Текст книги "Урожденный дворянин. Рассвет"

Часть вторая

Глава 1

Спустя год

Осень вошла в стадию ремиссии. Приступы дождей и промозглого холода отступили, солнце с освобожденного неба засветило уверенно и ровно, и листва, впитав этот свет и это тепло, вспыхнула ярким разноцветьем. Люди поснимали плащи, куртки и шапки, и, казалось, вот-вот – и время потечет вспять, и лето вернется. И, должно быть, от понимания невозможности такого поворота, от безнадежного ожидания чуда – в душах человеческих затлела сладко пьянящая тоска. И повинуясь этой тоске, даже самый заскорузлый циник, в обычное время нисколько не склонный к сантиментам, нет-нет да и замедлял шаг… смотрел в чистое небо или вдыхал костровый горький дым, или разминал в пальцах пряно пахнущий лист – и говорил самому себе: «Эх, последние денечки остались, золотые…» И шел дальше, жить своей обыкновенной, как у всех, жизнью.

В один из таких дней на окраинной улочке Саратова, у магазинчика с простодушным названием «Продукты» шестеро парней пили пиво. Они сидели, поджав ноги, на низкой металлической ограде примыкавшего к магазинчику палисадника, удивительно похожие на больших хищных птиц – с вороньей дерганой резкостью взглядывали по сторонам, то и дело опускали носы-клювы в пластиковые пивные стаканы, перекидывались громкими гортанными вскриками, и даже хохот их, взрывающийся после каждой почти фразы, звучал как воронье возбужденное карканье.

Прохожие, завидев шестерку, спешили перейти на другую сторону улочки, что самим парням определенно доставляло какое-то злое удовольствие. Тех же, кто осмеливался не менять пути, стая с азартом принималась клевать:

– Слышь, подойди сюда, дай сигарету!

– Дядя, смотри под ноги, очки потеряешь!..

– Оу, оу, оу!.. Какая пошла! Иди ко мне, не стесняйся, жениться будем!..

И вдруг, углядев очередного приближающегося прохожего, стая примолкла. Особенный интерес вызвал у шестерых этот прохожий: крупный румяный молодой человек их приблизительно возраста, но одетый не в пример лучше, даже как-то подчеркнуто прилично одетый – словно сошедший с картинки: «Полюбуйся, чего нормальные люди в твоем возрасте добились». На молодом человеке красовался серый, отлично сидевший костюм, из-под пиджака сияла белейшая рубашка, начищенные ботинки разбрасывали солнечных зайчиков; дополняли ансамбль кожаный, наверняка недешевый портфель и новенький айфон, по которому парень увлеченно разговаривал – к беде своей, кажется, вовсе не замечая притаившейся на пути опасности.

Шестеро словно весь день дожидались именно этого прохожего. Коротко и негромко переговорив, они разделились. Трое, спрыгнув с оградки палисадника, отошли на несколько шагов – к магазинчику, к окошку с полочкой, откуда отпускалось пиво. Остановились, один из этих троих ловко запустил руку в окошко, прикрыл его металлическим ставнем, зафиксировал ставень в таком положении при помощи просунутой в щель пустой сигаретной пачки.

– Долг и Честь! Здравствуйте, здравствуйте, господин мэр славного города Кривочки Евгений Петрович Пересолин! – жизнерадостно вещал на ходу в телефон Женя Сомик. – Да, только что из командировки. Сейчас машину заберу из сервиса, заеду домой, сбрую парадную сброшу и сразу к вам… Ну, час-полтора, не больше… Соскучился по всем нашим, шутка ли, две недели не виделись. Даже толком созвониться, поговорить времени не было. А что случилось?.. – Голос его тут же изменился, утратив веселость. – Опять… очередная часть марлезонского балета! – с досадой произнес Сомик. – Ну, е-мое, сколько можно? На этот-то раз что? Кого прут?.. Ах, пруд! Какой пруд? Тимохин пруд, знаю, да. Что с ним не так?..

Он замолчал, слушая собеседника.

