Текст книги "Российский фактор правового развития Средней Азии: 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации"

В 1858 г. в Хивинское ханство и Бухарский эмират была направлена официальная российская дипломатическая миссия во главе с полковником Н.П. Игнатьевым. Несмотря на то что сам хивинский хан (на этот раз – Сейид-Мухаммад, брат Алла-Кули) стремился к миру, он и его сановники весьма негативно отнеслись к посольству Игнатьева, неоднократно угрожали главе и членам миссии смертью и всячески старались задержать их в Хиве, чтобы те не добрались до Бухары и не заключили более выгодный мир с эмиром, нежели с хивинским ханом [Игнатьев, 1897, с. 46]. Игнатьев сообщал о своих затруднениях в Оренбург, и Катенин отреагировал так же, как Неплюев, когда узнал о бедственном положении миссии Рукавкина, Гуляева и Чучалова. Как сообщает Н.Г. Залесов, участник миссии Игнатьева, «усматривая из первых писем из Хивы о затруднительном положении миссии, генерал-адъютант Катенин сделал распоряжение о задержании, впредь до выхода из ханства миссии, хивинских караванов в Оренбург». Он удерживал хивинцев, пока не получил от Н.П. Игнатьева письмо о том, что посольство благополучно покинуло Хиву и движется к Бухаре, после чего тут же приказал освободить караваны [Залесов, 1871, с. 50; Халфин, 1956, с. 55]. Более того, из сообщения участника событий не вытекает, что хивинский хан своевременно узнал о действиях генерал-губернатора и позволил российскому посольству ехать в Бухару именно из-за санкций в отношении его подданных.

Несмотря на то что, в отличие от Неплюева, Катенин реализовал санкции против хивинских купцов, у нас нет сведений, что он каким-то образом согласовывал свои действия с центральными властями. По-видимому, действия обоих его предшественников стали достаточными прецедентами для совершения подобных действий. Кроме того, в отличие от В.А. Перовского, являвшегося в 1836 г. всего лишь оренбургским военным губернатором[17]17
  Должность оренбургского и самарского генерал-губернатора В.А. Перовский занимал в 1851–1857 гг., возглавляя Оренбургский край во второй раз.


[Закрыть], Катенин занимал должность генерал-губернатора и, следовательно, имел больше полномочий, в которые входило, вероятно, и право принятие подобных решений.

Таким образом, можно сделать вывод, что экономические санкции, применявшиеся Российской империей против Хивинского ханства в XVIII и XIX вв. имели разную степень эффективности. Во многом степень их эффективности зависела от ситуации в самом ханстве и от длительности санкций. Так, если действия И.И. Неплюева оказали надлежащее воздействие на хана Каипа, то во многом потому, что он слишком ненадежно чувствовал себя на троне и не желал портить отношения с хивинскими купцами. Санкции же, введенные В.А. Перовским, несмотря на их жесткость и длительность (1836–1838), не подействовали на решительного и прочно удерживавшего власть хана Алла-Кули, для которого политический престиж ханства оказался выше, чем интересы хивинских торговцев. Наконец, что касается ограничительных мер А.А. Катенина, как мы уже отметили, нет сведений, что хан своими действиями в отношении российского посольства отреагировал именно на них.

Четыре года спустя А.П. Безак, сменивший Катенина на посту оренбургского и самарского генерал-губернатора, в свою очередь применил силовые меры против бухарских торговцев – уже, можно сказать, «по отработанной схеме». Единственное отличие состояло в причине использования этого средства давления на Бухару: на этот раз оренбургская администрация защищала не российские интересы, а… итальянские. В 1862 г. три итальянца, Меац, Гаваци и граф Литта (так они фигурируют в воспоминаниях современника описываемых событий, оренбуржца П.П. Жакмона) через Оренбург проследовали в Бухару, где поначалу были благосклонно приняты эмиром Музаффаром и занялись шелководством, однако вскоре он заподозрил в них русских шпионов и приказал бросить в тюрьму. Русский купец С.Я. Ключарев привез известие об их задержании в Оренбург, и А.П. Безак тут же прибегнул к проверенному средству: приказал арестовать более тысячи бухарских подданных, их имущество, включая дома, которыми они владели в городе [Жакмон, 1906, с. 77–79]. Как и А.А. Катенин, Безак не согласовывал своих действий с центральными властями – вероятно, право на введение таких мер уже закрепилось в компетенции оренбургских генерал-губернаторов если и не официально, то по крайней мере фактически.

