Текст книги "Янмэйская охота. Том II"

– Конечно, нет! Суд – главная…

«Главная часть моего плана», – хотел сказать Эрвин. Но отец не знает об этом. Никто не знает, кроме альтессы Тревоги да кайра Хайдера Лида.

– Главная цель суда – решить судьбу шута Менсона. Как никак, он убил императора! Он должен получить по справедливости. Ну, с точки зрения закона.

Отец неприязненно дернул головой.

– Важная оговорка, сын. С точки зрения закона… А с твоей?

– Адриан заслуживал смерти. Его гибель сильно облегчила мне жизнь. А Менсон по воле Династии страдал двадцать лет и сполна искупил любые злодеяния.

– То есть, ты бы отпустил его?

– Не буду лгать: я и предлагал ему это. Помилование на основание невменяемости. Он отказался.

– Тогда ты назначил обвинителя и учинил громогласный суд прямо в здании Палаты, на глазах у высоких лордов.

– Отец, я не могу вас понять… – Эрвин потер переносицу. – Вы говорите так, будто суд – моя ошибка. Поясните же, в чем она!

– Разумеется, суд нужен, его требует закон. Нас с Софией тревожит то нездоровое внимание, которое ты ему уделяешь. Начнем с самой идеи – провести процесс в Палате Представителей. Это превращает суд в некий спектакль для лордов, и отвлекает лордов от решения вопросов, ради которых они собрались.

– Это предложил не я, а Минерва.

– В последнее время она крайне внимательна к твоим словам. Выскажись ты против, она бы не посмела. Очевидно, ты дал ей согласие.

Конечно, таков и был мой план! – подумал Эрвин, и промолчал.

– Затем, ты лично назначил обвинителя – опытного, но опального человека, разжалованного и сосланного Адрианом. Более того, на суде всплыло, что ты подвергал Марка пыткам, сломил его волю и принудил безропотно служить тебе. Также выяснилось, что и вся протекция сейчас подчинена тебе, а не императрице.

– Хитрюга пророк задавал слишком много вопросов…

– Речь не о нем, Эрвин, а о тебе. Ты выглядишь главным организатором и – уж прости за сравнение – кукловодом данного процесса. Мне известно, что Марк напрямую спрашивал тебя: какого исхода процесса ты желаешь? Если б ты сказал, что хочешь голову Менсона, Ворон добился бы приговора в первый же день.

– Но я приказал ему добиться справедливости! Процесс почти безукоризнен с точки зрения закона! Единственный предвзятый герой этой драмы – судья Кантор, а не я!

Десмонд повернулся к Софии, передавая ей слово – будто отчаявшись растолковать дело сыну-идиоту. Мать заговорила с большой мягкостью:

– Милый Эрвин, мы не предполагаем за тобою предвзятости. Мы знаем, как ты справедлив и благороден, и процесс под твоим руководством, вне сомнений, пройдет блестяще. Но на смущает сам тот факт, что ты взял в руки вожжи правосудия. И, к сожалению, не только нас. Нет закона, обязывающего тебя управлять тайной стражей. Многие задаются вопросом: зачем такой великий полководец, как ты, занялся столь унылым и бесславным делом, как следствие? Некоторым людям видится такой ответ: судебная драма с участием Менсона разыграна тобою затем, чтобы отвлечь Палату от иных вопросов.

– Мама, простите?..

– Да, Эрвин, – подтвердил отец, – твой суд выглядит отвлекающим маневром. В первый день Палаты ты добился одобрения своего мятежа против Адриана, и сразу же после этого был объявлен суд. С точки зрения военного дела все очень просто: ты занял позицию, а затем отвлек противника боковым ударом, чтобы выиграть время и закрепиться. Да, Палата одобрила свержение Адриана. Но лорды могли задать тебе много других неприятных вопросов: о покупке очей в Шиммери, о правах и обязанностях лорда-канцлера, о твоих и нортвудских войсках в Короне. Лорды не задали их потому, что судебный балаган всех сбил с толку!

И снова Эрвину захотелось сказать о плане. Не ради отца, чьи придирки уже сильно начинали злить. Ради матери: очень хотелось, чтобы она уважала и понимала сына, а не считала властолюбивым идиотом. Но нет, прошлый план рухнул, когда в него вмешалась Минерва. О нынешнем не узнает никто, до самого последнего дня.

