Текст книги "Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию."

Глава 1
Литературоведческая танатология в контексте гуманитарного знания

1.1. Становление гуманитарной танатологии

Термин «литературоведческая танатология», безусловно, кажется новым. Поэтому необходимо вначале включить его в широкий историко-культурный контекст, описав эволюцию танатологии как научной дисциплины, прежде всего гуманитарной. При этом мы сознательно будем избегать в данном разделе литературоведческих работ, характеристике которых посвятим отдельный параграф.

Среди современных историков, филологов и культурологов существует негласное правило: «Нет слова – нет и понятия». Подобный «семиотический радикализм» позволяет избежать спекуляций относительно «древней истории» многих терминов, которыми «удобно» обозначать явления прошлого, в том числе и истории науки, называющей такой исследовательский принцип антикваристским [Философия и методология науки 1996: 342].

Поэтому наше внимание будет сконцентрировано в первую очередь на тех исследованиях, которые стремились к институционализации танатологии, активно внедряли этот термин в научный и повседневный язык. Тем не менее нельзя не упомянуть философов и естествоиспытателей, начавших разрабатывать проблему смерти. Речь пойдет преимущественно о западной и отечественной традиции, исторически и культурно наиболее близких друг другу, хотя будет отмечаться влияние на них и восточных практик.

Специальное изучение философской танатологии не является целью нашей работы, поэтому обратим внимание лишь на ее основные концептуальные повороты[2]2
  Из специальных исследований, посвященных истории философской танатологии, см., например, [Choron 1967; Scherer 1979; Гагарин 2002; Иванюшкин 2011].


[Закрыть].

Характер греко-римской цивилизации, воспринимавшей себя островом высокой культуры, окруженным варварами, отличавшейся особым представлением о долге и общественном поведении, обусловил различные формы ментального преодоления страха смерти. Эти формы нашли отражение в изречениях Сократа («Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью» [Платон 1999, «Федон»: 64])[3]3
  Этот постулат в том или ином виде встречается и у других философов – «Философия есть помышление о смерти» (Иоанн Дамаскин), «Философствовать – это значит учиться умирать» (М. Монтень).


[Закрыть], Эпикура («…Когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем» [Материалисты древней Греции 1955: 209]), убеждениях киников и стоиков. Отголоски танатологических идей античных мыслителей ощущаются во многих более поздних философских и даже психотерапевтических концепциях.

Проблема преодоления страха смерти была актуальна и для идеологов христианства: св. Игнатия Богоносца, св. Иустина Философа, Иоанна Дамаскина, Блаженного Августина. С одной стороны, вектор танатологических мыслей христианина изменил свое направление в сторону посмертного существования, с другой – появились идеи Страшного суда и ответственного отношения к жизни, данной Богом. Важнейшим вопросом христианской танатологии стала проблема спасения души после кончины, волновавшая, в частности, основоположника протестантизма М. Лютера. Он положил начало традиции так называемой «теологии смерти»; в ее рамках признавалась «абсолютная греховность всего рода Адама перед богом», а смерть понималась как «неопровержимое свидетельство богооставленности человечества, преодолеть которую не в человеческих силах, ибо возможность обрести спасение целиком определяется милостью бога» [Исаев 1991: 6].

Персонализация спасения души, индивидуализация чтения и толкования священных текстов в протестантизме привели к необратимым процессам секуляризации и рационализации ментальности. Философия Нового времени была нацелена на научное познание природных объектов с помощью наблюдения и эксперимента. В то же время данный подход оказался неприменим к доказательству посмертного существования и просто-напросто исключил его из сциентистской картины мира. Дискредитация религиозного мировоззрения привела к пониманию смерти как «стены», за которой ничего нет. Человеческая кончина превратилась в сферу интересов естественных наук, постепенно исключаясь из размышлений не только обывателей, но и философов. Материалистическое понимание смерти не предполагает наполнение ее метафизическими смыслами, в лучшем случае допуская бессмертие идей в духовном опыте человечества: «Смерть есть либо разложение органического тела, ничего не оставляющего после себя, кроме химических составных частей, образовывавших его субстанцию, либо умершее тело оставляется после себя некий жизненный принцип, нечто более или менее тождественное с душой, принцип, который переживает все живые организмы, а не только человека» [Энгельс 1987: 258].