Трое с оградки палисадника, мимо которого он как раз проходил, поднялись и двинулись следом. Трое, расположившиеся у магазина, развернулись навстречу Жене, все еще разговаривая друг с другом о чем-то, растянулись, будто бы неумышленно перегородив тротуар.

Вероятно, Сомик увидел что-то такое в лицах этих троих, потому что – еще до того, как они вошли с ним в контакт, – бросил в телефон:

– Секундочку повисите пока, Евгений Петрович… – и прыгнул вперед.

То, что произошло секундой позже, со стороны, верно, выглядело киношной постановкой. Вряд ли парни успели понять, что же такое сотворил с ними этот молодой человек в хорошем костюме: все трое почти одновременно отлетели от Сомика на несколько шагов, раскатились вопящими кеглями по тротуару; причем из рукава спортивной куртки одного из них выпала длинная заточка, звякнула об асфальт.

Женя мгновенно развернулся к тем, кто подбирался сзади. Сцепился взглядами с парнем, идущим впереди остальных, у которого в руке угрожающе поблескивал пистолет – судя по тому, как парень безбоязненно достал его, скорее всего, травматический.

Женя ничего не произнес и ничего не сделал, но парень вдруг с криком отшвырнул оружие и, запрыгав на месте, затряс рукой, точно она была обожжена. Двое его товарищей правильно оценили ситуацию – не сговариваясь, они припустили во дворы. Тот… с будто бы обожженной рукой, последовал их примеру, даже не попытавшись прихватить свой пистолет. На месте молниеносной схватки осталась только сраженная упредительной атакой Сомика троица. Парни, скуля, копошились на тротуаре, силясь подняться. Но земная твердь не отпускала их – раз за разом руки парней подламывались, и они снова распластывались на асфальте.

Женя аккуратно обошел их по бордюру и поднес к уху телефон, который все это время не выпускал из руки:

– Евгений Петрович? Ага, все, могу говорить…

Грохнуло, выплюнув измятую сигаретную пачку, металлическое окошко за его спиной. Продавщица с лицом напудренного бульдога высунулась наружу, заголосив:

– Ай! Ай! Зачем ребятишек избил?! Вызывайте милицию! Милицию вызывайте! Вон он, вон он! Уходит, вызывайте скорее!..

– Да ничего не случилось, все в порядке, – поморщившись на крики из магазина, уверил Пересолина Женя. – Так что, вы говорите, за проблема с Тимохиным прудом?..

Ни продавщица из магазинчика «Продукты», ни сам Женя Сомик, ни кто-то еще из случайных прохожих, притормозивший посмотреть и с досадой на то, что драка так быстро закончилась, продолживший свой путь – не обратили внимания на припаркованную прямо напротив палисадника «девятку», грязную и помятую, как старый кроссовок. Там, в этой «девятке», внимательно и напряженно наблюдал за происходящим через наглухо тонированные стекла сухопарый мужчина с костистым недобрым лицом, на котором белой полоской выделялись поджатые губы, да светились неожиданно голубые глаза. Левая рука мужчины стискивала ручку приоткрытой дверцы, в правой он сжимал пистолет, и никакой не травматический, а самый что ни на есть настоящий, боевой – старый «макаров» со сбитым номером. Обе руки мужчины были синими от порядком расплывшихся татуировок.

Лишь когда Сомик, продолжая говорить по телефону, свернул за угол, мужчина обмяк на сиденье; напружиненная готовность к немедленному действию отпустила его тело. Он спрятал пистолет, прихлопнул дверцу, завел двигатель и тронулся с места.

Через несколько кварталов он кинул сигарету в жесткий рот, прикурил. И с первой струей дыма выдохнул длинную мрачную фразу (видно, привык говорить с самим собой):

– Так и думал, что перемудрили. Проще надо! Тогда все чики-чики будет…

* * *

– Приезжайте, Женя, я вам все подробно расскажу!..

– Ждите, скоро буду.

Проговорив это, Женя Сомик сунул телефон в карман и с чувством произнес:

– Вот балбесы…

Высказывание это предназначалось вовсе не потерпевшим позорное поражение гопникам, о которых Женя и думать забыл. Он имел в виду ни много ни мало все население города Кривочки, все семнадцать с лишним тысяч человек.