Как мы отмечали выше, судьба торговцев не сильно волновала среднеазиатских властителей, для которых гораздо важнее был их собственный престиж на международной арене, ради которого они готовы были пожертвовать несколькими подданными. Вероятно, осознавали это и сами бухарские торговцы, задержанные Безаком в Оренбурге, а потому, находясь под арестом, они составили коллективное прошение на имя эмира, в котором умоляли монарха отпустить иностранцев, иначе тысяча его подданных лишится не только имущества, но и жизни (что, конечно же, никогда не практиковалось Российскими властями!); это прошение через посредство оренбургского ахуна (главы мусульманского духовенства региона) было отправлено с гонцом в Бухару. Вероятно, масштабность мер, предпринятых Безаком, впечатлила эмира Музаффара, и месяц спустя итальянцы уже прибыли в Оренбург, где были немедленно освобождены, как и принадлежавшее им имущество [Жакмон, 1906, с. 79–80]. Таким образом, и в данном случае, как видим, эмир формально отреагировал не на «давление» со стороны России, а снизошел к просьбам своих подданных; можем предположить, что, если бы требование освободить итальянцев выразил сам А.П. Безак, положительное решение об их судьбе вряд ли было бы принято столь оперативно[18]18
  По-видимому, для самих итальянцев этот эпизод стал не более чем забавным приключением, поскольку в последующие годы практика поездок жителей этой страны в Среднюю Азию за шелковичными коконами лишь увеличилась. В результате в 1868 г. итальянское правительство было вынуждено опубликовать официальное заявление, что ни итальянские, ни русские власти больше не будут нести ответственность за таких путешественников, и им самим отныне следует принимать меры безопасности [ТС, 1869, с. 43].


[Закрыть].

Итак, Несмотря на то что цели экономических санкций достигались, нельзя не отметить, что эти меры, эффективные на европейской политической арене, не смогли стать таким же действенным инструментом российской правовой политики в Центральной Азии. Именно поэтому в дальнейшем российские власти (особенно пограничные администрации) стали делать ставку на военное решение конфликтов, что и привело к установлению контроля Российской империи над ханствами Средней Азии в 1870-е годы.

§ 5. Средняя Азия в русских торговых проектах середины XIX в. (правовые аспекты)

При изучении среднеазиатской политики России в период так называемой Большой игры основное внимание, как правило, уделяется двум основным позициям в российских властных кругах – решительным мерам в отношении среднеазиатских государств, предлагаемым Военным министерством и пограничной администрацией, и более «миролюбивой» политике российского МИДа, опасавшегося конфликта с западными державами, особенно с Англией. При этом в гораздо меньшей степени учитывается позиция «третьей силы» – российских деловых кругов, традиционно испытывавших большой интерес к развитию торговли с государствами Средней Азии и имевших возможность активного взаимодействия с властями различного уровня (см., например: [Игнатьев, 1897, с. 27]). В 1860-е годы появляется довольно большое число проектов развития этой торговли; авторы проектов не только рекомендуют шаги, которые, по их мнению, должны предпринять имперские власти в этом направлении, но и достаточно четко определяют, какое место в их планах должны занять сами среднеазиатские ханства – Бухарское, Хивинское, Кокандское. При этом следует отметить, что все эти проекты разрабатывались до того, как Россия начала активные военные действия против этих государств, приведшие к установлению над ними российского протектората, т. е. авторы, по сути, и «делили шкуру неубитого медведя», заранее и заочно определяя статус среднеазиатских ханств и их позицию в отношении российской торговой политики в регионе.

Ниже предпринимается попытка выяснить, какое именно место отводили авторы проектов среднеазиатским ханствам в торговой политике России в регионе, и насколько эти планы ей соответствовали или не соответствовали. Эта тематика уже привлекала внимание исследователей, обращавшихся к отдельным проектам (см., например: [Кушпаева, 2016]), мы же намерены проанализировать основные тенденции во взглядах российских деловых кругов на торговые взаимоотношения с ханствами Средней Азии и то, как авторы проектов видели правовой статус ханств в этих отношениях – на примере проектов, разработанных, в частности, Ю.А. Гагемейстером (1862), С.А. Хрулевым (1863), А.И. Глуховским и М. Михайловым (оба – 1867), соотнеся их с представлениями о возможностях среднеазиатской торговли представителей пограничной (в частности, оренбургской) администрации.