Нельзя все же абсолютизировать процесс секуляризации в XVII–XIX вв. В это время постоянно появлялись мыслители, сомневавшиеся в непогрешимости сциентистской картины мира, пытавшиеся найти опору в христианской традиции. В том, что Б. Паскаль называл человека «мыслящим тростником», заложена глубокая мысль об ограниченности разума, главным барьером для которого является внезапная гибель. С. Кьеркегор в работе «Болезнь к смерти» (1849), развивая идеи М. Лютера, предлагает вместо 95 тезисов задуматься об одном – о смертности людей – и так определяет преимущество христианства в данном вопросе: «Христианин – единственный, кто знает, что такое смертельная болезнь. Он черпает из христианства храбрость, которой так недостает естественному человеку, – храбрость, получаемую вместе со страхом от крайней степени ужасного» [Кьеркегор 1993: 254].

Представители «философии жизни» искали опору уже не в христианстве. В концепции А. Шопенгауэра ощущается влияние буддизма: жизнь представляется как завеса, скрывающая от нас истинное бытие, которое понимается нами как небытие. Философ стремится развенчать страх личности перед исчезновением, абсолютизируя человеческое «я»: «Ужасы смерти главным образом зиждутся на той иллюзии, что с нею “я” исчезает, а мир остается. На самом же деле верно скорее противоположное: исчезает мир, а сокровенное ядро “я”, носитель и создатель того субъекта, в чьем представлении мир только и имеет свое существование, остается» [Шопенгауэр 1993: 123].

Ф. Ницше, определяя в качестве ключевого стремления человека «волю к власти», фактически видит в смерти «катализатор действия, (…) побуждающий человека напрягать все жизненные силы» [Лаврин 1993: 81]. Вместе с тем в ницшеанской теории сверхчеловечества, в противовес христианству, гибель выглядит закономерным итогом для тех, кто оказался неспособным выстоять в борьбе за жизненное пространство.

Здесь мы приближаемся к моменту возникновения танатологии и как термина, и как научной дисциплины. Безусловно, он был подготовлен многолетними размышлениями философов, исследованиями ученых, эволюцией образовательных, культурных и общественных институтов.

С определением слова «танатология» существует одна трудность. Она связана с одновременным использованием термина в медицине и гуманитарных науках. Тем интереснее процесс перехода понятия из одной дисциплины в другую, своеобразная «драматургия» изменения смысла. Чтобы понять, как и когда происходила трансформация представлений о танатологии, необходимо проанализировать соответствующие энциклопедические и словарные определения, фрагменты научных статей и монографий, возникнувших в разное время. Нас в первую очередь будет интересовать развитие гуманитарной ветви данной дисциплины, а также танатологические исследования в России.

Можно выделить три этапа в развитии танатологии как научной дисциплины: 1) период ее возникновения и утверждения в качестве естественной науки (вторая половина XIX – первая половина XX вв.), 2) период ее трансформации в междисциплинарную науку и усиления в ней гуманитарного начала (вторая половина XX в.), 3) ее распространение в России и разработка специальных литературоведческих исследований в данной области (рубеж XX–XXI вв.).

Рассмотрим каждый из этих этапов.

Оксфордский словарь отмечает, вероятно, одно из первых употреблений слова «танатология» в 1842 г. в «Медицинском Лексиконе» Р. Данглисона (в значении «учение о смерти»); в дальнейшем оно или образованные от него лексемы использовались в справочнике по судебной медицине И. Каспера (1861 г., «танатологический раздел»), в статье Дж. Джессе в журнале «Атенеум» (1881 г., «танатологические результаты»), в работе Э. Селоуса «Наблюдая за птицей» (1901 г., «танатологи») [The Oxford English Dictionary 1978, XI: 246].

В России слово «танатология» фиксируется в 1896 г. в «Большой энциклопедии»: «Танатолопя (греч.), учение о сущности и причинах смерти» [Большая энциклопедия 1896, XVIII: 275]. С одной стороны, определение осторожно: оно обращается к менее обязывающему слову «учение». С другой – слишком кратко: можно лишь догадываться, о каких причинах идет речь – религиозно-философских или физиологических. Примечательно, что слово «танатология» отсутствует в известном «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона (1890–1907), – это, вероятно, говорит о недостаточной распространенности данного учения в Европе (словарь издавался одновременно в Германии и России).

