Текст книги "Битва за Лукоморье. Книга 2"

Аля покачала головой, опустилась ниже, но на борт садиться не торопилась.

– Умелая волшба. Стойкая. Зря только силы потратит. А они пригодятся. Вам поспешать надо.

– Как же мы без тебя?

– Справитесь! Я у входа ждать стану. Торопитесь! Еще успеете злую судьбу одолеть!

Дернуло, причем резко. «Сокол», не ожидая людских приказов, заскользил дальше, оставив Алю позади. Будто все слышал и решил, что капитана спасать важнее. Каменные стены разошлись, и они оказались в огромном круглой зале.

– Ага, – пробормотал Радята, задирая голову к потолку. Там клубился туман, вроде того, что окружал остров. – Так-так. Вон ступени, вверх ведут, в тумане скрываются… Ох-ох-ох… Правь-ка к берегу, «Соколик».

Корабль послушно причалил и замер, слегка покачиваясь и будто бы недовольно поскрипывая. Может, жалел, что с ними пойти не может, капитана и команду выручать?

– Эх, водобой бы с собой прихватить, ни одна беда страшна бы не была… – пробормотал Ждан, спускаясь с носовой надстройки.

Собираясь на берег, вооружились все: Ждан взял широкий палаш, Витослав – острую саблю и забитую всякими снадобьями сумку. Лица у товарищей были суровыми, сосредоточенными, ничего хорошего они не ждали. Радята невольно сглотнул, с сомнением закинул на плечо увесистую двуручную палицу, добытую в оружейной каморке предусмотрительным Жданом. Не привык он быть тем, кто уходит с корабля на подвиги. Привык ждать храбрецов и кормить их вкусно по возвращении, а теперь придется самому геройствовать… Непривычно. Сдюжит ли? Чтобы скрыть тревогу, кашевар повернулся к Мелю и нарочито уверенно проговорил:

– Охраняй «Соколика» и нас жди. Без нас не уплывайте. Слышишь? Без нас – никуда!

Мель кивнул молча, скользнул к водобою и замер там, решительно взявшись за рукоятки, будто уже готовился к бою. Радята передернул плечами и первым шагнул на трап.

Потайная лестница вилась вокруг пещеры, защищенная от взоров снизу, с воды, каменными выступами. Ступени были широкие, удобные и чем выше поднимались, тем шире становились, будто приглашали: беги быстрее наверх, спеши в объятия опасности, что же ты медлишь? Туман наверху был густ и страшен, почти как на море, но Радята толком даже не успел испугаться, когда внезапно выплыла из марева перед ним темная громада…

– Лодка! – ахнул Ждан. – Летучая!

– Голова у тебя летучая, – по привычке буркнул Радята и присвистнул, задрав голову, приложив ладонь ко лбу. – Тю-ю… Она к своду подвешена!

И вправду: большая весельная лодка покачивалась на могучих цепях, которые тянулись к огромным во́ротам и странного вида механизмам у потолка. Снизу ее было не разглядеть из-за тумана, а сейчас, когда вышли на напоминавшую причал большую площадку прямо перед ней, – другое дело. Все замерли на месте, осматриваясь. Спереди высилось кованое ограждение – там «причал» обрывался, справа же он почти упирался в борт непонятной лодки. А вот слева обнаружился широкий и высокий проход, прорубленный в стене. И вел он куда-то в темную глубину горы…

– Мнится мне, что пришли, – пробормотал обаянник, с любопытством оглядывая площадку-причал. – Хитро тут все устроено, будто гавань потайная. По тайному ходу сюда выходят, в лодку грузятся, а потом на цепях вниз спускаются. Там отцепляются – и из пещеры наружу, к реке. Хитро́.

– Хитро́, да бестолково. Нам без надобности, – пробормотал Радята дрожащими губами и вытер вспотевшие ладони о штаны. – Дальше идти надо, а не на лодки глазеть.

Спорить никто не стал, взялись покрепче за оружие – и шагнули в проем. Осторожно двинулись вперед по проходу, похожему на улиткин панцирь: он плавно раскручивался, становясь все шире и ведя неведомо куда. Но сердце Радяты чуяло, что выйдут они куда надо, – и не ошиблось. Вышли они в огромное подземное хранилище, сплошь заставленное сундуками, ящиками и бочками.