Он развел руками:

– Отец, если лорды сбились с толку, я в том не виноват.

– К несчастью для тебя, сбились не все. София…

Мать взяла одну из бумаг со стола – распечатанный конверт с письмом.

– Будь добр, прочти.

Эрвин увидел герб на конверте: башня и солнце Альмеры, священная спираль Церкви Праотцов. Он отбросил письмо, не читая.

– Вы ведете переписку с Галлардом Альмера? У меня за спиной?! Отец, объяснитесь!

– Это не переписка, а одно послание. Оно…

– Галлард пишет вам в обход меня! Это чертов заговор!

Десмонд грохнул по столу каменным кулаком:

– Не смей меня перебивать!

Эрвин вздрогнул, растеряв весь пыл. Глубоко вздохнул, опустил глаза:

– Простите мою несдержанность, милорд. Но признайте, что переписка с вассалом в тайне от сюзерена – сомнительное деяние.

– Разумеется, потому я и ставлю тебя в известность. Содержание моего ответа ты также узнаешь до того, как он будет отправлен. Но вернемся к письму. Знакома ли тебе идея священной стражи?

Эрвин пожал плечами:

– Конечно. Мы не раз обсуждали ее в Университете, на уроках политики.

– Изложи ее так, как ты понимаешь.

– Правосудие на просторах нашей славной Империи усложнено феодальной раздробленностью земель. Если преступник совершил злодеяние, скажем, в Шейланде, а затем бежал в Нортвуд, то он попадает в юрисдикцию другого лорда, графа Нортвуда. Оный граф не обязан ловить беглого преступника из другой земли, а если поймал – не обязан выдать на суд Шейланду. Мелкие преступники таким образом избегают наказания: стоит им сбежать в соседнюю землю, и тамошний лорд поленится разыскивать их. Что гораздо хуже, тем же способом могут спастись и очень крупные преступники: например, такие, кому хватит денег чтобы поладить с чужим лордом. Правосудие вершилось бы куда успешней, если бы существовала сквозная сеть розыска преступников, пронизывающая все земли.

Отец одобрительно кивнул:

– Так. Дальше.

– На эту роль предлагала себя протекция, но лорды решительно воспротивились. Протекция полностью подчинена Короне, ни один Великий Дом не хочет, чтобы ищейки владыки рыскали в его вотчине. Тогда Праотеческая Церковь предложила создать сыскную службу на основе монашеских орденов. Есть три достаточно суровых и широко распространенных ордена, чтобы выполнить эту задачу: Вильгельмовский, Георгианский, Максимианский. Соединив их усилия, действительно, можно было бы создать отделения сыскной службы в любом городе каждой земли. А репутация монахов такова, что можно не бояться особого произвола с их стороны… по крайней мере, на первых порах. Но тут лордов смутило вмешательство Церкви в мирские дела. Все знают кровавую травлю еретиков в ранние века, никто не хочет повторения. В качестве компромисса, предлагался такой выход: монахи будут вести только розыск и следствие, а право суда останется по-прежнему за светскими властями. Чтобы присматривать за монахами и не допускать превышения полномочий, Палата выберет лорда-куратора. Звучало довольно разумно, но снова возникла проблема: лорды перегрызлись за роль куратора. Каждый боялся пустить на это место своего врага, а врагов у всякого лорда предостаточно. В итоге решили, что шкура не стоит выделки. Сложностей много, а проблема не так уж велика: в конце концов, не так часто крупные преступники успевают сбежать в другую землю.

– Я рад, что уроки политики не прошли для тебя даром. Ты ясно видишь данный вопрос, за исключением одной детали. На данный момент упомянутая тобою шкура сильно возросла в цене.

– Что вы имеете в виду, отец?

– Разумеется, Кукловода. Адриан мертв, но Кукловод так и не пойман, а Персты не найдены. Больше того, совершены новые вопиющие злодеяния: кража Предметов Династии, отравление Леди-во-Тьме. Учтя также атаку на Эвергард и страшные расправы в Запределье, мы поймем обеспокоенность лордов. Если священная стража сможет найти Кукловода, то это оправдает ее существование.

