Текст книги "Культурная эволюция. Как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир"

На рис. 4.3 показано, что жители Африки, Латинской Америки и стран с мусульманским большинством намного более религиозны, нежели жители большинства остальных стран (практически все эти страны находятся в нижней половине карты, где доминируют традиционные ценности). Эти страны занимали высокие позиции по уровню религиозности уже в первом доступном опросе и продолжают занимать высокие позиции по религиозности, но рис. 5.3 указывает на изменения, и большинство этих стран практически не изменились в этом отношении.

Примерно в 1990 г. в большинстве бывших коммунистических стран произошел коллапс политических, социальных и экономических систем, слом существовавшего порядка и крах коммунистической идеологии, которая до того давала ощущение предсказуемости и придавала смысл жизни многим людям. В результате образовался идеологический вакуум, который теперь заполняется возрождающимися религией и национализмом. Следовательно, мы обнаруживаем наибольшую важность религии в тех обществах, что наиболее сильно пострадали от разрушения коммунистического уклада.

Из 16 стран, демонстрирующих наиболее значительный рост религиозности, 13 – посткоммунистические (включая Китай, которым все еще управляет коммунистическая партия, но в то же время сегодня это одна из наиболее конкурентных рыночных экономик, и индекс экономического неравенства Джини в Китае выше, чем в США). В 16 из 22 бывших коммунистических стран растет уровень религиозности, а шесть исключений (Польша, Венгрия, Чехия и три балтийские страны) осуществили относительно безболезненный переход к рыночной экономике и теперь входят в Европейский союз и НАТО: если экзистенциальная безопасность благоприятствует секуляризации, то в этих странах стоило ожидать секуляризацию. Польша является наиболее ярким исключением из тренда роста религиозности в посткоммунистических странах и показывает наиболее сильный спад религиозности среди 60 стран. Начиная с 1792 г. на протяжении большей части своей истории Польшей управляли Россия, Австрия и Пруссия, а затем – Советский Союз. Римско‐католическая церковь стала центром сопротивления власти прусаков‐протестантов и православных русских (а затем и атеистических советских угнетателей). Быть практикующим католиком означало поддерживать идею независимости Польши. Польское население стало «святее Папы Римского» примерно таким же образом, как ирландцы стали рьяными католиками в своем сопротивлении господству протестантской Англии. На протяжении последних 25 лет Польша была свободна от советского господства и теперь является относительно защищенным членом Европейского союза и НАТО. С исчезновением угроз со стороны соседей‐представителей других конфессий религиозность в Польше упала до уровня других богатых стран, как случилось и с Ирландией. Противоположным случаем можно считать Азербайджан, исторически мусульманскую страну, где религиозность при Советском Союзе строго преследовалась. Эта страна значительно менее богата, чем Польша или Ирландия, и, как большинство посткоммунистических стран, она стала очень религиозной, а ее продолжающийся территориальный конфликт с соседней Арменией, вероятно, способствовал тому, что религиозность в Азербайджане выросла сильнее всего среди 60 стран.

Растущая важность религии характеризует большую часть постсоветских стран, которые испытали травматичный переход к рыночной экономике (а также пережили войну со своими соседями – в случае Азербайджана, Грузии и Армении); страны, которые возникли из кровавого раскола Югославии; или страны, где продолжается политическая нестабильность. Вдобавок к экономическим потрясениям, которые сопровождали транзит от плановой государственной экономики к рыночной, бывшие коммунистические страны также пережили кризис марксистского мировоззрения. Во многом его место теперь все больше занимает религия.

И наоборот, 21 богатая страна (как их определил Всемирный банк в 1990 г.)[82]82
  Причины этого объясняются в главе 6: уровень экономической безопасности общества за одно поколение до проведения опроса более точно предсказывает базовые культурные ценности на момент опроса, чем уровень экономического развития в момент опроса. В отчете Всемирного банка за 2014 г. указано, что Россия теперь классифицируется как страна с высоким доходом, хотя ее взрослое население испытало сильную депривацию и падение ожидаемой продолжительности жизни в формативные годы взросления.


[Закрыть] на рис. 5.3 20 демонстрирует спад религиозности либо статистически незначимый рост; только в одной стране уровень вырос на более чем 3 %. Общая картина изменений ясна: бедные страны, как правило, более религиозны, чем экономически обеспеченные; но больше всего с 1981 г. уровень религиозности вырос в бывших коммунистических странах, где резко снизилась экономическая и физическая безопасность, а коммунистическая идеология рухнула. Практически во всех состоятельных странах важность религии, наоборот, сократилась, в том числе в США, где, несмотря на возмещающее влияние сильной испаноязычной иммиграции, религиозность снижается.