– Подпол, не иначе, – прошептал Радята.

– Подпол, но чего? – пробормотал Витослав, доставая из сумки на поясе одну из своих свистулек. – Ладно, сейчас узнаем.

С этими словами он поднес инструмент к губам и издал череду коротких и немелодичных звуков, больше всего напоминающих писк. Тут же зашуршало, тихонько зашелестело вокруг и со всех сторон к троице моряков стали подбегать мыши и крысы разных размеров. Они не обращали внимания друг на друга, стремясь прямо к обаяннику, и, когда их набралось дюжины с три, свистулька Витослава снова запищала.

– Фу-ты ну-ты, – пробормотал Радята, шагнув в сторону. – Сколько ж тут гадов.

Будучи кашеваром, он крыс и мышей, вестимо, недолюбливал, но, как моряк, к ним привык. Другое дело, что немало уже времени прошло, когда он видел столько хвостатых нахлебников в одном месте, – «Соколик» грызунов не привечал, и в трюмах волшебного корабля их было не сыскать, даже если бы захотеть.

Присевший на корточки Витослав, похоже, был единственным, кого появление голохвостых вредителей обрадовало. Он все пищал и пищал собравшимся перед ним в полукруг зверькам, а те вставали на задние лапки, водили носами и качались вперед-назад, слушали. Когда же обаянник закончил, грызуны принялись отвечать, причем не все разом, а по очереди, словно каждый ждал, когда ему разрешат слово молвить.

Это требовало времени, и Ждан от нечего делать пошел открывать сундуки и заглядывать внутрь.

– Товары разные, – доложил он, вернувшись. – Ковры восточные, узорчатые светильники, одежка шелковая… много всего. Как на рынке. Вино, кстати, есть. Захватим?

– О чем голова твоя только ду… – начал было Радята, но его перебили.

– Наверху – дворец, – объявил Витослав, поднимаясь. – Надо думать, большой да богатый. Еды вдосталь, но есть опасная волшба, поэтому мыши и крысы отваживаются выходить наверх только ночью. Говорят, есть сад с птицами, вода… и что-то непонятное еще про статуи… Дальше, за дворцом, за примыкающей стеной, имеется небольшое хозяйство. Там скотину и птицу держат.

– А наши-то? Наши-то где? – не выдержал кашевар, тиская древко палицы.

– Во дворце, наверху, – твердо произнес обаянник. – Вот эта крыса, без уха, видите? Она у них тут самая отчаянная, днем наружу выбирается. Так вот она их видела. Если я правильно понял, все – в одном помещении, туда нам и надо.

– Куда идти-то? – Ждан указал на три двери впереди.

– Направо, – решительно произнес Витослав и в последний раз коротко пискнул в свистульку: – Бегите, друзья. Спасибо за помощь.

Грызуны мигом прыснули в разные стороны, и только крыса без уха осталась стоять на задних лапках перед обаянником.

– А она чего? – не понял Радята.

– Она нас проводит.

* * *

Голос Товита приближался, отражался эхом от стен. Но теперь Садко был ученым: то и дело щипал себя, сильно да с подвывертом, чтобы не поддаться чарам, не поверить в то, что хозяин дворца лишь добра всем желает. Наверняка злодей источал вокруг себя какую-то причудливую волшбу, что голову кружила и заставляла всех вокруг повиноваться. Помогут ли щипки, капитан не знал, но на всякий случай…

Рокот Товита вдруг прервал резкий женский крик, и до Садко донесся ответный рык хозяина острова:

– А ну молчать! Не брыкайся, дрянь, я сказал!

– Отпусти! Мне больно!

– Еще больнее будет! Велел же на месте сидеть, носа не казать! Шевелись давай!

Садко осмелился чуть-чуть раздвинуть занавеси и выглянуть одним глазком из своего убежища. Не успевший даже переодеться Товит тащил рыдающую Арвелу по проходу, сжав ее худенькое плечо своей лапищей. Дочка вырывалась, но хозяин острова держал крепко. Они направлялись к Садко, но были еще далеко.

– Каждый раз – одно и то же! – рокотал пухляк, сосредоточенно глядя под ноги. – Учишь тебя, учишь, и как об стену горох.

– Отпусти!

– Признавайся, что у чужаков делала?!

