Текст книги "Российский фактор правового развития Средней Азии: 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации"

§ 4. Начальник Амударьинского военного отдела – русский «политический агент» в Хиве

Обеспечение российских интересов в среднеазиатских протекторатах контролировали специальные чиновники, особенности правового положения которых отражали специфику и самого статуса протектората Бухары и Хивы, который, как уже неоднократно подчеркивалось, не был закреплен официально в силу международной политической обстановки. Тем не менее российские представители в Бухаре и Хиве играли весьма значительную роль в политической жизни и правовом развитии среднеазиатских ханств, хотя формально они лишь защищали интересы русских подданных на бухарской и хивинской территории.

Политика Бухарского эмирата с 1886 г. контролировалась особым Российским императорским политическим агентством, причем политический агент, являясь формально дипломатическим представителем туркестанского генерал-губернатора в Бухаре, фактически по статусу не уступал высшим сановникам бухарского эмира, которые едва ли не ежедневно советовались с ним по различным проблемам, рассматривая его решение по спорным вопросам как окончательное. При этом, если поначалу туркестанские власти были вполне довольны деятельностью Политического агентства, то к началу XX в. их отношение несколько изменилось: агенты стали в большей степени взаимодействовать с российским МИДом и, соответственно, меньше координировать свои действия с администрацией Туркестанского края. Яркую характеристику трансформации Политического агентства дал в 1911 г. Д.Н. Логофет, который писал о том, что «политическое агентство превратилось в учреждение с колоссальным делопроизводством, при котором оно ныне ведает не только сношениями с бухарским правительством, но и наблюдает за торговыми условиями, влияет на курс теньги, разрешает вопросы распределения воды, решает дела по столкновению русских подданных с бухарцами, творит суд, приговаривает даже к смертной казни, заведывает секретною агентурою и т. д., в силу чего, как перегруженное делами, разумеется, выполнить все эти сложные обязанности даже и в половину не в состоянии, почему и превратилось в огромную канцелярию, отставшую от современных жизненных требований и условий и потому невольно являющуюся тормозом в деле скорейшего разрешения бухарского вопроса в полном его объеме…» [Логофет, 1911б, с. 181]. По свидетельствам иностранцев, посетивших Бухарский эмират в начале XX в., российские политические агенты фактически контролировали всю внешнюю политику Бухары, отстранив от нее и местных сановников, и самого эмира (см., например: [Rickmers, 1913, р. 111]). В результате к политическому агентству со стороны туркестанских властей стали предъявляться претензии, что его руководство слишком уж активно и открыто вмешивается в жизнь эмирата, больше ведя себя как колониальная администрация, нежели дипломатическое представительство, долженствующее реализовать интересы властей пограничных регионов Российской империи.

Роль Русского политического агентства в Бухаре неоднократно исследовалась специалистами. Гораздо меньше освещалась аналогичная деятельность представителей Российской империи по отношению к Хивинскому ханству.

Надо сказать, что система российского контроля в Хивинском ханстве строилась по совершенно иному принципу, нежели в Бухарском эмирате, что объяснялось несколькими причинами. Во-первых, это было нежелание подчеркивать вассальную зависимость Хивы от России, что было связано с перманентным опасением российского Министерства иностранных дел вызвать неудовольствие Британской империи, соперничавшей с Россией за контроль над Центральной Азией (так называемая Большая игра) ([Мартенс, 1880, с. 59–60]; см. также: [Сергеев, 2012, с. 130–134]). Во-вторых, в самом ханстве в течение всего периода его пребывания в вассалитете Российской империи сохранялась напряженная политическая ситуация, сепаратистские тенденции продолжали проявляться вплоть до 1916–1917 гг. (в отличие от эмирата, где на рубеже 1860–1870-х годов при поддержке России была восстановлена власть эмира над всеми регионами государства) [Ниязматов, 2010, с. 417], и поэтому более целесообразным представлялся контроль Хивы со стороны военного, а не дипломатического ведомства.