Другие индикаторы религиозности показывают похожую картину изменений. Посещаемость религиозных служб и доля людей, считающих себя убежденными верующими, возросли в большинстве бывших коммунистических странах и снизились в большинстве стран с высоким доходом.

Секуляризация движется со скоростью межпоколенческого замещения населения

Как правило, глубоко укорененные ценности изменяются со скоростью межпоколенческого замещения населения. Например, сдвиг от материалистических ценностей к постматериалистическим в основном отражает межпоколенческое замещение населения. На рис. 3.2 был представлен когортный анализ изменений этих ценностей в шести западноевропейских странах с 1970 по 2009 г. Хотя с влиянием исторического периода связаны существенные кратковременные колебания, общая картина очевидна: средние оценки той или иной когорты по шкале ценностей материализма/постматериализма мало изменились за последние 39 лет. Но среди населения происходит постепенный сдвиг к постматериалистическим ценностям: средние оценки по этому индексу выросли на 30 пунктов для объединенной выборки по шести странам. Эти изменения во многом произошли благодаря межпоколенческому замещению населения: внутри каждой когорты средние оценки с наиболее раннего по наиболее поздний опрос увеличились лишь на 5 пунктов. Это отражает рост уровня социальной одобряемости постматериалистических ценностей, но он объясняет лишь одну шестую всех изменений.

Изменения в уровне религиозности происходят аналогичным образом. Хотя бедные страны и страны со средними доходами остаются очень религиозными, а в большинстве посткоммунистических стран религиозность возросла, но в последние десятилетия происходит спад религиозности практически во всех богатых странах – во многом благодаря межпоколенческому замещению населения. Рисунок 5.4 показывает связь между когортами и уровнем их религиозности в 14 богатых странах, где были проведены опросы в 1981‐м и в 2009 г. Одна линия показывает уровень религиозности для всех когорт в 1981 г., другая – в 2009 г. Обе линии показывают нисходящий тренд от старших к младшим когортам, отражая тот факт, что молодые респонденты менее религиозны, чем их старшие соотечественники. Пять когорт присутствуют в значительном количестве и в 1981‐м, и в 2009 г., и их уровень религиозности практически одинаков в оба года: это значит, что межпоколенческие различия не отражают влияния жизненного цикла, поскольку уровень религиозности когорт остался практически неизменным за 28 лет, так что две эти линии пересекаются, где включают одни и те же когорты. Но линия 1981 г. включает две очень религиозные когорты (слева на графике), не попавшие в выборку 2009 г. Их заменили две намного более нерелигиозные молодые когорты (справа). Межпоколенческое замещение населения принесло существенное снижение религиозности в этих 14 богатых странах, так что в результате индекс религиозности упал на 0,77 пункта, – и почти все эти изменения произошли в связи с межпоколенческим замещением.

Рис. 5.4. Изменения в пункте «значение религии», измеренного с помощью вопроса «Насколько важен Бог в вашей жизни?» за счет межпоколенческого замещения населения и за счет изменений внутри когорт в 14 богатых обществах

Источник: объединенные данные из EVS и WVS в следующих богатых обществах: Австралия (1981 + 2012), Бельгия (1981 +2009), Канада (1981 + 2006), Дания (1981 + 2008), Франция (1981 + 2008), Великобритания (1981 + 2009), Исландия (1984 + 2009), Ирландия (1981 + 2008), Италия (1981 + 2009), Нидерланды (1981 + 2008), Норвегия (1982 и 2008), Испания (1981 + 2011), Швеция (1981 + 2011), США (1982 + 2011). Средний временной период равен 28 годам.

Рисунок 5.5 (с. 112) показывает, что изменения в посещаемости религиозных служб происходят похожим образом: та или иная когорта показывает практически одинаковый уровень и в 1981 г., и в 2009 г., так что линии на графике пересекаются для одних и тех же когорт, несмотря на то, что одна линия основана на данных, полученных на 28 лет позже, чем другая. Но поскольку к 2009 г. из выборки выпали самые старшие когорты и их заменили молодые, более секулярные когорты, то межпоколенческое замещение населения привело к снижению посещаемости религиозных служб. Таким образом, падение уровня религиозности в богатых странах практически полностью объясняется межпоколенческим замещением населения.

Конец секуляризации?

Хотя экономическая модернизация приводит к секуляризации в любой стране, в которой она происходит, мы не ожидаем, что религия исчезнет в ближайшем будущем по следующим причинам.