– Никакая стража не нужна! Я изловлю Кукловода!

– Однако не изловил до сих пор. И вместо расследования его козней ты занят показным судом над Менсоном.

– Я справлюсь с обеими задачами. Суд будет успешно завершен, а Кукловод – пойман. Неужели вы мне не верите?

– Мы с Софией верим, но предложение исходит не от нас. Некоторые весьма уважаемые лорды взволнованы тем, что Кукловод до сих пор не найден. А особенно их волнует тот факт… – отец сделал тревожную паузу, – что существование Кукловода крайне выгодно тебе.

Эрвин выпучил глаза:

– В каком смысле?!

– Борьба с Кукловодом, защита безопасности Империи оправдывает и твою колоссальную власть, и содержание твоих батальонов в столице, и любые действия, какие ты сочтешь нужными. Например, захват контроля над протекцией, внеплановую перепись Предметов, перехват писем Представителей… Да, некоторые лорды заметили твою выходку. Их очень волнует противоречие: ты охотишься на Кукловода – но его существование приносит тебе больше пользы, чем вреда. Тревожит их и другое: Кукловод – не Адриан. Ты клялся, что именно Адриан овладел Перстами, и потому поднял мятеж… Но Адриан мертв, а хозяин Перстов все еще на свободе.

– Но Адриан был виноват! Он, несомненно, связан с Кукловодом! Он покрывал его деяния и получал от него помощь. Кукловод казнил Айдена Альмера, помог Адриану установить диктатуру!

– Верно. Но все же, Кукловод на свободе, а Адриан мертв. Именно это сочетание крайне выгодно тебе: мертвый Адриан и свободный Кукловод. Некоторые лорды теряют веру, что ты когда-либо изловишь его. Поэтому идея священной стражи обрела новую жизнь.

Лишь теперь Эрвин осознал всю глубину происходящего. Схватил письмо, выдернул из конверта, стремительно пробежал глазами.

– Тьма сожри! Так это Галлард Альмера хочет создать священную стражу?!

– Его поддерживает герцог Фарвей, предлагая себя на роль куратора.

– Приарх Галлард хочет создать священную стражу, чтобы поймать Кукловода?!

– Точно так.

– Отец, это… это… это безумие! Приарх и есть Кукловод!

Родители воззрились на Эрвина стеклянными глазами. Отец проскрежетал:

– Ты абсолютно уверен в этом?

– Я имею лишь одно сомнение, милорд. Скоро оно будет развеяно!

Отец и мать переглянулись. Десмонд холодно произнес:

– Мы не разделяем твою точку зрения, сын. Мы оба хорошо знаем Галларда Альмера. Он не лишен ряда пороков, как все мы. Но это – ревностный служитель Церкви, твердый защитник божьих законов. Он не мог изменить себе настолько, чтобы обратить Персты Вильгельма против невинных людей.

– Да, Эрвин, – кивнула мать, – твое расследование, видимо, дало ошибку. Будет хорошо, если ты отдашь его священной страже и снимешь с себя этот груз.

– Все улики указывают на приарха! Предметы пропали в его земле! Сожжение Эвергарда выгодно только ему!

– Эрвин, – сказал отец, – мы высказали свою точку зрения и не имеем желания спорить. Мы не считаем приарха Альмера злодеем. И мы видим явную пользу в создании священной стражи. Она остановит происки Кукловода и избавит нашего сына, герцога Ориджина, от унизительной работы ищейки.

– Отец, значит ли это, что вы проголосуете за священную стражу?!

– Как ты знаешь, я не имею голоса в Палате Представителей. Но я не намерен скрывать от кого-либо свою точку зрения.

– Тьма сожри!

– Следи за речью, сын!

Эрвин сделал паузу, глубоко дыша, чтобы восстановить равновесие. Мать сказала примирительным тоном:

– Милый, тебе не стоит так сильно волноваться. Да будет тебе известно: приарх предлагает назначить герцога Генри Фарвея мирским куратором над священною стражей. Генри Фарвей – справедливый и осмотрительный человек, он не позволит монахам из стражи перейти какие-либо границы.