– Разбудить хотела! – будто плюнула Арвела Товиту в лицо. – От тебя, душегуба, спасти! Отпусти меня!

– Не смей так с отцом разговаривать! – голос звучал жестко, и теперь веяло от него опасностью. Словно бурная река сломала плотину и помчалась по перекатам, сметая все живое на своем пути. – Сколько раз ты иноземцев спасти пыталась? А? Отвечай! Вышло у тебя хоть раз? Тварь неблагодарная! Для тебя же стараюсь, в роскоши царской купаешься!

– Врешь ты все! – снова выкрикнула девушка. – Для себя стараешься, злобу свою питаешь, погубил душу свою светлую колдовскими вещицами! Мама никогда бы…

Издав какое-то нечленораздельное восклицание, Товит с силой швырнул дочь перед собой. Та вскрикнула от боли, прокатившись по гладкому полу, и толком не успела подняться, как отец уже оказался рядом – и, схватив за косу, с силой запрокинул Арвеле голову.

– Не смей так со мной разговаривать, гадина! – прошипел он, склонив искаженное злобой лицо над дочкой.

Да полноте, над дочкой ли? Это какой же отец с родной кровинушкой так обращаться станет?.. Первым порывом Садко было броситься в бой, вырвать девушку из лап чудовища, он даже дернулся… но не успел.

Арвела попыталась ударить отца, даже руку занесла, и тут грянул голос Товита:

– ЗАМРИ!

Садко не сразу сообразил, что не способен шевельнуться. Он все понимал, все осознавал, но не мог двинуть и пальцем. Замерла и Арвела – как изваяние, с поднятой в замахе рукой.

Пухляк же выпрямился, убирая ладонь от оберега на груди, и неспешно поправил кушак.

– Не учишься, – повторил он чуть спокойнее, хотя смуглое его лицо потемнело, а ноздри раздувались. – В кого такая пошла, не возьму в толк! Хорошо мать твоя не дожила – не увидит, в какую гадину ты превратилась!

Ошарашенный внезапным пленом Садко раз за разом пытался пошевелиться, но никак не выходило. Получалось только моргать да мышцами лица шевелить. Мог ли он говорить – капитан проверять не решился, чтобы себя не выдать.

– Ты нелюдь, – прорыдала девушка, невольно давая ответ, – чудовище…

– Чудовище, говоришь? – зло прищурился в ответ Товит. – Прикажу тебе, и сама пойдешь к морякам в покои, сама проследишь, чтобы истуканы их в пещеру снесли да навеки в воде упокоили. Кто ж из нас тогда чудовищем станет?

Арвела плакала, слезы ее катились по лицу градом.

– Куклой меня послушной хочешь видеть? Так почему разумом моим не владеешь? Почему не управляешь, как прочими? Зачем говоришь со мной как с дочерью… а не как с истуканом?

Внезапная догадка заставила бы новеградца хлопнуть ладонью по лбу, если бы он мог сейчас двигаться. Выходит, по-разному голос Товита работает. Когда медом льется – усыпляет, разум туманит, а когда громом гремит – лишает движения тело. Как же у него это получается? Выходит, он что-то вроде обаянника, но только не для зверей, как Витослав, а для людей? Никогда раньше Садко про таких не слышал.

– Думал, – тем временем рычал хозяин острова, – коль в достатке и богатстве будешь жить, так ласковой да послушной станешь, а ошибался. Стоило подрасти – будто белены объелась. И ладно бы сидела смирно, ан нет – все в дела мои лезть пытаешься. Так что да, ты права. До тебя мне дела нет. И жива-то до сих пор лишь потому, что кровь мою в себе носишь. Придет срок, выдам тебя за нужного мне правителя, а там поглядим.

Он звучно усмехнулся, склонился к дочери, заглядывая ей в глаза.

– А что до разума твоего, так ежели пичужку поймать и слишком сильно кулак сжать, она умрет. Да и что мне в смерти твоей? Вот ежели в клеть посадить да то и дело дверцу приоткрывать… Чтобы думала птица, будто освободиться может. Чтобы билась, и трепетала, и пыталась коготками своими царапаться… То ж веселее будет, душа моя. Впрочем, – он выпрямился, – лопнет мое терпение, так и сделаю – будешь у меня истуканом ходить. Так что не искушай!

