Текст книги "Битва за Лукоморье. Книга 2"

– Надо же, еще и дочку избивал, – не сдержавшись, воскликнул Новик. – Прям нелюдь какой-то.

– Увы, – поморщился Садко, вспомнив забурлившую в нем ярость при виде избиения Арвелы. – Девчушка к подобному обращению со временем притерпелась, но отваги ей было не занимать – раз за разом пыталась спасти и приезжих, и самого Товита. После нескольких неудач ей стало ясно, что пока чужаки под воздействием кричащего полумесяца, объяснять им что-то бесполезно. Можно только дать оружие, чтобы с железными птицами совладать, – и понадеяться, что удача от них не отвернется. И до сего дня удача отворачивалась от всех.

– Хорошо, хоть нас не обошла, – выдохнул Каратан, и Руф, стоявший рядом, согласно рыкнул, обнажив клыки.

– Удачу мы должны благодарить за многое, но и Арвелу тоже, – молвил Витослав, хмуро глядя на товарищей. – Если бы Товит дочку волшебством обуздал, по прихоти своей сломил бы волю, то не выбрались бы мы с острова. Ведь пока ее отец и Садко были на горе, она попыталась вас пробудить, спасти. Стражи-истуканы ее схватили, доставили в покои отца и держали, пока не вернулся Товит. Тот обозлился, потащил дочь в ее покои – и по пути они разругались, – мельком взглянув на капитана, обаянник спохватился: – Ну а остальному Садко и сам был свидетелем, дорасскажет.

Капитан и рассказал: про свои злоключения на горе, про подаренный кинжал, про полет на железноклювой вороне… про все. И, конечно, про то, как Арвела сумела всех спасти от истуканов и зачарованного сна, использовав нужные амулеты.

– …Вот так и вышло, что честный купеческий сын из-за черной волшбы стал злодеем, а дочка его нас спасла, – подвел итог Садко. – И принял я решение, что судьбу душегуба определит Арвела. Многим мы ей обязаны, разве можно было ее желание не исполнить? Не за себя же просила – за отца, все еще надеется, что сумеет вернуть его к Белобогу… и будем надеяться, что получится.

Мелодия затихла, Садко неспешно переметнул гусли на бок. Матросы зашептались, обсуждая услышанное, а подошедший Милослав буркнул:

– Эх, похож этот Товит на одного нашего общего знакомца из Новеграда, не находишь?

– Да уж, есть немного. Там, правда, другое… – Садко рассеянно смотрел вперед, на приближающуюся стену тумана.

Сказ закончен, да расходиться рано, есть еще что сказать…

– Повезло сегодня, – вновь обратился капитан к команде, – но в который раз убедился, что на одном везении не выедешь. Прав Витослав, не только удачу мы благодарить должны. И не только Арвелу. Аля, – повернулся он к дивоптице, – без тебя – не прознали бы о грозящей беде. Век тебе благодарны будем…

Алконост взглянула на Садко и чуть заметно улыбнулась, склонив голову.

– …Радята, Витослав, Ждан – без вашей храбрости, сноровки и умений никакая удача бы нам не помогла, сгинули бы наверняка…

Названные засмущались, опустили глаза, а Ждан так густо покраснел, что в сумерках показался темнокожим.

– …и, конечно, Мель! Ай да храбрец! Сохранил «Соколика» нашего в целости, не побоялся с истуканами в бой вступить. Да вы и сами видели, как ловко он их на куски накромсал!

Зашумели, задвигались, ихтифая по покатым плечам захлопали. Заметил Садко, что многие все же хмурятся, грустят, особенно – Полуд и Бану.

– И уверен я, – повысил голос капитан, – кабы не черная волшба, каждый из вас проявил бы себя с лучшей стороны. Потому как ходит на «Соколе» лучшая в Белосветье команда! И любые невзгоды нипочем, когда мы друг за дружку горой стоим! Со всеми бедами справимся, всех врагов одолеем!

– Да! – выкрикнул пунцовый Ждан, и его крик подхватили остальные.