В связи с этим сначала решением К.П. фон Кауфмана был создан особый Диван под председательством хана, в который вошли высшие ханские сановники (диван-беги, инак и один из ханских приближенных), а также представители Российской империи – три офицера и один из почетных жителей Ташкента [История, 1947, с. 416; Тухтаметов, 1969, с. 27]. Однако вскоре Диван был упразднен, и функции, аналогичные функциям русских политических агентов в Бухаре, выполняли начальники ближайшего административно-территориального подразделения Туркестанского края – Амударьинского военного отдела.

Амударьинский округ с центром в г. Петро-Александровске (укрепление Петро-Александровское) был создан на территориях Хивинского ханства, отошедших к Российской империи по условиям Гандемианского мирного договора в том же 1873 г. и являлся особой административно-территориальной единицей Туркестанского края. Поскольку присоединение хивинских территорий к России было совершено по инициативе самого К.П. фон Кауфмана, их статус в течение довольно продолжительного времени оставался весьма неопределенным, равно как и полномочия самого начальника вновь созданного округа, вскоре переименованного в военный отдел. Вместе с тем в своем отчете по итогам управления Туркестанским краем Кауфман отмечал, что особый статус Амударьинского отдела объясняется его отдаленностью от основных территорий края и беспокойным поведением туркмен (номинально считавшихся подданными Хивинского ханства) – что и предполагало изначально «особые уполномочия командующего войсками отдела» [Кауфман, 1885, с. 76][29]29
  Впоследствии Амударьинский отдел номинально был включен в состав Сырдарьинской области, оставшись, впрочем, в прямом подчинении туркестанского генерал-губернатора [Тухтаметов, 1977а, с. 53–58].


[Закрыть].

Статус новой административно-территориальной единицы определялся «Временным положением об управлении Амударьинским округом», утвержденным К.П. фон Кауфманом 26 августа 1873 г.[30]30
  Несмотря на то что в 1874 г. Амударьинский округ был переименован в военный отдел, «Временное положение» 1873 г. продолжало действовать.


[Закрыть] Исследователи не без оснований отмечают расплывчатость формулировок «Временного положения», определявших статус и компетенцию начальника округа/отдела [Ниязматов, 2010, с. 204]. И если в отношении внутренней политики самого Амударьинского округа «Временное положение», в принципе, соответствовало основному на тот момент правовому акту, регламентировавшему статус Туркестанского края в целом («Проект Положения об управлении Семиреченской и Сырдарьинской областей» от 11 июля 1867 г.) (см. подробнее: [Тухтаметов, 1999, с. 32]), то полномочия его начальника в отношении Хивинского ханства куда более определенно регламентировались личными предписаниями ему самого генерал-губернатора. И если в первые месяцы существования отдела его начальнику, как отмечалось выше, приходилось пару раз прибегать к военной силе, в дальнейшем он довольствовался перепиской с ханом, что, собственно, и позволяет провести параллель между его действиями по отношению к Хиве и деятельностью русского политического агента в Бухаре.

Главным различием в статусе этих двух чиновников, впрочем, было то, что политический агент (который в планах К.П. фон Кауфмана должен был являться представителем интересов туркестанского генерал-губернатора в Бухаре) значился чиновником российского МИДа и в куда меньшей степени координировал свои действия с начальством Туркестанского края. Начальник же Амударьинского отдела был чиновником военного ведомства, прямо подведомственным туркестанскому генерал-губернатору – не только потому что руководил административно-территориальной единицей, входившей в состав края, но и потому, что генерал-губернатор состоял также командующим Туркестанским военным округом, которому начальник отдела должен был подчиняться и как офицер русской военной службы.