Во‐первых, секуляризация связана с резким падением уровня рождаемости, который остается относительно высоким в религиозных обществах, так что сегодня доля религиозного населения в мире в целом выше, чем была 30 лет назад.

Во‐вторых, хотя индустриализация была связана с более материалистическим, механистическим и секулярным мировоззрением, но возникновение общества знания увеличивает интерес к идеям, инновациям и постматериалистическим запросам. Иерархические авторитарные религиозные институты теряют свою способность диктовать людям, как жить, но духовные запросы в широком смысле слова становятся более распространенными в постиндустриальных обществах. Переход от индустриальной экономики к экономике знаний приносит сдвиг от материалистического, механистического мира фабрики к миру, где идеи занимают центральное место. Новые версии религии, которые давали бы пространство для индивидуальной автономии, могли бы обеспечить растущий рынок для новых предпринимателей от религии.

Рис. 5.5. Изменения в религиозных практиках, измерения основаны на вопросе «…насколько часто вы посещаете религиозные службы в последнее время?» за счет межпоколенческого замещения населения и за счет изменений внутри когорт в 14 богатых обществах Средние значения по фактору «выбор индивида» основан на терпимости к гомосексуальности, разводам и абортам.

Источник: объединенные данные из EVS и WVS в следующих богатых странах: Австралия (1981 + 2012), Бельгия (1981 +2009), Канада (1981 + 2006), Дания (1981 + 2008), Франция (1981 + 2008), Великобритания (1981 + 2009), Исландия (1984 + 2009), Ирландия (1981 + 2008), Италия (1981 + 2009), Нидерланды (1981+ 2008), Норвегия (1982 и 2008), Испания (1981 + 2011), Швеция (1981 + 2011), США (1982 + 2011). Средний временной период равен 28 годам.

Такие предприниматели, безусловно, могут сделать религию более популярной. Но гипотеза, связанная с растущим предложением на религиозном рынке, не дает адекватного объяснения тому, что происходит в мире, если только не предположить, что страны с мусульманским большинством и посткоммунистические страны кишат предпринимателями от религии, в то время как в богатых странах, в том числе США, они отсутствуют. Очевидно, что в США в изобилии имеются энергичные предприниматели от религии, однако религия в США при этом теряет популярность. Кажется достаточно очевидным, что в богатых странах спрос на религию снижается.

Более того, в доиндустриальных обществах наблюдается реакция против секулярных западных стран, которые считаются упадническими, что ведет к отказу от секуляризации, и можно ожидать, что недавний глобальный экономический кризис подорвал экзистенциальную безопасность и привел к росту значимости религии. Рост или снижение влияния религии частично зависит от того, возобновится или исчезнет тенденция к росту благосостояния, которая обусловливала мир в течение последних трех веков.

Существует еще одна причина того, что религия вряд ли исчезнет в ближайшем будущем: в главе 8 будет показано, что четкая система верований благоприятствует счастью. Эта система верований необязательно должна быть религиозной, но наличие согласованной системы убеждений критически важно. С распадом коммунизма главная альтернатива религии в ХХ веке исчезла во многих странах – и в значительной степени эта пустота заполняется распространяющимися религиозными убеждениями.

Глава 6. Быстрые и медленные культурные изменения: траектории норм, управляющих гендерным равенством и сексуальной ориентацией[83]83
  Эта глава основана на: Inglehart, Ronald F., Ronald C. Inglehart and Eduard Ponarin, 2017. “Cultural Change, Slow and Fast: the distinctive trajectory of norms governing gender equality and sexual orientation.” Social Forces (January) 1—28. Happiness”, in Diener and Kahnemann (eds.) International Differences in Well Being New York: Oxford University Press, 2010: 342–368; and Inglehart, R. 1997 Modernization and Postmodernization. Princeton: Princeton University Press.


[Закрыть]

Краткий обзор главы

Высокий уровень экономической и физической безопасности способствует переходу от материалистических ценностей к постматериалистическим. В результате люди начинают поддерживать целый ряд социальных изменений, начиная от внимания к защите окружающей среды и заканчивая демократизацией. Также увеличивается степень принятия гендерного равенства и гомосексуальности.[84]84
  Inglehart, 1990.


[Закрыть]

На протяжении веков в большинстве обществ прививались нормы, которые ограничивали женщин социальными ролями жены и матери, стигматизировали гомосексуальность и любое другое сексуальное поведение, не ведущее к рождению детей. [85]85
  Nolan and Lenski, 2015.


