же клятвопреступник угрызений совести по этому поводу не испытывал. Он верил, что действует не только во благо дочери, но и во благо всего остального человечества.

Мне и Каролине не оставалось иного выбора, как уверовать вместе с ее отцом.

Согласно историческим хроникам, автомобили эры Сепаратизма – особенно ее конца – двигались все-таки быстрее, чем колесница Кауфмана. Не хочу петь дифирамбы двигателю внутреннего сгорания, но по такой качественной дороге, что имелась в нашем распоряжении, древний автомобиль добрался бы до центра гигаполиса часов за пять-шесть. У «Неуловимого» на это ушло около двух суток, с учетом остановок и ночлегов. Не слишком стремительный темп для автомобиля с таким громким именем, зато умеренная скорость колесницы дяди Наума с лихвой компенсировалась не нуждающимся в подзарядке источником питания. Можно было даже сказать, что двигатель нашего автомобиля был вечным – срок службы либериаловых генераторов превышал вековой рубеж.

Знаток канувших в Лету традиций, Наум Исаакович припомнил старинную поговорку: «Тише едешь – дальше будешь» – и сделал ее девизом нашего путешествия. Спорное заявление, но смысл его стал мне понятен к исходу второго дня пути, когда мы добрались до центра, избежав поломок и прочих дорожных неприятностей.

Впервые я въезжал в центр не в боте инскона, так что масса новых ощущений была мне гарантирована. При других обстоятельствах я бы даже назвал это восторгом, но только не сегодня. Рассказ беглого контролера ярко отпечатался в моей памяти и гасил все восторги. Пришлось ограничиться лишь констатацией факта: да, при таком оригинальном способе путешествия большой город предстает перед тобой в совершенно ином свете.

Все эти два дня мы словно удалялись в океан на утлом суденышке. Возвышающиеся по обеим сторонам магистрали здания следовало в данном случае сравнивать с волнами. По мере удаления от берега волны увеличивались и принимали угрожающие размеры. Частные особняки окраин за волны можно было не считать – так, обычная рябь на мелководье. Промышленные зоны и жилые кварталы контролеров выглядели внушительнее, и строения этих районов следовало приравнивать к прибойным волнам, накатывающим на берег длинными грядами. И только кто видел монументальные, километровой и более высоты, громады центра, чьи вершины выступали над облаками, тот смел утверждать, что побывал в настоящем гигаполисе. Ровно как тот, кому довелось испытать буйство штормовых океанских валов, мог справедливо полагать, что видел настоящий океан. Я не бывал в штормовом океане и теперь собирался частично компенсировать это, направляясь в штормящий гигаполис.

Местность под магистралью понижалась, отчего казалось, будто наша дорога поднимается все выше и выше, хотя в действительности этого не происходило. Приближаться к краю трубопровода стало и вовсе страшно, однако на подступах к центру высота ощущалась не так заметно – сказывались титанические размеры окружающих построек. Стоп-зоны для ботов здесь попадались гораздо чаще. Их мы вычисляли по цвету, окрашивающему трубопровод из серебристого в предостерегающе красный. Подобная система окраски была разработана специально для удобства спутникового наблюдения. После одного такого продолжительного красного участка, где раньше ботам приходилось снижать скорость, наша магистраль плавно влилась в межрайонную, уже давно идущую параллельным курсом. Пригодное для проезда пространство расширилось в несколько раз, что позволило Науму Исааковичу чувствовать себя уверенней. Других поводов для уверенности в грядущем, к сожалению, не имелось.

На первый ночлег мы остановились над каким-то лесопарком. За густыми кронами вековых деревьев нельзя было различить землю. Перед тем как уснуть в неудобных креслах «Неуловимого», мы долго слушали завывание ветра и смотрели на звезды сквозь кварцевую крышу кабины. Ветер был резким и холодным, а звезды – близкими и тревожными. Громады далеких зданий, ранее расцвеченные огнями окон и гигантских рекламных пикров, а ныне безжизненные, словно марсианские скалы, загораживали половину небосвода и мешали насладиться великолепием ночного неба в полном объеме. Костров внизу не наблюдалось, но в отдалении, где-то в мрачных лабиринтах кварталов, мерцали оранжевые отблески. Магистраль тускло серебрилась под светом звезд и уходила вдаль, проделывая брешь в сплошной стене зданий. Тоскливое одиночество, что накатывало на меня по ночам весь прошлый месяц, здесь, на продуваемой лютыми ветрами и окутанной мраком высоте, было как-то по-особому неприятно. И пусть я находился в кабине «Неуловимого» не один, все равно, от тоски это не спасало.

Дядя Наум не переставал укорять себя за то, что не удосужился оборудовать в кабине печку. Каролина укоряла отца и за отсутствие печки, и за сам факт существования «Неуловимого». По мнению Кэрри, создав автомобиль, папочка пошел наперекор эволюции и совершил тяжкий грех, равносильный воскрешению динозавров. За это судьба и наказывала нас сегодня всевозможными испытаниями. Незлобивое препирательство Кауфманов слегка разбавляло мою тоску, а также отвлекало от холода, пока наконец и вовсе не усыпило своей монотонностью.

К исходу второго, ничем не примечательного дня пути (разве что высотные здания все больше загораживали обзор и заслоняли солнечный свет) мы были вынуждены задуматься о ночлеге гораздо раньше. До границы центрального мегарайона оставалось около получаса езды, но соваться в центр на ночь глядя было опрометчиво. Наум Исаакович нарочно остановил «Неуловимого» на пересечении магистрали с широкой рекой, чтобы до наступления темноты хорошенько изучить противоположный берег в бинокль, предусмотрительно прихваченный Кауфманом с собой.