– Раньше ты не был таким… – было видно, что слова отца ранили Арвелу больно. Смяли ее, вонзились в сердце острее, чем нож каленой стали. – Проклятый колдун. Проклятые черные побрякушки. Проклятое золото.

Колдун… черные побрякушки… Двигаться Садко не мог, а вот смотреть – смотрел. Взгляд уперся в оберег, изображавший кричащий месяц. Так-так, зачарованный предмет это, не иначе. Уж не он ли позволяет Товиту людей воли лишать? Теперь новеградец присмотрелся внимательнее и к другим украшениям хозяина острова. Прежде-то думал, мол, блажь это все, ну любит человек нарядным ходить, что с того? Но тут он наконец-то приметил, что цацки эти – формы причудливой, некоторые и на украшения не похожи, больно уродливые, а иные… иные даже чуть светятся. Ох ма, да он же весь амулетами обвешан!

– Нет, все же дура ты набитая, – хмыкнул бывший купец. – И нянька твоя ученая – дура. Если б не дела – сам бы твоим воспитанием занялся, а сейчас уже поздно. Ты теперь слов не понимаешь, только дела, да?

– Твои дела – черные, а сам ты не заметил, как подался в услужение Чернобо…

Договорить не успела – Товит наотмашь ударил ее в лицо кулаком. Садко почувствовал, как у него от гнева вспыхнули щеки, а в глазах помутилось. Попытался дернуться – тщетно. Горячая ярость захлестнула резко набежавшей волной. Ах ты, паскудник! Ну дай я до тебя доберусь…

Голову Арвелы от удара увело в сторону, но она по-прежнему стояла на коленях, как статуя, не в силах двигаться. Как и капитан. Почему же этот гад ползучий раньше голосом своим приезжих гостей не обездвижил? Или не велел на гору всем скопом лезть? Похоже, не всемогущий амулет у Товита на груди висит, есть у него какая-то слабина. Разобраться бы, какая, да воспользоваться…

Тем временем мерзкий пухляк двумя пальцами развернул лицо дочери к себе, потряс перед покрасневшими от слез глазами амулетами, что висели у него на запястьях.

– Никак ты в толк не возьмешь, что мы живы только благодаря этим «проклятым черным побрякушкам», да? Тот колдун нам великое сокровище оставил! Ты мала еще, не понимаешь мира большого. А я – понимаю. Нас бы давно тут всех вырезали. Ведь такое сокровище под боком, гора золотая! Еще и дворец чудесный, и сам остров богат на дичь да улов! Лакомая добыча для любого головореза. Что случилось бы, не прибери я к рукам все это колдовское добро?

– Жили бы как все, – глухо отозвалась Арвела. Казалось, будто удар отца ее не удивил и не расстроил, будто привыкла она к такому обращению…

– «Как все», – передразнил Товит. – Когда я с дедом твоим, душегубом, расправился и на матери твоей женился – жили мы «как все». Тебя зачали, думали, бед знать не будем, золота наберем – заживем! Уже хотели ко мне на родину, в Славию, ехать…

Садко ошарашенно моргнул. Так он все же из Славии! Теперь понятно, почему так складно языком владеет и почему они сейчас на нем говорят. Видать, родом мерзавец из южных царств Золотой Цепи, но как же его сюда занесло, в такую даль?

– …и что, как судьба распорядилась, забыла? – зло спрашивал дочь Товит, вышагивая взад-вперед. – Ну?! Радмила тебе не рассказывала, чем дело закончилось?

– Она мне много чего рассказывала…

– То-то же. Кабы не удача, погубил бы нас всех тот колдун. А теперь нам никакой враг не страшен!

– Про деда-душегуба она мне тоже рассказывала. Только неужели ты не видишь, что сам таким же стал? Если не хуже…

Хозяин острова вдруг замер на месте.

– Ты меня с тем чудищем не сравнивай! Я в другие страны за работниками не езжу, только чужаков-захватчиков незваных на золотую гору посылаю!

– Отпусти их, – устало прошептала девушка.