Выборы на должность мэра в Кривочках прошли предсказуемо гладко. Губернатор области Дмитрий Федорович сдержал свое слово и препятствовать витязям, выдвинувшим кандидатуру Пересолина, даже не пытался. Конечно, кроме Пересолина и Ивана Арнольдовича Налимова на высокий пост претендовал еще некий Педин, но кривочцы, видно, решили, что человеку с такой фамилией вверять бразды правления попросту неприлично, и господин Педин быстро слился, оставив после себя в качестве напоминания лишь несколько плакатов, где в слове «Педин» последнюю букву местные весельчаки переправили на «к», наверное, в ту же минуту, как эти плакаты были расклеены.

Налимов, понимая безнадежность своих претензий, тоже особенно не упорствовал. Предвыборную его кампанию, прошедшую под негласным лозунгом: «Старый друг лучше новых двух», жители Кривочек всерьез не восприняли.

А вот незамысловатую программу Пересолина: «Работать вместе, чтобы сделать город лучше» – кривочцы скушали «на ура». Впрочем, сам Евгений Петрович свой успех справедливо относил вовсе не на счет собственной малоизвестной местным личности… Лучше всего отношение Кривочек к Пересолину выразил дед Лучок, который на первой же встрече будущего мэра с электоратом влез на сцену и, завладев микрофоном, объявил:

– Это ж он от витязей, этот Петрович! Валяй, братцы, за него голосовать! Ежели его выберем, нам от них еще столько всего обломится! К тому ж он воровать не посмеет! Пусть только попробует, они ему сами тут же шишек под хвост напихают!.. – После чего под хохот и одобрительный свист сошел вниз, был подхвачен благодарными слушателями под руки и уведен в близлежащую закусочную «У Рустама» праздновать удачное выступление.

Время показало, что ожидания местного населения новый мэр Евгений Петрович Пересолин вполне оправдал. Пожалуй, это был первый в российской истории случай, когда весь городской бюджет до копейки пошел непосредственно на благоустройство города. Пересолин установил на улицах фонари, наладил водоснабжение (до него в Кривочках холодную и горячую воду в теплое время года исправно отключали с семи часов вечера до семи часов утра), отремонтировал две из трех кривочских школ, один из двух детских садов, закупил в районную поликлинику новое оборудование взамен старого, отжившего свое лет этак тридцать тому назад… и на этом бюджет иссяк почти полностью, осталось только на необходимые городские нужды. И когда весной сошел снег и земля просохла, средства на восстановление дорог пришлось Евгению Петровичу, осуществляя пророчество деда Лучка, просить у компании «Витязь».

Итак, ожидания населения мэр Евгений Петрович оправдал. А вот само население ожидания Пересолина – нет. Когда вдруг выяснилось, что лозунг «Работать вместе, чтобы сделать город лучше» мэр предполагал к буквальному пониманию, кривочцы скисли. Объявленная Пересолиным программа по наведению порядка в Кривочках на общественных началах – не то чтобы провалилась, а… не получила должного развития. Ну не желали горожане убивать законные выходные на уборку мусорных куч на окраинах, на расчистку дворов от ветхих строений: никому не нужных сараев, в которых давным-давно ничего не хранилось, покосившихся фрагментов полусгнивших заборов, давным-давно ничего не ограждающих… Общее настроение земляков по традиции озвучил дед Лучок:

– Что ж получается – бесплатно вкалывать? Как при советской власти? Накося выкуси, я теперь предприниматель, мне каждая минута дорога. Время – деньги, слыхали? Поищите других дураков!..

Дураки нашлись в лице тех же витязей, а также волонтеров из Саратова, среди которых большинство являлось активными участниками сайта «so-ratnic.ru».

Впрочем, первое время кое-кто из кривочцев и посещал субботники и воскресники, но не по причине проснувшейся сознательности, а потому что Пересолин распорядился организовать для работников горячие обеды. Вяло проковырявшись до полудня, горожане, пожертвовавшие гарантированным Конституцией отдыхом, по окончании обеда бесследно исчезали. После второго такого случая витязи решительно погнали халявщиков в шею. А следующей же ночью кто-то переколотил фонари на центральной улице имени В. И. Ленина.