[Закрыть] Высокий уровень безопасности приводит к растущему одобрению гендерного равенства и других видов поведения, которые не поощрялись в аграрных обществах, где высокий уровень рождаемости необходим для простого воспроизводства населения. В течение прошлого века в богатых обществах эти культурные нормы медленно изменялись, в основном за счет межпоколенческого замещения населения. Но недавно был достигнут порог, после которого начались быстрые и масштабные культурные изменения, такие как рост числа женщин во власти и легализация однополых браков.

В развитых индустриальных обществах высокая рождаемость больше не является условием выживания, поэтому она существенно снизилась. Появление надежной контрацепции, бытовой техники, детских учреждений и достижение очень низкого уровня детской смертности позволяют женщинам одновременно строить полноценную карьеру и иметь детей – с мужем или без него. Традиционные нормы рождаемости больше не являются необходимыми, и на их место приходят нормы индивидуального выбора, которые позволяют людям самим решать, как себя вести.

Но базовые культурные нормы не изменяются мгновенно. Как показывает устойчивость религии, нормы в основном меняются медленно. Хотя ведущие социальные теоретики XIX века считали, что религии близки к закату, доля приверженцев традиционных религиозных ценностей во всем мире была выше в 2004 г., чем в 1981 г.[86]86
  Norris &. Inglehart, 2004.


[Закрыть] Но, как мы увидим в этой главе, нормы, связанные с гендерным равенством, отношением к разводу, абортам и гомосексуальности, теперь изменяются с необычайной скоростью, хотя практически все крупнейшие религии противятся сдвигу от традиционных норм рождаемости к нормам индивидуального выбора.

Люди с неохотой расстаются с традиционными нормами, регулирующими вопросы гендерного равенства и сексуальное поведение, что очевидно из упорного противостояния абортам, однополым бракам и гендерному равенству даже в таких экономически безопасных обществах, как США. Приверженность нормам традиционного образа жизни еще сильнее в тех странах, где люди страдают от небезопасных условий жизни, которые заставляют их придерживаться хорошо знакомых норм. Но, когда общество достигает высоких уровней экзистенциальной безопасности, а выживание принимается как должное, люди становятся все более открытыми новому. Если экономическое развитие благоприятствует возникновению норм индивидуального выбора, то мы можем ожидать, что эти нормы будут более распространенными в богатых странах, чем в бедных, – и это как раз соответствует нашим результатам.

Когда общество достигает настолько высокого уровня экономической и физической безопасности, что молодые когорты вырастают, принимая выживание как должное, запускается межпоколенческий сдвиг от норм выживания к нормам индивидуального выбора. Но последствия достижения этого порога проявляются не сразу: до тех пор пока выросшие в новых условиях когорты не достигнут совершеннолетия, они имеют мало влияния. Даже когда эти молодые люди начинают входить во взрослую жизнь, они все еще находятся в меньшинстве, и проходят десятилетия, пока они станут большинством среди взрослого населения. Соответственно не нужно думать, что экономический рост в этом году принесет большую поддержку норм индивидуального выбора в следующем. Напротив, мы имеем дело с процессом замещения населения, который может отражать экономические достижения сорока‐ или даже пятидесятилетней давности.

Тем не менее замещение населения постепенно делало нормы индивидуального выбора все более приемлемыми в богатых странах, и похоже, они достигли переломного момента, когда непринятие новых норм в них сменилось преобладающим одобрением. В настоящий момент конформизм меняет направление: теперь толерантность не подавляется, а поощряется, что резко увеличивает скорость культурных изменений.

Таким образом, когда общество достигает высоких уровней экзистенциальной безопасности, могут произойти быстрые культурные изменения, но это случается с задержкой в несколько десятилетий между временем, когда появляются безопасные условия жизни и когда новые нормы начинают преобладать. Например, западное «экономическое чудо», государство всеобщего благосостояния и «долгий мир» установились практически сразу после 1945 г. Но политические последствия этих событий начали проявляться только 20 лет спустя, когда первая послевоенная когорта стала политически значимой: эра студенческих протестов вспыхнула в 1968 г., когда родившиеся в 1945–1955 гг. дети стали подростками или молодыми взрослыми.[87]87
  Inglehart, 1990.


[Закрыть] Студенческие протесты в развитых индустриальных обществах продолжались и в течение 1970‐х годов, но они были малозначительным феноменом, вызвавшим в обществе сильную негативную реакцию. Однако к 1980‐м годам старшим представителям послевоенных когорт было уже 30–50 лет, и они занимали влиятельные позиции в обществе. К 1990‐м годам постматериалистов стало примерно столько же, сколько материалистов, и те нормы, которые считались девиантными в 1960‐е годы, стали политически корректными. В богатых странах влияние конформизма сменило направление на противоположное: все большая доля взрослого населения стала принимать новые нормы большинства, что привело к быстрым культурным изменениям.