– Генри Фарвей?! Этот хитрый лис? Мама, в ходе войны он играл на два фронта!

– Напротив: он не поддерживал никого. Он сумел удержать нейтралитет, хотя помощь победителю обещала большие блага. Тем самым он снискал уважение среди знати. Недаром Палата так мирно восприняла закупку Фарвеем шиммерийских очей. Эрвин, верь: священная стража приарха под присмотром Генри Фарвея – именно та сила, которая положит конец преступлениям.

– Святые боги…

Эрвин помотал головой, силясь вытряхнуть это наваждение. Он будто съехал по времени на год назад и снова бьется головой о непрошибаемое отцовское упрямство!

Впрочем, имеется разница: теперь он – герцог Ориджин.

– Мама, – спросил Эрвин, – знакомы ли вы с леди Мирей Нэн-Клер?

– Дочерью Леди-во-Тьме? Я имела честь общаться с нею. Конечно, до ее размолвки с матерью и печального изгнания.

– Не будем ли вам в тягость предпринять путешествие и навестить леди Мирей на Фольте?

– Эрвин, прости?..

– Вы и отец не считаете приарха Галларда Кукловодом. Если принять вашу правоту, то у меня останется лишь два подозреваемых. Один – столь уважаемый вами Генри Фарвей, другой – Леди-во-Тьме. Я пока не вижу способа проверить виновность Фарвея, однако есть воможность узнать кое-что о королеве. Ее дочь была изгнана после спора с матерью, и содержание его никому не известно. Если допустить, что болотница и есть Кукловод, то суть спора легко понять: она раскрыла дочке свои планы, а ты их осудила. Мне нужен надежный посол на Фольте.

– Ты можешь послать любого вассала, – процедил Десмонд.

– Отнюдь, отец. Мои вассалы – злые рубаки с мечами. Вряд ли они смогут вызвать доверие у леди Мирей. Нужна гибкость и чуткость, свойственная только женщинам.

– Тогда отправь Иону!

– Ни в коем случае. Она едва начала сближаться с мужем после долгой разлуки. Я не могу вновь разлучить их. Леди София, вы лучше всех справитесь с этой задачей.

Мать покорно кивнула:

– Хорошо, Эрвин. Я побеседую с леди Мирей.

– Нет! – рубанул отец. – Я запрещаю тебе!

Эрвин слабо усмехнулся:

– Я ваш сюзерен, отец. К счастью, мне нет нужды уговаривать вас. Если желаете, можете составить компанию матери, но не можете помешать ей выполнить мою волю.

Монета – 8

Май 1775 г. от Сошествия

Мелисон, Львиные горы

Предложение спуститься в Бездонную Пропасть вызвало у Хармона вполне понятные сомнения. Даже маркиз Мираль-Сенелий не скрывал дурной славы этого места. А мастер Гортензий, срочно вызванный в Мелисон, едва услышал от Хармона новость, как разразился пылкой тирадой и хотел тут же развернуть извозчика.

– Да лучше я поеду на Север подстригать хвосты медведям! Лучше пойду в бродячий цирк работать тем парнем, с чьей головы сбивают стрелами яблоки! Лучше превращусь в ту рыбку, что выедает остатки пищи меж зубов акулы, чем спущусь в Бездонную Пропасть!

Хармон по мере сил успокоил его – мол, все построено на доброй воле, никто никого не принуждает, как говорит пословица, можно привести коня к водопою, но пить его никак не заставишь.

– Я не конь и пить не хочу, – ответил Гортензий немного тише.

– Скажи-ка, мастер, а что именно угрожает нам в Бездонной Пропасти?

Гортензий снова вскипел и битый час перечислял возможные опасности. Среди них были: гигантские чудовища, орды кровососущих нетопырей, неупокоенные души всех погибших в Пропасти, логово Темного Идо, сама холодная тьма, оставшаяся со времен сотворения мира, и много чего еще. Хармон выделил из списка самые реальные опасности – такие, что всерьез заставляли задуматься. Во-первых, Пропасть может вести прямиком в царство богов, и боги покарают смертных за дерзкое вторжение. Во-вторых, она может оказаться слишком глубока, и шар, спустившись, не сможет вновь подняться на такую высоту. В-третьих, среди сумрака, заполняющего пропасть, можно напороться на выступ скалы и проколоть шар. В-четвертых, если на дне действительно лежат Предметы Перводара, то они могут быть опасны. К примеру, все знают о смертельной угрозе мерцающих Предметов. Любой из этих опасностей хватало, чтобы вызвать в душе Хармона волнения. А тут имелось целых четыре – было над чем призадуматься.