Тогда у Пересолина случился нервный срыв. Он пригласил к себе Олега, последнее время целыми днями пропадавшего на строительстве диковинной своей палестры, и в категоричной форме заявил, что намерен раньше срока снять с себя полномочия. Сомик вместе с Двухой случайно оказались свидетелями этого разговора.

– Сил нет никаких, понимаешь?! – одной рукой держась за сердце, а другой колошматя по столу так, что разлетались во все сторону бумаги и карандаши, кричал Евгений Петрович. – Нет, опти-лапти, никаких сил! Это что за народ такой? Чем больше для них делаешь, тем больше они требуют! А то, что уже дадено, стремятся обгадить! Ты знаешь, что директор школы, на ремонт которой у нас денег не хватило, накатал жалобу губернатору? Дескать, руководство тех школ, что мы сумели отремонтировать, бюджетные деньги с мэром… со мной то есть, попилило, потому и ремонт получили. А ему, честному, ничего не досталось. Почему же при Налимове, опти-лапти, никто никому не жаловался, хотя он ни черта для Кривочек не сделал и не собирался? Объясни: почему? Я не понимаю… Про фонари слышал? Это как? Как это? В голове не укладывается… Вызвал к себе Щукаря, мента нашего главного: найди мне этих неандертальцев, кровь из носу! В глаза им хочу посмотреть! А он руками разводит: надо камеры наблюдения на улицах устанавливать…

– Так и камеры раздраконят… – вякнул было Двуха.

Пересолин, вздыбив усы, ожег его свирепым взглядом.

– А Игорь в чем-то прав, – задумчиво проговорил Трегрей. – Что толку в камерах, если причина происходящего – в головах у людей. Туда-то камеры наблюдения установить не представляется возможным…

– А что тогда делать? – взвился Евгений Петрович. – Что?!!

– То, что должно, – ответил Олег. – Служить.

– Кому?!!

– Народу, конечно.

– Народу?!. Этим, которые!.. которым!.. – зашелся Евгений Петрович в крике, сорвал голос, надсадно закашлялся, схватив со стола чудом уцелевший стакан с чаем, шумно отхлебнул.

– Этим, которые, – подтвердил Олег. – Какие бы они ни были, других нет.

Пересолин поднялся, потирая горло, прошелся по кабинету.

– А мы и… служим… – хрипло выговорил он, покашливая почти после каждого слова. – Действительно и в прямом смысле слова служим… народу, который ревностно следит, чтобы мы не того… не расслаблялись. Чтоб получше служили. Только сам он, народ этот… что-то не сильно разбежался служить кому бы то ни было. Только и следят… чтобы куски мимо ртов не пролетали… Почему раньше такого не было, а? При Налимове?

– Разбаловали халявой, вот почему, – сунулся и Женя Сомик.

– Налимов и подобные ему, – проговорил Олег, – личным примером убедили население, что власть – это привилегия. Вступивший во власть вправе удовлетворять собственные потребности за счет других, и греха в этом никакого нет…

– Власть – это крест! – выпучив глаза, отчаянно прохрипел Пересолин. Для пущей убедительности он застыл на месте, раскинув руки. – Тяжеленный крест! Шипованный!

– …Потому требовать что-либо от «власти-привилегии» представлялось делом смешным в своей бессмысленности, – договорил Олег. – Мы же – явили людям иную реальность. Заставили осознать тот факт, что на власти лежит бессомненная ответственность за плоды службы. Это уже победа…

– Победа?!. – ахнул Евгений Петрович. – С такой победой, опти-лапти, и поражений… не надо!

– Очередь за тем, чтобы втолковать людям, что и они в свою очередь несут ответственность за свою деятельность – перед страной и теми, кто ее представляет, – сказал Трегрей. – Это, конечно, посложнее будет.