– Ну а теперь ждет нас прежняя дорога, друзья-товарищи! – зычно произнес Садко. – Как туман минуем, сразу к Ольше пойдем, а там – и в Новеград, к родным берегам! По местам!

* * *

«Сокол» вошел в туман, и остров растворился в серой мгле, скрывшись с глаз. Шли сквозь завесу молча, а когда выбрались в открытое море, выдохнули с облегчением все, включая капитана, на широком плече которого привычно пристроилась Аля.

Команда была занята своими делами, переговаривались, смеялись, обсуждали приключения на острове с золотой горой. Разговоров этих надолго хватит, а в трактирах Ольши обрастет история новыми подробностями, станет много интересней и чудесней… И вряд ли кто в нее поверит.

– Ты уверен? – Витослав не отрывал от Садко хитроватого взгляда. – Ужель и искуса нет?

Они с обаянником стояли у борта, и капитан, услышав вопрос, глянул на немалый кошель, что держал в руке. «Искус». Да уж, день был полон искушений.

Ведь судьбу Товита и в самом деле решить можно было по-разному… но отдать негодяя на милость дочери показалось правильно. Предложить Арвеле с ними плыть да и всех оставшихся в живых с острова забрать – тоже было по совести, но девица отказалась. Сказала, что должна отцовскую душу спасти, а потом добавила, мол, если кто из слуг захочет с вами на большую землю – я их неволить не стану, пусть едут. Только уцелевшие слуги оставлять молодую хозяйку отказались…

Сокровища – тоже искушение… но ни крупинки, ни самого малого золотого слитка не взял на борт Садко. Ни к чему ему богатство, кровью умытое, не принесет оно счастья. Остались в подземельях дворца и награбленные со сгинувших кораблей товары. Только подаренные Арвелой припасы Садко принял да кинжал из неведомой «бронзы» оставил – ведь причудливый клинок ему жизнь спас, расставаться с ним не хотелось.

Напоследок с помощью Витослава собрали и спрятали в большой кошель все амулеты, наполненные черной волшбой. Талисманы же, что обаянник счел безопасными – были у зарубленного Товитом колдуна и такие, – вернули девице.

Получила новая хозяйка три зачарованных предмета. Один – что купол вокруг дворца держал. Второй морочные камни подпитывал, туман вокруг острова наводил. И тот, что каменными слугами управлял. Последний Садко отдавал с неохотой и опаской, но понимал, что Арвела почти одна останется, ведь, кроме нее и отца, живых людей на острове хорошо, если с десяток наберется. Им нужна охрана, а каменные статуи, если управлять ими с умом, – могут оказаться не такими уж и тупыми. К тому же не страшны истуканам ни медные змееящеры, ни железные вороны, так что нужно было лунный шарик оставить – Садко и оставил…

Тут и сказочке конец… Или нет? Ведь кошель с черными амулетами по-прежнему лежал у Садко в ладони.

– Местному морскому царю будет вторая дань, – твердо сказал капитан то ли Витославу, то ли самому себе. – А нам – избавление… Но ты прав. Тянет их сохранить. Будто рука не слушается, внутри онемело все, а в голове настойчиво лишь одно – оставь! Оставь себе!.. Отчего так, не знаешь?

Чародей горько улыбнулся:

– Вещи, черной волшбой накачанные, на простых людей влияют дурно. Власть дают большую. Отрава Чернобога в людских душах самое страшное и низменное пробуждает. Для непривычного это слишком суровое испытание.

– Волшба волшбе рознь, – прошептал Садко, припоминая былые беседы с обаянником.

– Верно. Вот есть, к примеру, предметники – те, кто амулетами и волшебными вещами постоянно пользуются. Похожи они на Товита, но только предметники – хоть и не чародеи, но все же подготовленные, знающие, к тому же управляют не столь опасными предметами. Нам, волшебникам, конечно, проще… но и на старуху бывает проруха. Порой даже чародеи разума лишаются, особенно если в руках у них нечто могучее, подобное тому полумесяцу, – Витослав задумался, покачав головой. – Страшно подумать, как сильно искорежила Товита черная волшба, ведь такая власть кому только голову не вскружит… Боюсь, не сумеет он искупления добиться, пропадет его душа в Чернояре, и хорошо, если только его.