Прежний Хармон взглянул бы на дело с точки зрения прибыли. Какая выгода – спуститься в Пропасть? Продать шар, получить прибыльную службу и защиту от Лабелинов. А какой риск? Потерять жизнь. Ясно, что никакая прибыль не окупит такой потери. Значит, надо хитрить. Например, изрядно заплатить Гортензию, чтобы он таки согласился на спуск, а Хармона высадил где-нибудь в горах. Но платить нечем – все деньги у Мо. Тогда возможна другая хитрость: спуститься не на самое дно, где опасно, а просто влететь в туман. Повисеть там часик, взлететь обратно и доложить: мол, посетили дно, никакого Дара не нашли.

Но теперь – знакомство ли с Низой тому причина, чудесное спасение от смерти или решение встать на путь добра – захотелось взглянуть с иной точки: а как будет правильно? Как поступить, чтобы боги улыбнулись? Безупречный герой из сказки, конечно, ринулся бы прямиком в бездну, доказав свое мужество, решительность и глупость. Хорошо ли быть смелым, но глупым? Улыбаются ли боги таким парням? Наверное, нет. Боги дали человеку голову – пожалуй, не только затем, чтобы шляпу носить. Нужно напрячь ум и поразмыслить: что хорошего может принести спуск в Пропасть? В худшем случае, мы угодим в царство богов, и, ясное дело, прогневим их. Ничего тут хорошего нет. В среднем случае, на дне Пропасти не найдем ничего, кроме скелетов да чудовищ. Если даже мы улизнем от них живыми – все равно путешествие выйдет бесполезным. В лучшем (по мнению маркиза) случае на дне окажется Перводар с тысячей Предметов. А так ли это хорошо? Из-за одной Сферы я, Хармон Паула, убил пять человек – двух своими руками, трех чужими. Из-за пару дюжин Перстов Вильгельма владыка Адриан стал тираном, попрал законы и был свергнут, а страну охватила война. Какие беды может принести тысяча Предметов? Уж новую войну – наверняка. Либо шаваны, либо северяне точно явятся сюда, едва прослышат о находке. Неслучайно ведь существует закон, чтобы о всяком Даре первым делом докладывать владыке и Церкви, а не добывать самому тайком, втихаря.

И что получается в итоге раздумий? Обмануть маркиза и не спускаться на дно – это не только безопасный, но и правильный выбор. Боги скрыли тайну на дне бездны не затем, чтобы маркиз и Второй сунули туда свои носы. Значит, выбор сделан, осталось только подобрать наилучший способ обвести их вокруг пальца.

Решив так, Хармон ощутил огромное вдохновение и гордость от своей правоты. Он очень хотел поделиться с Низой – она поймет и обрадуется. Но она слишком прямолинейна, может не сберечь тайну, потому лучше промолчать. А вот Гортензию Хармон сказал:

– Есть такие мотыльки – странные божьи создания – которым все едино, жить или умереть. Увидели огонек – фшик, и сгорели. Комарики тоже: жужжат, жужжат над ухом, докучают и докучают, покуда не пришлепнешь. Так вот, Гортензий, я – не мотылек и не комарик.

Хармон подмигнул изобретателю, тот понял намек и охотно согласился помочь. Следующим днем они приступили к подготовке.

Небесный корабль хранился в удивительно простом и надежном тайнике. Опустошенный шар, сеть, корзина, горелка и пузыри с водородом спокойно лежали на крыше хармонова поместья. Когда Хармон и Гортензий сняли их оттуда, маркиз Мираль-Сенелий и бургомистр, и отец Элизий издали удивленные возгласы. Никто из людей, привыкших ходить по земле, даже не подумал о крыше. Если бы кто-то обыскивал поместье, он дошел бы до исступления, передвигая мебель, рыская в погребах и подвалах, перекапывая землю в цветниках и сено в конюшне, но не заглянул бы на крышу. Сейчас он мог бы с полным основанием сказать: «Этот Хармон-торговец – хитрый черт!»