Вместе с тем полученные данные позволяют констатировать, что идея о танатологии как специальном учении возникает именно во второй половине XIX в. Напомним, что это было время дифференциации и профессионализации наук в русле позитивизма. Под воздействием концепции положительного накопления знаний, свободных от религиозных и метафизических «предрассудков», в данный период активно развивались естественные (медицина, физика, химия, география) и гуманитарные (история, психология, социология, филология, культурная антропология) науки.

Закономерно, что в начале XX в. приоритетным был медицинский смысл понятия. Только здесь танатология могла стать научной дисциплиной. Одним из первых над этим вопросом задумался Нобелевский лауреат в области физиологии и медицины И. Мечников[4]4
  В Оксфордском словаре упоминается книга Митчелла 1904 г., посвященная И. Мечникову, где отмечается возникновение двух научных направлений – о старении (геронтологии) и о смерти (танатологии) [The Oxford English Dictionary 1978, XI: 246].


[Закрыть]. В 1907 г. он публикует книгу «Этюды оптимизма», в которой центральное место занимает очерк «О естественной смерти». Для литературоведа важно и интересно, что, объясняя свое внимание к этой теме, Мечников ссылается на Л. Толстого, возмущающегося «против ученых, которые изучают разные бесполезные, по его мнению, вопросы (как, например, мир насекомых, строение тканей и клеток) и не в состоянии выяснить ни судеб человеческих, ни того, что такое смерть!» [Мечников 1987: 90]. В своей работе ученый дает «общий очерк современного положения вопроса о естественной смерти», стремясь «облегчить» ее изучение [Там же], закладывает основы геронтологии, науки о старении организма.

В 1925 г. профессор Г. Шор, ученик И. Мечникова, в монографии «О смерти человека (Введение в танатологию)» замечает: «Слово танатология не так уже чуждо нам, так как встречается в энциклопедических словарях, в иностранной литературе и в “Этюдах оптимизма” проф. И. И. Мечникова. Это слово должно означать учение о признаках, о динамике и статике смерти» [Шор 2002: 19]. Книга Г. Шора адресована медикам, однако в ней были предприняты важные шаги для становления науки в целом: ученый создает типологию смерти («случайная и насильственная», «скоропостижная», «обычная»), образует новые слова – терминологический аппарат появившейся дисциплины («танатолог», «танатологическое мышление», «танатологические задачи», «танатогенез»). Ученый обосновывает использование новообразований: «.. Эти термины придают определенный смысл излагаемому, подчеркивая, что данный вопрос имеет то или другое отношение к танатологии в целом и к тому углу зрения, который ею должен проводиться» [Шор 2002: 19]. Здесь впервые идет речь об особом «угле зрения», который свойственен танатологии и закреплен в соответствующих терминах, иными словами – о некоей специфической методологии. Это положение мы будем развивать в дальнейшем применительно к гуманитарным наукам, в частности к литературоведению.

В заключение Г. Шор высказывает пожелание, чтобы «к разработке танатологической проблемы приступили представители различных научных дисциплин, так как только полигранная разработка этих вопросов сможет внести ясность в учение о смерти» [Там же: 260][5]5
  Об активности танатологической дискуссии в естественных науках в 1920-е гг. можно судить также по работам А. Немилова [Немилов 1923] и И. Шмальгаузена [Шмальгаузен 1926].


[Закрыть]. Таким образом, он не только первым поместил слово «танатология» в заглавие своей книги, но и предсказал ее междисциплинарный характер в будущем.

В этот же период наблюдается возникновение научного интереса к проблеме смерти в психологии, конкретнее – в психоанализе. В начале 1910-х гг. в работах В. Штекеля и С. Шпильрейн появляются понятия «инстинкт смерти» и «Танатос». Но решающее значение в распространении этих терминов сыграли труды З. Фрейда, в том числе «Мы и смерть» (1915), «По ту сторону принципа наслаждения» (1920) и «Продолжение лекций по введению в психоанализ» (1933). В психоанализе инстинкт смерти (Танатос) наряду с инстинктом жизни (Эросом) – это одно из базовых бессознательных влечений человека, побуждающее его к агрессии или самоубийству. В то же время понятие «Танатос» было вписано в психоаналитическую концепцию З. Фрейда, относительно которой термин «танатология» не употреблялся.