Садко вздохнул, а Аля, почувствовавшая горечь друга, приобняла крылом, провела перьями по затылку.

– Арвелу жалко, – пробормотал капитан. – Так за отца-изверга волновалась. А выходит…

– Да кто знает? – попытался улыбнуться Витослав. – Глядишь, и поможет искренняя дочерняя любовь. Я в этих делах не шибко силен, ты же знаешь, у меня – свое ремесло. Другого боюсь – как бы очнувшиеся слуги бывшему хозяину мстить не вздумали. А за что мстить – есть, ведь сколько душ он загубил… Сам слыхал, даже наши вояки казни требовали, – обаянник отвернулся от моря, положил оба локтя на поручень, уперся спиной в борт. – Так что? Избавишься от искуса?

Садко с сомнением глянул на кошель.

– А если найдет кто? Почует-унюхает, как тот черный колдун, – да занырнет? Или морской люд отыщет?

Обаянник покачал головой:

– В глубине морской сила их растворится, станут они обычными безделушками, бесполезными и неопасными. Ежели морской люд их и найдет, то разве что на украшения пустит. Невелика дань, да сойдет…

«Оставь! Оставь себе! Сила, власть, слава, богатство – чего ни пожелаешь, все полу…»

Садко размахнулся и бросил кошель в волны.

– Теперь все будет хорошо, – раздался в голове голос алконоста.

* * *

Ночью, когда спала уже команда, пробрался Нума к своему тайнику с драгоценными камнями да оберегами и принялся перебирать их, пересыпать из ладони в ладонь. Горестно покачивал головой из стороны в сторону, недоверчиво улыбался… снова не мог понять Садко.

Подслушал он разговор капитана с Витославом, прячась на мачте, за парусом, и ушам своим не поверил. Такие редкие вещицы сами в руки пришли, такие красивые – и так просто отпустить их? В море бросить, чтоб утонули в песке донном? Нет, никак не мог такого ванара принять и осмыслить.

Полюбовался Нума на пару колечек, поглядел сквозь них в темноту… а потом подумал-подумал да и перепрятал сокровища свои понадежнее. Мало ли, что среди них таится.

Мало ли…

Поединок без оружия

– Руку повыше, – велел Стоум.

Добрыня кивнул, позволяя мастеру приладить правый наруч-щиток, закрывавший сверху гибкую латную перчатку, которую богатырь уже успел надеть. От перчатки по всей длине руки и до самого наплечника тянулись толстые и прочные полосы из особой стали, соединенные у локтя скользящими и крутящимися в сгибе механизмами. Искусники из Железных гор, сотворившие сие хитромудрое диво, до сих пор казались воеводе прирожденными волшебниками, а не просто знающими людьми, до тонкостей искушенными в своем ремесле. Хотя любой мастер, который в работу сердце щедро вкладывает, – всегда немножко кудесник, не без того.

Приказ разгрузить повозку, изрядно задержавшую великоградское посольство в дороге, Добрыня отдал на последнем привале перед тем, как отряд пересек границу Алырского царства. Русичи свернули с тракта – и остановились у ручья, что вытекал из балки, густо заросшей полуоблетевшими желтыми кустами терна и дикой грушей. Позади осталось Бастыльное поле. Впереди, куда лежал по Южному тракту их путь, синела в молоке утреннего тумана кромка леса.

Два дня назад побратимы Добрыня Никитич с Василием Казимировичем, как и собирались, завернули на Вадмерскую заставу, оставив там сиротку Ладушку на попечение добрых знакомых. Попрощавшись, богатыри поскакали на восток и нагнали посольство недалеко от границы.

О том, чем закончилась охота на волколака, выследить которого они дали слово местным, воевода рассказал скупо: мол, обещание мы сдержали и с вражиной покончили. Вспоминать, сколько ошибок они с Василием наделали, распутывая эту темную и горькую историю, было совестно, и Добрыню аж зло брало на самого себя. Богатырь не собирался оправдывать свои промахи ни тем, что с волколаком они оба столкнулись впервые, ни тем, что заниматься колдовской нечистью – дело Охотников. Не могло успокоить совесть даже то, что от клыков и когтей оборотня никто больше не погибнет.