– Каждый раз… – покачал головой проклятый пухляк. Говорил он с таким сожалением, что трудно было не поверить в его искренность. Но Садко слушал и чувствовал, как холодный пот стекает по спине и жжет раны от птичьих когтей, как мурашки бегут по плечам, как во рту горько становится от ярости. А хозяин дворца продолжал: – Каждый раз ты за них просишь. Все спасти заезжих пытаешься. Родного отца на чужаков размениваешь.

– Я о душе твоей пекусь, – снова заплакала Арвела. – Черная волшба тебя с ума свела. Я в книгах читала, пыталась тебе объяснить, да ты не слушал…

– Чужакам до тебя дела нет, – будто и в этот раз не услышал ее Товит. – Каждый раз объяснять тебе приходится.

– Не чужаки они! Из Славии, как и ты!

– Не все, – живо возразил пухляк. – Да и что с того, что они из Славии? Надо их отпустить восвояси? Может, еще кораблю их дать уйти? И что же случится тогда?

– Люди живы останутся, отец. Грех на душу не возьмем.

Он отмахнулся, фыркнул:

– Люди эти твои весть понесут по всем портам. И снова потянутся к нам колдуны да душегубы, до наживы жадные, как уже случилось в ту ночь, когда Фируза тебя родила и в Белояр ушла. Сегодня вот пропустила завеса корабль чужой… Не по моей воле пропустила. А ну как и другие пройдут? Что ж тогда, заголосишь ты, заплачешь, когда тебя на потеху лиходеям отдадут? Рыдать будешь, в ногах у отца ползать, чтоб защитил?

– Не буду я у тебя защиты просить. Трус ты, – прошептала девушка.

– Трус?! Да чего мне бояться? – расхохотался Товит. – Кто бросит мне вызов? Ежели прикажу, гости перережут друг другу глотки сами. И до последнего вздоха славить меня будут. Лишь стоит слово сказать…

Девушка молчала – сломленная, подавленная. И хозяин острова, нажав на камень – глаз месяца, буркнул:

– ОТОМРИ!

Арвела без сил рухнула на пол, и Садко тоже едва не упал – его словно из тисков выпустили. Чары амулета исчезли, и капитан почувствовал, что может двигаться… но не стал.

– Возвращайся в свои покои, – властно произнес Товит, задирая подбородок. – А я приберусь: от сора избавлюсь. Потом и кораблем их займемся.

Садко смотрел, как медленно, величаво вышагивает хозяин острова, направляясь, судя по всему, в сторону покоев, где осталась команда. Идет уверенной походкой победителя, поборовшего в словесном поединке собственную молоденькую дочь… Не глядя по сторонам и не думая о подвохе. В самом деле, что может грозить повелителю, если гости его зачарованные спят в покоях под охраной каменных статуй? А тот, что на горе остался, давно уже стал прокормом для железноклювых птиц…

«А вот и не стал», – зло подумал Садко, буравя взглядом проходящего мимо Товита.

И, тщательно примерившись, прыгнул.

* * *

– Чшшш! – Радята ухватил Ждана за рукав.

На слух повара, тот слишком громко шагал – подошвы сапог стучали по мраморному гладкому полу, а надо бы красться беззвучно, тихо, как мышка… Точнее – как одноухая крыса, что мельтешила впереди. Умная зверюга останавливалась, когда нужно, дожидалась их, следила, чтобы осторожные, а потому медлительные люди не заблудились в роскошных галереях дворца.

Кашевар настороженно осматривался. Красота вокруг была невероятная, но кто знает, что за хозяева у этой самой красоты? Кто в богатых покоях живет? Если уж гады хвостатые про волшбу опасную обаяннику доложили, а Аля – про грозящую друзьям смерть… уж точно недобрые!

Но пока они не встретили ни зверя, ни человека. И в широких галереях, и в узких проходах, и в нескольких залах, что они миновали, – везде было пусто, только таращились с лепных украшений над окнами диковинные звери и крылатые пучеглазые карлики. А на потолке едва покачивались от сквозняка гигантские кованые светильники. С медных витых ветвей свисали вниз гроздья прозрачных разноцветных камушков, перезванивались. И такая вдруг жуть Радяту одолела, что хоть падай.

Потом эхо прикатилось… Мужской голос и женский, кажись, спорили о чем-то, кричали. Далеко, слов не разобрать.

– Туда пойдем? – почти беззвучно прошептал обаянник.