Пересолин как-то неожиданно сник, будто побежденный безмерной усталостью, задушившей возбуждение. Он тяжело бухнулся в свое кресло, опустил локти на стол, повесил голову…

– Посложнее будет… – не поднимая головы, прогудел он. – А полегче будет ли, опти-лапти, когда-нибудь?

– Бессомненно, – твердо ответил Трегрей.

– Ох, сомневаюсь…

– Ничего нет невозможного, – поддакнул Олегу Двуха. – Ибо лишь практика – мерило истины.

– Евгений Петрович… – Олег обошел стол, встал над Пересолиным, положил ему руку на плечо. – Как бы то ни было, крест надобно нести до конца, никак нельзя бросать его. В самом начале пути он особенно тяжел… Возьмите отгул на пару дней, отдохните.

Мэр Кривочек Пересолин несколько минут молчал, вздрагивая плечами. Потом поднял голову – глаза его, ожившие, поблескивали.

– На рыбалку поеду, – нерешительно выговорил он. – Да, на рыбалку. Один, чтоб никого рядом… Найду местечко, расположусь и первый день буду просто лежать на бережку, травинку закусив. – Голос его окреп. – Слушать, как речка шумит, как комары гудят в кустах… Птички над водой – чирк, чирк… Как стемнеет, костерок разведу…

Двуха с Сомиком обменялись тревожными взглядами, как бы интересуясь друг у друга: не впал ли мэр Кривочек в истерический бред?.. Трегрей безмолвно успокоил их, мягко махнул рукой – все в порядке.

– А уж на утренней зорьке расчехлю удочки – и начнем! – продолжал грезить Пересолин. – Ну, само собой, с вечера прикормить надо будет – это святое…

– Евгений Петрович, – негромко позвал Олег. – Вы прямо сейчас и поезжайте домой, выспитесь. А дела на заместителей оставьте. Они ребята стоящие, не подведут. А если что – мы поможем, не сомневайтесь.

– Да? – встрепенулся Пересолин. – Это можно. Домой – это хорошо. Выспаться – это отлично. А то жена плакаться начала: мол, семье никакого внимания…

Он обвел присутствующих влажными глазами и выговорил, слабо улыбнувшись:

– Спасибо, ребята…

* * *

Это было в начале лета. И вот теперь – очередной демарш неугомонных кривочцев. Тимохин пруд…

Раскинулся он в самом центре Кривочек, этот пруд. Если с главной площади пойти точно в направлении указующего перста ее бессменного часового – гранитного Ленина, – минуешь кольцо пятиэтажек, немного углубишься в частный сектор – и, пожалуйста, откроется тебе Тимохин пруд: площадью с футбольное поле, заросший вкруговую по берегу высоченной стеной осоки, в которой каждой весной прорубается множество коридоров, ведущих к воде. Проберешься по такому коридору, шурша осокой, чавкая илистой грязью и вздрагивая от укусов прудовых комаров, что по какой-то неведомой причине ненавидят человечество гораздо сильнее своих сухопутных собратьев, и выбредешь к неподвижной водной глади, где мирно дрейфуют островки зеленой тины, из которых торчат горлышки пластиковых бутылок, клочья целлофановых пакетов и прочая дрянь.

Впрочем, Тимохин пруд вполне можно отыскать и безо всяких ориентиров – просто по запаху. Только в окрестностях поднимается мало-мальский ветер, как по всем Кривочкам разносится непередаваемый аромат сырой гнили и, почему-то, тухлой рыбы, каковой, кстати, в пруду не лавливалось уже много лет.

История названия Тимохиного пруда, кстати говоря, небезинтересна. Котлован под этот пруд выкопали в середине семидесятых прошлого века – нужен был водоем для водоплавающей домашней птицы (в те времена Кривочки были никаким не городом, а средней руки колхозом). Причем выкопали котлован без применения какой-либо техники, а исключительно с помощью лопат, заступов, тачек и здорового социалистического энтузиазма. Этим фактом кривочцы, даже те, кто поселился в городе спустя десятилетия после появления котлована, очень гордились. Когда же колхоз развалился, а гусей и уток в больших количествах кривочцы держать перестали, надобность в водоеме отпала, и воду туда больше не качали. Месяц не качают, другой не качают, полгода не качают, год… А пруд стоит себе и пересыхать не думает! Видно, пробудились на неглубоком дне какие-то подземные источники. Местные этому обстоятельству были только рады – развлекательный водоем в двух шагах от жилья: хочешь – купайся, а хочешь – рыбачь. Удобно. Только вот как ухнул в небытие безвременья колхоз, так и присмотр за прудом прекратился. Некому стало чистить дно, выкашивать осоку, приводить в порядок берега. Безымянный пока еще пруд постепенно увязал в запустенье.