Да только поздно беречь вино, когда бочка пуста. Что было, то прошло, и впереди великоградцев ждал ворох других неотложных забот.

Дело, ради которого они ехали в Алыр, решать надо было по-умному, как следует подготовившись, лихой наскок победы не обещал. Потому и вез отряд с собой, кроме обычного походного снаряжения, поклажу, надежно укрытую от чужих глаз: богатырские чудо-доспехи. Захватил их Добрыня в столицу Алыра, славный город Бряхимов, по совету чародея Истислава. Придворный волшебник считал, что своенравному царю-богатырю Гопону Первому, с которым воеводе предстоит встретиться, не помешает вроде бы и невзначай показать русскую силу.

Добрыня Никитич согласился: мысль неплохая, пусть и кажется слегка ребяческой. О нынешнем алырском государе шла такая слава, что бряцание оружием вполне могло подействовать. Если Гопон, собравшийся воевать с соседним Баканским царством, упорно не понимает языка переговоров, вдруг да удастся сумасброда удивить и припугнуть? Ну а коли броня ему приглянется и захочет правитель Алыра заказать себе у мастеров Железных гор такую же, с ним ведь и поторговаться можно будет. Говорят, рубака Гопон знатный и хорошие доспехи да оружие любит до дрожи.

Сам Добрыня давно освоился с этой чудо-броней, хотя простой, привычный с юности зерцальный панцирь по-прежнему был ему роднее. Богатырь не сомневался: людей Гопона диковина должна впечатлить. Как впечатляет всех, кто видит ее впервые. А пока требовалось проверить, как она выдержала перевозку, как сидит на хозяине и не разболтались ли от тряски по колдобинам какие части.

– Внуша-ает, – тихо и восхищенно протянул Яромир Баламут, самый младший из витязей отряда.

Глаза молодого боярина, с восторгом глядевшего на то, как Стоум и трое его помощников-подмастерьев облачают Добрыню в диковинный доспех, аж сверкали. Почти все богатыри в отряде к виду своего воеводы в этой броне уже привыкли и хорошо знали, на что она способна. Но для Яромира, попавшего под начало к Добрыне совсем недавно, зрелище было в новинку.

– Подвигай рукой, воевода, всё ли как надо? – попросил мастер Стоум.

Доспехи были сработаны на западный лад: цельные, закрывающие всю верхнюю часть тела, с массивными наплечниками. На привычные русичам зерцала и пластинчатую или чешуйчатую броню они не походили совсем. Кираса и массивный стальной воротник для защиты шеи, который в латинских землях называют «горжетом», а на Руси – «стальным оплечьем», принимали на себя большую часть веса высоких наплечников. Толстые, скошенные наружу щитки, полукругом идущие по краям, надежно оберегали голову от любого бокового удара, но закрывали обзор справа и слева. На это неудобство Добрыня подосадовал, еще когда Железные мастера впервые показали Великому Князю броню, сработанную для его гридина. Услышав замечание, мастер Змёда хмыкнул и язвительно бросил:

– А нечего по сторонам пялиться, вперед надо смотреть, на врага!

Все улыбнулись, и Добрыня тоже. Неудобство с обзором и вправду с лихвой окупалось несомненными достоинствами причудливого доспеха.

Нижнюю его часть, защищавшую голени, бедра и колени, Добрыня, поразмыслив, решил на сей раз не надевать. Не на лютую сечу ведь собрались, а Гопону кулак показывать.

– Тяжело, старшой? – не утерпел неуемный Баламут, который никак не мог оторвать взгляда от сверкающей сталью, серебром и золотом брони.

Крепкий тычок в бок от стоявшего рядом Ивана Дубровича он получил тут же. А кряжистый русоволосый Волибор Громобой в который раз посмотрел на Яромира с укоризной – мол, ну куда ты с расспросами своими лезешь?

– Не очень, – серьезно ответил Добрыня смутившемуся парню и повел рукой, чувствуя, как с едва ощутимым напряжением сгибаются локтевые и плечевые механизмы.