Вот ведь, мудрый чародей, а с Радятой советуется… Лестно это, только не время сейчас тешить свое самомнение, о деле думать надо. И сердце слушать. Глядишь, оно как у капитана – умное и дорогу подскажет? Кашевару почему-то очень не хотелось знакомиться с людьми, чьи голоса доносились откуда-то справа, будто чувствовал он, что ничем хорошим эта встреча не обернется. Потому покачал головой и тыкнул рукой в сторону крысы – мол, сам же сказал, что отведет нас к друзьям, вот за ней и надо идти. Витослав даже по короткому жесту все понял, кивнул, и троица, возглавляемая одноухой проводницей, двинулась дальше.

Они осторожно крались светлой галереей, пока не уперлись в высоченные двери. Крыса остановилась перед ними и, встав на задние лапки, принялась раскачиваться вверх-вниз.

– Пришли, – шепнул обаянник и тихим писком свистульки отпустил одноухую прочь – та мигом скрылась с глаз, только голый хвост мелькнул. – Ну, братцы, будьте наготове, а мне для начала снарядиться надо.

Витослав достал из сумки причудливое приспособление, по виду напоминающее ошейник. Только был он почему-то полукруглым, с одной стороны – высокий, а с другой – низкий. Низкая и полукруглая задняя часть ошейника оказалась широким и толстым ремнем с застежками, который был скреплен с высокой проволочной. На этой прямоугольной стороне прилажены были к ошейнику несколько дудочек и свистелок – все разного размера и длины. Спрашивать сейчас у чародея, что это такое, было неловко, поэтому Ждан и Радята глазели молча.

Обаянник же торопливо надел на плечи свое чудо-приспособление, и оказалось, что ремень упирался ему в тыльную часть шеи, а прямоугольник с дудками оказался прямо перед подбородком. Стало ясно, что эта причудливая штуковина позволяет Витославу дудеть в свои дудки, не занимая при этом руки…

– Все, – произнес обаянник, обнажая саблю. – Готовы?

Радята и Ждан кивнули. Витослав взялся за ручку одной из створок, толкнул, убедился, что не заперто, – и осторожно приоткрыл дверь. Заглянув внутрь, троица увидела друзей. Всю команду! И кашевар аж задохнулся от возмущения – бездельники храпели на мягких подушках, дрыхли без задних ног! Только вот… Садко с ними не было! Где же капитан? Надо растормошить, разузнать!

– Вот я их, – пробормотал Радята, дернувшись вперед, но Витослав преградил ему дорогу и кивнул в сторону больших прозрачных дверей-окон, что вели в изумрудный сад.

Там спиной к покоям торчали белоснежные изваяния воинов. Зачем их там поставили, кому такая блажь в голову-то пришла? Они ж вход чуть ли не целиком перегораживают…

– Меня предупреждали про статуи, – шепнул сгрудившимся у входа соратникам Витослав. – Я не очень понял, но их точно следует остерегаться. Сделаем так. Радята, ты отойди назад, прислушайся к тем, кого мы раньше слышали, проследи, чтоб в спину к нам не зашли. А мы с Жданом потихоньку постараемся всех разбудить.

– Почему я? – обиженно засипел повар.

– Потому что ты крупнее, оградить нас сумеешь, – без обиняков произнес обаянник. – А мне ловкость Ждана понадобится, чтобы помочь волшбу снять. Они же не просто спят. Заколдованы они, да сильными чарами.

Доводы Витослава показались Радяте в высшей степени убедительными. Действительно, ну чем он поможет в борьбе с опасной волшбой? Нет, лучше в самом деле покараулит в галерее, подальше от всяких сильных чар.

– Хорошо, – важно кивнул он. – Только поспешайте.

Двое скользнули внутрь, а Радята тихо двинулся назад, к углу галереи. Выглянул в высокий и узкий проход, что вел в глубь дворца, прислушался. Голоса, еще недавно злые и возбужденные, сейчас гудели спокойно и, кажется, не приближались. «Вот и хорошо, – подумал кашевар, торопливо вытирая ладони об штаны, а древко палицы – хвостом кушака. – И бухтите себе там, подальше от нас и наших друзей». Но слух все же напряг, пытаясь разобрать слова. Говорили-то вроде на нашем, на родном. Это кто же там ссорится? Мужик и баба, кажись.