Правда, никто так и не удосужился обыскать имение. Лабелины не имели надобности в шаре, Второй из Пяти – имел, но, будучи аббатом, не желал нарушать заповеди и опускаться до воровства (по крайней мере, если есть иной путь). Тайник Хармона остался не испытанным на прочность.

А вот другой секрет – новая конструкция небесного корабля – должен был принести обильные плоды. Штука вот в чем: корабль теперь состоял из двух шаров вместо одного! Они размещались один под другим и соединялись сетью наподобие чулка. Верхний шар наполнялся водородом, его силы хватало лишь на то, чтобы еле-еле оторвать от земли корабль с людьми. Нижний шар наполнялся горячим воздухом и служил для регулировки высоты. Хочешь подняться выше – греешь воздух, но не тратишь много топлива, ведь главную летучесть дает шар с водородом. Хочешь опуститься – выпускаешь горячий воздух из нижнего шара, но не стравливаешь драгоценный водород. По всем расчетам, такой корабль мог продержаться в небе пять-шесть часов, при этом сохраняя способность менять высоту и ловить нужный ветер. Если поймать попутный южный ветер, то за день можно добраться в Пентаго – столицу Второго из Пяти.

– Потрясающе! – сказал Мираль-Сенелий. – Я счастлив, что стал свидетелем такого торжества науки! Праматери улыбаются, глядя на нас.

Глядя на меня, – мысленно уточнил Хармон. Ты-то не сильно радуешь богов, расхититель святынь!

День потратили на небольшое испытание – несколько раз подняли и опустили корабль с четырьмя человеками в корзине. То был первый случай, когда Хармон оторвался от земли. Поначалу им овладел страх – настолько сильный, что чуть не перерос в панику. Но Хармон перестал смотреть вниз, на ужасающе далекую землю, и припал взглядом к Низе. Увидел улыбку счастья на ее устах, горящие искрами глаза, трепещущие на ветру волосы – и сумел впитать частицу настроения девушки. Смог подумать, как думает она: насколько здорово быть в небе! Выше маркизов и графов, выше башен и дворцов, не подчиняясь никакой власти, кроме бога ветра! Снова – как в час освобождения из ямы, как в минуту, когда решил отдать Сферу Давиду – Хармон ощутил свободу. Еще одни оковы упали с его рук. Ни деньги, ни жадность, ни сама земля больше не были властны над Хармоном.

По крайней мере, так казалось во время полета.

* * *

Затратив больше недели на подготовку и еще несколько дней – на ожидание попутного ветра, они, наконец, собрались стартовать.

Маркиз напутствовал Хармона:

– Мой господин Второй из Пяти предупрежден о вашем прибытии. В Пентаго вас будет ждать торжественная встреча и праздничное пиршество!

– Разве вы не полетите с нами? – деланно удивился Хармон. Он-то давно заметил, что маркиз боится высоты.

– О, славный, я не хочу разлучаться с любимой супругой, а вместе мы в корзину не поместимся. Но мой верный друг и помощник составит вам компанию. Прошу любить и жаловать!

К Хармону подошел мужчина, вооруженный луком и парой кинжалов. Его лицо показалось знакомым: жесткие черты, светлые волосы, блеклые глаза… Верно – это он некогда принес Хармону на выбор черный и белый кругляши.

– Бут, – скупо представился мужчина.

Маркиз хлопнул его по плечу:

– Бут полетит с вами и поможет в случае любых передряг. Что бы ни случилось – можете полагаться на него, как на меня!

Хармон, Низа, мастер Гортензий и тусклоглазый Бут забрались в корзину, и корабль поднялся в небо. Мелисонская долина превратилась в игрушечное царство с бисером крыш, лоскутками виноградников, лазурной лентою реки. Хармону захватило дух от скорости: поместье только что было под корзиной, но вот оно уже в полете стрелы, а вот его различить сложно – нужно напрячь глаз, чтобы выделить угловатое пятно усадьбы. Когда под шаром промчалась первая гора, никто в корзине не смог сдержать вздоха. Кому еще в целом мире случалось сверху видеть горную вершину!