Несмотря на свой внушительный вид, доспехи из особой стали весили, на взгляд Добрыни, всего ничего, за счет множества подвижных щитков никак не стесняли движений, зато делали богатыря почти неуязвимым, а силу его увеличивали втрое. Неведомые воеводе устройства, что скрывались внутри богато украшенных огромных наплечников, тихо жужжали, когда Добрыня двигал руками. Поднять руку слишком высоко не получалось: край наплечника, упираясь в ворот, стопорил движение, но для тяжеловооруженного конника, который в бою не всегда руки задирает, это не было большой помехой. Да и в пешем строю доспехи показали себя отлично – еще в самый первый раз, когда Добрыня опробовал их на глазах у князя Владимира, его бояр и старших дружинников.

Воевода вспомнил, как ударил тогда закованным в сталь кулаком по здоровенному валуну, который нарочно для того привезли на княжий двор, – и как валун с треском раскололся. А еще – как огрел Чурила Пленкович его с размаху тяжеленной булавой по груди. Саданул так, что сам в испуге охнул, но Добрыня даже не шелохнулся. На броне не осталось ни царапинки, ни вмятинки.

– Федька! – прикрикнул на помощника мастер, указывая на правое локтевое сочленение брони. – Вот тут скрипит, смажь.

Подмастерья Стоума копошились вокруг, как три муравья, то вставая на легкие деревянные стремянки, то спрыгивая наземь. Подтягивали ремешки, закрепляли щитки, щелкали застежками, смазывали маслом подвижные части.

Скрепленная со стальным оплечьем кираса на тело почти не давила, ощущалась, как еще один слой кольчуги. Дополнительные щитки, закрепленные по всей ширине груди, добавляли составной броне веса, но их уравновешивали выпуклые желобки на спине, под которыми скрывались основные механизмы. Посреди хребта располагалось под толстыми пластинами особое ложе, в котором скрывался волшебный камень – сердце доспехов. Он и питал чарами сложное устройство, что позволяло облаченному в них с легкостью управлять броней.

– А правду говорят, Никитич, будто задумал Великий Князь всех богатырей Руси в чудо-доспехи одеть? – спросил подошедший Василий. – При дворе слухи такие ходят, да плохо что-то в них верится. Такая броня небось как полцарства стоит – недаром Солнцеликие, что в ней щеголяют, носы задирают до небес.

Вопрос был не праздным: в старшей княжеской дружине владел чудо-доспехами пока лишь один Добрыня. Кроме него такую броню носили лишь телохранители Владимира, о которых и вспомнил Казимирович. Не больше дюжины человек. Солнцеликими княжьих стражников прозвали из-за того, что великоградское солнце с человеческим ликом красовалось не только на их одежде и щитах, но и на личинах шлемов.

– Правда, – подтвердил воевода. – Перед отъездом мы с Великим Князем как раз про это говорили. Всем богатырям княжеским такие доспехи положены будут – вон, мастер Стоум соврать не даст. А казны на нужное дело Владимиру нашему никогда не жаль.

– Всем-всем положены? – оживился Яромир, которому блестящая, богато изукрашенная и необычная броня явно приглянулась.

– Кроме тебя, – отрезал Богдан Меткий, рослый воин со шрамом через скулу и пробитым сединой каштановым чубом. – Молод слишком – и прозвище свое ох как не зря носишь.

Богатыри весело расхохотались, а парень покраснел, аж пунцовым стал. Не засмеялся только Молчан Данилович. Возясь с пряжкой седла, которое он как раз собрался снимать со спины своего солового жеребца, чтобы обтереть коню спину, он не переставал с неодобрением коситься на Добрынины доспехи.

В княжьей дружине этот суровый и неразговорчивый рыжеватый бородач тоже был новичком. Умелый лекарь, неплохо разбиравшийся еще и в волшбе, раньше он служил на одной из застав у Мертвых пустошей.

– Я на себя это железо не напялю, – наконец вырвалось у Молчана.

– Князь скажет – напялишь, – усмехнулся Волибор.

– Нет. Пусть хоть голову снимают, но волколачье железо я носить не стану.