Как ни прикладывал Радята к уху ладонь, разобрать, о чем именно шел спор, так и не смог, уж слишком далеко были неведомые чужаки. Подходить ближе из праздного любопытства повар не собирался. Рокот ссоры вдали поутих на мгновение, чтобы зазвучать с новой силой. Послышался грохот, ритмичный топот, чей-то рев, звуки борьбы…

Что же там такое творится? Что за шум-гам? Осторожному от природы Радяте совсем не хотелось бежать и выяснять. Нет уж. Милые бранятся – только тешатся. Вот и пусть себе дерутся, мы в чужие дела не лезем! Но, как оказалось, чужие дела были готовы полезть к ним.

– Убить! Всех чужаков во дворце – убить! Исполняйте, истуканы!

Радята замер, нервно оглядываясь. Потому что, словно в ответ на прокатившийся по дворцу крик, из покоев, где скрылись Витослав и Ждан, донесся какой-то шум, а затем посыпалось стекло и раздался крик чародея:

– Я держу их! Держу! Осторожно!

Следом вдруг засвистели-загудели-запели-закрякали дудки Витослава, как показалось – все разом, слившись в единый невероятный и малоприятный звук. И снова грохот, снова звон разбитого стекла, да еще гулкие, тяжелые удары по полу и какой-то непонятный скрежет.

Кашевар растерялся. Он же спину Витославу прикрывать должен… галерею сторожить… бежать на выручку?.. Или все-таки здесь оставаться?..

Решение приняли за него. Двери в покои, где были друзья, распахнулись, и в галерею выбежал Ждан – с перекошенным и окровавленным лицом.

– Беги! – крикнул он, со всех ног припускаясь к Радяте.

А тот не вовремя подумал, что сегодня это уже видел: бегущего к нему Ждана, за которым гонится чудище. Сейчас было то же самое – парень бежал, и чудище за ним тоже гналось, да не одно! Разлетелись в щепы ведущие в покои двери, и в галерею шагнули белоснежные каменные воины. Ожившие статуи! Высокие, широкоплечие, они двигались, будто игрушки на шарнирах, которых дергает за веревочки гигантский кукольник. Дерг! – шаг. Дерг! – еще один. В руке у того, что поближе, был бронзовый меч на длинной рукояти. У другого – копье. Каменные лица ничего не выражали, глаза-бельма слепо пялились на людей. Статуи шли слаженно, неторопливо и как-то… неотвратимо!

Пусть Радята и пребывал в изумлении и ужасе от увиденного, сообразить, что произошло, он смог. Кто-то неведомый призвал истуканов, и теперь они исполняют приказ: убивать всех чужаков во дворце. В галерею шагнули еще двое каменных воинов… и еще…

– Уводим их, уводим! – выдохнул легконогий Ждан, подбегая. Он намного опередил врагов и ранен был легко – всего лишь поцарапался. – Витослав их там держит, не дает к команде подобраться, но долго не протянет.

– Так я сейчас!.. – дернулся было кашевар, подняв палицу, но Ждан схватил его за запястье, затряс головой.

– Их сталь не берет, я палаш затупил – без толку! – скороговоркой выпалил парень, размазывая кровь по лбу. – Нам с тобой надо этих каменных страхолюдов увести подальше – чем больше за собой утащим, тем лучше! А Витославу и без нас уже помогают!

Кто помогает? Радята прищурился, глянул за спины топающих к ним истуканов и разинул рот: в зале, где остался Витослав и спящая команда, будто вихрь поднялся. Там все кружилось, вертелось и орало, но понять-разобрать, что это огромная стая носится, – можно. На помощь обаяннику пришли птицы, что были во дворцовом саду: и большие, и малые… даже павлины, похоже. Какой только с них толк, неясно, если уж сталь истуканов не берет. Отвлекают разве что…

Радята уже повернулся, чтобы бежать вместе с Жданом, уводить врагов от чародея и друзей.

И тут…

– Врешь! – раздался сбоку, из узкого прохода, крик.

И оборвался. Однако не было никаких сомнений – это Садко, капитан кричал.

Радята и Ждан переглянулись.

– Ты – туда! – торопливо махнул рукой повар. – А я – к Садко!