Надо полагать, именно поэтому в течение первых лет существования Амударьинского отдела его начальник, осуществляя дипломатические контакты с ханом Хивы, по сути, был не более чем «передаточным звеном» между администрацией Туркестанского края и Хивинским ханством. Так, первый начальник отдела полковник Н.А. Иванов в 1870-е годы ограничивался тем, что уведомлял хана о невыполнении его подданными условий Гандемианского договора и иных соглашений с российскими властями, а также о преступных деяниях хивинских подданных против русско-подданных жителей пограничных районов Туркестанского края и призывал устранить допущенные нарушения. Единственное, чем они могли подкрепить свои требования на данном этапе взаимоотношений с Хивой – это намек на гнев грозного туркестанского генерал-губернатора, который и поручал начальнику Амударьинского отдела сообщить хану о том или ином нарушении. Поэтому в посланиях этого периода встречаются фразы типа: «Желая получить эти сведения для сообщения Его Высокопревосходительству Командующему войсками, я пишу Вашему Высокостепенству это письмо»; «за всякий подобный поступок я, в силу приказаний, данных мне Его Высокопревосходительством Генерал-губернатором, принужден буду строго и примерно наказать туркмен»; «Его Высокопревосходительство поручил передать Вам, что…»; «мое настоящее дружеское письмо к Вам как на предварительное, которое, вместе с отчетом Вашего Высокостепенства, будет представлено мною на обсуждение и на благоусмотрение г-ну. Туркестанскому Генерал-губернатору»; «прошу Ваше Высокостепенство уведомить о предполагаемых Вами мерах … меня … для доклада Его Высокопревосходительству… Туркестанскому Генерал-Губернатору» [ЦГА РУз, ф. И-125, оп. 1, д. 6, л. 4, 15; д. 12, л. 15 с об.; д. 19, л. 129; д. 24, л. 89].

Надо сказать, что и возможности для обеспечения реализации его предписаний начальник Амударьинского военного отдела имел достаточно небольшие. При образовании отдела в Петро-Александровске были расположены 9 рот солдат, 4 сотни казаков и 8 орудий, кроме того, в самом укреплении имелось 12 орудий [Терентьев, 1875, с. 115]. Несомненно, таких сил для подавления волнений на территории ханства было явно недостаточно. Более того, к началу XX в. ситуация еще более ухудшилась: по свидетельству туркестанского чиновника С.В. Чиркина (впоследствии последнего российского резидента в Бухарском эмирате), на территории Амударьинского отдела в 1910-е годы «были расположены какие-то дружины, части, состоявшие из совсем забывших военное дело пожилых людей» [Чиркин, 2006, с. 247]. Поэтому когда в ханстве в 1913, а затем и в 1916 г. вспыхнули восстания против ханской власти, туда пришлось перебрасывать войска непосредственно из Сырдарьинской области.

Тем не менее недостаточность войск Амударьинского отдела никоим образом не умалила статус его начальника в отношениях с хивинским ханом, напротив, его полномочия были существенно расширены туркестанскими генерал-губернаторами Н.О. фон Розенбахом и А.В. Вревским – хотя и на основе личных указаний, а не официальных нормативных актов [Тухтаметов, 1977а, с. 59–62]. Подобное расширение полномочий начальника отдела представляется весьма знаковым, поскольку в связи с введением в действие «Положения об управлении Туркестанского края» 1886 г. его административный статус существенно снижался: ранее он считался равным по положению военным губернаторам областей, теперь же отдел вошел в состав Сырдарьинской области, и его начальник, соответственно, должен был подчиняться ее военному губернатору.

На основе анализа документов переписки с ханом в 1890– 1900-е годы мы можем наблюдать, что требования начальника отдела носят все более решительный и безапелляционный характер, ширился и круг вопросов, по которым он направлял указания хивинским властям. Так, например, уже в 1893 г. полковник А.С. Галкин позволял себе весьма жестко упрекать хана в нарушении условий Гандемианского договора (который он сам же в послании хану и толкует) и прямо-таки предписывал ему и его чиновникам правила обращения с русскими подданными на территории Хивинского ханства, с негодованием отвергая попытки хана добиться такого же статуса для собственных подданных на территории Амударьинского военного отдела [ЦГА РУз, ф. И-125, оп. 1, д. 53, № 7]. Когда в 1896 г. четверо русско-подданных рыбаков были убиты бухарскими (даже не хивинскими!) подданными, тот же полковник Галкин направил хану Мухаммад-Рахиму II практически настоящую инструкцию, какие следственные действия следует предпринять его чиновникам для расследования этого преступления [Там же, л. 80]. При этом оборот «я имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство сделать соответствующие распоряжения» представляется в данном контексте едва ли не насмешкой над достоинством хана. Аналогичным образом он предписал хану, сделать распоряжение собственным чиновникам для оказания содействия русским офицерам, командированным в ханство для переписи русских подданных, находившихся в нем [Там же, л. 23].