А в начале девяностых некто Тимоха, отчество и фамилия которого за давностью лет утратились, гулял в Кривочках свадьбу. Отгулял первый день честь по чести, как полагается, а на второй вздумалось ему прокатиться по пруду на рыбацкой деревянной лодке. Погрузил Тимоха в лодку самого себя, похмелившегося и веселого, невесту, гармонь в комплекте с гармонистом, пару верных товарищей и ящик водки.

Как того и следовало ожидать, лодка перевернулась на самой середине пруда. Может, Тимоха чересчур усердствовал, когда верные товарищи кричали: «Горько!», может, гармонист с излишним рвением растягивал мехи своего инструмента – правды теперь уже никто не узнает. Главное, что выплыть удалось всем пострадавшим, даже лодку вытянули, даже выволокли на берег гармонь вместе с уцепившимся за нее мертвой хваткой отчаянно матерящимся гармонистом.

Но безвозвратно сгинул где-то на илистом дне ящик водки – целых девять полновесно-полулитровых бутылок (одну Тимохина компания успела-таки употребить по назначению).

Девять бутылок водки в эпоху тотальной нищеты представляли собой немалую ценность, поэтому спасательную операцию организовали немедленно. И желающих поучаствовать в этой операции оказалось предостаточно, поскольку сам Тимоха, откашлявшись от воды, бессильно махнул рукой: «Кто найдет, того и будет…» Вполне вероятно, по горячим следам и нашли бы – если б не один товарищ. Как он попал на берег пруда, непонятно, потому что доподлинно известно: в стремлении поправить здоровье после вчерашних возлияний он преуспел настолько, что разучился ходить. Но, видно, рассудив, что по воде все-таки передвигаться легче, чем посуху, этот товарищ отважно погрузился в мутные воды пруда.

В общем, когда его хватились, было уже поздно. Хоть в самом глубоком месте от поверхности воды до дна было всего-то пару метров, товарищ утонул. Причем утонул тихо, скромно и с достоинством, безо всяких там криков, размахиваний руками и мольб о помощи. Это происшествие положило конец поисковой операции.

Правда, как скоро выяснилось, до поры до времени…

Русские пьянки (особенно в деревне) редко оканчиваются тем, что выпивохи чинно-благородно расходятся по домам, полностью удовлетворенные объемом поглощенной жидкости. Как правило, сколько бы ни было выпито, все равно кажется, что до желанной полноты ощущений не хватает чуть-чуть… Ну и, может, еще вот столечко… И еще напоследок по капельке… До Тимохиной свадьбы подобные проблемы решались традиционным способом: коллективным паломничеством к ближайшей самогонщице и последующим (часто безрезультатным) докучанием оной с целью приобретения искомого продукта в кредит.

А вот после приснопамятной свадьбы ситуация изменилась. При обнаружении нехватки горючего подгулявшие мужики и парни не направляли свои нетвердые стопы к самогонщицам и не пытались взломать сельмаг, запираемый на ночь на амбарный замок такого размера, что из-за него с трудом можно было разглядеть дверь. Кого-нибудь обязательно осеняла идея:

– О! Тимоха-то тогда ящик утопил, помните? Когда Иваныч еще утоп? Айда, ребята, на Тимохин пруд ящик доставать! Кто лучше всех ныряет? Ты, Колян?

Такие предприятия в лучшем случае заканчивались ничем. А в худшем… Через пару недель опять доносился с чьей-нибудь завалинки заплетающийся, но полный оптимизма голоса:

– Ага! Как это негде взять?.. А в Тимохином пруду?! Где Иваныч с Коляном утопли… Айда ящик доставать! Кто у нас лучше всех ныряет?