Сразу же стоит оговорить, что авторы проектов представляли различные социальные группы – так, Ю.А. Гагемейстер был экономистом, С.А. Хрулев и А.И. Глуховский – военными, занявшимися предпринимательством[19]19
  Это, в общем-то, было явлением распространенным: в свое время даже такой боевой и амбициозный военачальник как М.Г. Черняев временно «ушел в бизнес».


[Закрыть], однако далеко не всегда принадлежность к тому или иному роду занятий находила прямое отражение в их предложениях. Так, предложения С.А. Хрулева (героя Крымской войны 1853–1856 гг.) в отношении среднеазиатских ханств представлялись менее воинственными, чем предложения «штатского» Ю.А. Гагемейстера.

В своей оценке роли среднеазиатских ханств в российской торговле в регионе большинство авторов проектов сходятся на том, что она весьма значительна – особенно Бухарского ханства (эмирата) [Гагемейстер, 1862, с. 713–714; Глуховский, 1867, с. 16–17; Хрулев, 1863, с. 17]. Однако, рассматривая различные аспекты торгового сотрудничества с ханствами, они нередко допускают серьезные ошибки, во многом объясняющиеся тем, что мало кто из разработчиков торговых проектов лично бывал в Средней Азии и имел возможность ознакомиться с политическими и экономическими реалиями региона.

Нельзя не обратить внимание на весьма серьезную идеализацию авторами проектов отношений среднеазиатских ханств к торговле с Россией. Большинство их исходит из того, что для Бухары, Хивы и Коканда империя является основным торговым партнером и рынком сбыта. Соответственно, как полагает, в частности, Ю.А. Гагемейстер, Россия всегда сможет «покорить их своей воле, угрожая им прекращением торговых с ними сношений». Правда, при этом пострадают и интересы российских производителей и торговцев, но далеко не в той степени, в какой – их среднеазиатских партнеров [Гагемейстер, 1862, с. 714–715]. С.А. Хрулев заявляет, что среднеазиатские ханства пребывают «в младенческом возрасте», и «у них нет и тени фабрик в европейском значении», так что производимые в России товары для них жизненно необходимы ([Хрулев, 1863, с. 17]; см. также: [Львов, 1868, с. 156]). Соответственно, любые предложения России по повышению эффективности торговых связей, по мнению авторов проектов, будут с готовностью приняты властями ханств.

Между тем, подобные радужные картины во многом опровергаются данными из российских пограничных регионов. Так, оренбургский и самарский генерал-губернатор А.П. Безак, в свою очередь представивший в 1861 г. проект для развития российской торговли в Средней Азии, отмечал, что в Бухаре имеется переизбыток русских товаров из-за того, что ранее их значительная часть шла далее, в Восточный Туркестан, а из-за восстаний ходжей 1820–1850-х годов этот регион утратил стабильность и был разорен. В результате Бухара не столь нуждается в русских товарах, как считают центральные власти и столичные деловые круги [Туркестан, 2016, с. 43–44]. А.И. Глуховский, в 1865 г. лично проведший несколько месяцев в Бухарском ханстве в составе российского посольства к эмиру, также отмечает, что зависимость Бухары от России в торговом отношении не столь велика, и если империя не усилит торговую активность на этом направлении, среднеазиатские ханства найдут другие торговые рынки – в частности, через Британскую Индию [Глуховский, 1867, с. 17–18].