Далее мы покажем, что:

1. Описанные изменения ценностей значительно запаздывают по отношению к экономическим переменам и условиям, которые ведут к ним. Между тем моментом, когда западные общества впервые достигли высоких уровней экономической и физической безопасности после Второй мировой войны, и возникновением соответствующих массовых изменений ценностей, таких как легализация однополых браков, прошло от 40 до 50 лет.

2. Стратегия высокой рождаемости, которая была необходима для выживания в доиндустриальных обществах, с течением времени стала избыточной; она поддерживается целостным набором ценностей, касающихся гендерного равенства, разводов, абортов и гомосексуальности, но по сравнению с другими культурными изменениями этот набор норм сейчас меняется по иной траектории.

3. Хотя базовые ценности обычно изменяются со скоростью межпоколенческого замещения населения, сдвиг от традиционных норм рождаемости к нормам индивидуального выбора достиг переломного момента, когда направление давления большинства развернулось в противоположную сторону и теперь ускоряет те изменения ценностей, которым раньше препятствовало, принося масштабные изменения на уровне всего общества, такие как легализация однополых браков.

Теория и гипотезы

В этой книге мы анализируем два разных феномена:

1. Первый – это сдвиг от норм высокой рождаемости (которые акцентируют внимание на традиционных гендерных ролях и стигматизируют любое сексуальное поведение, не связанное с репродукцией) к нормам индивидуального выбора (поддерживающим гендерное равенство и толерантность к гомосексуальности). Несколько десятилетий назад Лестхэге и Суркин[88]88
  Lesthaeghe, R. and Surkyn, J. 1988. “Cultural Dynamics and Economic Theories of Fertility Change,” Population and Development Review, 141:1—46.


[Закрыть], а также Ван де Каа[89]89
  Van de Kaa, D. 2001. “Postmodern Family Preferences: From Changing Value Orientation to New Behavior,” Population and Development Review, 27: 290–331.


[Закрыть] показали, что межпоколенческий сдвиг от ценностей материализма к ценностям пост-материализма привел к более низким уровням рождаемости в Западной Европе. Эта глава посвящена другим, более недавним сдвигам в нормах на уровне всего общества в области гендерного равенства и толерантности к геям и лесбиянкам. Это культурное изменение имеет важные политические последствия, способствуя появлению нового законодательства, связанного с гендером и сексуальной ориентацией.

2. Второй феномен включает в себя скорость культурных изменений, которые, как правило, происходят с черепашьей скоростью (со скоростью межпоколенческого замещения населения). Когда условия, определяющие детские и подростковые годы младшего поколения в данном обществе, существенно отличаются от тех условий, что определяли старшие группы, происходят межпоколенческие изменения ценностей. Они наступают с временным лагом в несколько десятилетий между возникновением условий, благоприятствующих изменениям, и моментом, когда общество в целом принимает новые ценности.

Но этот процесс может достичь переломного момента, при котором общественное мнение начинает одобрять новые нормы, и давление большинства меняет направление. В богатых странах сдвиг от традиционных норм рождаемости к нормам индивидуального выбора недавно достиг этой точки. Конформизм теперь усиливает эффекты межпоколенческого замещения населения, а не сопротивляется им, что приводит к чрезвычайно быстрым культурным изменениям.

Всемирное и Европейское исследования ценностей отслеживали нормы, связанные с гендерным равенством и сексуальной ориентацией в последовательных «волнах» опросов с 1981 по 2014 г. Хотя с библейских времен по ХХ век существовали глубоко укорененные нормы, ограничивавшие социальные роли женщин и стигматизирующие гомосексуальность, исследования показывают, что теперь от одной волны опросов к другой в богатых странах происходят значительные изменения, связанные с ростом поддержки гендерного равенства и толерантности к геям и лесбиянкам.

Все это меняет общество. На протяжении большей части письменной истории в крупных обществах не существовало однополых браков. В 2000 г. они были легализованы в Нидерландах, и все больше стран следует их примеру. Аналогично до недавнего времени в большинстве стран женщины были гражданами второго сорта и не имели избирательных прав, даже в развитых обществах, даже на протяжении значительной части ХХ века. А в последние годы женщины были избраны на высшие политические позиции во множестве стран.