Благо, скалы здесь были не очень высоки. Попадись на пути вершина высотой в милю – небесный корабль не одолел бы её. Но в этой части Львиных гор таких не предвиделось. Гранитные скалы, разломы ущелий, благодатные чаши долин проплывали под шаром, и путешественники не находили слов, чтобы выразить благоговение. Два величия сплетались воедино: могущество богов, создавших беспредельные красоты, и сила человеческого разума, способного покорить небо. Хармону захотелось сказать хоть что-нибудь, подобающее моменту, и он изрек:

– Давайте дадим имя нашему судну. Я предлагаю – Небесная Сфера.

– Да будет так! – согласился изобретатель и зааплодировал самому себе.

Ветер больше не ощущался, поскольку шар летел ровно с его скоростью, но как же быстро проносилось все внизу! Хармон поймал глазами ниточку дороги и стал следить за нею. Нить вилась между скал, делая десятки изгибов, пропадая из виду и вновь появляясь. Телеги двигались по ней так медленно, что казались приклеенными. А Небесная Сфера летела стрелою по идеальной прямой над горами и ущельями, не зная преград. За час она делала столько миль, сколько телега – за целый день.

– Ты была права: это прекрасно! – шепнул Хармон Низе.

Ее глаза блестели от восторга.

– Смотри, славный!

Хармон увидел: клин журавлей делил с ними путь, направляясь на север. Птицы обгоняли Небесную Сферу, но очень медленно, почти без превосходства. Целую минуту клин шел вровень с Хармоном, и торговцу вспомнилось: «Привезите птицу с южной душою». Он рассмеялся.

Впрочем, недостатки воздушного путешествия тоже скоро стали заметны. Для начала путники продрогли. Это не составило беды, ведь они предусмотрительно запаслись теплой одеждой. Затем воздух в нижнем шаре стал быстро остывать, и тепла от масляной горелки не хватало, чтобы удержать высоту. Корабль потерял сотню ярдов высоты и пошел в опасной близости от верхушек гор. К счастью, скоро под ним развернулась длинная долина, протяженная с юга на север – в нужную сторону.

А затем сменился ветер. От этой напасти средства не было – пришлось спуститься на землю и ждать. Попутный ветер подул вновь только через день. Цельные сутки путешественники просидели в долине, тревожно следя за верхним – водородным – шаром. Горячий воздух из нижнего шара стравили, а вот водород представлял большую ценность, его нельзя было выпустить. Привязанный к деревцам шар болтался на ветру, как заякоренная шхуна на сильной волне. Стоило ему оторваться – и путешествию конец. Но веревки были прочны, ни одна не порвалась.

Еще одной бедою оказался голод. Казалось бы, небесных путешественников не может терзать столь приземленная напасть, однако же. Пищи в дорогу почти не брали, чтобы не перегружать шар, и за сутки сидения в долине все изрядно проголодались. Тут впервые пригодился Бут. Он взял с собой Гортензия (видимо, чтобы без него не улетели) и сходил за три мили в ближайшую деревню, а вернулся с провиантом, вином и горючим маслом.

Вот подул долгожданный южный ветер, и путники спешно стартовали. Но спустя два часа ветер усилился до штормового и ударила гроза. Пришлось срочно приземлиться и переждать непогоду. Когда из-за туч вышло солнце, взлетать было нельзя: оба шара отяжелели от влаги, а рядом находилась опасно высокая и крутая скала. Дождались, пока Небесная Сфера высохнет, а затем полмили вели ее за веревки в безопасное место взлета. Тут снова пригодился Бут: намотав веревку на плечо, он спокойно тащил корабль, парящий в ярде над землей, и ни на что не жаловался. Лишь при порывах ветра остальным путникам приходилось помогать ему. На новом же месте стали рубить деревца: жгли масло только в полете, а на земле разводили обычный костер. И вновь бутова сила и сноровка пришлась кстати.