Развитие танатологии в первой половине XX в., безусловно, было связано с Первой мировой войной. З. Фрейд считал, что это событие обнажило бессознательное влечение человека к смерти, которое так же тщательно скрывалось, как и сексуальный инстинкт: «Не лучше ли было бы вернуть смерти в действительности и в наших мыслях то место, которое ей принадлежит, и понемногу извлечь на свет наше бессознательное отношение к смерти, которое до сих пор мы так тщательно подавляли?» [Фрейд 1994а: 25]. Очевидно, что внимание к танатологическим проблемам усилилось вследствие необходимости осмысления войны и реабилитации ее участников.

Психоанализ находился на стыке рационалистской и иррационалистской картин мира. С одной стороны, внимание З. Фрейда и его сторонников было сконцентрировано на сфере бессознательного, с другой – истоки психоанализа, его методология и манера изложения изначально были связаны с позитивистской гносеологией, выявлением фактов, структуры и законов человеческой психики.

Закономерным выглядело возникновение после Первой мировой войны философской парадигмы иррационалистского характера – экзистенциализма, актуализировавшего идеи С. Кьеркегора и «философии жизни» XIX в. Одним из ключевых понятий этого направления стало понятие пограничной ситуации. Философ К. Ясперс, которого считают автором данного термина, в работе «Духовная ситуация времени» (1931) пишет: «Духовная ситуация человека возникает лишь там, где он ощущает себя в пограничных ситуациях. Там он пребывает в качестве самого себя в существовании, когда оно не замыкается, а все время вновь распадается на антиномии» [Ясперс 1991: 322]. Другими словами, в этот момент «человеческая экзистенция познает себя как нечто безусловное» [Философский энциклопедический словарь 1997: 347], индивид освобождается от условностей повседневности и задумывается о смысле своей жизни. Наибольшее воздействие на человека оказывает ситуация перед лицом смерти, из которой формируется, согласно М. Хайдеггеру, одна из составляющих истинной «экзистенции»: «То, что надо слышать в имени “экзистенции”, когда это слово употребляется внутри мысли, осмысливающей истину бытия из нее самой, могло бы прекрасно быть названо словом “выстаивание”. Только мы должны будем тогда в качестве полного существа экзистенции мыслить одновременно стояние внутри открытости бытия, вынесение этого стояния внутри нее (забота) и выдерживание в предельном (бытие к смерти)» [Хайдеггер 1993: 31].

Экзистенциализм стал одним из влиятельнейших интеллектуальных течений в XX в. Его развитие продолжилось во время и после Второй мировой войны в философском и литературном творчестве А. Камю, Ж.-П. Сартра, С. де Бовуар. Можно сказать, что экзистенциализм превратился в общекультурную мировоззренческую программу, в которой важнейшее место занимают танатологические проблемы.

В конце XIX – первой половине XX вв. появляются и первые специальные научные танатологические исследования гуманитарного характера. В 1899 г. увидел свет труд Ю. Кулаковского «Смерть и бессмертие в представлениях древних греков» [Кулаковский 1899], посвященный проблемам античной ментальности. В 1920 г. выходит книга К. Клемена, историка религии, «Жизнь мертвых в религиях человечества» [Клемен 2002], где он исследует формы, топосы («места») и понимание («содержание») загробной жизни. В 1938 г. Ф. Хуземан, последователь антропософии Р. Штайнера, в монографии «Об образе и смысле смерти» [Хуземан 1997], рассматривая вопросы психологии смерти, обращает внимание на различное ее восприятие в истории: у древних египтян, персов, шумерийцев, греков, европейцев Нового времени и т. д.

Таким образом, первый этап эволюции танатологии как научной дисциплины знаменовался ее утверждением в медицине, интересом к ее проблематике в психоанализе и экзистенциализме, зарождением внимания к ней в гуманитарных дисциплинах. Эти процессы были обусловлены дифференциацией и институционализацией научного знания, реакцией на Первую мировую войну, столкновением рационалистской и иррационалистской гносеологии.

Определяющими для развития танатологии во второй половине XX в. стали последствия Второй мировой войны. Многие танатологи в сфере психологии и медицины принимали непосредственное участие в реабилитации участников боевых действий. Особенно эта служба была развита в США, где после войны началось планомерное развитие танатологии.