С тех пор так и повелось: Тимохин пруд, подобно мифическому дракону, ежегодно собирал скорбную дань в количестве пяти-шести пропитанных сивухой тушек…

Впрочем, дурная слава никак не мешала пруду каждое лето притягивать к себе желающих поплескаться ребятишек. Да и некоторые взрослые кривочцы не дураки были культурно отдохнуть у воды – с шашлыками, оглушительно хрипящим из автомобильных динамиков шансоном и задумчиво-заунывными песнопениями у вечернего костерка.

Но время шло, Тимохин пруд все больше затягивало тиной, все гуще наполняло мусором, оставшимся от культурно отдыхающих; рыба в пруду передохла, разносимая ветром гнилая вонь год от года напитывалась новыми будоражащими обоняние и воображение оттенками и нюансами, а от полчищ свирепых комаров страдали уже не только жители близлежащих домов и центральных пятиэтажек, но и население окраинных улиц. И Тимохин пруд из местной достопримечательности превратился в язву на теле города. А также в рычаг манипулирования сознанием кривочских избирателей – всякий новый потенциальный мэр клятвенно и с пеной у рта обещал, если его выберут, моментально избавить Кривочки от позорного и вредоносного водоема. Излишне говорить, что, получив должность, очередной правитель о своих клятвах забывал сразу и окончательно…

И Евгений Петрович Пересолин этот обычай – в смысле предвыборных уверений относительно ликвидации Тимохиного пруда – поддержал. Но в отличие от своих предшественников, все же приступил к осуществлению обещаний – сразу, как только разобрался с более животрепещущими проблемами.

* * *

– Я, значит, инженеров пригласил, еще на прошлой неделе, – с ходу принялся рассказывать мэр Пересолин, как только Женя Сомик появился в его кабинете. – Чтобы они план работ по осушению этого чертова пруда сделали. Инженеры приехали, принялись ходить, вымерять да прикидывать. Местные, само собой, заинтересовались – что такое происходит. А как выяснили, началось бурление… Да нет, не пруда. А – народное.

Евгений Петрович выглядел совершенно спокойным, да и говорил размеренно и медленно, даже с какой-то ленцой, чуть растягивая некоторые слова. Но по тому, как подчеркнуто прямо он сидел, спрятав руки под столом, по тому, как чуть заметно подергивался время от времени уголок его рта, как напряженно топорщились рыжеватые усы, Сомик догадался, что спокойствие мэра – напускное и с трудом удерживаемое.

– Погодите… – прервал Женя Пересолина. – Может, остальных дождемся? Чтобы вам потом не пересказывать по десять раз? Или остальные уже в курсе? Тогда где они?

– Где они? – резиново улыбнулся Евгений Петрович. – А они, мой дорогой тезка… кто где. Мансур, например, в родные края укатил, в Чечню. Там у него серьезные семейные проблемы нарисовались: племянник его в какую-то передрягу попал, выручать надо.

– А Костя Кастет?

– В госпиталь лег, на очередное обследование. Контузия давняя, с войны еще, все беспокоит.

– Заместители ваши, Виталик Гашников и Серега Жмыхарев?

– А на кого, по-твоему, Мансур ЧОП оставил? Я ребятам отпуск дал за свой счет. Они помогают, конечно, по мере сил… Когда время есть.

– Двуха?

– Этот весь в делах. Сделка у него крупная намечается, носится по городу весь в мыле…

– Ну да, созванивались с ним вчера еще, помню… А?..

– Нуржан на дежурстве.

– Ну а Олег-то? Он-то где?

Пересолин вздохнул:

– Где ж ему еще быть? На строительстве, конечно. Все палестру свою конструирует. Все эти… энергетические сплетения ищет. Раньше-то целыми днями там пропадал, а теперь и вовсе по двое-трое суток дома не появляется – поскольку что-то там у него, как он говорит, получаться начинает, с энергетическими сплетениями этими. Я его, честно говоря, давно уж не видел.