Богатыри с удивлением уставились на Даниловича.

– Ты о чем это? – нахмурил брови Василий.

Молчан поджал губы. Шагнул к воеводе – ткнул в железные полосы механизмов у локтя:

– Видел я такое. На волколаках. Большой отряд этих тварей встретился нам как-то. Вот такие железки они и носили. У вожака очень похожая броня была, только попроще, не так изукрашена. Еще у нечисти намордники имелись, с пружинами, шестеренками и зубами железными… Мы тогда десяток своих потеряли…

Богатыри и подмастерья непонимающе глядели то на Стоума, то на Добрыню.

– Всё верно Молчан говорит, – подтвердил воевода. На чистую правду и отвечать надобно честно и прямо, не прячась за недомолвки. – Волколаков чудо-доспехами Змей Горыныч снабжает. Развел в Сорочинских горах торговлю: броню и оружие нечисти продает. Мастера у него все из Иномирья – у них свои тайны.

Стоум, склонив голову, мелко кивал. Он-то знал, что к чему, а вот все другие, даже его собственные подмастерья, слушали воеводу, боясь пропустить хоть слово.

– Так получилось, что я по молодости Змею жизнь подпортил, – продолжал Добрыня, поправляя толстые пластинчатые перчатки. – Долгая там история, да не суть. Дело кончилось тем, что гад без крыльев остался. И без полона. У Горыныча был один мастер – он вместе с освобожденными пленниками на Русь сбежал. А как предстал пред очи Великого Князя, Владимир Ярославич решил его на службу взять – пусть, мол, на благо Руси трудится, а не на Змея поганого. Тот и согласился.

Стоум, стоявший на стремянке, вдруг потянулся к левому наплечнику Добрыни – и потер ветошью и без того сияющую сталь.

– Глядите, – указал он на едва заметное клеймо на броне. – Знаете, что это? Знак Змёды! Доспех для воеводы он самолично справил.

– Сам Главный?! – ахнул конопатый Васька, один из помощников Стоума.

Имя Великого мастера вызвало у подмастерьев благоговейный трепет, но богатыри с недоумением переглянулись: им-то оно ничего не говорило.

– Змёда, да – так его и звать, – пояснил Добрыня. – А другой наш мастер, Алексей Михайлович, который вместе со Змёдой в полоне томился, первым к нему пошел в ученики. Он-то и придумал наших витязей в чудо-доспехи обрядить, чтобы не гибли русичи в боях с волколаками и прочей сильной нечистью – и на равных с таким врагом сражаться могли. Князь Владимир этим замыслом сразу загорелся. По его приказу для мастеров в Железных горах тайный городок построили, теперь со всей Славии к Змёде и Алексею учеников отправляют. Наш-то Стоум в первой пятерке был.

Седоватый сухонький мастер засмущался было, но тут же гордо вскинул голову.

– Железные мастера Великому Князю и Змёде многим обязаны, – твердо сказал он. – А со временем дойдем и до того, что ни одна вражина броню русича пробить не сможет. Доспехи мы уже лучше делаем, у волколаков такие только средь вожаков встретить можно. А мы – каждому дадим, как Великий Князь Владимир повелел! И богатырю, и даже, придет время, простому ратнику!

На это Молчан уже ничего не возразил, да и возразить тут было нечего. А Добрыне вдруг подумалось, что облачись он в чудо-доспех в Рабаткино, волколака голыми руками бы порвал, ни кинжал, выкованный из сплава железа с серебром, ни помощь Василия не понадобились бы. Воспоминания о гнилой деревне испортили воеводе настроение, и он снова посмурнел.

Перед тем как напоивший у ручья коней отряд принялся увязывать вьюки и сворачивать стоянку, воевода отозвал мастера в сторону и задал вопрос, мучивший его давно:

– Слушай, Стоум Некрасыч, а можно сделать такую броню, чтоб богатырь сам ее надеть смог? А то ведь целая морока каждый раз со всеми этими рычажками да ремешками.

– Придумаем что-нибудь со временем, боярин, не сомневайся, – уверенно ответил железный мастер. – А покамест придется терпеть. Парубки же у вас есть, показать им, как и что – несложно. Даже мои бестолочи, вон, выучились.