Какие же меры предлагают разработчики проектов для упрочения российского положения в ханствах? Прежде всего, речь идет о безопасности торговых путей в Бухару, Хиву и Коканд, поскольку опасность нападений кочевников (казахов и туркмен) на караваны понимают и отмечают практически все авторы проектов [Гагемей-стер, 1862, с. 722–724; Глуховский, 1867, с. 34; Михайлов, 1869, с. 9; Хрулев, 1863, с. 12]. Затем следует изменить торговый баланс в пользу России, обеспечив переход контроля над торговлей из рук бухарцев в руки русских (поскольку основные торговые операции с ханствами, и в самом деле, осуществляли преимущественно бухарские и хивинские торговцы (см., например: [Рожкова, 1963, с. 141–142]), увеличив производство в ханствах Средней Азии товаров, необходимых России, а также заставив местное население потреблять больше товаров российского производства [Гагемейстер, 1862, с. 722; Глуховский, 1867, с. 25]. Далее, следует в ханствах создавать российские торговые фактории, для чего необходимо получить от местных правителей гарантии безопасности жизни торговцев и их имущества [Гагемейстер, 1862, с. 727; Михайлов, 1869, с. 7; Хрулев, 1863, с. 12].

Однако, несмотря на отмеченное выше идеализированное представление о заинтересованности ханств в торговле с Россией, авторы проектов прекрасно отдают себе отчет в том, что монархи Бухары, Хивы и Коканда вряд ли добровольно пойдут на такие меры. Что же предлагается в качестве средств для достижения этих целей?

Как ни странно, но авторы без каких-либо колебаний допускают силовые средства для решения экономических задач. Так, экономист и финансист Ю.А. Гагемейстер прямо предлагает занять при-сырдарьинские территории и установить контроль над кочевниками, подвластными Хивинскому ханству, чтобы лишить его возможности захватывать рабов (являющихся основными производителями всех товаров в ханстве) и тем самым обеспечить зависимость от торговли с Россией [Гагемейстер, 1862, с. 727–728]. А.И. Глуховский предлагает также продемонстрировать силу, захватив у Бухары важный город Джизак [Глуховский, 1867, с. 34] (правда, этого автора можно понять, учитывая, что в 1865 г. он провел несколько месяцев в Бухаре практически на положении пленника!). Подобные предложения весьма сходны с теми, которые разрабатывали представители военного ведомства России. В частности, Н.П. Игнатьев, глава российской миссии в Хиву и Бухару 1858 г., считал, что ханствам следует навязать запрет вывоза русской монеты из империи, снизить торговые пошлины для русских купцов и проч. – и все это под угрозой завоевания Бухары и Хивы и присоединения их к России [Игнатьев, 1897, с. 265, 270]. Аналогичным образом, второй военный губернатор Туркестанской области Д.И. Романовский полагал, что залогом «доброй воли» Бухарского ханства в развитии торговли с Россией станут недавние успехи Российской империи в вооруженном противостоянии с ханством [Романовский, 1868, с. 108, 118–119].

Любопытно отметить при этом, что, предлагая силовые методы достижения торговых целей, авторы проектов вовсе не считают ханства Средней Азии враждебными России. Например, С.А. Хрулев сообщает, что казахи полностью лояльны России, а туркмены (фактически находящиеся под властью ханов Хивы) только и ждут возможности принять российское подданство [Хрулев, 1863, с. 9, 12]. М. Михайлов в 1867 г. пишет, что если с Бухарой недавно и возникали конфликты, то Хива «давно уже держится с нами в мире» [Михайлов, 1869, с. 6] (отметим, что автор пишет это за шесть лет до похода Кауфмана, вызванного постоянной враждебностью хивинцев!). Совершенно пренебрежительное отношение выказывают авторы проектов к Кокандскому ханству, еще сравнительно недавно игравшему ведущую роль в политике Средне-Азиатского региона, но в 1850–1860-е годы утратившему значительную часть территории в противостоянии с Россией. Ю.А. Гагемейстер отмечает постоянные смуты, поставившие ханство на грани раскола, рекомендуя имперским властям вмешаться в его дела и «утвердить цивилизующее влияние России» [Гагемейстер, 1862, с. 727]. М. Михайлов упоминает «жалкие остатки независимого еще Кокана», которые, «вероятно, вскоре же будут присоединены к России, а потому о Кокане и говорить нечего» [Михайлов, 1869, с. 6]. А.И. Глуховский в своей «Записке» также пишет уже о «бывшем Коканском ханстве», считая вопрос его присоединения к России решенным [Глуховский, 1867, с. 6–7], хотя, как известно, Коканд окончательно вошел в состав империи лишь в 1876 г. и то после продолжительной кровопролитной войны.