В 1895 г. хивинский хан, идя навстречу пожеланиям местных деловых кругов, решил обложить зякетом[31]31
  Один из основных мусульманских налогов, до некоторой степени сходный с современным налогом на прибыль, см. о нем подробнее в § 2 следующей главы.


[Закрыть] русско-подданных предпринимателей и торговцев, ведущих дела в ханстве; примечательно, что он обосновал такое решение условиями Мирного договора 1873 г., согласно п. 9 которого от зякета освобождались не все русско-подданные, а именно русские купцы. Со своей стороны, российские пограничные власти, когда им было сообщено о решении хана, согласились на это при условии, что аналогичным налогом будут облагаться и хивинские купцы в российских владениях [Ниязматов, 2010, с. 231–233]. Однако уже в 1896 г. начальник Амударьинского отдела прямо заявил, что «согласно распоряжению Господина Туркестанского Генерал-губернатора, основанного на точном смысле Договора, с хивинских купцов за проданные товары русским подданным, зякет и другие сборы не должны взиматься!» [ЦГА РУз, ф. И-125, оп. 1, д. 8, л. 15]. Тем самым он не только не соглашался с введением зякета для русских купцов, но и прямо указывал хану, с кого из его собственных подданных в собственном государстве тому не следует взимать этот налог! В своем послании еще один начальник Амударьинского отдела, барон Руфо, ссылаясь на желание туркменов-йомудов заменить взимаемые с них традиционные среднеазиатские налоги зякет и даяки на кибиточную подать (взимавшуюся с русско-подданных кочевников в Туркестане), казалось бы, всего лишь предлагает хану «обратить должное внимание на это заявление». Однако при этом он отмечает, что считает «это лучшим решением вопроса» [Там же, д. 149, л. 6 с об.]. Фактически, опять же, предписывая хану, как ему строить свою налоговую политику в отношении собственных подданных.

Наконец, уже в 1909 г. начальник Амударьинского отдела генерал-майор Глушановский неоднократно направлял хану Мухаммад-Рахиму послания в защиту русских подданных, чьи интересы ущемлялись их хивинскими партнерами. При этом он не просто делал представления о нарушении прав русско-подданных коммерсантов, но и прямо предписывая, как хану или его сановникам следует разрешить эти споры, используя прежний довод своих предшественников – что в случае неисполнения предписаний доложит об этом «главному начальнику края», т. е. туркестанскому генерал-губернатору ([Там же, д. 300, л. 39 с об. ]; см. также: [д. 8, л. 15]). Также весьма показательна фраза: «О результатах настоящего письма прошу меня уведомить» [Там же, д. 243, л. 6 с об. ] – таким образом можно было бы требовать отчета о выполнении поручения от собственного подчиненного, но никак не от правителя самостоятельного (юридически) государства!

Обращает на себя внимание не только содержание, но и форма посланий начальника Амударьинского отдела хивинскому хану, которая также менялась с течением времени. В 1870–1880-е годы начальники отдела писали хану сухим канцелярским языком, ограничиваясь обращением («Его высокостепенству, хану хивинскому» или просто «Ваше высокостепенство») и далее излагали суть дела, т. е., как уже отмечалось выше, выражали позицию вышестоящего начальства Туркестанского края. Однако уже с 1890-х годов формуляр посланий существенно меняется, и начальники отдела начинают их со следующего оборота: «После слова дружеского привета, содержание письма моего следующее». Тот факт, что подобный оборот в переписке с независимым ханом (ведь юридически Хива продолжала оставаться самостоятельным государством!) позволял себе использовать чиновник, управлявший сравнительно небольшой административно-территориальной единицей в составе Туркестанского края, свидетельствует о существенном возрастании его роли в русско-хивинских отношениях и фактически о позиционировании начальника Амударьинского отдела как самостоятельного субъекта дипломатических отношений[32]32
  Чтобы лучше понять смысл этого изменения, следует иметь в виду, что подобный оборот – весьма давняя традиция в дипломатической переписке правителей тюрко-монгольских государств, начиная с эпохи Золотой Орды, и государств, возникших после ее распада в XV–XVI вв. Начинать послание подобным образом могли позволить себе только независимые и равные друг другу по статусу монархи; неслучайно правители Московского государства стали применять этот оборот в своих посланиях государям пост-ордынских ханств лишь после обретения независимости от Золотой Орды на рубеже XV–XVI вв. [Памятники, 1895, с. 35 и след.; Фаизов, 2003, с. 81, 87, 111].