– Ну так я увижу, – буркнул Сомик. – Сегодня же и заеду, вот только с вашими делами разберемся. Так что все-таки случилось-то, я не понял?..

– А вот перебивать старших не надо, тогда и понимать лучше будешь… – язвительно заметил Евгений Петрович.

Снова непроизвольно дернув уголком рта, он принялся рассказывать.

* * *

…Сегодняшним утром у здания мэрии собралась толпа численностью тридцать – тридцать пять человек. Охраннику (естественно, сотруднику ЧОПа «Витязь»), который вышел на шум и поинтересовался: в чем, собственно, дело и что гражданам надо, толпа представилась делегацией, поколыхалась немного и извергла из своего нутра деда Лучка. Дед Лучок, на коего (видимо, по причине уже имеющегося у него опыта эффективного общения с властью) возложили обязательство парламентера, в категоричной форме потребовал мэра Пересолина, и немедленно. Охранник заученно известил его, что в таком случае следует пройти на пропускной пункт и записаться на прием, который осуществляется по таким-то дням, с такого часа и по такой-то – добавив в конце, что, вообще-то, к Пересолину можно попасть и безо всякой записи, тут, чай, Кривочки, а не Москва, а мэр как раз у себя в кабинете.

Дед Лучок нырнул в толпу, коротко с кем-то посовещался и, выбравшись обратно, объявил:

– В кабинет не пойдем! Пущай мэр сам к нам выйдет! Или брезгует с простыми людьми лицом к лицу общаться?..

Тогда охранник на всякий случай осведомился: а кто делегацию делегировал? На этот вопрос дед Лучок ответил без предварительных совещаний.

– Народ! – высокопарно провозгласил он.

– А по какому вопросу? – полюбопытствовал охранник.

– А по важному вопросу! – рубанул в ответ Лучок. – Мы только с мэром разговаривать будем, а не с его холуями!

– По носу б тебя за «холуя» – то, – беззлобно отреагировал охранник. – Старый человек, а лаешься…

Толпа революционно зашумела. Какие-то горячие головы тут же предложили закидать здание мэрии бутылками с зажигательной смесью, но бутылок ни у кого не обнаружилось, и рецепта зажигательной смеси тоже никто не знал. Дед Лучок, мгновенно сориентировавшись, выдвинул инициативу приобрести бутылки в ближайшем магазине, а с проблемой смеси разобраться уже после необходимого опорожнения вышеозначенной тары.

– Вопросы нужно решать по мере поступления! – добавил он.

Инициативу поддержали большинством голосов.

Охранник же тем временем направился звонить Пересолину, предусмотрительно заперев за собой двери здания мэрии, каковой поступок вызвал со стороны делегатов новый приступ возмущения.

– Ломать двери! – призвал кто-то. – Ну, ребята! Навались!

– Навались! – с готовностью подхватили этот призыв. – Эге-гей, навались!

Правда, перейти от слов к делу делегаты на всякий случай не решились. Только дед Лучок на правах полномочного представителя делегации храбро поднялся по ступенькам и несколько раз пнул дверь обутой в резиновый сапог ногой.

Дверь распахнулась, и Лучок, на секунду стушевавшись (верно, от неожиданности), скатился со ступенек обратно к притихшей толпе.

– Ну? – начальственно нахмурясь, обратился к собравшимся Евгений Петрович. – Почему шум?

– Потому что претензия у нас имеется! – ответствовал ему вновь осмелевший дед Лучок.

– Какая именно? К чему?

– А вот какая!.. – Дед Лучок приосанился, видно, приготовившись к длинной речи. – Испокон веков на Руси так заведено было, что…

Но растечься мыслью по древу ему не дали. Из толпы выступил Гаврила Носов, механик из местного кинотеатра.

– Зачем пруд наш осушить хотите? – прямо спросил он.

Пересолин открыл рот.

– Кому он помешал-то? – продолжал Гаврила. – Чего еще придумали? Воняет… Комары… Ну, воняет! Ну, комары! Можно подумать, если пруд осушить, ни одного комара в Кривочках не останется! И благоухать тут у нас будет розами!