Главной задачей в медико-клинической сфере стало максимальное облегчение предсмертных страданий больного и в душевном, и в физиологическом плане с помощью технических, фармацевтических средств и психологических методик. Вместе с тем началось очередное этико-философское переосмысление самого феномена смерти, обусловленное спорами о проблемах эвтаназии, положении умирающего в современном обществе и т. д.

Результатом развития танатологических исследований в 1950– 1960-е гг. стало возникновение целого научного сообщества, объединившего людей самых разных профессий: врачей, психиатров, психологов, философов и др. В 1959 г. прошел симпозиум «Понятие смерти и его связь с поведением человека», и тогда же был издан первый междисциплинарный труд – «Значение смерти» [Feifel 1992: 8]. Г. Фейфель, организатор симпозиума и издатель сборника, указывает на скудность систематизированного знания о смерти, называет составленную книгу «первой попыткой» рассмотреть данную сферу учеными различного профиля [The Meaning of Death 1959: VII]. Также отмечается запрет на внимание к танатологическим проблемам в обществе: «Интерес к смерти сослан на табуированную территорию, прежде занятую болезнями вроде туберкулеза или рака и темой секса» [The Meaning of Death 1959: XIV].

Книга состоит из пяти частей: «Теоретические точки зрения на смерть», «Возрастные особенности отношения к смерти», «Понятие смерти в сфере культуры и религии», «Клинические и экспериментальные изыскания», «Дискуссия» (критический обзор выдержек из опубликованных работ). В сборник входят статьи виднейших философов и ученых: К. Г. Юнга, П. Тиллиха, Г. Маркузе, В. Кауфмана, Р. Кастенбаума, Э. Шнейдмана и др. В них рассматриваются формы отношения к кончине, умиранию, скорби по умершим, их связь с религиозными и общественными ритуалами, проблемы репрезентации смерти в литературе и искусстве. Г. Фейфель выделяет три «лейтмотива» книги: «1. В основе американского мировоззрения лежат отрицание смерти и бегство от нее. Жизнь не постижима в полном смысле слова или прожита полно без честного столкновения с идеей смерти. (…) 2. Вероятно, наша научно мыслящая культура, стремящаяся измерять весь опыт внутри границ пространства и времени, не обеспечивает нас всеми необходимыми параметрами для исследования и понимания смерти. 3. Существует острая необходимость в более надежной информации и систематическом, контролируемом изучении этой области. (…) Исследование значения смерти и умирания может улучшить наше понимание индивидуального поведения и принести дополнительные плоды при анализе культур» [Ibid.: XVII–XVIII].

С тех пор в зарубежной науке, прежде всего в США, существует устойчивый междисциплинарный интерес к теме смерти. Этому способствовало создание в 1968 г. в Нью-Йорке Фонда танатологии [Гроф 1996: 23], который занимается поддержкой исследований в данной сфере, в том числе через публикацию статей танатологов в специализированных периодических изданиях: «Архивах Фонда танатологии», «Танатологическом журнале» и др. Примечателен круг дисциплин, очерченный в заметке, посвященной основанию фонда: психиатрия, медицина, религия, психология, социальные исследования, медсестринское дело, социальное обеспечение, философия, теология [Foundation of Thanatology 1969: 352].

В 1976 г. группа заинтересованных преподавателей и медиков организовала Форум образования и консультирования по вопросам смерти, который через несколько лет стал Ассоциацией образования и консультирования по вопросам смерти, или Танатологической ассоциацией (www.adec.org). Эта организация проводит ежегодные конференции, также междисциплинарного характера.

Начинается преподавание курсов по танатологии. Э. Кюблер-Росс пишет, что ее междисциплинарный курс, посвященный проблемам смерти и умирания, возник в 1965 г. на базе теологического семинара в Чикаго [Kübler-Ross 1969: 19]. В биографии Э. Кларк отмечается, что она преподавала курсы по танатологии с 1972 г. [The Thanatology Community 1992: I]. Э. Шнейдман утверждает, что в 1975 г. он получил должность первого профессора танатологии в мире [Шнейдман 2001:65].