[Закрыть]. На это же указывает и гораздо меньшее количество ссылок на предписания туркестанского генерал-губернатора в 1890–1910-е годы по сравнению с посланиями 1870–1880-х годов.

Несомненно, с одной стороны, эта эволюция статуса начальника отдела в отношениях с хивинским ханом могла объясняться все более активизирующимся процессом интеграции Хивы в российское имперское политико-правовое пространство, признанием со стороны хана и хивинской элиты вассалитета от России как данности. В этих условиях получение руководящих указаний от начальника Амударьинского отдела уже становилось по сути сложившейся практикой, традицией. С другой стороны, небезынтересным представляется вопрос, почему руководство Туркестанского края позволило себе делегировать столь широкие полномочия начальнику административно-территориальной единицы «третьего уровня», по сути полностью доверив ему реализацию имперской политики в отношении одного из двух вассальных среднеазиатских ханств.

Представляется, что причин могло быть несколько. Во-первых, конечно, первый генерал-губернатор Туркестанского края К.П. фон Кауфман старался контролировать любые инициативы своих подчиненных, даже предоставляя им значительную свободу действий (как это было в случае с полковником Н.А. Ивановым), тогда как его преемники, в большей степени сосредоточенные уже не на «завоевании», а на «устроении» вверенного им края (в котором Хивинское ханство было важным, но далеко не единственным регионом, нуждавшимся в контроле), по всей видимости, делегировали все полномочия по осуществлению контактов с Хивой именно пограничному с ней административно-территориальному подразделению края. Во-вторых, нельзя не принимать во внимание, что начальники Амударьинского отдела (за редкими исключениями) являлись хорошими знатоками региона, хорошо ориентировались в политической ситуации в нем и, следовательно, имели все основания получать то доверие, которое оказывалось им руководством края. В-третьих, в начале XX в. вопрос о целесообразности прямого и окончательного включения Бухарского эмирата и Хивинского ханства в состав Российской империи (с упразднением ханской и эмирской власти, местной системы управления и правового регулирования) поднимался все чаще и чаще [Центральная Азия, 2008, с. 309–310]; в этих условиях усиление контроля положения в ханстве начальником Амударьинского военного отдела выглядело вполне логичным отражением общей имперской политико-правовой линии на центральноазиатском направлении.

То, что начальник Амударьинского военного отдела пользовался репутацией знатока региона, большим доверием вышестоящего начальства и в силу этого играл важную роль в реализации правовой политики Российской империи в Центральной Азии (и в частности – в русско-хивинских отношениях) подтверждается тем фактом, что ряд начальников отдела впоследствии сделали неплохую военную карьеру. Так, первый начальник отдела, полковник Н.А. Иванов (до назначения на должность начальника отдела входивший в вышеупомянутый Диван при хивинском хане), под конец жизни сам стал туркестанским генерал-губернатором, а один из его преемников, А.С. Галкин, – военным губернатором Сырдарьинской области.

Итак, как мы видим, начальники Амударьинского военного отдела в 1870–1910-е годы, формально не имея никаких прав вмешиваться в дела Хивинского ханства, фактически играли активную роль в законодательной, административной и судебной сфере этого государства, предписывая местным монархам и сановникам, как поступать в конкретных случаях или даже по ряду основных направлений внутренней политики этого среднеазиатского государства. В исключительных же случаях (как во время восстания 1916 г.) начальник отдела вообще приобретал полномочия для прямого военного вмешательства в дела ханства и даже, как мы имели возможность убедиться, фактически брал на себя управление его делами.

Думается, что подобный статус начальника пограничной административно-территориальной единицы Российской империи по отношению, повторимся, к формально независимому государству, фактически отражал своеобразный компромисс между сторонниками прямого включения Хивинского ханства (равно как и Бухарского эмирата) в состав Российской империи и тех кругов, которые стремились сохранять status quo, т. е. осуществлять фактическое управление двумя среднеазиатскими государствами без формального установления над ними имперского сюзеренитета.