– Заметили что-нибудь любопытное? – спросил я, глядя, как дядя Наум, нервно покусывая губы, пристально следит за чем-то на той стороне реки.

– И да, и нет, – уклончиво ответил он. – Вижу каких-то людей. На вид вроде бы вполне приличные, но кто их там теперь разберет… Взгляните сами.

Я взял протянутый бинокль, минуту повозился с ним, настраивая резкость изображения, после чего еще минуту пытался сориентироваться, куда конкретно следует устремить усиленный оптикой взор. Как и в работе с топором, к обращению с биноклем требовалась привыкание. Оба этих устройства только внешне выглядели примитивными. Удовольствие, что возникало после освоения науки пользования древними инструментами, было непередаваемым. Научившись обращаться с биноклем, я ощущал себя натуральным троглодитом, добывшим огонь из деревяшки путем долгого трения. Радость победы – награда за усердие тому, кто на пути эволюции стремится только вперед…

Я тоже заметил людей на противоположном берегу. Вполне обычные люди, подобные тем, которых мы уже неоднократно видели по дороге сюда. Люди неторопливо брели вдоль берега и оживленно между собой переговаривались. Компания состояла в основном из молодежи плюс несколько взрослых. Поведение их напоминало прогулку, только при каждом прогуливающемся имелось оружие, не характерное для обывателя Привычного Старого Мира. Примитивное, грубое оружие в виде палок, строительной арматуры, обломков водопроводных труб и прочих подручных материалов, что при желании можно отыскать в городе. Я не хотел делать поспешных выводов насчет лояльности этих людей закону, который вроде бы пока никто не отменял, но было в их манерах нечто такое, что моментально настораживало. Даже присутствие среди них женщин не добавило бы мне спокойствия, встреться я с ними на узкой дорожке.

Сомнения охватили меня сильнее, когда, присмотревшись, я заметил, как плетущиеся в конце нестройной процессии юноша и девушка остановились и, не сводя друг с друга влюбленных взглядов, коснулись по очереди пальцами век партнера. Маленький тюбик в руке парня раскрывал природу загадочного любовного ритуала: типичная глюкомания, процветающая в среде фиаскеров сильнее, чем где бы то ни было. Делать запасы на черный день у глюкоманов было не принято – автораздатчики глюкомази функционировали раньше круглосуточно и всюду, – поэтому «тюбик счастья» очутился у парочки явно недавно. То есть наверняка был взят из разграбленного раздатчика. Присмотревшись получше, можно было различить, что перламутровый налет покрывал веки большинства бредущих по берегу. Выводы: если компания и соблюдала какие-либо законы, то только ими же и установленные.

– Что скажете? – поинтересовался Кауфман после того, как я опустил бинокль.

– Похоже, наш удирающий на восток друг был прав, – ответил я. – Допускаю, что моя мнительность раздута и на самом деле все не так страшно. Однако будет лучше, если по дороге в Пирамиду мы воздержимся от контактов с местным населением. Кстати, вы случайно не знаете, далеко отсюда до стадиума «Сибирь»?

– Думаю, ближе, чем до маршальской штаб-квартиры… А почему вы интересуетесь?

– На всякий случай. Ваш топор – вещь безусловно хорошая, но при тесном общении вон с той публикой я бы предпочел что-нибудь повнушительней. Хотя бы самый простенький нервно-паралитический стиффер. Этого добра на «Сибири» навалом, а вот добраться до него весьма проблематично. Так что вряд ли кому-то удалось разграбить арсеналы. И если бы вы помогли мне открыть на них замки…

– Нет, нет и нет! – воспротивился Наум Исаакович. – Никакого оружия, капитан Гроулер! Я не позволю вам убивать или калечить людей! Мы и топор захватили лишь для технических целей. Забудьте о насилии! Будем решать проблемы мирными способами. Еще раз напоминаю вам, что мы…

– Никто не говорит о насилии, дядя Наум, – возразил я. – Но уверяю вас, решать проблемы мирными способами с оружием в руках у нас бы получилось гораздо эффективнее. – И, понизив голос, добавил: – Не забывайте, что с нами – ваша дочь. Я да вы – отчаянные парни и вполне можем обойтись без оружия, а вот для безопасности Каролины нелишне будет подстраховаться.

– Убедили, молодой человек, – не устоял Кауфман против такого веского контраргумента. – Но для начала все-таки осмотримся и подумаем, следует ли перегибать палку и терять драгоценное время, отклоняясь от маршрута.

– В данной ситуации я бы лучше перегнул палку, чем дал этим глюкоманам переломать их палки о наши головы.

До самой темноты мы убивали время, рассматривая в бинокль унылые громады центра. Несколько раз нам попадались на глаза мелкие группки граждан, а также одиночки, поведение которых кардинально отличалось от поведения компании, замеченной нами первой. Остальные горожане перемещались по улице так, словно не они всю жизнь являлись хозяевами этого города. Они с опаской выглядывали из-за углов, крались вдоль стен, а когда порой замечали друг друга, то общались жестами и короткими фразами. Некоторые жесты не требовали пояснений. Когда собеседники указывали в направлении, куда удалилась вооруженная компания, после чего мотали головами или выразительно махали руками, они явно предупреждали, что туда ходить не рекомендуется. Даже не пересекая реку, было легко уяснить, кто сегодня хозяин этого мегарайона.