Он кивнул на Ваську, который помогал Богдану Меткому запрягать в повозку пегаша-тяжеловоза, и суетившихся рядом худенького темноволосого Федьку с пухлощеким Сомиком.

– Да и к большой сече обычно загодя готовятся – время снарядиться всяко будет… Но слова твои я услышал, помозгуем над ними. Говорят, в латинских землях с обычными железными доспехами тоже забот много, и ничего ведь – справляются.

Это была правда. Добрыня тех рыцарей железных видал, когда ездил с посольством далеко на запад, кое с кем из них даже копья на ристалище преломлял. А потому доводы мастера принял, и Стоум с помощниками снова захлопотали вокруг воеводы, снимая с него броню. Надеть ее в следующий раз Добрыня собирался уже в Алыре, перед встречей с Гопоном Первым.

* * *

На таможенной заставе, поставленной алырцами на Южном тракте, приезд посольства наделал немалого переполоха. Оказалось, никто тут русичей не ждал.

Добрыня и не рассчитывал, что встретят их люди Гопона как дорогих гостей, но такое неуважение уже вовсю попахивало хорошо рассчитанным оскорблением: не знать о том, что к его двору прибудет посол из Великограда, царь не мог. Гонца с известием об этом Владимир отправил в Бряхимов загодя. На сторожевом посту у границы ратники княжеской межевой стражи подтвердили: гонец благополучно мимо них проехал, предъявив грамоту с печатью Владимира Красно Солнышко – и несколько дней назад так же благополучно вернулся. Целый, невредимый – и очень торопившийся обратно в Великоград.

Только вот алырец, хмурый усатый сотник, твердо заявил воеводе: о том, что к царю Гопону Первому Сильномогучему едет посольство русичей, его из столицы не предупредили. Мол, ничего мы тут про это ни сном ни духом, наше дело маленькое, а вы уж простите, господа бояре великоградские, коли что не так. Похоже, усач не врал.

– Человека своего в Бряхимов, во дворец, я с весточкой про вас немедля пошлю, – заверил он Добрыню. – Чтоб вас на тракте встретили да в столицу проводили как подобает. Подставных коней[7]7
  Подставные кони – в старину – лошади, приготовленные на пути следования для смены уставших.


[Закрыть] он по дороге найдет и быстро доберется.

Что ж, спасибо и на этом, усмехнулся про себя воевода. Задерживаться на заставе, теряя понапрасну время, было незачем, и он велел не мешкая двигаться дальше.

Никому из русичей раньше бывать в Алыре не доводилось, и первая встреча с этим царством Золотой Цепи оставила в душах у великоградских послов тягостный осадок. Ровно приложился ты к ковшику с квасом, хлебнул, подвоха не чуя, а квас-то прокис да горечью отдает – и в нем муха утонувшая плавает. «Всё тут вроде бы и свое, а совсем чужое… – угрюмо уронил Волибор Громобой. – Дивишься, и муторно делается».

Сказано было не в бровь, а в глаз. Вокруг звучала родная славийская речь, пусть и с малость другим выговором. Лица местных, доспехи и оружие таможенников, покрой их синих кафтанов, вышивки на рубахах – всё это почти ничем не отличалось от того, к чему привыкли с детства русичи. Разве что среди алырцев почаще попадались темноволосые и темноглазые, но и это на юге и юго-востоке Славии, по соседству с Кавкасийскими горами и Великой Степью было делом обычным. Выглядела застава насквозь знакомо и привычно для великоградцев, многим из которых довелось не один год прослужить в пограничье: высокий тын на валу, срубленные в лапу избы, где жили ратники-таможенники, конюшни, баня, дозорная вышка, колодец во дворе… Только вот бревна тына покосились, вал ополз, а на задах дружинных изб громоздились мусорные кучи. Щиты у караульных, распахнувших перед посольством ворота, были давно не чищенными, сонные рожи – помятыми и явно похмельными.