Основополагающими танатологическими работами в конце 1960-х – начале 1970-х гг. стали книги «О смерти и умирании» (1969) Э. Кюблер-Росс и «Психология смерти» (1972) Р. Кастенбаума и Р. Айзенберга. Э. Кюблер-Росс выделяет пять психологических стадий, которые испытывает умирающий человек: отрицание и изоляция, гнев, переговоры с судьбой, депрессия, принятие [Kübler-Ross 1969: 235]. Работа «О смерти и умирании» стала бестселлером и положила начало хосписному движению во всем мире. Р. Кастенбаум и Р. Айзенберг создают своеобразную энциклопедию психологических и социологических знаний о смерти. Они очерчивают 10 направлений, актуальных для танатологических исследований того времени: психологическое, психиатрическое, социальное (социальная работа), медицинское, «частное» (документы частной жизни), художественное, государственно-правовое, религиозное, философское, «нечеловеческое» (поведение животных, биохимия смерти). Отдельные главы «Психологии смерти» посвящены проблемам понимания смерти, ее персонификации в различные эпохи, типам кончины в зависимости от ее природы (самоубийство, убийство, гибель от несчастного случая или болезни) [Kastenbaum 1972: 2–3]. Р. Кастенбаум и Р. Айзенберг дали определение многим, казалось бы, очевидным, но ранее не систематизированным понятиям, подкрепили свои утверждения статистикой, написав книгу, доступную как для профессиональных психологов и социальных работников, так и для непрофессионалов.

Все вышеизложенные факты позволяют говорить об институционализации танатологии как научной дисциплины в 1960—1970-х гг. Возникают специальные танатологические организации, объединяющие ученых различного профиля, проводятся конференции и образовательные курсы, издаются журналы и труды систематизирующего характера. Особенность танатологии в США, конечно же, в первую очередь определялась и определяется конкретной практической задачей помощи умирающему. Вместе с тем многими исследователями осознавалась значимость гуманитарного теоретического знания, нацеленного на понимание сущности смерти, использование тех или иных концепций отношения к ней, восходящих к определенным социальным и культурным практикам: историческим, субкультурным, этническим, религиозным, философским, художественным и др.

Так, например, значительным событием в сфере гуманитарной танатологии стала работа У. Шиблса «Смерть: междисциплинарный анализ» (1974), написанная по итогам семинара, проведенного автором в 1972 г. в университете Висконсина. Исследователь уделяет внимание психологическим, психиатрическим, социальным, медицинским, экономическим, биологическим аспектам феномена смерти. В то же время большая часть книги посвящена вопросам гуманитарной танатологии: критическому обзору наиболее важных с данной точки зрения философских (Эпикур, Лукреций, Марк Аврелий, экзистенциализм), теологических (Д. Филипс) и литературных (Л. Толстой, У. Шекспир, Э. Дикинсон, Д. Томас, Дж. Донн, М. Твен) концепций, проблем «искусства умирания» и изображения умирания в искусстве [Shibles 1974].

В Европе после Второй мировой войны интерес к изучению смерти также сильно вырос, но институционализации танатологии и организованной консолидации танатологов не произошло – это научное направление развивалось на уровне отдельных проектов и форумов, по инициативе конкретных исследователей. Хосписное движение ориентировалось на американскую модель и пользовалось заокеанскими концепциями и настольными книгами (например, в библиотеке психологического факультета Рурского университета в Германии большая часть литературы по танатологии англоязычная или переводная). В то же время в европейской танатологии изначально активно разрабатывался гуманитарный аспект.

В 1966 г. появляется книга В. Янкелевича «Смерть», философская в своей основе, но затрагивающая общие особенности восприятия смерти человечеством. П. Калитин во вступительном слове называет концепцию французского автора «первой в истории мировой мысли системой танатологии, или философии смерти» [Янкелевич 1999: 5]. Философ пытается разобраться в отношении человека к различным этапам кончины, каждому из которых посвящена отдельная глава: «по эту сторону смерти» – «в момент наступления смерти» – «по ту сторону смерти». Для литературоведения важно, что В. Янкелевич в своих рассуждениях постоянно опирается на творчество русских писателей: прежде всего Л. Толстого, а также И. Бунина, Л. Андреева, Ф. Достоевского и др.