Ждан кивнул и припустил дальше по галерее, в следующий зал. А Радята бросился в ту сторону, где недавно кто-то ссорился, откуда прозвучал голос, приговоривший чужаков к смерти, и откуда только что донесся крик Садко.

* * *

Будь против него обычный враг, целил бы в висок, затылок или шею. Вырубить ловким ударом – и все. Но сейчас такое слишком опасно. Единое слово Товита, единый крик… И Садко сам пойдет резать своих товарищей. Это капитан понимал остро и больно. Нельзя было, чтобы волшебный голос звучал, никак нельзя.

Зажать ладонью рот – не пойдет, Товит достаточно силен, чтобы вырваться, а то еще и укусит. Тряпкой рот замотать – некогда, а то сорвал бы кушак, обмотал бы ему голову… За поясом по-прежнему торчал подаренный Арвелой кинжал из неведомой стали, но лишать мерзавца жизни не было никакого желания. Даже несмотря на клокочущую в груди ярость, на стремление отомстить – нет, Садко не хотел его убивать, да еще на глазах дочери. Может, она и обрадовалась бы, кто знает? Но капитану недосуг было расспросы устраивать, а от убийств его всю жизнь мутило.

Поэтому, вложив в прыжок всю силу, Садко метнулся к Товиту и крепко ухватил проклятый месяц за цепочку, после чего с силой оттолкнул пухляка прочь. Вскрикнула Арвела, лопнули звенья, амулет слетел с толстой шеи, а потерявший равновесие и изумленный хозяин острова покатился в сторону. Времени Садко не терял – изо всех сил долбанул колдовскую мерзость об пол, а потом еще и каблуком крепким добавил несколько раз, растаптывая в пыль драгоценный глаз полумесяца.

Он очень рисковал. Несмотря на напрашивавшиеся выводы, новеградец не знал наверняка, не мог знать, что именно полумесяц позволяет мерзкому пухляку управлять людьми. Но и ум, и чутье, и удача – все были на его стороне. Ошарашенный Товит волшебным голосом бить не стал, а значит – получилось! Жаль, толком порадоваться не удалось.

Не успевший спасти драгоценную вещицу пухляк взревел словно раненый бык. Вскочив и прыгнув к капитану, он махнул кулаком, целя в скулу, однако увертливый Садко без труда поднырнул под руку и двинул хозяину острова прямо в толстое брюхо. Удар вышел крепкий, но не слишком полезный, потому как утонул в наращенном пухляком жире. И спустя мгновение Товит долбанул новеградца локтем в спину, заграбастал – и покатились они с Садко по полу, вцепившись друг другу в глотки.

Ох, лукавил Товит, когда рассказывал, что стар и слаб стал. Пусть мышцы его жиром заплыли, пусть дышал он с видимым трудом и шумно, но все ж силен оказался хозяин дворца. Сначала попытался задушить капитана: сжал руки так, что у Садко в глазах потемнело. Спасло, что унизанные кольцами пальцы скользили по мокрой потной коже. Новеградец вырвался, хоть и оцарапавшись драгоценностями Товита, обманным движением в сторону подался и тут же коротко и резко саданул врага лбом в лицо. От такого удара ломаются кости и зубы вылетают… Но только если противник неопытный, защититься не успеет.

А Товит успел руку подставить и увернуться, так что удар Садко по касательной прошел, и капитан сам хорошенько приложился лицом об пол. Хозяин острова, тяжело дыша, прижал его сверху, начал руку выламывать и взвыл:

– Убить! Всех чужаков во дворце – убить! Исполняйте, истуканы!

«Только каменных гостей мне тут и не хватало», – мелькнуло в голове. Новеградец рванулся, выдирая плечо из цепких пальцев, перехватил Товитову лапищу и увидел прямо перед глазами связки амулетов самых разных форм и размеров, болтающиеся на толстом запястье.

– Полная луна! – вдруг закричала Арвела. – Ищи полную луну!

Сперва Садко подумал, что девица с умом рассталась, но быстро сообразил, что она указывает ему на амулет, управлявший каменными слугами. Искать его, судя по всему, следовало на запястье. Увы, увлекшись – пусть и мимолетным – разглядыванием волшебных украшений, капитан немедленно получил мощный удар кулаком в нос. Мир вокруг вспыхнул, из глаз брызнули слезы, да еще и затылком по полу приложило.