Вообще, непростой парень был этот Бут. Хармон внимательно присмотрелся к нему и, надо сказать, не ощутил доверия. Имя странное – не человеческое, а лошадиное какое-то. И внешность странная: вроде, северянин, но может и нет. Была в нем и некая сила, по-степному диковатая, и некая скрытность, какую встретишь в болотниках. Хармон стал выспрашивать и узнал одно: Бут родился в Закатном Берегу. Хармон мысленно хмыкнул: вот уж кого он не любил, так это парней из Закатного Берега. Да и кто их любит? Закатники – потомки беглых рабов, смешавшихся кровью с шаванами и нортвудскими пиратами. Потому они – как коты: никогда не знаешь, чего от них ждать. Тут улыбается – а внутри кипит от злости, тут хмурится от горя – а на самом деле, замышляет хитрость.

У Бута, к тому же, была еще одна дурная привычка: крутить монетку между пальцев. Когда скучали, пережидая непогоду, Хармон беседовал с Низой и Гортензием, каждый что-то рассказывал о своей земле, о других спрашивал. А Бут доставал из кармана агатку и начинал ее вертеть, так что она скользила с пальца на палец, как жучок. Агатка была не простая, а несуразно большая – будто расплющенная молотом. Натертая до блеска постоянным касанием, она метала во все стороны солнечные зайчики – так и била по глазам.

– Что за странная монета? – спросил Хармон.

– Моя особая, – сказал Бут. – Когда я впервые.

Еще такое за ним водилось: брал и не оканчивал фразу. Очень это злило всех.

– Ты мысль свою закончи.

– Закончу, – сказал Бут и умолк.

– А можешь монетой не крутить? – раздраженно спросил Хармон.

– Могу.

Бут спрятал агатку, вынул кинжал и стал править на ремне: вжик-вжик. Так себе попутчик. Хармон лучших знавал.

А вот Низа беспрестанно радовала торговца. Она сияла светом тихого счастья, такого искреннего, что один взгляд на нее дарил радость. Так, нельзя не улыбнуться, услышав чистый детский смех. Низу не огорчали никакие невзгоды, она трудилась наравне с мужчинами (даже опережая некоторых пузатых мужчин). В ней чувствовалось стремление к очень желанной цели – будто главная мечта Низы если еще не воплотилась, то воплотится вот-вот.

Когда она говорила с Хармоном, в словах звучало тепло. Давеча Низа злилась, что Хармон «продался» Второму из Пяти, но того гнева уже и след простыл. Видимо, она догадалась про задумку торговца обмануть Второго, и всей душою ее поддержала.

Столько света и счастья шло от Низы, что Хармону хотелось никогда не отпускать ее. Пусть будет мне дочерью, – подумал он, и аж потеплело на душе от этой мысли. «Почему не попытался взять меня?» – когда-то спросила Низа. Теперь он знал ответ: не похоть была ему нужна, а нечто другое – чистое и светлое, чего так недоставало в торгашеской жизни. Низа – живой символ правильного пути, на который встал Хармон. Низа – улыбка доброго бога.

Он сказал ей:

– Когда закончим дела со Вторым, то полетим в Излучину и отдадим Предмет отцу Давиду. Он – лучший из людей, кого я знаю. Он точно найдет ей правильное место. А мы продадим корабль и потратим деньги только на хорошие дела. Я хочу сказать… ты делаешь меня лучше, вот что. Рядом с тобой мне хочется жить правильно.

– У тебя доброе сердце, я всегда говорила. Но раньше не знала, что ты еще и смельчак.

О чем это она? – удивился Хармон, но уточнять не стал. Какими бы ни были причины, все равно приятно.

* * *

Зрители завопили, когда клетка распахнулась и барс выбежал на арену. Он припал на задние лапы, холодно разглядывая толпу двуногих. Каждый был крупнее его, еще и увешан железом, но барс без труда разделался бы с любым. Один прыжок, один удар когтями по глазам, один укус в дрожащую жилку на шее. Барс не ел уже две ночи, он был голоден ровно настолько, чтобы чувствовать ярость, но не слабость. Беда в том, что двуногие слишком высоко. Арена – дно каменной ямы, стены – полтора прыжка в высоту. Он расшибется о камень, если прыгнет. Зверь повел головой, ища трещин в стене, за которые можно было зацепиться, – и вдруг увидел добычу.