В 1976 г. выходит книга Ж. Бодрийяра «Символический обмен и смерть». Созданная в ярком стиле, характерном для этого французского мыслителя, она предлагает семиотический философско-социально-политический взгляд на смерть, актуальный для капиталистического общества. Одна из ключевых идей данной работы: труд есть «отсроченная смерть» [Бодрийяр 2000: 103]. Это политэкономическая трактовка фрейдистского влечения к смерти как к исходному состоянию, разрешить которую, по мнению Ж. Бодрийяра, «символически возможно только через смерть» [Там же: 107]. По сути, речь идет о перманентном историческом подкреплении власти угрозой смерти, в современной социальной системе скрытой за воспроизводством жизни как ценности, за заработной платой и потреблением как символической деятельностью одаривания и подавления. Книга Ж. Бодрийяра показала, что танатологические проблемы могут быть ключом к демифологизации властных структур и различных общественных процессов.

В 1977 г. в рамках французской историко-антропологической «Школы Анналов» публикуется работа Ф. Арьеса «Человек перед лицом смерти». В русле истории ментальностей смерть предстает «одним из коренных “параметров” коллективного сознания», «эталоном, индикатором характера цивилизации» [Гуревич А. 1992: 6]. Ф. Арьес дает историко-психологическую классификацию отношения человека к кончине, выделяя пять танатологических моделей, приоритетных для различных эпох: «прирученная смерть», «смерть своя», «смерть далекая и близкая», «смерть твоя», «смерть перевернутая». Он также определяет круг факторов, влияющих на специфику этих моделей: «самосознание», «защита общества от дикой природы», «вера в продолжение существования после смерти», «вера в существование зла» [Арьес 1992: 496]. Ф. Арьес, как и В. Янкелевич, часто использует в качестве источников произведения художественной литературы. Без преувеличения отметим, что его книга открыла новый виток в развитии гуманитарной танатологии, продемонстрировав возможности масштабного диахронного исследования танатологической семантики. Так в 1983 г. М. Вовель опубликовал еще более объемную книгу «Смерть и Запад с 1300 г. до наших дней», в которой дал свою трактовку отношения к смерти западного общества от Средневековья до современности (см. обзор этой и других работ [Гуревич А. 1989: 120–126; Изотова 2010а: 267–272]).

Конец XX – начало XXI вв. за рубежом – время многочисленных частных танатологических исследований. Ученые углубляются в анализ танатологических аспектов произведений литературы и изобразительного искусства, конкретных философских систем. Из большого количества работ в сфере гуманитарной танатологии можно выделить такие общетеоретические монографии, как «Метафоры смерти: к логике пограничного опыта» (1987) немецкого философа Т. Махо (1987) и «Эстетика смерти» (1989) швейцарского исследователя К. Харт Ниббрига. Обе книги посвящены проблеме репрезентации смерти. Основной вопрос работы Т. Махо: «О чем мы говорим, когда говорим о смерти?» [Macho 1987: 7]. Определяя смерть как «коммуникативный провал», он рассматривает способы высказывания о ней, основанные, как правило, на метафорических переносах. Эти метафорические переносы Т. Махо находит в медицинских, философских, повседневных практиках, демонстрируя всю сложность танатологических знаковых систем. К. Харт Ниббриг воспринимает кончину как «мощный вызов, брошенный эстетическому сознанию» [Харт Ниббриг 2005: 10]. Он рассматривает репрезентацию смерти в различных видах искусства (живописи, литературе, музыке), документах, источниках личного происхождения. Книги Т. Махо и К. Харта Ниббрига интересны своим вниманием к плану выражения танатологических знаков и, несомненно, расширили горизонт танатологических исследований.

С проблемой репрезентации смерти тесно связано использование в современной танатологии гендерного подхода (women’s studies, gender studies). Б. Бассейн в монографии «Женщины и смерть: их связь в западной мысли и литературе» (1984) исследует различные вопросы феминологического характера. Предмет изучения в работе – ассоциации, укоренившиеся в сознании и имеющие маскулинное (мужское) происхождение: представление смерти как женщины, отношение к кончине женщины с поэтической и общественной точек зрения, ментальная связь между сексуальностью и Танатосом [Bassein 1984: IX–X]. К. Гутке в книге «Гендер смерти: история культуры в искусстве и литературе» (1999) заочно спорит с некоторыми феминологическими утверждениями: на широком художественном материале он показывает возможность репрезентации смерти через образы и мужчины, и женщины [Guthke 1999: 1–2].