Ни на Вадмерской, ни на Пахмурной заставах, прикрывающих границу с Алырским царством, ни один назначенный туда заставный воевода ни в жизнь не развел бы такой срамоты. Нести ратную службу спустя рукава – значит уронить честь своей державы в грязь да сапогом притоптать. Тем, кто думает по-иному, в русских дружинах не место. Да и себя самого как после такого позорища уважать?

Здесь же, видать, никого это особо не заботило, а радушия в хозяевах не было ни на волос. Воины-алырцы поглядывали на послов косо и откровенно недобро. Пока Никитич беседовал с сотником, Василий и Иван Дубрович попытались было завести кое с кем из них разговор, расспрашивая о том, как здесь, на границе, служится. Но те будто воды в рот набрали, а один из ратников и вовсе зло отрезал: «Не ваше дело». Даже передохнуть и перекусить с дороги русичам приличия ради и то не предложили, хотя с поварни во двор дразняще тянуло горячим хлебом и жареным мясом.

– В пути глядите в оба. Пошаливают у нас на трактах, – остерег на прощание Добрыню сотник. – Ну да с вами лихие люди связываться побоятся.

Для Никитича его слова новостью не стали. К поездке в Бряхимов воевода готовился основательно и был наслышан о том, что в этих местах творится. За полмесяца до их отъезда ко двору Владимира вновь пришли донесения о том, что рубежи Руси потревожили сразу несколько конных шаек алырских разбойников. Посадники расположенных рядом с границей городов усилили ее охрану, не дожидаясь указа Великого Князя. Во многих державах Золотой Цепи правители сочли бы подобное дерзостью и самоуправством. Но Князь ценил умных и расторопных людей, которые не боятся сами принимать важные решения, не ожидая, когда им из Великограда всё разжуют и в рот положат. Владимир тут же щедрой рукой отсыпал посадникам золота из казны и отправил несколько сотен ратников в помощь – укрепить межевые дружины.

Новости о лихих людях подтверждали и встречавшиеся посольству по пути разъезды. По их словам, в последнее время из Алыра в порубежье зачастили разбойники да тати. Только за последнюю неделю вадмерские дружинники перехватили три крупных отряда, а служивые Пахмурной заставы, поставленной на востоке, возле Кулиговского тракта, расправились с парой шаек помельче. Валом валили из-за алырской границы и беженцы.

Ратникам межевой стражи уже были отданы приказы в оба глаза следить за тем, что творится у соседей. Зажигать, коли что, сигнальные огни, использовать соглядатаев из местных, чтобы немедля оповещали о разбойниках, пытающихся просочиться на Русь. Границу шерстили день и ночь.

Выезжая во главе посольского отряда с негостеприимной заставы, Добрыня вновь вспомнил разговор с Великим Князем накануне отъезда в Алыр, затянувшийся далеко за полночь. Владимир советовал, как вести себя с Гопоном, и то и дело крутил перстень на пальце – знакомая примета, говорившая всякому великоградскому царедворцу, что государь всерьез обеспокоен. Теперь, увидев своими глазами, как обстоят дела в порубежье, воевода всё крепче разделял тревогу Великого Князя.

Поставить на юге дополнительные заставы, чтобы укрепить границу с Алыром, Владимир покуда не мог. Большая часть русских полков была стянута к вечно неспокойным Сорочинским горам, где куражатся змеи. Исходит угроза и из Великой Тайги – хоть пока и неопределенная. Но Владимир не зря держал в крепостях Волотова Щита достаточно войск – чтобы они, ежели придется, смогли заслонить собой бурно растущие и богатеющие города Великогорской долины и всех северных земель, вплоть до восточных отрогов Малахитовых гор.

Унять лиходеев, распоясавшихся на южном рубеже Руси, было в первую голову долгом самого алырского царя, и Добрыня собирался говорить с Гопоном и об этом. Жестко – и без лишних слов. Однако будь дело в одних только обнаглевших вконец разбойниках – еще полбеды.

Кусачие слепни – это пустяк, когда под боком у тебя вот-вот вспыхнет лесной пожар. Куда сильнее тревожило Великоград то, что с конца весны становилось всё неспокойнее на границе Алыра с Баканским царством.