При этом разработчики проектов отнюдь не считают свои рекомендации проявлением агрессии по отношению к государствам, которые сами же и обвиняют во враждебности к России. Напротив, все действия по расширению российской торговли должны способствовать развитию «цивилизации» в Средней Азии [Гагемейстер, 1862, с. 727; Хрулев, 1863, с. 15]. Подобный подход, с одной стороны, сходен с воззрениями идеологов западноевропейского колониализма, считавших прямой обязанностью «белого человека» нести «цивилизацию» отсталым народам Востока. Но с другой стороны, авторы проектов предлагают не просто знакомить население среднеазиатских ханств с благами российской (европейской) цивилизации, но и использовать ее достижения для повышения уровня экономического развития самих этих государств – в их же собственных интересах. Ярким примером в этом отношении служит рекомендация Ю.А. Гагемейстера укреплять позиции на среднеазиатских рынках не только с помощью военных мер или навязыванием местному населению российских товаров, но и неуклонным повышением качества последних [Гагемейстер, 1862, с. 719], т. е. экономист фактически поднимает вопрос о повышении уровня жизни как элемента приобщения к цивилизации.

На основе вышесказанного можно сделать вывод, что авторы проектов развития торговли России в Средней Азии всячески старались подчеркнуть значение среднеазиатских ханств в этой сфере деятельности. При этом оценка роли этих государств в проектах представляется довольно противоречивой. С одной стороны, авторы, в большинстве своем незнакомые непосредственно с политическими и экономическими реалиями в регионе, в значительной степени идеализировали ситуацию: приписывали Бухаре, Хиве и Коканду бо́льшую заинтересованность в торговых связях с Россией, чем она была на самом деле; преувеличивали их готовность согласиться на российские предложения по укреплению позиций русских торговых кругов в ханствах. С другой стороны, ряд авторов проектов напрямую связывали укрепление позиций российских торговых кругов в Средней Азии с активным (в том числе и военным) продвижением Российской империи в регионе, захватом стратегически важных территорий, чтобы можно было взаимодействовать с ханствами уже с позиции силы.

Подобное видение ситуации в значительной степени сближало предпринимательские круги с руководством Военного министерства и пограничными властями Российской империи (в частности – Оренбургского края и Западной Сибири), хотя цели купечества и военных в продвижении России в регионе и были различны: первые преследовали коммерческие интересы, вторые старались обеспечить безопасность границ российских владений от посягательств самих ханств Средней Азии и британских властей в Индии. Тем не менее используемые средства (вооруженное противостояние с ханствами, захват стратегически важных городов и т. п.) способствовали достижению и тех и других целей. В 1867 г. было создано «Общество для содействия русской промышленности и торговле», в состав которого вошли и авторы проанализированных выше проектов (в частности, А.И. Глуховский и С.А. Хрулев). В последующие несколько лет общество активно взаимодействовало и с центральными властями Российской империи, и с администрацией Туркестанского края по вопросу развития экономических связей с ханствами Средней Азии, по сути, продолжая развивать прежние проекты, но уже с учетом новых политических реалий – в условиях активизации российского продвижения в регионе [Халфин, 1975а, с. 52–58]. Поэтому вряд ли является простым совпадением, что в договорах 1868 и 1873 гг., закрепивших российский протекторат над Кокандом, Бухарой и Хивой, большинство положений имело именно экономический характер: налоговые льготы для русских торговцев, гарантии безопасности их жизни и имущества на территории ханств и проч. – т. е. как раз то, что предлагали авторы проектов 1860-х годов.

Глава II
Формирование системы российских протекторатов в Средней Азии и ее последствия

На рубеже 1860–1870-х годов три ханства Средней Азии (Кокандское ханство, Бухарский эмират, Хивинское ханство) в результате продвижения Российской империи в Центральной Азии были вынуждены принять ее протекторат. Кокандское ханство после ряда антироссийских восстаний было официально упразднено в 1876 г., аннексировано Российской империей и преобразовано в Ферганскую область в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Что касается Бухарского эмирата и Хивинского ханства, то они формально сохраняли независимость, но в течение последней четверти XIX – начала XX в. испытывали все большее влияние России во всех сферах своей государственной, хозяйственной и экономической жизни. В настоящей главе рассматриваются юридические аспекты установления протектората и последовавшие за ним изменения в политико-правовом статусе ханств.